Он поцеловал меня в лоб, прежде чем согласиться.
- Обещаю, солнце. Обещаю.
***
Новый год мы встретили в новой квартире. Большой, четырехкомнатной. Как сказал Вовка – с заделом на будущий детский сад. Как в воду глядел. Через неделю после переезда я сообщила ему, что жду ребенка. Это было нечто – его реакция! Весь дом стоял на ушах.
А еще через две мы узнали, что в СИЗО скоропостижно скончалась тетя Люба. По словам патологоанатома не последнюю роль в этом сыграла недавняя травма головы. Образовался тромб, закупорился какой-то сосуд и в итоге ишемический инсульт с летальным исходом.
Я несколько дней не решалась открыть Святославу правду, а когда созрела, он воспринял это известие слишком спокойно на мой взгляд. Переспросил – баба Люба, и кивнул смиренно.
Многим хуже эту новость, со слов Павла, восприняла Ольга. Настолько хуже, я поняла через несколько дней, когда сестра попросила меня о свидании: мы так и не виделись с ней с того рокового дня в Лопуховке.
- Ну все, иди, - Вовка коротко клюнул меня в лоб. – Я здесь жду, - окинув быстрым взглядом полную народа комнату. – И постарайтесь недолго, хорошо?
Он слишком переживал за меня в последние дни. Беременность началась не совсем гладко. Мучил сильнейший токсикоз, постоянно ставили угрозу. В общем, было из-за чего. А еще плохой сон, которым я мучилась со дня его памятного признания в день свадьбы. Раз от разу ко мне приходила Полина и пыталась что-то сказать, но я не понимала. И просыпалась в поту, боясь, что когда-нибудь кошмар перестанет быть просто кошмаром.
Я натужно улыбнулась: нервничала. И все же попыталась успокоить.
- Не волнуйся. Все будет хорошо. Я сегодня в форме. - Гримаса Владимира говорит об обратном. – Правда…
- Иди уже…
Меня сопроводили в комнату для свиданий. Я знала чего ожидать и, тем не менее, оказалась не готова. Двойное разделительное стекло. Между ними прогуливается охранник. Какие-то люди ведут диалог через телефонные трубки: кто громче, кто тише.
- Ждите. – Мне указали на свободное место.
Я осторожно присела на шаткий стул. Сердце тревожно колотилось в груди. На самом деле хотелось одного – поскорее покинуть это отталкивающее место, но я ждала.
Вскоре привели Ольгу. Даже на расстоянии заметно, что сестра выглядит не лучшим образом. Осунулась, сильно похудела, еще короче остригла значительно отросшие у корней волосы. Когда я снимала трубку переговорного аппарата, моя рука дрожала.
- Привет. – В голосе Ольги какая-та незнакомая хрипотца. Или это искажение?
Я некоторое время собиралась с силами, прежде чем вернуть приветствие.
- Здравствуй.
- Хорошо выглядишь.
На это раз возвращать нечего, и я ограничилась коротким:
- Спасибо.
- Вас можно поздравить?
- Да, можно.
Интересно с чем? Неужели Павел рассказал? Других вариантов не было, хотя и не ожидала от него подобной сердечности. Он даже во время регистрации и праздничного застолья не изменил себе – холодный, отстраненный, высокомерный.
Но Ольга не ведает о моих сомнениях. В ее словах искреннее сожаление.
- Жаль, что я не могу обнять тебя. Так хочется…
- Мне тоже.
У меня была уйма времени, как следует подумать, подготовиться, и я поняла, что не держу на сестру зла. Что все еще люблю ее, и, видимо, этого уже ничто не изменит. Ведь каждый может запутаться, оступиться, а Ольга… Ольга пыталась спасти меня.
- Правда? – Ее голос буквально звенит от напряжения.
- Конечно, - я приложила руку к стеклу и часто-часто заморгала, останавливая подступающие к глазам слезы. – Я люблю тебя, сестренка.
