Будь умной белой мышкой. Включи мозг. Спроси себя, почему кусочки сыра попадаются в определенное время в определенных местах? И почему тебя бьет током, когда ты поворачиваешь в другую сторону? Может быть, просто потерпеть боль, пересилить себя, повернуть туда, куда ты ни разу не поворачивал, потому что боялся боли, может быть, там ждет тебя выход? Выход. Я искал выход.
Время. Время тикало, оно отсчитывало часы, минуты, секунды до. До того самого момента, когда я пойму, как же мне действовать. Время томительно тянулось, и в то же время оно неслось, и я чувствовал его жаркое дыхание на моем затылке. Время невозможно было уговорить, умолить замедлить свой бег, время было стремительным палачом. Одна надежда была, что оно закрутится, запутается в спешке, в поту и мыльной пене, как нерадивая хозяйка на кухне, и отрубит не ту голову. Кем я был? Что я делал? Кому расскажешь – не поверят. А мне и рассказывать то было никому нельзя. Так. Что мы имели? Они пытались выйти на меня через сон. Излюбленный способ. Способ, легко подходящий для 99 процентов землян, кроме тех, кто настолько замордован в битве, что перестал видеть сны. Вернее, видеть не перестал, но ни хрена, нихренашечки уже не помнит после пробуждения. Наверное, для них есть свои способы воздействия, но мне сейчас не вспомнить, какие именно напечатаны в тысячестраничном мануале. Моя жизнь разделилась на «до и после». Линия войны, прожигающая Сочи насквозь, прошлась и по моему жизненному пути. Почему я один защищал этот огненный пункт? Почему? Кем я был? Ни уровня, ни должности, ничего – только странные сны… Туман рассеивался, совсем скоро наступит адское пекло. Совсем скоро решатся последние вопросы плана, острый карандаш проедет по центру карты города и разделит его напополам, оставив одним участь защищаться, а вторым нападать. Я вышел на одну из центральных улиц, двигаясь к Морскому вокзалу. Я смотрел вперед, на дорогу, но всюду я видел лишь Её глаза, бесконечно прекрасные, манящие, глубокие, бархатные, удивительные, волшебные, в них хотелось утонуть. Её глаза преследовали меня всюду, они шли за мной, куда бы я не повернулся, что бы я ни хотел сказать или сделать. Я пытался уйти от наваждения, но даже если я закрывал глаза, я продолжал видеть их. Чувствовал ли я, что пришло мое время? Я не знаю. Единственное, что я понимал – мне нужно идти к центру города и точка. Прямо сейчас единственное, что я мог сделать – идти.
Надо было действовать чуть умнее. Ну, я не знаю, построить огненные защитные щиты около Морвокзала. Ну, меня же этому всему учили. Энергии моей должно хватить, и это не сложно – справится любой ученик последнего уровня. Энергии схавает достаточно, это правда. Могу ли я сейчас ей пожертвовать на эти укрепления? Ах, если бы знать, кого конкретно защищать? Я вышел к морю, справа от меня было хипстерское кафе с дурацкими фигурками бегемотиков из искусственной травы вокруг. Я тоскливо посмотрел на море, пощупал пространство. Ничего, кроме праздношатающихся туристов, планирующих оставить тут все свои бабки, уехав с послевкусием быстро пролетевшего рая. Морской ветер освежал. Не выдержав, я заскочил в эту хипстерскую кузницу праздности и безделья и взял себе вполне себе узнаваемое фраппучино с разноцветными сливками. Да а по фиг уже было, ребята. Погибать – так с музыкой. Это прям основное правило моей жизни. И когда я включаю музыку, погибать уже становится необязательным. Я был хорош. Надо было себя уже похвалить когда-нибудь, да? Я опустил губы в бархатную пенку. А хотелось все лицо опустить куда-нибудь в сливочную пену и забыться. Да что там, всего себя целиком. Сбежать, расслабиться, исчезнуть, раствориться, уйти, пропасть, улететь навсегда отсюда. Если бы можно было исчезнуть от своих мыслей! К сожалению, они летят