Глава 5
Каждый из нас должен думать, как бы не добавить своего зла ко всеобщему. Захотелось разгневаться, накричать на кого-либо – закусите губу. Можете до крови, я разрешаю. Лучше рана на теле, чем рана на душе. Идите сожрите что-нибудь. Побеждайте страшный большой грех мелким грехом, если нет сил на борьбу. Лучше сожрать кусочек горького шоколада в пост, чем накричать на мать, отца, детей, жену, мужа. Да на любого человека. Осуждение и гнев весят намного больше и влияют на душу в миллион раз страшнее, чем мелкое глупое чревоугодие. Даже если идет пост или вы на диете, есть способы заткнуть свой гнев: «Иногда лучше жевать, чем говорить» (с). Шрамы на душах ваших детей, супруги, мужа или родителей после ссоры с вами могут никогда не зажить. А ваш желудок отлично переварит несанкционный бургер или жареную картошечку после 18:00. «Разделяй и властвуй» (с) – тщательно фильтруй всё, что ты говоришь или делаешь, особенно в отношении других людей. Держи себя в руках, не позволяй внутренним демонам разрушить свою жизнь и жизни близких и не очень людей. Молитва, пост и причастие – вот что освобождает от темных, вот что разрезает цепи, вот что делает светлым твой путь.
Ничто не предвещало этим томным августовским утром. Я вышел из дома на солнце, которое устало пепелить столицу России за два летних месяца и немного успокоилось. Внутри себя я продолжал «читать лекцию» всем людям, я шел и разглагольствовал внутри себя, каким же именно способом нам всем нужно спастись. Глупое, глупое фарисейство, ведь спасти в первую очередь нужно самого себя. «Спаси себя сам и около тебя спасутся тысячи» (с). Я знал, я ведал про это, я вовсе не был так глуп. И все же, и все же, каждый раз объяснял сотням и тысячам невидимых людей в моем подсознании, как лучше всего нужно спастись. Знаю, это было достаточно наивно и самонадеянно с моей стороны – читать в моей гулкой голове лекции по спасению души, в то время как моя душа, в общем то, была не очень-то и спасена, но я не мог этого избежать. Я шел по улице, размахивая кейсом, и в то же время внутри себя проповедовал. Глупее ничего и представить то невозможно, но я жил так, как умел. Внутри мышки- полевки проворачивался огромный бурый медведь, и я уже практически ничего не мог с этим сделать. Аура. Аура, будь она неладна. Аура выдавала меня. Разумеется, я нацепил на себя какие-то отрепья на днях убитого серого засранца, но моя аура пробивалась жизнерадостной радугой сквозь это дерьмо, и, как я ни старался, я ничем не мог её заткнуть. Мне не хотелось лезть на рожон и организовывать на ровном месте сражение, отстаивая перед темными мой новый уровень, но отовсюду в моей жизни торчали белые нитки, в общем, было понятно и ежу, что я не тот чувак, за которого себя выдаю. Москва регламентировалась несколькими великими светлыми, за каждым из них был закреплен свой район. Я знал это, я не высовывался. Чтобы тебе под твою ответственность выдали хотя бы улицу, нужно изрядно повоевать. Я же был штабной крысой, так, в голове моей проходили электроразряды по поводу планов темных и светлых, но это все, чем я мог, собственно, похвастаться. Я не был воином, я не был великим, я читал бесконечные лекции о спасении мира в моем мозгу, который любой серый или темный с готовностью обозвал бы бредовыми, и я даже с точностью не могу сказать, что за этим стояло: очередная моя искренняя и глупая попытка спасти мир или гордыня? Почему я решил, что могу спасать других, если сам еще не был спасен, и находился в том же самом чистилище по имени Земля, что и они? Но «если звезды зажигают – значит это кому-нибудь нужно» (с). Итак, это утро ничем не отличалось от других таких же утр. Солнце светило ярко, я был в приподнятом настроении и особенно бодро вещал в моем мозгу незнакомой публике, как действительно нужно спастись, и что для этого нужно сделать. Я был сапожником без сапог – я знал, что нужно делать остальным, чтобы спасти свою душу, и очевидно допускал неприятные промахи и ошибки в бесконечной войне, которую вели против меня темные. Как полевая мышь могла привлечь к себе внимание темных? Чем я смог навлечь на себя бесконечный энергетический пресс? У меня нет ответов на этот вопрос. Я знал одно: полевая мышка должна добежать до финиша во что бы то ни стало. Полевая мышь должна пересечь финальную линию, она должна вытерпеть все невзгоды, падающие на ее голову, она должна выдержать. И каждый день я перебирал лапками. Я бежал к моему финишу, я знал, что я должен туда прийти «со щитом», а не «на щите». Я старался, правда. Бог видит, я старался.