- И я тебя, Яр. И я тебя…
Некоторое время мы изучали друг друга. Я подметила, что Ольга как-то странно щурится. Хотела спросить, но сестра меня опередила, заговорив первой.
- Спасибо, что взяла на себя заботы о Святе.
- Здесь не за что благодарить. Он как родной мне.
- И все же спасибо. Вовчик не возмущался.
- Нет. А почему он должен возмущаться?
- Ну… чужой ребенок все-таки. Да еще мой.
- Нет, Лель. Владимир разумный и порядочный человек. Он бы не оставил ребенка в беде, - с изрядной долей категоричности. Стало обидно за Вовку.
- «Лель»… Знаешь, так приятно слышать это. Я боялась, что больше никогда меня так не назовешь.
- Почему?
- Ну… я не та сестра, которой ты достойна.
- Неправда.
Мы вновь взяли паузу, думая каждая о своем. Я размышляла над словами Ольги. Хотела ли, чтобы ее никогда не было в моей жизни? Нет, нет и еще раз нет! Да, наверное, все совсем не так, как мне представлялось, да – в наших жилах не течет единая кровь, но ведь не только она делает людей близкими друг другу. Есть множество других вещей, зачастую гораздо более крепких, нежели родственные узы!
И вновь Ольга заговорила первой.
- Яр, у меня к тебе еще одна просьба.
- Какая?
- Мать, она…
- Я знаю, Лель. Соболезную. Когда земля осядет, мы все поправим. Поставим…
- Нет-нет, ненужно. Я не об этом хотела попросить, - торопливо и как будто извиняясь.
- А о чем?
- Дом в Лопуховке… Он на меня записан. Я хочу, чтобы ты его продала и пустила эти деньги на содержание Свята. Его обучение. Он мечтает поступить на информационные технологии в СГТУ. Я хочу, чтобы у него была такая возможность.
- Считаешь, мы не справимся?
- Нет, что ты… Просто… виновата перед ним. Хочу, чтобы он знал - я забочусь о нем. Люблю его. Что… - видно, как старательно она подбирает слова. Как тяжело ей это дается. – Хотя бы так. Иначе не получится. Не дай ему забыть меня!
- Ты сама как? Держишься? – В горле ком. Опять хочется плакать. Впрочем, не опять, а все время.
- Я нормально. За глупости приходится платить. Я готова. Яр, обещаешь? – после паузы.
- Конечно, Лель. Я все сделаю, - смахнув слезинки с уголков глаз. Эту битву я проиграла.
- Спасибо! Спасибо, дорогая! – теперь уже Ольга утирает слезы. – Ты самая лучшая сестра на свете!
- Не лучшая – обыкновенная.
Только Ольга на своей волне и не слышит.
- Павел обещал подготовить доверенность. Я подпишу. Яр, только не тяни с этим, ладно? Пусти все с молотка, ничего не оставляй! Хорошо?
- Как скажешь. – Я несколько обескуражена ее горячностью. – Уверена, что потом не пожалеешь?
- Абсолютно! Мне ничего оттуда не надо! Хотя… - Ольга вдруг смолкла, задумалась. – Пусть Вовчик спустится в погреб.
- В погреб?
- Да, в погреб. Он найдет. Он должен найти! Я пыталась, но не смогла, а он должен! Обязан защитить вас!
Тревожно до безумия.
- Что «найти», Лель? Что? – даже не пытаясь скрыть собственное взвинченное состояние.
Ответа я не услышала.
- Все, Яр. Давай прощаться. Знай, я очень тебя люблю. И прости меня, если сможешь. Я не думала, что все вот так… Никогда себе не прощу!
- Лель…
Она уже уходила.
***
А Вовка нашел. Разобрал стеллажи, поднял полы, потратил уйму времени, но нашел в глубоком тайнике список имен и фамилий, от которого волосы на моей голове еще долго стояли дыбом.
Господи! Я выросла вместе со многими из этих людей, дружила, играла, ходила в одну школу, сидела за одной партой. Пила на встрече выпускников!