за мной как черные вороны за самолетом Бритни Спирс. Кофе почти закончился, а мысли не исчезали. Если не защитные сооружения вокруг Морвокзала, тогда что? Ждать нападения с воздуха? Сделать себе над головой огненный микрощит, при опасности сверху, увеличить его на несколько километров по центру Сочи? Это, пожалуй, было лучшим решением. Щит над головой см. 50 в диаметре не займет много энергии, растянуть я его смогу за доли секунды. Если бы у меня были эти доли секунды.. Знать, когда враг нападет – непозволительная роскошь для нас. Мы всегда должны быть в боевой готовности. Всегда. Каждый год, месяц, неделю, день, час, каждую минуту. Каждую секунду нашей жизни. Да, это сильно выматывает. Согласен. Но ничего не бывает слаще, чем момент, когда ты понимаешь, что ты их обыграл. Ты поставил шах и мат и перевернул доску. Ты все просчитал. Ты спас своих, ты спас людей, тебе благодарно небо. Разве может быть что-нибудь лучше этого момента? Да ничего! Это то, для чего я был сделан. Защищать. Может быть, я еще плохо справляюсь. Не расторопен. Не самый высокий уровень. Подтормаживаю при распознавании знаков. Но зато, когда мне становится ясна задача, я очень стремителен. Да, да, да, пока сам себя не похвалишь – никто тебя не похвалит. Выглядит, как прописная истина, но на самом деле так и есть. Возможно, кто-то из наших справился бы и лучше. Но ни одного из нас до этого не оставляли в информационном вакууме. Ничего –ни одного сообщения, ни приказа. Барахтайся, мол, как хочешь. Мы тебя, как новорожденного котенка, в море, а ты уж сам там выплывай. И ты барахтаешься, шевелишь лапками, наглатываешься холодной соленой воды на глазах у всего мира. Но самое главное – на тебя смотрят небеса. И ты не вправе их подвести.
Мне бы хотя бы немного мозгов, Господи. Как же я надоел сам себе своей нерешительностью, своим тугодумием, своей вечной тоской на мосту, глядя на берег озера с плакучими ивами! Ведь есть среди нас и ребята посильнее и поюморнее меня! Те, кто не стонут, не страдают, те, кому по барабану! Ну, шквальный огонь, так шквальный огонь! Ну, нападение демонических сущностей, так нападение! Все, о чем они сожалеют – что не успели как следует пожрать перед боем, в сущности, это все! Бравые ребята, о, как мне хотелось быть на них похожим! Почему же я тут один бьюсь как одинокий пахарь посреди поля, и конца и края не видно этой пашне! Ты пашешь, думаешь, вот еще чуть-чуть, чуть-чуть поднапрячься и будет лучше, будет совсем хорошо, и я всех победю, ан нет, смотришь и видишь нераспаханный край и понимаешь, что ты в самом начале. Смотришь в голубое небо, жмуришься от солнца, капля пота ползет по щеке – и ты абсолютно один под этим небом, под этим солнцем, и все, что ты можешь – это пахать, пахать, пока не упадешь, сваленный в ту же пашню, пока небо не смилуется и не заберет тебя уже, грешного, наконец, к себе. Я не был примером, я не был примером даже для самого себя. Сколько я сегодня их убью? 4? 5? 8?Смогу ли защитить город? Дадут ли мне, наконец, подкрепление? Часом, не сошел ли я с ума? А что, легко! Солнце напекло мне голову, и мне кажется, что я один вот уже много дней сражаюсь с многотысячным войском темных, и, что самое удивительное, побеждаю. Вот в чем загвоздка. Я посмотрел внутренним взглядом. Нет. Не сошел. Караулят примерно в километре от меня, передвигаются по параллельной улице в том же темпе что и я. Я немного замедлил ход, потом пошел быстрее. Потом резко встал. И внезапно сорвался с места, побежал. Да, точно, следят за мной. Да и плевать. «Помирать, так с музыкой, запевайте, братцы»(с). Сколько я бежал, я и сам не знаю. Сначала, конечно, несся как молодой конь, и кофе бодро булькал у меня в желудке. Потом перешел на рысь. Потом задумался. Потом пошел пешком. Я не замечал никого