«Это что то новенькое,- подумал я. Почти сразу промелькнула мысль – если вас забили Силой под завязку, значит вам предстоит жестокий бой. Светлые очень наблюдательны, для каждого такая сильная накачка Силой служит предупреждающим знаком, маркером о том, что с минуты на минуты будет поистине великое сражение, в котором, возможно, воину суждено будет погибнуть. Оххохонюшки. Потому что никто и никогда на этой планете просто так, от нечего делать, силой светлых не накачивает. В подтверждение моих слов темные хаотичные существа выстроились в какую-то комбинацию, явно для нападения. Я почувствовал, что каждый из них хочет испить моей крови, каждый предвкушает открыть меня, как пакет молока и выпить всю мою энергию. Я был для них лакомый кусочек: все они были вот уже несколько тысячелетий как мертвы и на службе темных сил. «Что вас там, не кормят что ли?», - раздраженно подумал я и попросил у небес свой меч. Небо тут же мне его прислало, безо всякого промедления. Меч был старый, боевой, чуть больше того, что я могу вынести, чуть больше. Не знаю, наше светлое высшее руководство, может быть, надеялось, что я как-то быстро вырасту духовно и смогу им легко орудовать? Наберу, так сказать, профессиональный вес? Наберусь сил и энергии и смогу размахивать этим мечом так же легко как рубил крапиву в детстве картонным? У меня не было ответа на этот вопрос. Одно я знал точно – меч был велик, « на вырост» и я управлялся с ним с трудом. Я забыл сказать самую важную деталь – меч был огненным. Темные не понаслышке знали его мощную силу. Этот меч мог порубить все их войско в вечное крошево, развоплотить каждого. Каждого из них. Самый главный страх темных - внезапно закончить свое жалкое существование на этой планете навсегда. «А о чем они думали, когда души продавали?!»,- возмущенно подумал я,- «что их пронесет? Что им ничего за это не будет? Что страшный суд неизвестно когда, а бабки – вот же они, бабло, баблишечко родимое». Бабки, слава, красота, уважение, трепет, сексуальная привлекательность, регалии, награды, богатство – всеми этими побрякушками в ад заманивают толпы идиотов, просто толпы. И там, внезапно, среди огня и котлов предлагают счет, в финале которого предписывается вечность скрежетать зубами. Так идите и скрежещите, что вы ко мне то пристаете?! Такие ситуации бывают редко, когда или ты или тебя, третьего не дано. Мой огненный меч налился силой и я посмотрел на море. По воде ко мне двигались эти черные холмы, неумолимо, как солдаты Дарта Вейдера, ничто их не могло остановить. Ничто, кроме моего меча. Я поднял меч к небу, быстро пробормотал молитву, поднял глаза к небу и посвятил всю битву Ему. Тут же почувствовал, как загорелась огнем, налилась беспредельной силой каждая мышца моего тела. Я ухмыльнулся – кажется, предстоит горячая ночка. Ко мне приблизился первый сгусток тьмы, он был выше моего роста, постоянно вращающийся, омерзительный, черный, жаждущий моей крови и моей жизни. Я немедленно вонзил в него меч. Вместо воды из него хлынули оленьи рога, змеиная кожа, черепа, дохлые крысы, мерзкие кости, тлен и пепел, такое ощущение, что внутри этих хаотичных тварей был весь земной смертельный мусор, вся дрянь, все убогие вещи, встречающиеся мне когда-либо. Или это мое воображение наделило сущность тьмы таким мусором? Я не знал ответа на этот вопрос. После распада первого я почувствовал вкус и запах смерти. Я убил его. Я не знаю, что это было, я убил его. Я поднял глаза к небу в безмолвной молитве благодарности, как вдруг слева на меня напал такой же. Все мои сирены безопасности взвыли и я тут же нанес ответный удар. Я убил и второго. Они начали наступать на меня безо всякого перерыва, я рубил их направо и налево, из каждого такого черного сгустка материи выпадали полуистлевшие трупы животных, и падали в море, к концу битвы я уже не пытался заглянуть внутрь, потому что, к своему вящему ужасу, я начал понимать, что вполне возможно, что могли