Авторская зарисовка, написанная по заданной картинке
Как уютно вьется пламя костра.
Искры золотыми каплями сыплются навстречу звездам, но гаснут, не прожив и минуты.
- Держите меня семеро, сейчас как спою! – Ульяна протягивает к огню ладони и сладко жмурится от обжигающего тепла. – Виталь, тащи гитару с багажника.
- Мне и так неплохо, - усмехается парень, придвигаясь ближе и обнимая темноволосую подругу за плечи. - Может, поговорим просто?
- Поговорим! – оживляется сидящая по другую сторону костра Лада, переставая лениво ворошить длинной палкой рдеющие угли. В ее рыжих волосах маняще играет пламя. В этом есть что-то ведьмовское. – Вот расскажите мне, почему мой муж притащился на природу с телескопом и уже два часа изучает Кассиопею?
- Созвездие Дракона, вообще-то, - слышится негромкий вздох, и из темноты выныривает упомянутый полноватый парень в очках с зажатой треногой под мышкой. Драгоценная труба телескопа бережно утрамбована в сумку и отконвоирована в палатку. – А вы знали, что туманность Кошачий глаз – это заключительная фаза жизни звезды, похожей на Солнце? Правда, нашему светилу еще приблизительно пять миллиардов лет до этой эволюционной фазы.
- О, на наш век хватит, - сонно улыбается Ульяна, млея от ночного сентябрьского воздуха, жара пламени и волшебной атмосферы. И тут же громко зовет в темноту. – Игорь, топай к нам, только тебя не хватает для полного ведьминского шабаша.
- Все, глинтвейн готов! – доносится в ответ, вызывая ожидаемый одобрительный гомон. Над поляной настойчиво плывут ароматы корицы, гвоздики и цитрусов.
Вот у костра появляется пятый человек, в руках у него четыре чашки с горячим пряным напитком, которые тут же расходятся по ожидающим.
- Ммм, горяченький, вку-усно, - облизывается главная ведьмочка Лада, перекидывая свои длинные рыжие вихры на одну сторону.
- Ты просто шеф! - хвалит похожая на маленького темноволосого эльфа Ульяна, обнимая обеими руками чашку. – Пожалуйста, скажи, что там еще что-то осталось.
- Для тебя что угодно, май дарлинг, - от этого шутливо томного бормотания губы сами растягиваются в плутоватой улыбке.
- Ловлю на слове, - подмигивает Уля. Между ними подобные шутки всегда естественны, как дыхание.
- Опрометчиво, Игореха, - лениво фыркает Виталик, чем вызывает дружный смех и тычок под ребра от своего маленького, но возмущенного эльфа. – Смотри, одно неосторожное движение – и угодишь в долговую кабалу. Ай! Серьезно, когда девушку свою к нам приведешь знакомиться?
- Чтоб вы ее испортили? – с сомнением качает головой повар. - Вот уж обойдусь.
- Игорь, больше, чем ты сам, ее никто не испортит, - по-дружески поддевает Лада.
- Не переживай, - поддерживает Виталик, - мы ее примем, даже если ее зовут «Геннадий».
- Да ну вас, - отмахивается Игорь под грянувший необидный хохот.
Он берет свою чашку с хмельным рубиновым напитком, от которой тонкой нитью плетутся запахи имбиря и апельсина, и на минуту задерживается в стороне, глядя на собравшихся у костра людей. Хорошая атмосфера, независимая и теплая. Все знают друг друга лет сто и дружат еще с института. Напряжения нет. Впрочем, как нет запретов, приличий или зависти.
Хорошо, что он согласился поехать к озеру в эту тихую, колдовскую ночь. Три палатки, две машины, сентябрьская стынь, что тянется от водоема, темная граница яблоневого сада, живые, близкие звезды, да потрескивающее золото костра. Такие ночи очень важны. В такие ночи особо тянешься к теплу. В такие ночи вспоминаешь о самом ценном.
Да, все же славно здесь сегодня, - решает Игорь прежде, чем занять свое место в раскладном стуле у костра.
- Кто знает страшные истории? – неожиданно спрашивает он, кидая заговорщицкие косые взгляды на собравшихся.
- Не люблю страшные, я же не усну потом! - ворчит Лада, плотнее закутываясь в вязанную кофту.