И шесть кровавых печатей наследования, согласно которым Ольга должна была занять место матери, Наташка Самойлова место своего отца – ныне главы администрации Аткарского муниципального района, Любка Петрова своего дяди – депутата. И даже мой школьный воздыхатель, интеллигент Самойлов, перебравшийся в Москву и получивший ученую степень, оказался причастен ко всей этой грязи. Было от чего сойти с ума.
Суд по нашумевшему делу о черных Аткарских сатанистах начался тринадцатого октября две тысячи пятнадцатого года и длился долгих два с половиной месяца. На скамье подсудимых оказалось тридцать семь разновозрастных человек. В итоге четырнадцать из них получили пожизненное, остальные от пяти до пятнадцати. Ольге дали семь лет колонии строгого режима, а через пять опустили по УДО за хорошее поведение. Тогда вся наша семья в составе семи человек приехала в Аткарск готовить дом к возвращению хозяйки.
Худо-бедно разобравшись с уборкой, я распределила остаток обязанностей между старшими мужчинами, а сама, решив воспользоваться случаем, отправилась на могилу к бабушке. Так уж вышло, что в последние годы, я стала у нее частым гостем.
Стояла поздняя осень. Деревья практически скинули свой пестрый наряд. В воздухе ощущался скорый приход зимы. Я купила живых цветов в киоске и, идя по погосту, представляла, каким ярким пятном они будут на серой могилке, чтобы, добравшись до нужного мне участка, понять – опоздала.
- Здравствуй, Ярочка, - в пуховом платке поверх старенького пальто Варвара Ильинична сидела на скамейке. – Давненько не виделись.
- Что верно, то верно, теть Варь. Как вы? – пристраивая гвоздики рядом с красными розами.
- Жива, как видишь.
- Так хорошо же.
Я присела рядышком, невольно вспомнив наши практически такие же летние посиделки, закончившиеся походом к церкви. Тогда все только начиналось.
- Не скажи.
- Зачем вы так? Радоваться нужно.
- Чему радоваться-то, Ярочка? Для таких, как я, смерть - счастье. Жду – не дождусь.
- Глупости. Жизнь у человека одна, ее любить нужно. – Новая моя философия, пришедшая с годами счастливой замужней жизни.
- Любить? - старушка грустно усмехнулась. – Да за что любить-то? Зла, жестока… кусается, беззубая, - хохотнув. – Тебя разве ль не покусала?
- Было дело. Но сейчас я ей благодарна, - без каких-либо сомнений. Любящий муж, благодарный сын, двое очаровательных дочек – чем ни счастье?
- Благодарна она, глупая… - Варвара Ильинична глянула исподлобья. – Забыла что ль, как слезы лила.
- Ну почему же – помню.
- А че благодаришь-то?
Я не стала развивать тему.
- Теть Варь, приходите завтра к нам. Ольга возвращается. Посидим все вместе за столом. Ей будет приятно.
- Так даже… - Варвара Ильинична покачала головой. – А не боишься на порог пускать-то?
- С чего вдруг? – не поняла я.
- С чего? Так скажу «с чего». Давно пора, - со вздохом. - Это ж я твоего щенка воронью скормила. И каргу дохлую на порог тоже я. И…
- Теть Варь!
- Ты прости меня, Ярочка. Связала Раиска словом – хранить тебя от беды, а я - дурная, как умела, так и держала. Натворила дел – хоть со стыда помри, да только не ждут меня там. Гонют. Здесь стану каяться – на могилке сестренки родненькой, в ноги тебе падать, - поднимаясь.
Чего-чего, а такого я даже предположить не могла. Смутно помню, как поднимала старушку с колен, как уводила с кладбища, как отпаивала чаем. А потом рыдала на груди у Вовки, жалея и ее, и себя, и бабушку, скрывавшую от всех наличие единокровной сестры по отцу, чтобы, в конце концов, заснуть и проснуться посреди ночи с твердой уверенностью в том, что отныне и навсегда путь к дому у озера мне заказан. И не только мне – всем, ибо на страже троп к проклятому месту стоит Зубок.