выпадать и куски от трупов людей. Я не мог больше этого выносить, я зажмурил глаза и только по звукам моих систем безопасности я понимал, откуда следовал удар. Пространство надо мной окрасилось красным, огонь был надо мной, подо мной и вокруг меня, наверное, со стороны это выглядело красивым. Мне было не до красоты. Я понимал, что на кону моя жизнь, откуда бы ни было это нападение, и чем бы не являлась эта хтоническая хрень. Я рубил и рубил эти сгустки темной энергии, однако, обладающие интеллектом. Если я медлил с ударом, они оказывались на удивление проворны и пытались меня в этот момент «достать» с другой стороны. Мне кажется, я победил последнего. Минуту не было никаких сигналов от систем безопасности и я открыл глаза. Я стоял один с дымящимся мечом в руках достаточно далеко от берега. Я стоял на воде. Я сам не понял, как это произошло в угаре битвы, как они меня выманили на поверхность воды, как это случилось, я не понял, но я стоял с огненным мечом на поверхности воды. Как только я осознал это, паника подступила к моему горлу и я рухнул вниз. Я провалился в воду, отчаянно барахтаясь и разгребая толщу воды руками, показался над поверхностью воды, кашляя и отплевываясь. Перед моими глазами тут же всплыли огненные строки: «Ну что же ты, маловерный», и, казалось, небо посмотрело с молчаливым упреком. Я поплыл, горько оплакивая айфон в нагрудном кармане и отлично понимая, что новый мне сейчас не купить – все свои командировочные я почти проел в кафе и кофейнях, ведя «гламурный» образ жизни, остались копейки. Я вылез на пирс, отдышался, с тоской достал телефон из нагрудного кармана и нажал кнопку включения. Телефон работал! Странно, но все было в порядке! Видимо, небо решило смилостивиться над нищим агентом. Я мысленно вознес хвалу небесам и пробрел по пирсу, оставляя после себя ручьи воды. Должно быть, деньги в карманах джинс тоже превратились в сырые комочки. Решил пока их не трогать, чтобы случайно не порвать. Хотел забрести в первую попавшуюся кофейню погреться но понял, что, скорее всего, меня в таком виде не пустят даже на порог. Однако же, как только я вышел с пирса и шагнул на набережную, я вдруг осознал, что вся моя одежда полностью сухая. Я провел рукой по волосам – они не были даже влажными. Я с облегчением вздохнул и вновь вознес хвалу Ему – за победу в неравной битве и за то, что буквально вышел сухим из воды. «В которую мог бы и не падать, маловерный»,- вновь перед моими глазами пронеслись огненные строки, но я быстро помотал головой чтобы избавиться от наваждения: каждому из нас не нравится быть неправым. Каждому из нас не нравятся когда говорят про наши грехи. Каждому из нас хотелось бы закрыть глаза и спрятаться от всего неправедного, сотворенного ведомо или неведомо, на этой планете. Я вздохнул. Я был всего лишь человеком. Грешным человеком. И я очень хотел кофе.
Нет ничего слаще, чем кофе после битвы. Твой вечно напряженный мозг наконец-то дает тебе команду отдохнуть, наконец-то дает тебе передышку, заслуженный отдых, на который ты имеешь право. Не тот отдых, что ты выпросил, выклянчил, не тот отдых, что ты вырвал у судьбы против ее желания, а тот отдых, который тебе выдали в награду за битву, ту битву, в которой ты победил: может ли на свете быть что-то слаще этого? Сладкий отдых как конфетка, как шоколадка, как тающее на солнце мороженое: может ли что-то еще лучше доставить удовольствие сладкоежному агенту Света? Я был именно таким. Агент-сладкоежка. Воин с карамелькой за щекой. Смерч смерти с огненным мечом и зефиркой в нагрудном кармашке. Я был им и мне нечего стесняться. И моя страсть к сладкому ни разу не помешала мне разгромить врагов. Тех, что я уже развоплотил, вряд ли интересует, какой шоколад я люблю (а я люблю молочный, товарищи). Так что можно быть дельным человеком , и при этом думать о мощной силе шоколада. Я был именно таким. Я знал, что такие минуты отдыха – самые сладкие в жизни. Потому что само