и ничего, и если бы сейчас на меня напали, я сомневаюсь, что успел бы оставить щит. Я прикрыл глаза. Моя душа кувыркалась на поверхности темной воды старой грязной дачной бочки как желтый высохший листок, и я знал, что еще какие то несчастные несколько минут, и лист намокнет и опустится на дно, туда, где вековая стоялая затхлая вода, там, где тьма, где страх, откуда нет выхода. «Ну и пускай они убивают мое тело», - вдруг отчаянно мелькнуло во мне,- «Душу же не смогут убить. Душа моя им не принадлежит». От этой мысли мне стало легко и свободно. Как будто я сбросил с себя огромный камень, просто кусок скалы со своих плеч. Они ничего не смогут со мной сделать. Пусть убивают, пусть. Это всего лишь тело. У меня будет новая жизнь и новое тело, и я смогу их сокрушить. Я буду перерождаться снова и снова, бесконечное количество раз, беся темных до белой пены у рта, то обморока, то искр из глаз, до изнеможения, я буду их врагом №1, пока не выполню задание от неба. От этих мыслей я стал подпрыгивать при ходьбе, как счастливая второклассница, трясущая хвостиками с бантами, получившая только что пятерку. Я снова был силен. Страх и сомнения больше не сковывали меня. Я был готов к битве. Я зашел чуть левее морского вокзала, там, где были припаркованы яхты местных нуворишей и стояли пару бестолковых кафе. Воздух сгущался, воздух был напоен грозой. «Может, пронесет»,- мелькнула во мне спасительная мысль. На тот момент я уже не очень понимал, что может быть для меня спасением. Чуток отвлекся и вздрогнул, увидев себя с чашкой кофе в правой руке: я не помнил, чтобы я покупал ее. Наверное, это произошло на автомате, когда я загляделся на кофейню через пару – тройку метров от меня. Плохо. Светлые всегда практикуют осознанность. Мы всегда должны знать, что и откуда взялось. Ничто не должно быть скрытым за завесой тумана: ни действия противника, ни наши собственные. Ничего не начиналось. Ничего, кроме моего предчувствия. Небо выглядело чистым, лишь пара облачков на горизонте. Никаких черных туч. Ничего, как водится, не предвещало. Я был свободен. Полон сил. Я мог сокрушить любого врага. Я начал подтягивать нити реальности, чтобы понять, где именно находятся темные. Я не думаю, что я был их конечной целью – я не был того уровня, чтобы ставить меня как конечную цель, по крайней мере мне хотелось так думать. Несомненно одно – я был тем, кто им мешал. Определенно, мешал. Был, как кость в горле. Камушек в ботинке. Пенка на молоке в детском садике, которую фюрер-воспитатель заставляет съесть перед лицом всех твоих друганов. Они хотели меня убрать. На всех линиях реальности маячила моя смерть. Убрать, чтобы что? Чтобы что? Я не знал их конечную цель, поэтому не мог опережать их на полшага вперед. Но небо знало. Небо знало. Оставалось отдаться на его волю, отключить мозги, включить интуицию. Я поднял глаза вверх. Я стоял под этим небом: глупый, беззащитный. Тупо пытающийся всех спасти, стоя на краю собственной гибели. Рядом со мной на ветку сел воробей и отчаянно зачирикал, глядя на меня. Я бы сказал: «Не рожаешь, не ори»,- но он чирикал так истошно, как будто рожал. Я посмотрел на него еще раз, и вдруг меня осенило: это и был знак, о том, что там, наверху, в курсе моих дел, и мне помогут. Воробей – единственная птица, которая видела Его распятие, и я ему доверял. Ободренный, я вышел перед каким то советским памятником спортсменов и увидел внутренним зрением, как по нитям реальности побежали черные шары. Они были похожи на сгустки ртути – такие же подвижные, вертлявые, живучие и ползучие гады. Я видел, куда они все слетались. Буквально в тридцати метрах от меня на более старых слоях реальности было что-то вроде котлована. Именно туда слетались все эти шары. Видимо, готовился взрыв. Я посмотрел на