Глава 6
Это утро не было чем-то особенным. Оно оставалось в ряду таких же августовских прохладных утр, когда страшная летняя жара уже спала, а равнодушный сентябрьский холод еще не наступил, осень прятала за пазухой свои кинжалы – октябрь и ноябрь, а зима еще даже не подпилила свои ледяные ногти – сосульки, чтобы воткнуть их в зазевавшихся прохожих. Август – всегда был последней тихой гаванью перед испытаниями. И я ценил его за это. Легкая нотка грусти, слабый привкус легкого депрессивного ветра на губах, сладость последнего тепла, уходящие летние надежды и весенние мечты и планы – все это было смешано в августе. Знающие люди пили его, как выпивал бокал зашедший на огонек чужестранец в баре с мягким теплым светом под тот самый медляк, который спустя десятилетия бередил душу – с чувством, с толком, с расстановкой. Сладость обволакивает, но горечь тоски на дне стакана не дает расслабиться, август всегда имеет тебе что сказать, август всегда прав. Взмахнет изумрудным крылом с терпким сладким тоскливым ароматом, и поминай как звали, и беспощадная осень заступит в свои права, с которой, в общем – то, не забалуешь. Я знал это. Я ненавидел осень, а осень взаимно меня. С зимой, как ни странно, было легче смириться. Осень вынимала всю душу своей тоской, а зима - ну тут уж, снег так снег, мороз так мороз, белое забвение, сонная ледяная стабильность – ничего особенно не менялось в моей жизни. Но эта роковая рыжая тварь, приходящая сразу после летнего Рая… Она заслуживала того отношения, которое я к ней питал. Пушкин строчил осенью как не в себя, Пушкин, друг мой, как же так, на чем ты сидел, отсыпь и мне немного… Каждый раз, когда я думал об осени, внутри меня кто-то одергивал: «Прекрати, всего лишь 30 августа. У тебя есть еще 2 дня на веселье. Целых два дня. Ты не имеешь права ныть». Да, всего лишь два дня до того момента, как кто-то на небесах дернет рубильник, и на землю посыплются все эти страшные золотые листья – конец всему, конец мечтам, конец надеждам, конец легкому летнему вайбу. Конец лета всегда был для меня тем, с чем я справлялся трудом. Врата летнего Рая захлопывались напрочь прямо на моих глазах, а я стоял, молча смотря на это. Неизбежность – вот что всегда скрывается за концом лета. Неизбежность холода, ушедших надежд, разбитых мечтаний, страданий и мук. Как всегда, как в первый раз, я удивительным образом заставался осенью в врасплох, еще ни разу я не был морально готов к этому. Как коммунальщики не готовы к первому снегу, каждый раз он вызывает у них истовое удивление: «Надо же, выпал! А мы и не ждали!», так и я не был готов к листопаду, бесконечным дождям, туманам, черным ветвям деревьев, раскинувшимся, как ножки паука над головой; серой леденящей тоске - этому вот всему. Был бы девчонкой, заварил бы себе горячий вкусный кофе, сел бы на подоконник, закутался клетчатым коричневым пледом, да так и просмотрел бы в окно до весны. Все равно ничего хорошего не произойдет. Но мы, мужчины, должны лишь сурово сдвинуть брови от этих страшных холодов, да сжать губы, обветренные настолько, что каждая неумело содранная корочка на них влечет кровопролитие на весь подбородок. Но настоящие мужчины не пользуются гигиенической помадой, ведь тогда их могут обвинить в чем угодно. Настоящие мужчины ходят зимой с губами, на которые физически больно смотреть, и каждый внезапный смех или неожиданная улыбка может закончиться кровавым фонтаном. Русских суровых мужчин зимой веселить опасно.
