Рассказ был написан для конкурса по заданной картинке
Она сидела на скамейке, болтая ногами в красных башмачках. Белые гольфы, бежевый сарафан поверх белоснежной кофты с длинным рукавом. Короткие темные волосы вились непокорно и бестолково… Ничего нового.
Этот сон снился мне почти каждую ночь вот уже двадцать шесть лет.
Заброшенный парк, поросший сорной травой. Ржавая громада колеса обозрения, ставшая опорой дикому винограду, разбитые горки, проигравшие борьбу со временем. Небо. Закатное, живое, чуть тронутое перьями лиловых облаков. И отдаленный шум дождя. Здесь почему-то всегда слышен дождь, несмотря на чистое небо… Так тихо. Неестественно, потусторонне, будто весь мир сгинул, оставив после себя хрупкую тень былой жизни. И все уцелевшее сосредоточилось вокруг скамьи, на которой задумалась, негромко мурлыча себе под нос, девчушка десяти лет в красных башмачках.
Я знаю каждый штрих, каждый шорох моего личного города-призрака с единственным обитателем. Кроме одного – ее лица. И в этом главный ужас моего сна. Размытое пятно с ползающими тенями–червями вместо детских черт. Знаю же, что не увижу ничего нового, но все равно зачем-то вглядываюсь, пытаясь вспомнить или выискать что-то очень важное.
Окликнуть ее? Бессмысленно. Я здесь никто. Безмолвный наблюдатель, не смеющий что-либо изменить, заключенный в одно мгновение, растянутое до бесконечности.
Ее глаза. Это все, что мне нужно увидеть. Пусть в них отразится злость, ненависть, смерть. Что угодно лучше проклятой неизвестности. Ну же, взгляни на меня, с укоризной, безразличием. Вини меня, казни – не важно, только знай, что я приду за тобой, что не оставлю, Риса…
Резко открыл глаза под стрекот будильника. Провел руками по лицу, то ли стирая сон, то ли впечатывая его.
С добрым утром, Риса…
Это давно уже больше, чем имя. Молитва. Шепот. Заклинание… Ри-са. Звучит, как «го-речь». Да что там! Звучит, как моя жизнь.
— Офицер Араи-сан…
— Араи-сан, — девушка в полицейской форме решительно нависла над моим столом. Поднял на нее глаза. Заплетенные в косу волосы, румянец на щеках, прямой взгляд. — Я знаю, что вы не любите шумную компанию. Но завтра выходной, и у меня день рождения. Будут ребята из нашего кобана. [1]
Несмелая улыбка, волнительно закушенная губа.
— Благодарю, Фукуда-сан. И прошу извинить, я не смогу прийти.
Вернулся к отчету, полагая разговор оконченным. Жаль отказывать в такой малости, но чем раньше Фукуда примет мое равнодушие к ней, тем лучше для нее.
— Вы будете заняты? — негромко уточняет она.
— Мне предстоит поездка, которую не могу пропустить.
— Что ж, — быстро скрывает она свои эмоции за натянутой улыбкой. — Тогда, прошу, не откажитесь попробовать онигири. Я очень старалась, Араи-сан, честное слово.
Я уже расстроил девушку своим отказом. Не хотелось обижать еще и так. Принял протянутое бэнто, чуть склонив голову.
— Вы очень добры, Фукуда-сан.
На короткий миг в ее глазах ожила легкая, озорная улыбка. Совсем ведь девчонка еще, лишь немного за двадцать. И что нашла в угрюмом, поросшем сорокалетним мхом, пне вроде меня?
Эта ночь минула как мгновение, без сновидений. Утро встретил на станции, мой конечный пункт – Акита. Синкансэн. [2]
В западной части Акиты есть старый парк. Заброшен более двадцати лет. Вовсе неслучайно, что он точь-в-точь повторяет декорации из моих снов. Когда-то все началось именно здесь, с тогда еще рабочими аттракционами, аккуратными дорожками, множеством людей... В этом же году вьюн совсем оплел одинокую скамью, пришлось обрывать тонкие цепкие побеги, отряхивать потрескавшиеся деревянные брусья от листьев и грязи. Привязал шар к кованным перилам, положил рядом букет.