мощность. Взрыв такой силы, который способен похоронить под собой все Сочи и захватить Краснодар. Мне было не совсем понятно, а на фига. «На фига? Ты хочешь знать? Ты отдаешь нам всю свою силу, а мы оставляем всех этих людей жить», - четко сказал ледяной голос примерно в метре от меня. Я судорожно оглянулся. Обычным зрением невозможно было разглядеть кого-то рядом со мной, рядом было пусто. Я посмотрел глазами души, немедленно увидел его и все мое тело пронзила дрожь от омерзения. «Что, не нравится?», - усмехнулся тот, чье тело составляли щупальцы, шипы, бородавки, на чьем лице было несколько маленьких глаз, а тот, что был в центре лба, со слепым бельмом, источал холод и смерть,- «Привыкай, скоро ты будешь у нас». «Да не бывать этому!»,- с омерзением вырвалось у меня. «Тогда все эти люди погибнут»,- хмыкнуло то, что не имело рода и возраста. И растворилось в тридцати метрах от меня, там, где сгущалась тьма. Отличная дилемма – отдать силу и спасти людей, тем самым убив себя, либо оставить, принять бой, и, скорее всего, тоже погибнуть. Они умеют шантажировать и искушать, искажать в свою угоду реальность, всегда умели. Безвыходное положение – это их конек. Сделать так, чтобы человек почувствовал себя в тупике, заметался между стенок клетки, прижать его в углу, заставить дрожать – это было их целью всегда, во все века. И, надо сказать, они не плохо справлялись. Не на того нарвались. Я был прост, прост как картошка. Картошка не может бояться, не умеет. Картошка не может цепенеть от страха. Ее губы не могут побелеть от ужаса предстоящих перспектив. Все, что она умеет – это расти и приносить свои плоды. Да, не манго, но однако ж от голода спасла всех во время ВОВ. Я мог бороться. Просто сражаться, не думая ни о чем. Я посмотрел на воробья. Он коротко чирикнул. Явно, одобрял. Я начал закрывать свое тело золотыми доспехами, смотрел, чтобы нигде не осталось ни одного зазора. Все происходило на виртуальном уровне, я мог только контролировать взглядом, как доспехи автоматически защелкивались на мне. Свет и сияние исходило от них – подарок небес. Всегда ими гордился: не у каждого светлого такие были. А у меня да. Есть в жизни приятные моменты, как ни крути. Я почти полностью облачился, как услышал шорох. Шорох Её платья. Она висела в воздухе в паре метров от меня, ноги Её не касались земли. Она смотрела на меня печальным и тоскующим взором и делала какие-то странные жесты вокруг моей головы. «Благословляет», - догадался я и сквозь щемящую боль, разрывающую мою грудь, улыбнулся Ей. Она улыбнулась мне в ответ.
Вдруг я услышал шелест, такой, звук такой приглушенной частой упругой барабанной дроби, как будто бегут сотни тысяч маленьких лапок. И я увидел их. Полчища насекомых: жуков, сороконожек, пауков наводнили Курортный проспект и все близлежащие улицы. Я посмотрел внутренним взором – они все сползались именно к той точке, где был котлован. Разумеется, никто, кроме меня не видел эти полчища насекомых: они были сделаны из сгустков тьмы. Ничего более отвратительного, наверное, за всю мою недолгую жизнь я не видел: пауки налезали на жуков, жуки на сороконожек – эти твари явно торопились к месту взрыва. Я быстро пролистал в своей голове хроники самых масштабных сражений между светлыми и теми, кого выбрала тьма – ничего подобного перед сражениями не случалось. Не взрывчатку же они торопятся заложить, в самом деле»,- раздраженно подумал я, -«думай, дуболом, думай»,- подгонял я свое охреневшее сознание, надеясь выудить хоть одну светлую мысль, которая бы помогла мне понять, как действовать дальше. В моей голове было пусто. Я почувствовал на себе очень внимательный взгляд черных глазок-бусинок. Я оглянулся: воробей все так же сидел на ветке и внимательно, мне даже показалось, насмешливо, смотрел на меня.
