Полон тайн старый лес.
Лавия совершенно не помнила, как очутилась здесь. Колонны вековых деревьев с гладкой рыжей корой, смыкавшиеся короткими ветвями на необозримой высоте – первое, что она увидела, когда пришла в себя. Почему оказалась в лесу? Откуда пришла? Где ее семья? И главное, что ей теперь делать… Память молчала. Даже имя своё девушка прочла на кожаной сумке, что валялась в двух шагах. Это немного успокоило: во-первых, странные символы сложились в понятные слова: Лавия Роа. Во-вторых, в сумке была горсть припасов: помимо трав и склянок с зельями – спасительная краюха хлеба, вяленое мясо и пустой мех для воды.
Спустилась она к ручью, плескавшемуся меж громадных замшелых валунов, и долго разглядывала себя в сверкающем неровном зеркале.
-Лавия Роа, - произнес глубокий и чистый девичий голос, такой же чужой, как и рыжие вихры, и жизнерадостные веснушки на щеках.
Страшно, когда ни воспоминаний, ни цели, и даже в отражении незнакомое лицо… но она молода и невредима. Быть может, это не конец тропы, а начало?
Лес – тот еще затейник. Порой заманит в самую чащу, порой выведет к спасительной тропке. Он таит в себе ярость потревоженного хищника, коварство топей, щедрость густого малинника, полного спелых ягод. Но более всего он любит изучать. Его любопытство шумит в плотной листве, стрекочет птичьими голосами, звенит в стылых родниках и стремительных реках, переливается в каплях росы. Различала Лавия его тихий шепот, только пугало ее это.
Заслышав волчий вой, первую ночь провела девушка на дереве, окоченев от страха и ледяного ветра. Вторую – в корнях-великанах, зарывшись в палую листву, а поутру обнаружила подле себя серо-бурого волка, согревающего ее от ночного холода.
На третий день вышла она к полуразрушенной землянке: покатая крыша, укрытая дерном и мхом, обвалилась, дверь покосилась, соломенный настил давно сгнил, глиняная посуда разбита, жестяная – в паутине и плесени. Да обрадовалась жилищу, будто барский терем увидела. Много дней трудилась, не покладая рук, приводя землянку в порядок, как умела. Бывало, за порогом ждала ее тушка зайца или перепела, тушила ее с кореньями девушка, а по вечерам прибегал и сам охотник, укладывался в ногах, что пес верный, глядя на пламя в печи. Пела ему Лавия о дальних землях, сама не зная, откуда рождаются те песни.
Немного времени прошло, как заставили её грядущие холода выйти к человеческому поселению, что в полдне пути. Не сразу приняли в поселке травницу, только когда зелья стали помогать, а слово наполнилось силой, пришло и уважение.
Год прошел, другой, не узнать землянку стало. Появилась и баня, и огородик, и куры с козой. Пролегла тропа от поселения к домику травницы, несмотря на неотступно следующего за девушкой волка Оверна. Дивился люд, отчего красавица живет в одиночестве. Да только нравилась такая жизнь Лавии, и иного не хотелось.
Пронесся однажды лесом раскатистый треск, что-то громадное ломало деревья. В то утро обнаружила она на берегу реки израненного молодца. С трудом дотащила его на еловых ветвях до избушки, отпаивала снадобьями, промывала раны. А как пришел в сознание незнакомец, так и пожалела, что не оставила его у реки. И пяти слов не сказал ей мрачный чужак, назвался только. Леттар. Высокомерно глядел изумрудными глазищами из-под черных бровей, сурово сжимал губы. И Оверн рычал на него, шерсть на загривке дыбом вздымалась.
Как затянулись раны – исчез Леттар. Позлилась Лавия, да выбросила неблагодарного из головы. А спустя месяц разбудил ее стук – то Леттар на заднем дворе дрова рубил. Шрамы расчертили гибкое тело, легко раскалывались лучины под точными ударами топора. Исподволь залюбовалась Лавия, вынесла рушник пот утереть. Тогда и улыбку его грубоватую впервые увидела.
Стал захаживать Леттар: то воды наносит, то починит что в доме. Порой обед на двоих делили, но ни разу не оставался на ночь.