- Обещаю, солнце. Обещаю.
***
Новый год мы встретили в новой квартире. Большой, четырехкомнатной. Как сказал Вовка – с заделом на будущий детский сад. Как в воду глядел. Через неделю после переезда я сообщила ему, что жду ребенка. Это было нечто – его реакция! Весь дом стоял на ушах.
А еще через две мы узнали, что в СИЗО скоропостижно скончалась тетя Люба. По словам патологоанатома не последнюю роль в этом сыграла недавняя травма головы. Образовался тромб, закупорился какой-то сосуд и в итоге ишемический инсульт с летальным исходом.
Я несколько дней не решалась открыть Святославу правду, а когда созрела, он воспринял это известие слишком спокойно на мой взгляд. Переспросил – баба Люба, и кивнул смиренно.
Многим хуже эту новость, со слов Павла, восприняла Ольга. Настолько хуже, я поняла через несколько дней, когда сестра попросила меня о свидании: мы так и не виделись с ней с того рокового дня в Лопуховке.
- Ну все, иди, - Вовка коротко клюнул меня в лоб. – Я здесь жду, - окинув быстрым взглядом полную народа комнату. – И постарайтесь недолго, хорошо?
Он слишком переживал за меня в последние дни. Беременность началась не совсем гладко. Мучил сильнейший токсикоз, постоянно ставили угрозу. В общем, было из-за чего. А еще плохой сон, которым я мучилась со дня его памятного признания в день свадьбы. Раз от разу ко мне приходила Полина и пыталась что-то сказать, но я не понимала. И просыпалась в поту, боясь, что когда-нибудь кошмар перестанет быть просто кошмаром.
Я натужно улыбнулась: нервничала. И все же попыталась успокоить.
- Не волнуйся. Все будет хорошо. Я сегодня в форме. - Гримаса Владимира говорит об обратном. – Правда…
- Иди уже…
Меня сопроводили в комнату для свиданий. Я знала чего ожидать и, тем не менее, оказалась не готова. Двойное разделительное стекло. Между ними прогуливается охранник. Какие-то люди ведут диалог через телефонные трубки: кто громче, кто тише.
- Ждите. – Мне указали на свободное место.
Я осторожно присела на шаткий стул. Сердце тревожно колотилось в груди. На самом деле хотелось одного – поскорее покинуть это отталкивающее место, но я ждала.
Вскоре привели Ольгу. Даже на расстоянии заметно, что сестра выглядит не лучшим образом. Осунулась, сильно похудела, еще короче остригла значительно отросшие у корней волосы. Когда я снимала трубку переговорного аппарата, моя рука дрожала.
- Привет. – В голосе Ольги какая-та незнакомая хрипотца. Или это искажение?
Я некоторое время собиралась с силами, прежде чем вернуть приветствие.
- Здравствуй.
- Хорошо выглядишь.
На это раз возвращать нечего, и я ограничилась коротким:
- Спасибо.
- Вас можно поздравить?
- Да, можно.
Интересно с чем? Неужели Павел рассказал? Других вариантов не было, хотя и не ожидала от него подобной сердечности. Он даже во время регистрации и праздничного застолья не изменил себе – холодный, отстраненный, высокомерный.
Но Ольга не ведает о моих сомнениях. В ее словах искреннее сожаление.
- Жаль, что я не могу обнять тебя. Так хочется…
- Мне тоже.
У меня была уйма времени, как следует подумать, подготовиться, и я поняла, что не держу на сестру зла. Что все еще люблю ее, и, видимо, этого уже ничто не изменит. Ведь каждый может запутаться, оступиться, а Ольга… Ольга пыталась спасти меня.
- Правда? – Ее голос буквально звенит от напряжения.
- Конечно, - я приложила руку к стеклу и часто-часто заморгала, останавливая подступающие к глазам слезы. – Я люблю тебя, сестренка.
- И я тебя, Яр. И я тебя…
Некоторое время мы изучали друг друга. Я подметила, что Ольга как-то странно щурится. Хотела спросить, но сестра меня опередила, заговорив первой.