Время. Время тикало, оно отсчитывало часы, минуты, секунды до. До того самого момента, когда я пойму, как же мне действовать. Время томительно тянулось, и в то же время оно неслось, и я чувствовал его жаркое дыхание на моем затылке. Время невозможно было уговорить, умолить замедлить свой бег, время было стремительным палачом. Одна надежда была, что оно закрутится, запутается в спешке, в поту и мыльной пене, как нерадивая хозяйка на кухне, и отрубит не ту голову. Кем я был? Что я делал? Кому расскажешь – не поверят. А мне и рассказывать то было никому нельзя. Так. Что мы имели? Они пытались выйти на меня через сон. Излюбленный способ. Способ, легко подходящий для 99 процентов землян, кроме тех, кто настолько замордован в битве, что перестал видеть сны. Вернее, видеть не перестал, но ни хрена, нихренашечки уже не помнит после пробуждения. Наверное, для них есть свои способы воздействия, но мне сейчас не вспомнить, какие именно напечатаны в тысячестраничном мануале. Моя жизнь разделилась на «до и после». Линия войны, прожигающая Сочи насквозь, прошлась и по моему жизненному пути. Почему я один защищал этот огненный пункт? Почему? Кем я был? Ни уровня, ни должности, ничего – только странные сны… Туман рассеивался, совсем скоро наступит адское пекло. Совсем скоро решатся последние вопросы плана, острый карандаш проедет по центру карты города и разделит его напополам, оставив одним участь защищаться, а вторым нападать. Я вышел на одну из центральных улиц, двигаясь к Морскому вокзалу. Я смотрел вперед, на дорогу, но всюду я видел лишь Её глаза, бесконечно прекрасные, манящие, глубокие, бархатные, удивительные, волшебные, в них хотелось утонуть. Её глаза преследовали меня всюду, они шли за мной, куда бы я не повернулся, что бы я ни хотел сказать или сделать. Я пытался уйти от наваждения, но даже если я закрывал глаза, я продолжал видеть их. Чувствовал ли я, что пришло мое время? Я не знаю. Единственное, что я понимал – мне нужно идти к центру города и точка. Прямо сейчас единственное, что я мог сделать – идти.
Надо было действовать чуть умнее. Ну, я не знаю, построить огненные защитные щиты около Морвокзала. Ну, меня же этому всему учили. Энергии моей должно хватить, и это не сложно – справится любой ученик последнего уровня. Энергии схавает достаточно, это правда. Могу ли я сейчас ей пожертвовать на эти укрепления? Ах, если бы знать, кого конкретно защищать? Я вышел к морю, справа от меня было хипстерское кафе с дурацкими фигурками бегемотиков из искусственной травы вокруг. Я тоскливо посмотрел на море, пощупал пространство. Ничего, кроме праздношатающихся туристов, планирующих оставить тут все свои бабки, уехав с послевкусием быстро пролетевшего рая. Морской ветер освежал. Не выдержав, я заскочил в эту хипстерскую кузницу праздности и безделья и взял себе вполне себе узнаваемое фраппучино с разноцветными сливками. Да а по фиг уже было, ребята. Погибать – так с музыкой. Это прям основное правило моей жизни. И когда я включаю музыку, погибать уже становится необязательным. Я был хорош. Надо было себя уже похвалить когда-нибудь, да? Я опустил губы в бархатную пенку. А хотелось все лицо опустить куда-нибудь в сливочную пену и забыться. Да что там, всего себя целиком. Сбежать, расслабиться, исчезнуть, раствориться, уйти, пропасть, улететь навсегда отсюда. Если бы можно было исчезнуть от своих мыслей! К сожалению, они летят за мной как черные вороны за самолетом Бритни Спирс. Кофе почти закончился, а мысли не исчезали. Если не защитные сооружения вокруг Морвокзала, тогда что? Ждать нападения с воздуха? Сделать себе над головой огненный микрощит, при опасности сверху, увеличить его на несколько