Пришла осень. Отправилась Лавия с верным Оверном за грибами, а как воротилась – так и выпала корзина из ослабевших рук. Хорошая поляна перед ее землянкой, просторная… была. Нынче же земля вывернута, половина бани разрушена, огород вытоптан. И посреди этого безобразия двое сошлись в смертельной битве: могучий воин с чудовищем крылатым и черным, как безлунная ночь.
-Не у меня во дворе! – рявкнула Лавия потемневшим от гнева голосом. Отступили противники нехотя, потому как не считаться с хранительницей себе дороже. А как обернулся дракон Леттаром, так и стало все ясно.
-Ты дракона ранил три луны тому? – потребовала она у златокудрого исполина.
-Я, матушка, - покаянно ответствовал он. – Не успокоюсь, пока не убью зверя проклятого. Не место тварям колдовским на земле нашей!
-А я чем не тварь колдовская? И зверь ко мне бежит, и в травах ведаю…
-Окстись, матонька, какой же из тебя аспид? Берегиня ты жизни лесной, целительница!
-Что ты все заладил, не мать я тебе, - с досадой выдохнула Лавия. – Зовут тебя как, добрый молодец?
-Ириней, Гордеев сын. Илья Муромец дядькой приходится.
-Прекрасно, - обернулась девушка к черноволосому, - а ты, выходит, Леттар Ящерович?
-Терном моего отца звали, - не без горечи ухмыльнулся дракон.
-Что ж, это многое объясняет. Всем известно: характер у драконов прескверный, - пробормотала Лавия.
-Всем известно: нет коварнее бабы, чем лесная ведьма.
-Бабы? – недобро прищурилась Лавия.
Понял дракон, что это он зря.
-Идите-ка сюда. Да ближе, ближе, - улыбнулась травница, не иначе как ведьмовские корни внезапно проявились. – Вместе разрушили мне двор, вместе и восстанавливать его придется. Ежель ослушаетесь слова моего – до конца жизни покоя вам не ведать.
-Как будто не лишила его три луны тому, - донес ветер тихий голос дракона.
Едва не споткнулась Лавия, удаляясь в избушку. Хлопнула дверью, чтоб не видели вспыхнувший маком румянец. Обедом занялась. Не поубивают друг друга – так хоть пыл поумерят, недаром издавна совместный труд - чудесное воспитательное средство.
Лавия совершенно не помнила, как очутилась здесь. Колонны вековых деревьев с гладкой рыжей корой, смыкавшиеся короткими ветвями на необозримой высоте – первое, что она увидела, когда пришла в себя. Почему оказалась в лесу? Откуда пришла? Где ее семья? И главное, что ей теперь делать… Память молчала. Даже имя своё девушка прочла на кожаной сумке, что валялась в двух шагах. Это немного успокоило: во-первых, странные символы сложились в понятные слова: Лавия Роа. Во-вторых, в сумке была горсть припасов: помимо трав и склянок с зельями – спасительная краюха хлеба, вяленое мясо и пустой мех для воды.
Спустилась она к ручью, плескавшемуся меж громадных замшелых валунов, и долго разглядывала себя в сверкающем неровном зеркале.
-Лавия Роа, - произнес глубокий и чистый девичий голос, такой же чужой, как и рыжие вихры, и жизнерадостные веснушки на щеках.
Страшно, когда ни воспоминаний, ни цели, и даже в отражении незнакомое лицо… но она молода и невредима. Быть может, это не конец тропы, а начало?
Лес – тот еще затейник. Порой заманит в самую чащу, порой выведет к спасительной тропке. Он таит в себе ярость потревоженного хищника, коварство топей, щедрость густого малинника, полного спелых ягод. Но более всего он любит изучать. Его любопытство шумит в плотной листве, стрекочет птичьими голосами, звенит в стылых родниках и стремительных реках, переливается в каплях росы. Различала Лавия его тихий шепот, только пугало ее это.
Заслышав волчий вой, первую ночь провела девушка на дереве, окоченев от страха и ледяного ветра. Вторую – в корнях-великанах, зарывшись в палую листву, а поутру обнаружила подле себя серо-бурого волка, согревающего ее от ночного холода.