Ну, здравствуй, Риса…
Я не курю, давно бросил, но в этот день сигареты уходят одна за одной. Дым жжет, разъедает легкие и глаза. К сожалению, это только дым, потому что не всякое пламя тушится дождем.
— Риса… я обещал купить тебе воздушный шар. Красный, ты очень хотела такой. Тебе нужно было только дождаться меня здесь. На этом самом месте… Ты просто должна была не мешать своему старшему брату весело провести время с друзьями в «Доме с привидениями» и на «Колеснице дьявола». Всего полчаса на этой скамье, в стороне от толпы, вовсе несложно, правда же? И за это должна была получить в подарок свой долбанный шар. Вон он, твой шар, забери его. Вернись за ним, слышишь?
Запрокинул голову вверх, выпуская длинный виток дыма. Небо окрасилось в красный. Задробил далекий гул дождя, бьющего по крышам, расплющивавшегося об асфальт и металл качелей. Небо молчало. Дождь шел внутри.
— Вредная, непокорная заноза. Мелкая головная боль – вот кем ты была для меня, сестренка… Мой колючий, своевольный карманный дракончик. Почему же ты стала покладистой именно в тот день? Позволила мне уйти веселиться, оставив тебя в одиночестве. С кем ушла? Сама ли? Насильно? Что за мразь посмела коснуться…? Нет. Не буду об этом. Цветы для тебя, кстати. Это уже традиция, да? Хочу, чтобы ты помнила: ты чиста, мелкая. Ты, как эти чертовы хризантемы, самое чистое, что есть в этом парке. В этом мире.
Отвратительный въедливый запах дешевого табака – за час я провонял им насквозь. И все же недостаточно.
— Мама с отцом нормально. По-прежнему не общаюсь, но видел их пару недель назад. Они простили меня, давно уже. Кажется, им удалось то, что не вышло у меня самого… Ты ведь знаешь дату моей смерти. Ровно двадцать шесть лет назад. В тот день домой не вернулись мы оба.
Мой хриплый смешок прозвучал еще более зловеще и безумно, чем голос, разговаривающий с пустотой. — Не посоветуешь толкового некроманта?
Я смеялся над самой несмешной шуткой. Недолго, правда.
Вдруг, поддавшись порыву, стал разбирать букет, разделяя кустистые цветы на одиночные, и осторожно вплетать жесткие стебли между ссохшихся от времени досок скамьи. Прохожий, взглянув на меня со стороны, наверняка заспешил бы прочь, оглядываясь. Но откуда ему здесь взяться? Зато это странное занятие умиротворяло, будто я в самом деле вплетал цветы в непокорные девичьи космы, которые остригались раньше, чем успевали отрастать до плеч.
— Знаешь, мелкая, наверное, нет палачей страшнее, чем мы сами. Сколько чужих жизней я должен еще спасти, чтобы отпустить одну? Имею ли я на это право? Может, ты до сих пор ждешь в каком-нибудь замызганном подвале, пока кто-то сможет распутать этот чертов клубок и спасти тебя? Столько лет, ни тела, ни зацепки. Твоя загадка ржавчиной разъела меня до основания, и все же… Должен ли я смириться?
Я много раз по-разному прожигал этот день. В восемнадцать даже взобрался на самый верх колеса обозрения, стоял там, как идиот, вцепившись в крепления, продуваемый промозглым ветром. Вихрем меня едва и не снесло, зато именно тогда решил, что не могу оставить тварь, забравшую мою сестру, безнаказанной. Это и заставило спуститься, стать полицейским. За столько лет видел столько грязи, но никогда ту, что искал… У меня был долгий путь через ярость, скорбь, апатию, слабость. Не нашел только примирение.