небо дает тебе отдохнуть. Само небо знает, что ты потрудился на славу, ты сражался, ты победил и ты заработал отдых. Иногда в самый разгар битвы очень хочется свалить на недельку куда-то к теплым берегам и ласковому морю. Это ловушка. Потому что, лежа на шезлонге, обмазавшись кремом от загара, с коктейлем в одной руке и солнечными очками в другой, бесконечно вглядываясь на море, ты вдруг осознаешь, что битва идет без тебя, а ты постыдный дезертир, не более, и таких расстреливать надо, потому что ни один воин не покидает поле боя в разгар битвы. И тебе становится нестерпимо стыдно. И вот уже песок недостаточно горячий, море недостаточно синее, небо недостаточно безоблачное, шезлонг жесткий, коктейль невкусный, а ты- никчемный, трусливый воин, сбегающий с поля боя. От так вот. Я отлично знал это за собой – и то, что мне постоянно хочется сбежать, и то, что когда я поддаюсь на такие мысли, я потом бесконечно корю себя за праздность, за трусость, за слабость, за то, что не выдержал напора битвы, а надо было бороться до последней капли крови. Зато те случаи, когда само небо дает отдохнуть, их видно сразу. Ты расслаблен, ты улыбаешься, ты рад любому шезлонгу, да, что там, ты готов загорать прямо на голой гальке. Любой коктейль кажется тебе амброзией. Любая еда вкуснейшей, шедевром поварского искусства. Море синее и оно правильно синее. Песок золотой. Все на месте. Нет ничего более прекрасного. В такие моменты ты можешь растянуться где угодно на пляже, сладко потянуться и тихо прошептать в голубое небо «спасибо». Я легко узнавал эти моменты, душа в них отличалась легкостью. Самое главное – перетерпеть середину битвы, когда сил уже не остается и кажется, что она будет длиться вечно. В сердце битвы враги нападают на тебя со всех сторон. В сердце битвы земля под тобой пропитана кровью, и уже не разобрать, где твоя, а где кровь врага. В сердце битвы время замедляется и ты смотришь только на бесконечные стрелы с отравленными наконечниками, летящие в тебя, и видишь только взмахи мечей врагов в шаге от тебя и огненные шары, летящие по небу. Небо чернеет, воздух густеет от стонов раненых и убитых. И ты думаешь: «А на кой это все?». Ведь где-то есть море, солнце, песок, радостные люди? И ты пакуешь чемоданы и бежишь, бежишь, как сами знаете кто с корабля. Бежишь от этой серой ноябрьской хмари, пробирающей до костей, от проблем, забот и хлопот, от нерешаемых задач, от целей, поставленных небом, от которых у тебя волосы встают дыбом на руке и страх сжимает холодными пальцами твое горло, ты думаешь, что бежишь от проблем, но ты бежишь от самого себя. И вот там, под парящим солнцем, на мягком шезлонге, с шумом волн и синей линией горизонта тебе вдруг становится нестерпимо стыдно за свой побег. Ты вдруг понимаешь, что ты дезертир, трус, что ты сбежал с поля боя. И уже отдых не в радость. И уныло тянутся дни. Ведь ты знаешь, кто ты и как тебя зовут. И уже появляются шальные мысли поменять билет, вернуться домой и опять, с остервенелым отчаяньем ввязаться в бой. Но ты терпишь, купаешься в море, ешь мороженое, жаришься на солнышке и ненавидишь, ненавидишь, ненавидишь себя с каждым днем все больше и больше. Эта ненависть глухо поднимается в тебе и закрывает солнце, море, небо. Она закрывает тебе глаза на любую радость от паузы, от остановки, от отдыха, от отпуска. Эту ненависть к себе вызывает твоя совесть. А она никогда не спит.