- А я обожаю, - признается маленький темноволосый чертенок, которого кличут Ульяной. В ее глазах – шаловливые искры, в голосе – скользящий вызов. Она всегда смотрит так, словно точно знает, что ее слово все и решит, а улыбается с предвкушением, из-за которого, в общем-то, так и есть.
- Вот и начинай, раз сам предложил, - Виталик ловко подбрасывает пару поленьев, костер принимает подношение настороженно, но вскоре начинает трещать от удовольствия и разрастается жарким фениксом.
Игорь обегает взглядом заинтересованные лица друзей, ни на ком не задерживаясь, затем рассеянно утыкается в алые поленья, и там, в самом сердце огненной стихии зарождается история, о которой ему хочется поведать.
- Много лет назад жил в этих землях один граф…
- Да какой граф в этом захолустье? – тут же вмешивается Виталик со своими уточнениями.
- Пусть будет помещик, - корректирует Лада. Теперь и ей интересно, пусть и страшно.
- Тогда зажиточный помещик, - вносит окончательную правку Уля.
- Может, сами историю расскажете? – возмущается сказитель.
- Нет-нет, мы сидим, как мышки, - торопливо смеется Лада, допивая последние капли глинтвейна.
- И больше перебивать не будем, - поддерживает подругу Ульяна, взбираясь с ногами в гнездышко своего раскладного стула и напоминая этим нахохленного воробья.
Отпив большой глоток для вдохновения и выдержав таинственную паузу, Игорь начинает еще раз. И голос его меняется: становится глуше, отрывистее, в нем сквозит что-то темное. Зловещий полушепот, но странно притягательный. Идеальный для мрачной истории, рассказанной ночью в неверном трепете костра. Идеальный для оживающих, словно смоляные птицы, образов, вызывающих колкие ледяные мурашки у зрителей. Уютный мрак постепенно наливается тревожной неизвестностью, ноющей неотвратимостью.
- Жил на свете один помещик, - безобидно слетают с его уст слова. – Ни в чем он не знал нужды: ни в деньгах, ни в землях, ни в развлечениях. Много разных толков ходило о нем странных, отталкивающих. Недобрым человеком он был. Замкнутым, непреклонным… И жил страх в сердцах людей, потому что не было участи незавиднее, чем приглянуться этому безобразному зверю с человеческой внешностью. Немало прекрасного растоптал он за свою жизнь, потому что ничто на свете не жаждал больше, чем юную девичью красоту. Два раза женился он, собирая едва распустившиеся бутоны самых невинных, самых прелестных цветов. Но не приживались они в его владениях. И пары лет не проходило, как начинали слуги замечать, что тускнеют они, чахнут, клонятся к земле, не успев толком и зацвести. Не стало первой жены. Спустя всего пять лет вторая слегла от недуга, едва переступив порог своего девятнадцатилетия…
- Вот это история... у меня мурашки, - Ульяна сама тянется, чтобы подкормить огонь четырьмя увесистыми поленьями. Отчего-то становится все холоднее, и ни куртка, ни костер не могут вытравить медленно нарастающий, намерзающий как иней на ветках, внутренний озноб. В поисках тепла и защиты она льнет к самому теплому и надежному, что знает… но даже когда ее обнимают в ответ самые сильные и заботливые руки, неясная тревога не перестает холодить изнутри позвоночник.
- Игорь, сцена плачет по твоему таланту рассказчика, – несмело шутит Лада. Чуть нервная улыбка выдает настоящие чувства девушки. У нее все не получается избавиться от необъяснимого, чутко недоброго чувства, будто рядом с ними что-то постороннее. Оно там, за кругом света, таится, выжидает своего часа. И стоит повернуть голову, как боковое зрение выхватывает движение во тьме, либо странный силуэт… пробирает до мурашек.
То ли голос Игоря так действует на нее, то ли ее чересчур богатое воображение… Но делиться своими страхами она ни с кем не будет, ей ведь не пятнадцать. В конце концов, это всего лишь мрачная сказка, выдумка.
- Ребят, давайте не будем нарушать атмосферу, - предлагает по обыкновению молчаливый Роман, вынырнувший из объятий Кассиопеи и туманности Кошачий глаз, - интересно же, чем закончится.