Отчего же сегодня все иначе?
Ковер из идеально снежных хризантем укутал часть скамьи. Я глядел на него, затем провел тыльной стороной ладони по гладким прохладным лепесткам. Памятник из цветов. Единственный, что я мог признать.
В следующий момент что-то толкнуло меня в спину. Я отвязал воздушный шар и рассеянно пялился, как ускользает длинная лента сквозь пальцы… но в самый последний миг сжал кулак. Не могу.
Сердитый порыв ветра выдернул остатки ленты из моих пальцев и унес ввысь красное облачко, позволив небесному скитальцу совершить вероломный побег. И, глядя на свободный, беззаботно уносящийся все выше шар, мне становилось немного легче.
— Риса, не знаю где и как, но мы еще встретимся…
Опустив глаза, заметил, что ветром сбросило упаковку от цветов. Наклонившись за ней, обнаружил под скамьей в траве старую разодранную куртку. Отпихнул ее ботинком и попал во что-то мягкое. Настороженно развернул ногой – и поморщился. Внутри лежали тельца недавно родившихся котят. Все мертвые.
Оглянулся, решая, что с этим делать. Яму выкопать нечем, сжечь? Осторожно перенес куртку под забор, на островок без травы. В рукаве прощупывалось уплотнение. Очень удивился находке – оказалось, в рукав заполз один из малышей и, обессилев от голода, доживал там свои последние часы в одиночестве.
— Да ты настоящий боец, мелкая!
Недолго думая, забрал дрожащего звереныша к себе под куртку, на ходу вспоминая расположение ближайшей ветклиники. Пятнадцать минут, но я успею раньше.
— Все будет хорошо, потерпи еще немного. Я тебя не оставлю, не бойся…
***
Она сидела на скамейке, болтая ногами в красных башмачках. Белые гольфы, бежевый сарафан поверх белоснежной кофты с длинным рукавом. Короткие темные волосы вились непокорно и бестолково… Ничего нового.
Этот сон снился мне почти каждую ночь вот уже двадцать шесть лет.
Заброшенный парк, поросший сорной травой. Ржавая громада колеса обозрения, ставшая опорой дикому винограду, разбитые горки, проигравшие борьбу со временем. Небо. Закатное, живое, чуть тронутое перьями лиловых облаков. И отдаленный шум дождя. Здесь почему-то всегда слышен дождь, несмотря на чистое небо… Так тихо. Неестественно, потусторонне, будто весь мир сгинул, оставив после себя хрупкую тень былой жизни. И все уцелевшее сосредоточилось вокруг скамьи, на которой задумалась, негромко мурлыча себе под нос, девчушка десяти лет в красных башмачках.
Я знаю каждый штрих, каждый шорох моего личного города-призрака с единственным обитателем. Кроме одного – ее лица. И в этом главный ужас моего сна. Размытое пятно с ползающими тенями–червями вместо детских черт. Знаю же, что не увижу ничего нового, но все равно зачем-то вглядываюсь, пытаясь вспомнить или выискать что-то очень важное.
Окликнуть ее? Бессмысленно. Я здесь никто. Безмолвный наблюдатель, не смеющий что-либо изменить, заключенный в одно мгновение, растянутое до бесконечности.
Ее глаза. Это все, что мне нужно увидеть. Пусть в них отразится злость, ненависть, смерть. Что угодно лучше проклятой неизвестности. Ну же, взгляни на меня, с укоризной, безразличием. Вини меня, казни – не важно, только знай, что я приду за тобой, что не оставлю, Риса…
***
Резко открыл глаза под стрекот будильника. Провел руками по лицу, то ли стирая сон, то ли впечатывая его.
С добрым утром, Риса…
Это давно уже больше, чем имя. Молитва. Шепот. Заклинание… Ри-са. Звучит, как «го-речь». Да что там! Звучит, как моя жизнь.