километров по центру Сочи? Это, пожалуй, было лучшим решением. Щит над головой см. 50 в диаметре не займет много энергии, растянуть я его смогу за доли секунды. Если бы у меня были эти доли секунды.. Знать, когда враг нападет – непозволительная роскошь для нас. Мы всегда должны быть в боевой готовности. Всегда. Каждый год, месяц, неделю, день, час, каждую минуту. Каждую секунду нашей жизни. Да, это сильно выматывает. Согласен. Но ничего не бывает слаще, чем момент, когда ты понимаешь, что ты их обыграл. Ты поставил шах и мат и перевернул доску. Ты все просчитал. Ты спас своих, ты спас людей, тебе благодарно небо. Разве может быть что-нибудь лучше этого момента? Да ничего! Это то, для чего я был сделан. Защищать. Может быть, я еще плохо справляюсь. Не расторопен. Не самый высокий уровень. Подтормаживаю при распознавании знаков. Но зато, когда мне становится ясна задача, я очень стремителен. Да, да, да, пока сам себя не похвалишь – никто тебя не похвалит. Выглядит, как прописная истина, но на самом деле так и есть. Возможно, кто-то из наших справился бы и лучше. Но ни одного из нас до этого не оставляли в информационном вакууме. Ничего –ни одного сообщения, ни приказа. Барахтайся, мол, как хочешь. Мы тебя, как новорожденного котенка, в море, а ты уж сам там выплывай. И ты барахтаешься, шевелишь лапками, наглатываешься холодной соленой воды на глазах у всего мира. Но самое главное – на тебя смотрят небеса. И ты не вправе их подвести.
Мне бы хотя бы немного мозгов, Господи. Как же я надоел сам себе своей нерешительностью, своим тугодумием, своей вечной тоской на мосту, глядя на берег озера с плакучими ивами! Ведь есть среди нас и ребята посильнее и поюморнее меня! Те, кто не стонут, не страдают, те, кому по барабану! Ну, шквальный огонь, так шквальный огонь! Ну, нападение демонических сущностей, так нападение! Все, о чем они сожалеют – что не успели как следует пожрать перед боем, в сущности, это все! Бравые ребята, о, как мне хотелось быть на них похожим! Почему же я тут один бьюсь как одинокий пахарь посреди поля, и конца и края не видно этой пашне! Ты пашешь, думаешь, вот еще чуть-чуть, чуть-чуть поднапрячься и будет лучше, будет совсем хорошо, и я всех победю, ан нет, смотришь и видишь нераспаханный край и понимаешь, что ты в самом начале. Смотришь в голубое небо, жмуришься от солнца, капля пота ползет по щеке – и ты абсолютно один под этим небом, под этим солнцем, и все, что ты можешь – это пахать, пахать, пока не упадешь, сваленный в ту же пашню, пока небо не смилуется и не заберет тебя уже, грешного, наконец, к себе. Я не был примером, я не был примером даже для самого себя. Сколько я сегодня их убью? 4? 5? 8?Смогу ли защитить город? Дадут ли мне, наконец, подкрепление? Часом, не сошел ли я с ума? А что, легко! Солнце напекло мне голову, и мне кажется, что я один вот уже много дней сражаюсь с многотысячным войском темных, и, что самое удивительное, побеждаю. Вот в чем загвоздка. Я посмотрел внутренним взглядом. Нет. Не сошел. Караулят примерно в километре от меня, передвигаются по параллельной улице в том же темпе что и я. Я немного замедлил ход, потом пошел быстрее. Потом резко встал. И внезапно сорвался с места, побежал. Да, точно, следят за мной. Да и плевать. «Помирать, так с музыкой, запевайте, братцы»(с). Сколько я бежал, я и сам не знаю. Сначала, конечно, несся как молодой конь, и кофе бодро булькал у меня в желудке. Потом перешел на рысь. Потом задумался. Потом пошел пешком. Я не замечал никого и ничего, и если бы сейчас на меня напали, я сомневаюсь, что успел бы оставить щит. Я прикрыл глаза. Моя душа кувыркалась на поверхности темной воды старой грязной дачной бочки как