На третий день вышла она к полуразрушенной землянке: покатая крыша, укрытая дерном и мхом, обвалилась, дверь покосилась, соломенный настил давно сгнил, глиняная посуда разбита, жестяная – в паутине и плесени. Да обрадовалась жилищу, будто барский терем увидела. Много дней трудилась, не покладая рук, приводя землянку в порядок, как умела. Бывало, за порогом ждала ее тушка зайца или перепела, тушила ее с кореньями девушка, а по вечерам прибегал и сам охотник, укладывался в ногах, что пес верный, глядя на пламя в печи. Пела ему Лавия о дальних землях, сама не зная, откуда рождаются те песни.
Немного времени прошло, как заставили её грядущие холода выйти к человеческому поселению, что в полдне пути. Не сразу приняли в поселке травницу, только когда зелья стали помогать, а слово наполнилось силой, пришло и уважение.
Год прошел, другой, не узнать землянку стало. Появилась и баня, и огородик, и куры с козой. Пролегла тропа от поселения к домику травницы, несмотря на неотступно следующего за девушкой волка Оверна. Дивился люд, отчего красавица живет в одиночестве. Да только нравилась такая жизнь Лавии, и иного не хотелось.
Пронесся однажды лесом раскатистый треск, что-то громадное ломало деревья. В то утро обнаружила она на берегу реки израненного молодца. С трудом дотащила его на еловых ветвях до избушки, отпаивала снадобьями, промывала раны. А как пришел в сознание незнакомец, так и пожалела, что не оставила его у реки. И пяти слов не сказал ей мрачный чужак, назвался только. Леттар. Высокомерно глядел изумрудными глазищами из-под черных бровей, сурово сжимал губы. И Оверн рычал на него, шерсть на загривке дыбом вздымалась.
Как затянулись раны – исчез Леттар. Позлилась Лавия, да выбросила неблагодарного из головы. А спустя месяц разбудил ее стук – то Леттар на заднем дворе дрова рубил. Шрамы расчертили гибкое тело, легко раскалывались лучины под точными ударами топора. Исподволь залюбовалась Лавия, вынесла рушник пот утереть. Тогда и улыбку его грубоватую впервые увидела.
Стал захаживать Леттар: то воды наносит, то починит что в доме. Порой обед на двоих делили, но ни разу не оставался на ночь.
Пришла осень. Отправилась Лавия с верным Оверном за грибами, а как воротилась – так и выпала корзина из ослабевших рук. Хорошая поляна перед ее землянкой, просторная… была. Нынче же земля вывернута, половина бани разрушена, огород вытоптан. И посреди этого безобразия двое сошлись в смертельной битве: могучий воин с чудовищем крылатым и черным, как безлунная ночь.
-Не у меня во дворе! – рявкнула Лавия потемневшим от гнева голосом. Отступили противники нехотя, потому как не считаться с хранительницей себе дороже. А как обернулся дракон Леттаром, так и стало все ясно.
-Ты дракона ранил три луны тому? – потребовала она у златокудрого исполина.
-Я, матушка, - покаянно ответствовал он. – Не успокоюсь, пока не убью зверя проклятого. Не место тварям колдовским на земле нашей!
-А я чем не тварь колдовская? И зверь ко мне бежит, и в травах ведаю…
-Окстись, матонька, какой же из тебя аспид? Берегиня ты жизни лесной, целительница!
-Что ты все заладил, не мать я тебе, - с досадой выдохнула Лавия. – Зовут тебя как, добрый молодец?
-Ириней, Гордеев сын. Илья Муромец дядькой приходится.
-Прекрасно, - обернулась девушка к черноволосому, - а ты, выходит, Леттар Ящерович?
-Терном моего отца звали, - не без горечи ухмыльнулся дракон.
-Что ж, это многое объясняет. Всем известно: характер у драконов прескверный, - пробормотала Лавия.
-Всем известно: нет коварнее бабы, чем лесная ведьма.
-Бабы? – недобро прищурилась Лавия.
Понял дракон, что это он зря.
-Идите-ка сюда. Да ближе, ближе, - улыбнулась травница, не иначе как ведьмовские корни внезапно проявились. – Вместе разрушили мне двор, вместе и восстанавливать его придется. Ежель ослушаетесь слова моего – до конца жизни покоя вам не ведать.
-Как будто не лишила его три луны тому, - донес ветер тихий голос дракона.
Едва не споткнулась Лавия, удаляясь в избушку. Хлопнула дверью, чтоб не видели вспыхнувший маком румянец. Обедом занялась. Не поубивают друг друга – так хоть пыл поумерят, недаром издавна совместный труд - чудесное воспитательное средство.