— Офицер Араи-сан…
— Араи-сан, — девушка в полицейской форме решительно нависла над моим столом. Поднял на нее глаза. Заплетенные в косу волосы, румянец на щеках, прямой взгляд. — Я знаю, что вы не любите шумную компанию. Но завтра выходной, и у меня день рождения. Будут ребята из нашего кобана. [1]
Закрыть
Приходите и вы, Араи-сан. Мне… мне было бы очень приятно.Кобан – участковое отделение полиции в Японии.
Несмелая улыбка, волнительно закушенная губа.
— Благодарю, Фукуда-сан. И прошу извинить, я не смогу прийти.
Вернулся к отчету, полагая разговор оконченным. Жаль отказывать в такой малости, но чем раньше Фукуда примет мое равнодушие к ней, тем лучше для нее.
— Вы будете заняты? — негромко уточняет она.
— Мне предстоит поездка, которую не могу пропустить.
— Что ж, — быстро скрывает она свои эмоции за натянутой улыбкой. — Тогда, прошу, не откажитесь попробовать онигири. Я очень старалась, Араи-сан, честное слово.
Я уже расстроил девушку своим отказом. Не хотелось обижать еще и так. Принял протянутое бэнто, чуть склонив голову.
— Вы очень добры, Фукуда-сан.
На короткий миг в ее глазах ожила легкая, озорная улыбка. Совсем ведь девчонка еще, лишь немного за двадцать. И что нашла в угрюмом, поросшем сорокалетним мхом, пне вроде меня?
***
Эта ночь минула как мгновение, без сновидений. Утро встретил на станции, мой конечный пункт – Акита. Синкансэн. [2]
Закрыть
В руке букет белых хризантем и воздушный шар. Скоростной поезд привычно несся стрелой, спущенной с тетивы. Время в пути то замедлялось до ощущения, будто меня тянули сквозь желе, то отсчитывало секунды станциями.Синкансэн – высокоскоростная сеть железных дорог в Японии.
В западной части Акиты есть старый парк. Заброшен более двадцати лет. Вовсе неслучайно, что он точь-в-точь повторяет декорации из моих снов. Когда-то все началось именно здесь, с тогда еще рабочими аттракционами, аккуратными дорожками, множеством людей... В этом же году вьюн совсем оплел одинокую скамью, пришлось обрывать тонкие цепкие побеги, отряхивать потрескавшиеся деревянные брусья от листьев и грязи. Привязал шар к кованным перилам, положил рядом букет.
Ну, здравствуй, Риса…
Я не курю, давно бросил, но в этот день сигареты уходят одна за одной. Дым жжет, разъедает легкие и глаза. К сожалению, это только дым, потому что не всякое пламя тушится дождем.
— Риса… я обещал купить тебе воздушный шар. Красный, ты очень хотела такой. Тебе нужно было только дождаться меня здесь. На этом самом месте… Ты просто должна была не мешать своему старшему брату весело провести время с друзьями в «Доме с привидениями» и на «Колеснице дьявола». Всего полчаса на этой скамье, в стороне от толпы, вовсе несложно, правда же? И за это должна была получить в подарок свой долбанный шар. Вон он, твой шар, забери его. Вернись за ним, слышишь?
Запрокинул голову вверх, выпуская длинный виток дыма. Небо окрасилось в красный. Задробил далекий гул дождя, бьющего по крышам, расплющивавшегося об асфальт и металл качелей. Небо молчало. Дождь шел внутри.
— Вредная, непокорная заноза. Мелкая головная боль – вот кем ты была для меня, сестренка… Мой колючий, своевольный карманный дракончик. Почему же ты стала покладистой именно в тот день? Позволила мне уйти веселиться, оставив тебя в одиночестве. С кем ушла? Сама ли? Насильно? Что за мразь посмела коснуться…? Нет. Не буду об этом. Цветы для тебя, кстати. Это уже традиция, да? Хочу, чтобы ты помнила: ты чиста, мелкая. Ты, как эти чертовы хризантемы, самое чистое, что есть в этом парке. В этом мире.