желтый высохший листок, и я знал, что еще какие то несчастные несколько минут, и лист намокнет и опустится на дно, туда, где вековая стоялая затхлая вода, там, где тьма, где страх, откуда нет выхода. «Ну и пускай они убивают мое тело», - вдруг отчаянно мелькнуло во мне,- «Душу же не смогут убить. Душа моя им не принадлежит». От этой мысли мне стало легко и свободно. Как будто я сбросил с себя огромный камень, просто кусок скалы со своих плеч. Они ничего не смогут со мной сделать. Пусть убивают, пусть. Это всего лишь тело. У меня будет новая жизнь и новое тело, и я смогу их сокрушить. Я буду перерождаться снова и снова, бесконечное количество раз, беся темных до белой пены у рта, то обморока, то искр из глаз, до изнеможения, я буду их врагом №1, пока не выполню задание от неба. От этих мыслей я стал подпрыгивать при ходьбе, как счастливая второклассница, трясущая хвостиками с бантами, получившая только что пятерку. Я снова был силен. Страх и сомнения больше не сковывали меня. Я был готов к битве. Я зашел чуть левее морского вокзала, там, где были припаркованы яхты местных нуворишей и стояли пару бестолковых кафе. Воздух сгущался, воздух был напоен грозой. «Может, пронесет»,- мелькнула во мне спасительная мысль. На тот момент я уже не очень понимал, что может быть для меня спасением. Чуток отвлекся и вздрогнул, увидев себя с чашкой кофе в правой руке: я не помнил, чтобы я покупал ее. Наверное, это произошло на автомате, когда я загляделся на кофейню через пару – тройку метров от меня. Плохо. Светлые всегда практикуют осознанность. Мы всегда должны знать, что и откуда взялось. Ничто не должно быть скрытым за завесой тумана: ни действия противника, ни наши собственные. Ничего не начиналось. Ничего, кроме моего предчувствия. Небо выглядело чистым, лишь пара облачков на горизонте. Никаких черных туч. Ничего, как водится, не предвещало. Я был свободен. Полон сил. Я мог сокрушить любого врага. Я начал подтягивать нити реальности, чтобы понять, где именно находятся темные. Я не думаю, что я был их конечной целью – я не был того уровня, чтобы ставить меня как конечную цель, по крайней мере мне хотелось так думать. Несомненно одно – я был тем, кто им мешал. Определенно, мешал. Был, как кость в горле. Камушек в ботинке. Пенка на молоке в детском садике, которую фюрер-воспитатель заставляет съесть перед лицом всех твоих друганов. Они хотели меня убрать. На всех линиях реальности маячила моя смерть. Убрать, чтобы что? Чтобы что? Я не знал их конечную цель, поэтому не мог опережать их на полшага вперед. Но небо знало. Небо знало. Оставалось отдаться на его волю, отключить мозги, включить интуицию. Я поднял глаза вверх. Я стоял под этим небом: глупый, беззащитный. Тупо пытающийся всех спасти, стоя на краю собственной гибели. Рядом со мной на ветку сел воробей и отчаянно зачирикал, глядя на меня. Я бы сказал: «Не рожаешь, не ори»,- но он чирикал так истошно, как будто рожал. Я посмотрел на него еще раз, и вдруг меня осенило: это и был знак, о том, что там, наверху, в курсе моих дел, и мне помогут. Воробей – единственная птица, которая видела Его распятие, и я ему доверял. Ободренный, я вышел перед каким то советским памятником спортсменов и увидел внутренним зрением, как по нитям реальности побежали черные шары. Они были похожи на сгустки ртути – такие же подвижные, вертлявые, живучие и ползучие гады. Я видел, куда они все слетались. Буквально в тридцати метрах от меня на более старых слоях реальности было что-то вроде котлована. Именно туда слетались все эти шары. Видимо, готовился взрыв. Я посмотрел на мощность. Взрыв такой силы, который способен похоронить под собой все Сочи и захватить Краснодар. Мне