- Продолжать? – с дьявольской улыбкой интересуется Игорь. И снова его голос завораживает, сковывает волю, заставляет вслушиваться в каждый звук и вздох. - Тогда слушайте дальше… Разуверился человек, прекратил поиски жены. Но зверь внутри, однажды разбуженный, не желал уходить. Продолжали сменяться в поместье юные красавицы – кто по своей воле приходил, кто насильно. Поговаривали, что некоторые и вовсе исчезали, но только безродные, те, кого некому было хватиться. Продолжалось так не год и не два, а около двух десятков лет, пока не встретил зверь девушку. Особенную, ту самую, которая могла заглушить зов зверя и дотронуться до самой светлой струны человека… так казалось. Стала она третьей женой, неистово любимой, трепетно почитаемой. И забыл он об увлечениях своих былых, день за днем жили они в уютном счастье своем, не мог надышаться человек своей ненаглядной. И баловал, и любил дико, жадно, без памяти… Да вот как-то за ужином улыбнулась жена его молодому слуге, благодаря того за смену блюд. Скромно, мимолетно… но скрывая что-то большее за пристойностью. С того дня стал супруг более внимательным, настороженным. И что он видит? В самом деле – слишком много внимания уделяет его благоверная прислуге, что ее окружает – то конюху доброе слово скажет, то с садовником советуется, какие цветы выбрать… И вся цветет, озаряет весенней улыбкой их большой, пустой дом. Смотрел, высматривал муж причину такой дивной радости, и не находил. И ожила в его сердце тьма едкая, склизкая, что не тревожила уже много лет, притаившись на самом дне загубленной души.
«Муж мой ненаглядный, за что ты прогнал взашей садовника нашего, а конюшего велел выпороть? Чем провинились они? – в смятении обратилась к нему молодая супруга. – И за что уволил ты служанку мою, единственную подругу близкую? Чем она-то прогневала тебя?»
«Ничем, радость моя, ничем, - ответствовал муж, поглаживая любимую свою по тонкому запястью и сжимая его все крепче. – Неужто муж твой не достоит любви пылкой, что расточала ты с щедростью людям чужим, ничтожным? Али ничего нечестивого, преступного не происходило в стенах этих, стоило мне отвернуться?»
Насилу вырвала девушка руки свои, взглянула на мужа так, словно впервые увидела. В глазах ее стояли слезы осознания. «Тобой единственным живу. Ни словом, ни делом, ни даже мыслью не оскорбила я тебя. Хочешь отнять тех, кто скрашивал дни мои затворнические – воля твоя. Только помни, что любовь не выпрашивается и не забирается силой». Таковы были последние слова ее, раскрашенные эмоциями, потому как жизнь в поместье потекла своим чередом, но весеннее ясное солнце навсегда закатилось, и на смену ему пришла сырая наледь декабрьских дождей. Не верила молодая хозяйка диким россказням старой кухарки, смеялась, что страху нагоняет муж ее на всех, а сам добрый и заботливый… однако теперь стала прислушиваться. Так и узнала, что есть у него небольшой кабинет в подвале, куда никому не позволено заходить, улучила момент, когда спал он, да и пробралась внутрь. Недолго пробыла она в той комнатке, но то, что ей открылось, заставило бежать прочь. Белее простыней лицо ее, безумней юродивого взгляд. Не то плач рвется из грудей, не то всхлип загнанный. И ноги несут так отчаянно и спешно, словно сама смерть за ней след в след шествует, косу заносит… Потревожило что-то покой зверя, открыл глаза он, увидел, что пропала супруга и ключ, так и понял все. Помчался к заиленному озеру в старой части парка, но опоздал. Долго безутешно звал он любимую свою, но в озеро ступить не рискнул. Тело ее не нашли… Годами ходил он к озеру, любовался живописными видами, часами сидел на берегу, разговаривая с нею. Бросал хлебные крошки, но уток никогда на том пруду не водилось. Ко всему утратил интерес, одно лишь занимало его мысли – как утратил милую свою. Время изъело глубокими бороздами некогда красивое лицо и тело, забрало силу, оставив старость, немощь и сожаления. Но все так же неизменно, опираясь на трость, тащил старик свое бренное тело к озеру, надеясь хоть на миг углядеть в его глубинах загубленный свет своих очей.
«Ми-и-илый, - донеслось как-то осенним утром из зарослей тростника. Манящий голос был молод, почти ласков и знаком до трепета, до боли, жестко сдавившей горло. – Иди ко мне. Теперь ты заслужил свое счастье». «Что же ты? Боишься меня? – искушал с нежным смехом голос, даря призрачное счастье. – Еще ближе, не бойся. Али не соскучился ты по мне?»