Глава 7
Каждое лето мой внутренний счетчик дел стопорился от осознания того, что время вышло, а я остался с невыполненным огромным списком. Я мог бесконечно загибать пальцы, чего я не успел. Я не успел толком искупаться, позагорать вволюшку, поездить на всех видах гидроциклов, с криком скатиться с водных горок, томно гулять теплыми ночами по центру Москвы, кормить лебедей и уток в ближайшем парке, носить легкие шорты абсолютно дурацкой кислотной расцветки, и в них же и купаться, смотреть профессиональным взглядом пикапера поверх черных очков на молоденьких московских чикуль. Я не успел всё. Всё я не успел этим летом. И сейчас я вынужден смотреть в спину уходящего августа и лишь сжимать кулаки от несправедливости жизни. Быстрое – как мороженое на горячем куске шоколадного хлеба – исчезает мгновенно. Исчезает и оставляет горечь разочарования, что не успел вкусить, не успел распробовать, все остальные успели, а ты нет, вот осёл-то, осёл…
Никогда не завидовал людям, которые находят развлечения по нраву на этой планете и делают их смыслом жизни. Я – не мог, меня тошнило от одной мысли о сливе всех жизненных сил в одну черную прожорливую воронку, а они умели, могли и видели в этом смысл жизни. Все эти развлекатели себя всех мастей едва ли знают, что в аду есть специальные отделы для любителей хоккея и футбола, шахмат и поп-музыки, рокеров и реперов, что есть места для пивных алкоголиков, для фанатов фэшн, пригубливающих просекко в дорогих салонах, для профи рыбалки, для мастодонтов видеоигр, для потерявших голову на увлечениях богатых и бедных, для сдвинувшихся на играх вдовцов и разведенных, для всех, кто производит контент и подписан на OnlyFans и Pornhub, для всех – всех, кто поставил во главу угла развлечение, для всех, кто забыл про Бога. Никто из фанатов «невинного» футбола в жизни бы не подумал, что он может стать причиной непрерывного горения в огненной реке, где сидят эти бедолаги по шею с такими же рьяными фанатами. Нет большего энергетического слива энергии, чем футбольное поле: место, где орут, кричат, испытывают негативные эмоции, где энергетические вампиры могут сожрать здоровье и силы бедолаг- болельщиков и подзарядить себя на годы вперед. Я уже молчу про сложные схемы подпитки мировых событий, которые подгадываются под чемпионаты мира. Подложили организаторы пентаграмму под стадион – и вот уже миллионы болельщиков кричат - во славу чего…? Спели нужную песенку, сложили ручки в особом знаке, и перенаправили всю эту огромную энергию в нужное направление для своих темных дел. А ты, несчастный фанат, наорался на матче, напелся песен в метро, вырубился спать без молитвы, проснулся утром обесточенным – не понял, почему. Здорово иметь любимую футбольную команду, или играть самому, плохо зависеть от футбольных матчей настолько, чтобы в вечер трансляции не забрать жену из роддома. Совсем не плохо уметь играть в шахматы, плохо сходить с ума, мечтая обыграть всех и каждого. Классно читать реп, плохо употреблять наркотики и петь об этом в каждой песне наивным подростком до той самой поры, пока темные не решат закончить твою жизнь «самоубийством». Каждый думает, что чтобы попасть в ад, нужно совершить минимум убийство. И никто не может взять в толк, что страсть, возводимая на первое место без памяти о Боге есть ничто иное как поклонение мамоне. А служить Богу и мамоне одновременно невозможно. Невозможно, ребят. Мне было искренне жаль всех страстных людей. Они думали, что распоряжаются своей жизнью, в то время как все они плотно сидели на крючке собственных страстей.