- Спасибо, что взяла на себя заботы о Святе.
- Здесь не за что благодарить. Он как родной мне.
- И все же спасибо. Вовчик не возмущался.
- Нет. А почему он должен возмущаться?
- Ну… чужой ребенок все-таки. Да еще мой.
- Нет, Лель. Владимир разумный и порядочный человек. Он бы не оставил ребенка в беде, - с изрядной долей категоричности. Стало обидно за Вовку.
- «Лель»… Знаешь, так приятно слышать это. Я боялась, что больше никогда меня так не назовешь.
- Почему?
- Ну… я не та сестра, которой ты достойна.
- Неправда.
Мы вновь взяли паузу, думая каждая о своем. Я размышляла над словами Ольги. Хотела ли, чтобы ее никогда не было в моей жизни? Нет, нет и еще раз нет! Да, наверное, все совсем не так, как мне представлялось, да – в наших жилах не течет единая кровь, но ведь не только она делает людей близкими друг другу. Есть множество других вещей, зачастую гораздо более крепких, нежели родственные узы!
И вновь Ольга заговорила первой.
- Яр, у меня к тебе еще одна просьба.
- Какая?
- Мать, она…
- Я знаю, Лель. Соболезную. Когда земля осядет, мы все поправим. Поставим…
- Нет-нет, ненужно. Я не об этом хотела попросить, - торопливо и как будто извиняясь.
- А о чем?
- Дом в Лопуховке… Он на меня записан. Я хочу, чтобы ты его продала и пустила эти деньги на содержание Свята. Его обучение. Он мечтает поступить на информационные технологии в СГТУ. Я хочу, чтобы у него была такая возможность.
- Считаешь, мы не справимся?
- Нет, что ты… Просто… виновата перед ним. Хочу, чтобы он знал - я забочусь о нем. Люблю его. Что… - видно, как старательно она подбирает слова. Как тяжело ей это дается. – Хотя бы так. Иначе не получится. Не дай ему забыть меня!
- Ты сама как? Держишься? – В горле ком. Опять хочется плакать. Впрочем, не опять, а все время.
- Я нормально. За глупости приходится платить. Я готова. Яр, обещаешь? – после паузы.
- Конечно, Лель. Я все сделаю, - смахнув слезинки с уголков глаз. Эту битву я проиграла.
- Спасибо! Спасибо, дорогая! – теперь уже Ольга утирает слезы. – Ты самая лучшая сестра на свете!
- Не лучшая – обыкновенная.
Только Ольга на своей волне и не слышит.
- Павел обещал подготовить доверенность. Я подпишу. Яр, только не тяни с этим, ладно? Пусти все с молотка, ничего не оставляй! Хорошо?
- Как скажешь. – Я несколько обескуражена ее горячностью. – Уверена, что потом не пожалеешь?
- Абсолютно! Мне ничего оттуда не надо! Хотя… - Ольга вдруг смолкла, задумалась. – Пусть Вовчик спустится в погреб.
- В погреб?
- Да, в погреб. Он найдет. Он должен найти! Я пыталась, но не смогла, а он должен! Обязан защитить вас!
Тревожно до безумия.
- Что «найти», Лель? Что? – даже не пытаясь скрыть собственное взвинченное состояние.
Ответа я не услышала.
- Все, Яр. Давай прощаться. Знай, я очень тебя люблю. И прости меня, если сможешь. Я не думала, что все вот так… Никогда себе не прощу!
- Лель…
Она уже уходила.
***
А Вовка нашел. Разобрал стеллажи, поднял полы, потратил уйму времени, но нашел в глубоком тайнике список имен и фамилий, от которого волосы на моей голове еще долго стояли дыбом.
Господи! Я выросла вместе со многими из этих людей, дружила, играла, ходила в одну школу, сидела за одной партой. Пила на встрече выпускников!