Я стоял перед витриной кофейни. Смотрел, как люди внутри в теплом кафе пьют горячий вожделенный кофе. Мог ли я туда зайти? Имел ли право на перерыв? Или сейчас же на меня нападут полчища темных, а я буду еле успевать от них отбиваться моим огненным мечом? Я не знал ответа на эти вопросы. Наконец, дверь открылась и оттуда вышла пятилетняя девочка с розовым бантом, смешливо наморщила нос и прокричала: «Эй! Дядя! Эй! Иди!». Я подумал, что это знак и придержал дверь после ее мамы, которая смущенно улыбнулась мне и пошла что-то выговаривать дочке, а зря – девочка была совершенно волшебная. Я зашел внутрь и попросил американо. Сложил руки на деревянный аутентичный модный хипстерский стол и положил на них голову в ожидании официанта. Я почувствовал, как мгновенно провалился в минутный сон. Я видел самого себя, только издали, как будто при съемке с квадрокоптера. Я размахивал огненным мечом, убивая восстающие передо мной черные массы, с вылетающими из них костями, только теперь я видел, что от этих масс вылетали бесплотные черные тени, на оболочке которых мерцали легкие язычки пламени от моего меча. Они как будто были заражены моим огнем. Они взлетали вверх метров на тридцать и там, на высоте, среди звезд, их как будто разрывало оранжевым огнем изнутри. Они распадались на очень мелкие черные частицы, которых потом тоже разрывало на атомы. Я почувствовал себя польщенным. Значит, я уничтожал и их метафизическую материю. Понятно, что это были порождения тьмы, но, видимо, они тоже распадаются на что то физическое и бесплотное. Значит, мой меч работал и тут и там. Я довольно улыбнулся, мне было сладко во сне, знаете, иногда бывают такие сладкие сны, когда ты ощущаешь что во всем прав, что тело твое, тонкое и звонкое, до отказа набито энергией, когда ты сам поешь и душа твоя поет – бывает вот такая сладость во сне, от которой даже ползет слюнка по подбородку… «Ваш американо!», - над моим ухом раздался противный резкий голос официанта, и я проснулся и от испуга сильно дернул головой. Сладкое оцепенение слетело мгновенно, шея моя болела и я еле сдержал нехорошие слова в адрес официанта. Задание №1 для агентов новичков: никогда, нигде, ни при каких случаях не раздражаться. Сдерживаться даже в мыслях, когда вам наступили на ногу, облили горячим кофе новую белую рубашку, двинули локтем в давке в бок, сожрали ваш обед, нахамили, подрезали, нагрубили, толкнули, ударили, послали…Список можно продолжать до бесконечности: мы, современные люди, имеем слишком много искушений, чтобы обрушить град проклятий на своего ближнего в течение дня. Век скоростей таков, что либо вам кто то мешает, либо вы мешаете кому-то. Это бесконечный политес, война уступок, кто кому. Постоянное желание нахамить в ответ, на самом деле ничто иное, как предохранитель на мозге, чтобы у тебя окончательно не слетела резьба. Мы сохраняем вежливость по отношению друг к другу, чтобы не ввязаться в спор, драку, чтобы не развязать войну, (которая на самом деле уже давно необъявленно идет), чтобы сохранить целостность себя, своей души. Мы сдерживаемся, чтобы не запачкаться. Мы смотрим с укором на тех, кто давно горит в пламени гнева и старается воспламенить все вокруг себя. Мы осуждаем. На самом деле, самое верное решение – это терпеть. Душевно помраченный темнотой человек пройдет мимо. А вот если мы нахамим ему в ответ – темнота останется в нас. Темнота заразна. Темнота не спит. Она размножается полунамеками, как грибы спорами. Ты чуток отвернулся, подумал легкую, незначительную гадость про соседа, и вот, вдруг видишь на своей душе темную плесень. Она уже здесь, она пробралась. Она разрастается. Когда ты видишь людей, полностью побежденных темнотой, холод подступает к твоей душе. Ледяной холод берет своими костлявыми пальцами за твое горло. Из этих черных коконов где-то торчит рука, где-то нога, где-то кончик волос, и ты с ужасом понимаешь, что когда то здесь были живые люди, такие как ты.