Зачарованный родным звучанием, которое жаждал услышать столько времени, старик нарушил границу воды, ступив в озеро по щиколотку, и тогда… ХВАТЬ!!!
Шарахнулись в стороны слушатели, убаюканные негромким течением рассказа – до того неожиданно гаркнул бард последнее слово. Игорь хохотал, Лада заковыристо выдыхала, держась за сердце. Роман так вздрогнул, что повалился в траву, и теперь отряхивался, сыпля ругательствами пополам с комплиментами. Ульяна облегченно смеялась, и только Виталик остался мрачен и задумчив.
- Ну и фантазия у тебя…
- Да ладно вам, взрослые люди же, все с высшим образованием, а перепугались, как школьники.
- Чтоб тебя, Стивен Кинг доморощенный! – сплюнул Роман, усмехаясь. – Лучше скажи, что случилось с предыдущими женами этого жуткого типа.
- В озере утопил, - перестав веселиться с реакции друзей, ответил Игорь. – Он в каждых отношениях видел обман и измену, а воспаленный мозг, как известно, всегда найдет подтверждение собственным теориям. В общем, доводил бедных девушек сперва морально своими подозрениями, потом они заканчивали свои дни на дне водоема. Была у него слабость – вести дневник, куда и записывал о своих «возлюбленных», даже зарисовки делал последних минут их жизни. Их и нашла последняя из русалок-утопленниц, которая не выдержала правды. Она же и на дно его утянула.
- А что русалки? Других людей в озеро не заманивали?
- Нет. Дед получил по заслугам, но другим людям они зла не желают. Главное, ночью в озерах осторожно купаться и на зов если что не идти… Ну, кто со мной купаться?
Дружно оглянулись ребята на внезапный плеск в глубоком водоеме, ответил же за всех Виталик:
- Спасибо, Игорь, за чудесную историю, я теперь после заката близко к озерам и прудам подходить не буду.
Так и случилось, что до самого рассвета никто не хотел расходиться по палаткам, пекли картошку в углях, румянили тягучий зефир на костре, и рассказывали они друг другу исключительно добрые, счастливые сказки.
Как уютно вьется пламя костра.
Искры золотыми каплями сыплются навстречу звездам, но гаснут, не прожив и минуты.
- Держите меня семеро, сейчас как спою! – Ульяна протягивает к огню ладони и сладко жмурится от обжигающего тепла. – Виталь, тащи гитару с багажника.
- Мне и так неплохо, - усмехается парень, придвигаясь ближе и обнимая темноволосую подругу за плечи. - Может, поговорим просто?
- Поговорим! – оживляется сидящая по другую сторону костра Лада, переставая лениво ворошить длинной палкой рдеющие угли. В ее рыжих волосах маняще играет пламя. В этом есть что-то ведьмовское. – Вот расскажите мне, почему мой муж притащился на природу с телескопом и уже два часа изучает Кассиопею?
- Созвездие Дракона, вообще-то, - слышится негромкий вздох, и из темноты выныривает упомянутый полноватый парень в очках с зажатой треногой под мышкой. Драгоценная труба телескопа бережно утрамбована в сумку и отконвоирована в палатку. – А вы знали, что туманность Кошачий глаз – это заключительная фаза жизни звезды, похожей на Солнце? Правда, нашему светилу еще приблизительно пять миллиардов лет до этой эволюционной фазы.
- О, на наш век хватит, - сонно улыбается Ульяна, млея от ночного сентябрьского воздуха, жара пламени и волшебной атмосферы. И тут же громко зовет в темноту. – Игорь, топай к нам, только тебя не хватает для полного ведьминского шабаша.
- Все, глинтвейн готов! – доносится в ответ, вызывая ожидаемый одобрительный гомон. Над поляной настойчиво плывут ароматы корицы, гвоздики и цитрусов.
Вот у костра появляется пятый человек, в руках у него четыре чашки с горячим пряным напитком, которые тут же расходятся по ожидающим.
- Ммм, горяченький, вку-усно, - облизывается главная ведьмочка Лада, перекидывая свои длинные рыжие вихры на одну сторону.
- Ты просто шеф! - хвалит похожая на маленького темноволосого эльфа Ульяна, обнимая обеими руками чашку. – Пожалуйста, скажи, что там еще что-то осталось.