было не совсем понятно, а на фига. «На фига? Ты хочешь знать? Ты отдаешь нам всю свою силу, а мы оставляем всех этих людей жить», - четко сказал ледяной голос примерно в метре от меня. Я судорожно оглянулся. Обычным зрением невозможно было разглядеть кого-то рядом со мной, рядом было пусто. Я посмотрел глазами души, немедленно увидел его и все мое тело пронзила дрожь от омерзения. «Что, не нравится?», - усмехнулся тот, чье тело составляли щупальцы, шипы, бородавки, на чьем лице было несколько маленьких глаз, а тот, что был в центре лба, со слепым бельмом, источал холод и смерть,- «Привыкай, скоро ты будешь у нас». «Да не бывать этому!»,- с омерзением вырвалось у меня. «Тогда все эти люди погибнут»,- хмыкнуло то, что не имело рода и возраста. И растворилось в тридцати метрах от меня, там, где сгущалась тьма. Отличная дилемма – отдать силу и спасти людей, тем самым убив себя, либо оставить, принять бой, и, скорее всего, тоже погибнуть. Они умеют шантажировать и искушать, искажать в свою угоду реальность, всегда умели. Безвыходное положение – это их конек. Сделать так, чтобы человек почувствовал себя в тупике, заметался между стенок клетки, прижать его в углу, заставить дрожать – это было их целью всегда, во все века. И, надо сказать, они не плохо справлялись. Не на того нарвались. Я был прост, прост как картошка. Картошка не может бояться, не умеет. Картошка не может цепенеть от страха. Ее губы не могут побелеть от ужаса предстоящих перспектив. Все, что она умеет – это расти и приносить свои плоды. Да, не манго, но однако ж от голода спасла всех во время ВОВ. Я мог бороться. Просто сражаться, не думая ни о чем. Я посмотрел на воробья. Он коротко чирикнул. Явно, одобрял. Я начал закрывать свое тело золотыми доспехами, смотрел, чтобы нигде не осталось ни одного зазора. Все происходило на виртуальном уровне, я мог только контролировать взглядом, как доспехи автоматически защелкивались на мне. Свет и сияние исходило от них – подарок небес. Всегда ими гордился: не у каждого светлого такие были. А у меня да. Есть в жизни приятные моменты, как ни крути. Я почти полностью облачился, как услышал шорох. Шорох Её платья. Она висела в воздухе в паре метров от меня, ноги Её не касались земли. Она смотрела на меня печальным и тоскующим взором и делала какие-то странные жесты вокруг моей головы. «Благословляет», - догадался я и сквозь щемящую боль, разрывающую мою грудь, улыбнулся Ей. Она улыбнулась мне в ответ.
Вдруг я услышал шелест, такой, звук такой приглушенной частой упругой барабанной дроби, как будто бегут сотни тысяч маленьких лапок. И я увидел их. Полчища насекомых: жуков, сороконожек, пауков наводнили Курортный проспект и все близлежащие улицы. Я посмотрел внутренним взором – они все сползались именно к той точке, где был котлован. Разумеется, никто, кроме меня не видел эти полчища насекомых: они были сделаны из сгустков тьмы. Ничего более отвратительного, наверное, за всю мою недолгую жизнь я не видел: пауки налезали на жуков, жуки на сороконожек – эти твари явно торопились к месту взрыва. Я быстро пролистал в своей голове хроники самых масштабных сражений между светлыми и теми, кого выбрала тьма – ничего подобного перед сражениями не случалось. Не взрывчатку же они торопятся заложить, в самом деле»,- раздраженно подумал я, -«думай, дуболом, думай»,- подгонял я свое охреневшее сознание, надеясь выудить хоть одну светлую мысль, которая бы помогла мне понять, как действовать дальше. В моей голове было пусто. Я почувствовал на себе очень внимательный взгляд черных глазок-бусинок. Я оглянулся: воробей все так же сидел на ветке и внимательно, мне даже показалось, насмешливо, смотрел на меня.