Нет ничего слаще, чем кофе после битвы. Твой вечно напряженный мозг наконец-то дает тебе команду отдохнуть, наконец-то дает тебе передышку, заслуженный отдых, на который ты имеешь право. Не тот отдых, что ты выпросил, выклянчил, не тот отдых, что ты вырвал у судьбы против ее желания, а тот отдых, который тебе выдали в награду за битву, ту битву, в которой ты победил: может ли на свете быть что-то слаще этого? Сладкий отдых как конфетка, как шоколадка, как тающее на солнце мороженое: может ли что-то еще лучше доставить удовольствие сладкоежному агенту Света? Я был именно таким. Агент-сладкоежка. Воин с карамелькой за щекой. Смерч смерти с огненным мечом и зефиркой в нагрудном кармашке. Я был им и мне нечего стесняться. И моя страсть к сладкому ни разу не помешала мне разгромить врагов. Тех, что я уже развоплотил, вряд ли интересует, какой шоколад я люблю (а я люблю молочный, товарищи). Так что можно быть дельным человеком , и при этом думать о мощной силе шоколада. Я был именно таким. Я знал, что такие минуты отдыха – самые сладкие в жизни. Потому что само небо дает тебе отдохнуть. Само небо знает, что ты потрудился на славу, ты сражался, ты победил и ты заработал отдых. Иногда в самый разгар битвы очень хочется свалить на недельку куда-то к теплым берегам и ласковому морю. Это ловушка. Потому что, лежа на шезлонге, обмазавшись кремом от загара, с коктейлем в одной руке и солнечными очками в другой, бесконечно вглядываясь на море, ты вдруг осознаешь, что битва идет без тебя, а ты постыдный дезертир, не более, и таких расстреливать надо, потому что ни один воин не покидает поле боя в разгар битвы. И тебе становится нестерпимо стыдно. И вот уже песок недостаточно горячий, море недостаточно синее, небо недостаточно безоблачное, шезлонг жесткий, коктейль невкусный, а ты- никчемный, трусливый воин, сбегающий с поля боя. От так вот. Я отлично знал это за собой – и то, что мне постоянно хочется сбежать, и то, что когда я поддаюсь на такие мысли, я потом бесконечно корю себя за праздность, за трусость, за слабость, за то, что не выдержал напора битвы, а надо было бороться до последней капли крови. Зато те случаи, когда само небо дает отдохнуть, их видно сразу. Ты расслаблен, ты улыбаешься, ты рад любому шезлонгу, да, что там, ты готов загорать прямо на голой гальке. Любой коктейль кажется тебе амброзией. Любая еда вкуснейшей, шедевром поварского искусства. Море синее и оно правильно синее. Песок золотой. Все на месте. Нет ничего более прекрасного. В такие моменты ты можешь растянуться где угодно на пляже, сладко потянуться и тихо прошептать в голубое небо «спасибо». Я легко узнавал эти моменты, душа в них отличалась легкостью. Самое главное – перетерпеть середину битвы, когда сил уже не остается и кажется, что она будет длиться вечно. В сердце битвы враги нападают на тебя со всех сторон. В сердце битвы земля под тобой пропитана кровью, и уже не разобрать, где твоя, а где кровь врага. В сердце битвы время замедляется и ты смотришь только на бесконечные стрелы с отравленными наконечниками, летящие в тебя, и видишь только взмахи мечей врагов в шаге от тебя и огненные шары, летящие по небу. Небо чернеет, воздух густеет от стонов раненых и убитых. И ты думаешь: «А на кой это все?». Ведь где-то есть море, солнце, песок, радостные люди? И ты пакуешь чемоданы и бежишь, бежишь, как сами знаете кто с корабля. Бежишь от этой серой ноябрьской хмари, пробирающей до костей, от проблем, забот и хлопот, от нерешаемых задач, от целей, поставленных небом, от которых у тебя волосы встают дыбом на руке и страх сжимает холодными пальцами твое горло, ты думаешь, что бежишь от проблем, но ты бежишь от самого себя. И вот там, под парящим солнцем, на мягком шезлонге, с шумом волн и синей линией горизонта тебе вдруг становится нестерпимо стыдно за свой побег. Ты вдруг понимаешь, что ты дезертир, трус, что ты сбежал с поля боя. И уже отдых не в радость. И уныло тянутся дни. Ведь ты знаешь, кто ты и как тебя зовут. И уже появляются шальные мысли поменять билет, вернуться домой и опять, с остервенелым отчаяньем ввязаться в бой. Но ты терпишь, купаешься в море, ешь мороженое, жаришься на солнышке и ненавидишь, ненавидишь, ненавидишь себя с каждым днем все больше и больше. Эта ненависть глухо поднимается в тебе и закрывает солнце, море, небо. Она закрывает тебе глаза на любую радость от паузы, от остановки, от отдыха, от отпуска. Эту ненависть к себе вызывает твоя совесть. А она никогда не спит.