- Для тебя что угодно, май дарлинг, - от этого шутливо томного бормотания губы сами растягиваются в плутоватой улыбке.
- Ловлю на слове, - подмигивает Уля. Между ними подобные шутки всегда естественны, как дыхание.
- Опрометчиво, Игореха, - лениво фыркает Виталик, чем вызывает дружный смех и тычок под ребра от своего маленького, но возмущенного эльфа. – Смотри, одно неосторожное движение – и угодишь в долговую кабалу. Ай! Серьезно, когда девушку свою к нам приведешь знакомиться?
- Чтоб вы ее испортили? – с сомнением качает головой повар. - Вот уж обойдусь.
- Игорь, больше, чем ты сам, ее никто не испортит, - по-дружески поддевает Лада.
- Не переживай, - поддерживает Виталик, - мы ее примем, даже если ее зовут «Геннадий».
- Да ну вас, - отмахивается Игорь под грянувший необидный хохот.
Он берет свою чашку с хмельным рубиновым напитком, от которой тонкой нитью плетутся запахи имбиря и апельсина, и на минуту задерживается в стороне, глядя на собравшихся у костра людей. Хорошая атмосфера, независимая и теплая. Все знают друг друга лет сто и дружат еще с института. Напряжения нет. Впрочем, как нет запретов, приличий или зависти.
Хорошо, что он согласился поехать к озеру в эту тихую, колдовскую ночь. Три палатки, две машины, сентябрьская стынь, что тянется от водоема, темная граница яблоневого сада, живые, близкие звезды, да потрескивающее золото костра. Такие ночи очень важны. В такие ночи особо тянешься к теплу. В такие ночи вспоминаешь о самом ценном.
Да, все же славно здесь сегодня, - решает Игорь прежде, чем занять свое место в раскладном стуле у костра.
- Кто знает страшные истории? – неожиданно спрашивает он, кидая заговорщицкие косые взгляды на собравшихся.
- Не люблю страшные, я же не усну потом! - ворчит Лада, плотнее закутываясь в вязанную кофту.
- А я обожаю, - признается маленький темноволосый чертенок, которого кличут Ульяной. В ее глазах – шаловливые искры, в голосе – скользящий вызов. Она всегда смотрит так, словно точно знает, что ее слово все и решит, а улыбается с предвкушением, из-за которого, в общем-то, так и есть.
- Вот и начинай, раз сам предложил, - Виталик ловко подбрасывает пару поленьев, костер принимает подношение настороженно, но вскоре начинает трещать от удовольствия и разрастается жарким фениксом.
Игорь обегает взглядом заинтересованные лица друзей, ни на ком не задерживаясь, затем рассеянно утыкается в алые поленья, и там, в самом сердце огненной стихии зарождается история, о которой ему хочется поведать.
- Много лет назад жил в этих землях один граф…
- Да какой граф в этом захолустье? – тут же вмешивается Виталик со своими уточнениями.
- Пусть будет помещик, - корректирует Лада. Теперь и ей интересно, пусть и страшно.
- Тогда зажиточный помещик, - вносит окончательную правку Уля.
- Может, сами историю расскажете? – возмущается сказитель.
- Нет-нет, мы сидим, как мышки, - торопливо смеется Лада, допивая последние капли глинтвейна.
- И больше перебивать не будем, - поддерживает подругу Ульяна, взбираясь с ногами в гнездышко своего раскладного стула и напоминая этим нахохленного воробья.
Отпив большой глоток для вдохновения и выдержав таинственную паузу, Игорь начинает еще раз. И голос его меняется: становится глуше, отрывистее, в нем сквозит что-то темное. Зловещий полушепот, но странно притягательный. Идеальный для мрачной истории, рассказанной ночью в неверном трепете костра. Идеальный для оживающих, словно смоляные птицы, образов, вызывающих колкие ледяные мурашки у зрителей. Уютный мрак постепенно наливается тревожной неизвестностью, ноющей неотвратимостью.