Я же, развлекаясь, всегда чувствовал себя максимально неуютно. Да что там, я себя чувствовал, как дебил. Ох уж эти развлечения. На каждой вечеринке мне казалось, что я сейчас максимально глупо прожигаю свою жизнь, и единственное, чего мне на самом деле хотелось – свалить немедленно. Да, я не употреблял и капли алкоголя, но любой тусовщик, наблюдающий за развитием вечеринки с бокалом апельсинового сока, в ужасе сбежит оттуда, недоумевая, как он мог находиться в обществе этих людей годами, да что там, даже приятельствовать и дружить с ними. Трезвый пьяному не товарищ, праздный и ленивый человек усердному труженику не по пути. Нам на этой планете дано всего два дела: работать и любить. Отдыхать тоже нужно, но в меру. Русский же человек, как правило, не знает меры. Купаемся - так до посинения, ржем до колик в животе, жрем фастфуд до язв желудка и лишнего веса, братаемся до драки, любим до драмы, грустим до клинической депрессии. Мы невоздержанны в своих чувствах, своих желаниях. Мы рабы удовольствия. Мой мозг контролировал в этой жизни все и вся, но он один не мог повернуть движение этой планеты вспять. Я не был не то, что святым, я не был праведником, я не был даже его тенью. Я не был идеально хорошим человеком. Я не был даже человеком, полностью контролирующим свою духовную жизнь. Жалкие попытки были, но мои страстишки нет-нет, да и давали себе знать. О, эти несчастные, яростно осуждающие алкоголиков, сами полностью погрязшие в видеоиграх. Они видят чужие цепи, не замечая собственных кандалов. Хвастаются тем, что свободны, сами не в силах пошевелить даже большим пальцем правой ноги, потому что бесы их держат крепче крепкого. Это самое страшное – объявить себе и всему миру, что ты безгрешен. Тогда счет жизни идет уже на дни и часы, тогда ты обречен. В сжатый кулак невозможно ничего положить, такому человеку бесполезно что-то объяснять. Но Бог дарует свою милость и шансы на спасение всем. И таким тоже. Главное, ухватиться за последнюю соломинку, и не дать вас убедить бесам, что будут еще. Могут и не быть. Терпение Бога не бесконечно. Мы все находимся под Его властью и трепещем, ожидая Его решения.
Глава 8
Итак, это августовское утро не предвещало ничего особенного. Я шел по набережной Москва- реки, размахивая кейсом. Несколько раз меня чуть не сбили парочка сумасшедших на электросамокатах на дикой скорости, я все ждал выхода закона, ограничивающего передвижение этих безумных в пешеходных зонах, но Собянин медлил. Так же, как и медлил мэр этого города ровно через сто лет, когда уже наконец изобрели левитирующие одноместные. О, сколькими авариями в воздухе было чревато это промедление! Все-таки, полностью заняв воздушное пространство Москвы, все эти одноместные и многоместные остались без светофоров! Хаос нужно регулировать с его малейших проявлений, не ждать «Второй части Марлезонского балета», иначе может быть слишком поздно. Я горько подумал, что Высшие меня всегда запихивают в прошлые жизни. Ну, там, где максимально отсталая культура, наука и техника. Здесь, например, в 2024 году, народ все еще заправлял свои тачки бензином, и это было, если честно, дико неудобно и смешно. Да что там, у тачек были колеса(!) и передвигались они исключительно по земле. Водители привычно костерили плохие дороги, гаишников и дураков. Но что было делать? Я сам себе жизнь не выбирал. А если учитывать хвост из моих грехов и косяков из прошлых жизней, я не имел права даже заикаться об улучшении той эпохи, в которую меня внедряли. Я был агентом 007, про меня знали высшие и не имел понятия ни один из ныне живущих на планете Земля.