Я стоял перед витриной кофейни. Смотрел, как люди внутри в теплом кафе пьют горячий вожделенный кофе. Мог ли я туда зайти? Имел ли право на перерыв? Или сейчас же на меня нападут полчища темных, а я буду еле успевать от них отбиваться моим огненным мечом? Я не знал ответа на эти вопросы. Наконец, дверь открылась и оттуда вышла пятилетняя девочка с розовым бантом, смешливо наморщила нос и прокричала: «Эй! Дядя! Эй! Иди!». Я подумал, что это знак и придержал дверь после ее мамы, которая смущенно улыбнулась мне и пошла что-то выговаривать дочке, а зря – девочка была совершенно волшебная. Я зашел внутрь и попросил американо. Сложил руки на деревянный аутентичный модный хипстерский стол и положил на них голову в ожидании официанта. Я почувствовал, как мгновенно провалился в минутный сон. Я видел самого себя, только издали, как будто при съемке с квадрокоптера. Я размахивал огненным мечом, убивая восстающие передо мной черные массы, с вылетающими из них костями, только теперь я видел, что от этих масс вылетали бесплотные черные тени, на оболочке которых мерцали легкие язычки пламени от моего меча. Они как будто были заражены моим огнем. Они взлетали вверх метров на тридцать и там, на высоте, среди звезд, их как будто разрывало оранжевым огнем изнутри. Они распадались на очень мелкие черные частицы, которых потом тоже разрывало на атомы. Я почувствовал себя польщенным. Значит, я уничтожал и их метафизическую материю. Понятно, что это были порождения тьмы, но, видимо, они тоже распадаются на что то физическое и бесплотное. Значит, мой меч работал и тут и там. Я довольно улыбнулся, мне было сладко во сне, знаете, иногда бывают такие сладкие сны, когда ты ощущаешь что во всем прав, что тело твое, тонкое и звонкое, до отказа набито энергией, когда ты сам поешь и душа твоя поет – бывает вот такая сладость во сне, от которой даже ползет слюнка по подбородку… «Ваш американо!», - над моим ухом раздался противный резкий голос официанта, и я проснулся и от испуга сильно дернул головой. Сладкое оцепенение слетело мгновенно, шея моя болела и я еле сдержал нехорошие слова в адрес официанта. Задание №1 для агентов новичков: никогда, нигде, ни при каких случаях не раздражаться. Сдерживаться даже в мыслях, когда вам наступили на ногу, облили горячим кофе новую белую рубашку, двинули локтем в давке в бок, сожрали ваш обед, нахамили, подрезали, нагрубили, толкнули, ударили, послали…Список можно продолжать до бесконечности: мы, современные люди, имеем слишком много искушений, чтобы обрушить град проклятий на своего ближнего в течение дня. Век скоростей таков, что либо вам кто то мешает, либо вы мешаете кому-то. Это бесконечный политес, война уступок, кто кому. Постоянное желание нахамить в ответ, на самом деле ничто иное, как предохранитель на мозге, чтобы у тебя окончательно не слетела резьба. Мы сохраняем вежливость по отношению друг к другу, чтобы не ввязаться в спор, драку, чтобы не развязать войну, (которая на самом деле уже давно необъявленно идет), чтобы сохранить целостность себя, своей души. Мы сдерживаемся, чтобы не запачкаться. Мы смотрим с укором на тех, кто давно горит в пламени гнева и старается воспламенить все вокруг себя. Мы осуждаем. На самом деле, самое верное решение – это терпеть. Душевно помраченный темнотой человек пройдет мимо. А вот если мы нахамим ему в ответ – темнота останется в нас. Темнота заразна. Темнота не спит. Она размножается полунамеками, как грибы спорами. Ты чуток отвернулся, подумал легкую, незначительную гадость про соседа, и вот, вдруг видишь на своей душе темную плесень. Она уже здесь, она пробралась. Она разрастается. Когда ты видишь людей, полностью побежденных темнотой, холод подступает к твоей душе. Ледяной холод берет своими костлявыми пальцами за твое горло. Из этих черных коконов где-то торчит рука, где-то нога, где-то кончик волос, и ты с ужасом понимаешь, что когда то здесь были живые люди, такие как ты.