И шесть кровавых печатей наследования, согласно которым Ольга должна была занять место матери, Наташка Самойлова место своего отца – ныне главы администрации Аткарского муниципального района, Любка Петрова своего дяди – депутата. И даже мой школьный воздыхатель, интеллигент Самойлов, перебравшийся в Москву и получивший ученую степень, оказался причастен ко всей этой грязи. Было от чего сойти с ума.
Эпилог
Суд по нашумевшему делу о черных Аткарских сатанистах начался тринадцатого октября две тысячи пятнадцатого года и длился долгих два с половиной месяца. На скамье подсудимых оказалось тридцать семь разновозрастных человек. В итоге четырнадцать из них получили пожизненное, остальные от пяти до пятнадцати. Ольге дали семь лет колонии строгого режима, а через пять опустили по УДО за хорошее поведение. Тогда вся наша семья в составе семи человек приехала в Аткарск готовить дом к возвращению хозяйки.
Худо-бедно разобравшись с уборкой, я распределила остаток обязанностей между старшими мужчинами, а сама, решив воспользоваться случаем, отправилась на могилу к бабушке. Так уж вышло, что в последние годы, я стала у нее частым гостем.
Стояла поздняя осень. Деревья практически скинули свой пестрый наряд. В воздухе ощущался скорый приход зимы. Я купила живых цветов в киоске и, идя по погосту, представляла, каким ярким пятном они будут на серой могилке, чтобы, добравшись до нужного мне участка, понять – опоздала.
- Здравствуй, Ярочка, - в пуховом платке поверх старенького пальто Варвара Ильинична сидела на скамейке. – Давненько не виделись.
- Что верно, то верно, теть Варь. Как вы? – пристраивая гвоздики рядом с красными розами.
- Жива, как видишь.
- Так хорошо же.
Я присела рядышком, невольно вспомнив наши практически такие же летние посиделки, закончившиеся походом к церкви. Тогда все только начиналось.
- Не скажи.
- Зачем вы так? Радоваться нужно.
- Чему радоваться-то, Ярочка? Для таких, как я, смерть - счастье. Жду – не дождусь.
- Глупости. Жизнь у человека одна, ее любить нужно. – Новая моя философия, пришедшая с годами счастливой замужней жизни.
- Любить? - старушка грустно усмехнулась. – Да за что любить-то? Зла, жестока… кусается, беззубая, - хохотнув. – Тебя разве ль не покусала?
- Было дело. Но сейчас я ей благодарна, - без каких-либо сомнений. Любящий муж, благодарный сын, двое очаровательных дочек – чем ни счастье?
- Благодарна она, глупая… - Варвара Ильинична глянула исподлобья. – Забыла что ль, как слезы лила.
- Ну почему же – помню.
- А че благодаришь-то?
Я не стала развивать тему.
- Теть Варь, приходите завтра к нам. Ольга возвращается. Посидим все вместе за столом. Ей будет приятно.
- Так даже… - Варвара Ильинична покачала головой. – А не боишься на порог пускать-то?
- С чего вдруг? – не поняла я.
- С чего? Так скажу «с чего». Давно пора, - со вздохом. - Это ж я твоего щенка воронью скормила. И каргу дохлую на порог тоже я. И…
- Теть Варь!
- Ты прости меня, Ярочка. Связала Раиска словом – хранить тебя от беды, а я - дурная, как умела, так и держала. Натворила дел – хоть со стыда помри, да только не ждут меня там. Гонют. Здесь стану каяться – на могилке сестренки родненькой, в ноги тебе падать, - поднимаясь.
Чего-чего, а такого я даже предположить не могла. Смутно помню, как поднимала старушку с колен, как уводила с кладбища, как отпаивала чаем. А потом рыдала на груди у Вовки, жалея и ее, и себя, и бабушку, скрывавшую от всех наличие единокровной сестры по отцу, чтобы, в конце концов, заснуть и проснуться посреди ночи с твердой уверенностью в том, что отныне и навсегда путь к дому у озера мне заказан. И не только мне – всем, ибо на страже троп к проклятому месту стоит Зубок.