- Жил на свете один помещик, - безобидно слетают с его уст слова. – Ни в чем он не знал нужды: ни в деньгах, ни в землях, ни в развлечениях. Много разных толков ходило о нем странных, отталкивающих. Недобрым человеком он был. Замкнутым, непреклонным… И жил страх в сердцах людей, потому что не было участи незавиднее, чем приглянуться этому безобразному зверю с человеческой внешностью. Немало прекрасного растоптал он за свою жизнь, потому что ничто на свете не жаждал больше, чем юную девичью красоту. Два раза женился он, собирая едва распустившиеся бутоны самых невинных, самых прелестных цветов. Но не приживались они в его владениях. И пары лет не проходило, как начинали слуги замечать, что тускнеют они, чахнут, клонятся к земле, не успев толком и зацвести. Не стало первой жены. Спустя всего пять лет вторая слегла от недуга, едва переступив порог своего девятнадцатилетия…
- Вот это история... у меня мурашки, - Ульяна сама тянется, чтобы подкормить огонь четырьмя увесистыми поленьями. Отчего-то становится все холоднее, и ни куртка, ни костер не могут вытравить медленно нарастающий, намерзающий как иней на ветках, внутренний озноб. В поисках тепла и защиты она льнет к самому теплому и надежному, что знает… но даже когда ее обнимают в ответ самые сильные и заботливые руки, неясная тревога не перестает холодить изнутри позвоночник.
- Игорь, сцена плачет по твоему таланту рассказчика, – несмело шутит Лада. Чуть нервная улыбка выдает настоящие чувства девушки. У нее все не получается избавиться от необъяснимого, чутко недоброго чувства, будто рядом с ними что-то постороннее. Оно там, за кругом света, таится, выжидает своего часа. И стоит повернуть голову, как боковое зрение выхватывает движение во тьме, либо странный силуэт… пробирает до мурашек.
То ли голос Игоря так действует на нее, то ли ее чересчур богатое воображение… Но делиться своими страхами она ни с кем не будет, ей ведь не пятнадцать. В конце концов, это всего лишь мрачная сказка, выдумка.
- Ребят, давайте не будем нарушать атмосферу, - предлагает по обыкновению молчаливый Роман, вынырнувший из объятий Кассиопеи и туманности Кошачий глаз, - интересно же, чем закончится.
- Продолжать? – с дьявольской улыбкой интересуется Игорь. И снова его голос завораживает, сковывает волю, заставляет вслушиваться в каждый звук и вздох. - Тогда слушайте дальше… Разуверился человек, прекратил поиски жены. Но зверь внутри, однажды разбуженный, не желал уходить. Продолжали сменяться в поместье юные красавицы – кто по своей воле приходил, кто насильно. Поговаривали, что некоторые и вовсе исчезали, но только безродные, те, кого некому было хватиться. Продолжалось так не год и не два, а около двух десятков лет, пока не встретил зверь девушку. Особенную, ту самую, которая могла заглушить зов зверя и дотронуться до самой светлой струны человека… так казалось. Стала она третьей женой, неистово любимой, трепетно почитаемой. И забыл он об увлечениях своих былых, день за днем жили они в уютном счастье своем, не мог надышаться человек своей ненаглядной. И баловал, и любил дико, жадно, без памяти… Да вот как-то за ужином улыбнулась жена его молодому слуге, благодаря того за смену блюд. Скромно, мимолетно… но скрывая что-то большее за пристойностью. С того дня стал супруг более внимательным, настороженным. И что он видит? В самом деле – слишком много внимания уделяет его благоверная прислуге, что ее окружает – то конюху доброе слово скажет, то с садовником советуется, какие цветы выбрать… И вся цветет, озаряет весенней улыбкой их большой, пустой дом. Смотрел, высматривал муж причину такой дивной радости, и не находил. И ожила в его сердце тьма едкая, склизкая, что не тревожила уже много лет, притаившись на самом дне загубленной души.
«Муж мой ненаглядный, за что ты прогнал взашей садовника нашего, а конюшего велел выпороть? Чем провинились они? – в смятении обратилась к нему молодая супруга. – И за что уволил ты служанку мою, единственную подругу близкую? Чем она-то прогневала тебя?»
«Ничем, радость моя, ничем, - ответствовал муж, поглаживая любимую свою по тонкому запястью и сжимая его все крепче. – Неужто муж твой не достоит любви пылкой, что расточала ты с щедростью людям чужим, ничтожным? Али ничего нечестивого, преступного не происходило в стенах этих, стоило мне отвернуться?»