Отвратительный въедливый запах дешевого табака – за час я провонял им насквозь. И все же недостаточно.
— Мама с отцом нормально. По-прежнему не общаюсь, но видел их пару недель назад. Они простили меня, давно уже. Кажется, им удалось то, что не вышло у меня самого… Ты ведь знаешь дату моей смерти. Ровно двадцать шесть лет назад. В тот день домой не вернулись мы оба.
Мой хриплый смешок прозвучал еще более зловеще и безумно, чем голос, разговаривающий с пустотой. — Не посоветуешь толкового некроманта?
Я смеялся над самой несмешной шуткой. Недолго, правда.
Вдруг, поддавшись порыву, стал разбирать букет, разделяя кустистые цветы на одиночные, и осторожно вплетать жесткие стебли между ссохшихся от времени досок скамьи. Прохожий, взглянув на меня со стороны, наверняка заспешил бы прочь, оглядываясь. Но откуда ему здесь взяться? Зато это странное занятие умиротворяло, будто я в самом деле вплетал цветы в непокорные девичьи космы, которые остригались раньше, чем успевали отрастать до плеч.
— Знаешь, мелкая, наверное, нет палачей страшнее, чем мы сами. Сколько чужих жизней я должен еще спасти, чтобы отпустить одну? Имею ли я на это право? Может, ты до сих пор ждешь в каком-нибудь замызганном подвале, пока кто-то сможет распутать этот чертов клубок и спасти тебя? Столько лет, ни тела, ни зацепки. Твоя загадка ржавчиной разъела меня до основания, и все же… Должен ли я смириться?
Я много раз по-разному прожигал этот день. В восемнадцать даже взобрался на самый верх колеса обозрения, стоял там, как идиот, вцепившись в крепления, продуваемый промозглым ветром. Вихрем меня едва и не снесло, зато именно тогда решил, что не могу оставить тварь, забравшую мою сестру, безнаказанной. Это и заставило спуститься, стать полицейским. За столько лет видел столько грязи, но никогда ту, что искал… У меня был долгий путь через ярость, скорбь, апатию, слабость. Не нашел только примирение.
Отчего же сегодня все иначе?
Ковер из идеально снежных хризантем укутал часть скамьи. Я глядел на него, затем провел тыльной стороной ладони по гладким прохладным лепесткам. Памятник из цветов. Единственный, что я мог признать.
В следующий момент что-то толкнуло меня в спину. Я отвязал воздушный шар и рассеянно пялился, как ускользает длинная лента сквозь пальцы… но в самый последний миг сжал кулак. Не могу.
Сердитый порыв ветра выдернул остатки ленты из моих пальцев и унес ввысь красное облачко, позволив небесному скитальцу совершить вероломный побег. И, глядя на свободный, беззаботно уносящийся все выше шар, мне становилось немного легче.
— Риса, не знаю где и как, но мы еще встретимся…
Опустив глаза, заметил, что ветром сбросило упаковку от цветов. Наклонившись за ней, обнаружил под скамьей в траве старую разодранную куртку. Отпихнул ее ботинком и попал во что-то мягкое. Настороженно развернул ногой – и поморщился. Внутри лежали тельца недавно родившихся котят. Все мертвые.
Оглянулся, решая, что с этим делать. Яму выкопать нечем, сжечь? Осторожно перенес куртку под забор, на островок без травы. В рукаве прощупывалось уплотнение. Очень удивился находке – оказалось, в рукав заполз один из малышей и, обессилев от голода, доживал там свои последние часы в одиночестве.
— Да ты настоящий боец, мелкая!
Недолго думая, забрал дрожащего звереныша к себе под куртку, на ходу вспоминая расположение ближайшей ветклиники. Пятнадцать минут, но я успею раньше.
— Все будет хорошо, потерпи еще немного. Я тебя не оставлю, не бойся…