Насилу вырвала девушка руки свои, взглянула на мужа так, словно впервые увидела. В глазах ее стояли слезы осознания. «Тобой единственным живу. Ни словом, ни делом, ни даже мыслью не оскорбила я тебя. Хочешь отнять тех, кто скрашивал дни мои затворнические – воля твоя. Только помни, что любовь не выпрашивается и не забирается силой». Таковы были последние слова ее, раскрашенные эмоциями, потому как жизнь в поместье потекла своим чередом, но весеннее ясное солнце навсегда закатилось, и на смену ему пришла сырая наледь декабрьских дождей. Не верила молодая хозяйка диким россказням старой кухарки, смеялась, что страху нагоняет муж ее на всех, а сам добрый и заботливый… однако теперь стала прислушиваться. Так и узнала, что есть у него небольшой кабинет в подвале, куда никому не позволено заходить, улучила момент, когда спал он, да и пробралась внутрь. Недолго пробыла она в той комнатке, но то, что ей открылось, заставило бежать прочь. Белее простыней лицо ее, безумней юродивого взгляд. Не то плач рвется из грудей, не то всхлип загнанный. И ноги несут так отчаянно и спешно, словно сама смерть за ней след в след шествует, косу заносит… Потревожило что-то покой зверя, открыл глаза он, увидел, что пропала супруга и ключ, так и понял все. Помчался к заиленному озеру в старой части парка, но опоздал. Долго безутешно звал он любимую свою, но в озеро ступить не рискнул. Тело ее не нашли… Годами ходил он к озеру, любовался живописными видами, часами сидел на берегу, разговаривая с нею. Бросал хлебные крошки, но уток никогда на том пруду не водилось. Ко всему утратил интерес, одно лишь занимало его мысли – как утратил милую свою. Время изъело глубокими бороздами некогда красивое лицо и тело, забрало силу, оставив старость, немощь и сожаления. Но все так же неизменно, опираясь на трость, тащил старик свое бренное тело к озеру, надеясь хоть на миг углядеть в его глубинах загубленный свет своих очей.
«Ми-и-илый, - донеслось как-то осенним утром из зарослей тростника. Манящий голос был молод, почти ласков и знаком до трепета, до боли, жестко сдавившей горло. – Иди ко мне. Теперь ты заслужил свое счастье». «Что же ты? Боишься меня? – искушал с нежным смехом голос, даря призрачное счастье. – Еще ближе, не бойся. Али не соскучился ты по мне?»
Зачарованный родным звучанием, которое жаждал услышать столько времени, старик нарушил границу воды, ступив в озеро по щиколотку, и тогда… ХВАТЬ!!!
Шарахнулись в стороны слушатели, убаюканные негромким течением рассказа – до того неожиданно гаркнул бард последнее слово. Игорь хохотал, Лада заковыристо выдыхала, держась за сердце. Роман так вздрогнул, что повалился в траву, и теперь отряхивался, сыпля ругательствами пополам с комплиментами. Ульяна облегченно смеялась, и только Виталик остался мрачен и задумчив.
- Ну и фантазия у тебя…
- Да ладно вам, взрослые люди же, все с высшим образованием, а перепугались, как школьники.
- Чтоб тебя, Стивен Кинг доморощенный! – сплюнул Роман, усмехаясь. – Лучше скажи, что случилось с предыдущими женами этого жуткого типа.
- В озере утопил, - перестав веселиться с реакции друзей, ответил Игорь. – Он в каждых отношениях видел обман и измену, а воспаленный мозг, как известно, всегда найдет подтверждение собственным теориям. В общем, доводил бедных девушек сперва морально своими подозрениями, потом они заканчивали свои дни на дне водоема. Была у него слабость – вести дневник, куда и записывал о своих «возлюбленных», даже зарисовки делал последних минут их жизни. Их и нашла последняя из русалок-утопленниц, которая не выдержала правды. Она же и на дно его утянула.
- А что русалки? Других людей в озеро не заманивали?
- Нет. Дед получил по заслугам, но другим людям они зла не желают. Главное, ночью в озерах осторожно купаться и на зов если что не идти… Ну, кто со мной купаться?
Дружно оглянулись ребята на внезапный плеск в глубоком водоеме, ответил же за всех Виталик:
- Спасибо, Игорь, за чудесную историю, я теперь после заката близко к озерам и прудам подходить не буду.
Так и случилось, что до самого рассвета никто не хотел расходиться по палаткам, пекли картошку в углях, румянили тягучий зефир на костре, и рассказывали они друг другу исключительно добрые, счастливые сказки.
