Солнце клонилось к закату. Белые чайки скользили по лазоревому небу. Море лениво билось о причал. В порту было необычно тихо. Ни праздно шатающихся матросов с их залихватскими песнями и площадной руганью, ни грузчиков, снующих по трапам с ящиками и тюками. Корабли мирно покачивались на рейде. Палубы их были почти пусты. Встреча была слишком важной, чтобы позволить суетливым смертным сновать под ногами и отвлекать внимание.
Он был прекрасен, этот светловолосый гигант с локонами до плеч и пронзительно голубыми глазами. Слишком совершенный для смертного. Совершенный настолько, что любая мысль о нем, как о ком-то земном, казалась кощунством. Бесстрастное лицо гиганта было обращено к невысокой женщине. Красивой женщине, но ее красота была совсем иного рода. В ней заключалась экзотика востока, черты пылали жизнью и страстью в противовес холодному свету ее визави.
— Тебе здесь не рады, - глубокий низкий голос звучал ровно. По нему сложно было предположить, что на самом деле чувствует его обладатель и чувствует ли он вообще хоть что-то.
— А ты краше, чем я думала, - холодный прием, казалось, вовсе не смутил незнакомку. - Это даже может быть… интересно.
Женщина замолчала, бросая игривые и немного хищные взгляды на своего молчащего собеседника. Тот и бровью не повел. Просто ждал продолжения разговора. Наконец, женщина сдалась.
— Что до вашей радости, то мне, признаюсь, это почти безразлично. Потом разберусь, до какой степени. Но обратимся к условиям. И вы, и я знаем, что запретить мне перейти на вашу территорию никто не может. Но вы можете сделать жизнь не такой комфортной. А я люблю комфортную жизнь. Есть предложения?
— Есть условия, - гигант еле заметно кивнул головой. - Та, что родится на нашей земле, не будет воспитана тобой. Семью можешь выбрать сама. Но это будет одна из семей нашего народа. До совершеннолетия ты не имеешь права вмешиваться в ее жизнь.
— Совсем не видеться с дочерью? А не перебор ли? - в глазах женщины зажглись зеленые огоньки.
— Это наше условие. Первое, - на лице ее собеседника не дрогнул ни один мускул. - Второе. Забудь о своих привычках. Мы не позволим использовать наш народ для твоих забав.
— И это у вас считается комфортной жизнью? Я не могу получать силы из доступного мне источника? Неужели вы серьезно на это рассчитываете? - лицо женщины стало напоминать маску. Идеальная и холодная.
— Ты можешь получать энергию из доступного тебе источника только в том случае, если сам источник будет на то согласен и не испытает ущерба в процессе и после него. Все прочее запрещено. Мы не позволим вредить нашему народу.
— О, - облизнулась женщина, глаза сверкнули расплавленным медом из-под пушистых ресниц, но маска осталась неизменной. - Это совсем иное дело. Разве может причинить ущерб любовь…
— Мы оба знаем, что может.
— Ах, как это скучно, - женщина демонстративно зевнула, прикрыв рот веером. - Я обещаю, что не буду трогать ваших людей на вашей земле. Но имею ли я право распоряжаться по своему усмотрению своим народом?
— Можешь, - прозвучал равнодушный ответ. - Твой народ в твоей власти. За исключением тех из них, кто принял наше покровительство. И за исключением той, что родится на нашей земле.
— Зачем она вам?
— А зачем нам еще одна такая, как ты? - светловолосый гигант в первый раз проявил какое-то подобие эмоции, слегка приподняв бровь. - Нам и тебя довольно. Это наше условие. Его изменить нельзя.
— Но после ее совершеннолетия я в праве…
— Лишь появиться в ее жизни. Наши земли она покинет только по своему желанию. А до тех пор останется под нашим покровительством.
Женщина посмотрела на заходящее солнце и склонила голову:
— Пусть будет так.
Глухой, но очень громкий звук взрыва. Брызги земли и воды вперемешку со свежей зеленью. Мерзкий свист со всех сторон.
— Ложись! Ложись, мать твою, дура! Ложиииись!
Худенькая девушка стоит, глядя вперед омертвевшими глазами и как будто не слышит или не понимает, что это ей кричат.
— Да ложись же… А...
Высокий солдат. Бледный, как сама смерть, небритый, худой, с ввалившимися от голода и бессонных ночей глазами, выпрыгивает из ямы-укрытия и бросается к ней. Опять мерзкий свист. На старой грязной шинели большая рваная дырка. Аккурат на спине. Маленькую девушку даже не видно из-под закрывшего ее тела. Кровь двух людей смешивается, жадно впитываясь во влажную холодную землю. Чуть в стороне лежит выроненный фотоаппарат в некогда коричневой кобуре.
А бой продолжается. Стреляют все во всех. Полная неразбериха, когда любая тень - враг. Тонкие чахлые деревца - плохая защита от пуль и осколков. Здесь воцарились три всадника Апокалипсиса: Война, Голод и Смерть. Не хватает лишь Чумы, но она тоже здесь в других своих ипостасях - многочисленные болезни помогают Смерти собирать свою жатву среди тех, кого пока пощадили Голод и Война.
Миниатюрная, исхудавшая, больше похожая на живой скелет медсестричка то ползком, то перебежками пробирается между трупами, привычным, почти равнодушным взглядом выискивая между ними раненых. Смысла в этом почти никакого - все равно всем суждено погибнуть, но если не заниматься делом, то можно сойти с ума. Черноволосая девушка в изорванной не по-летнему теплой шинели, слишком больших, стянутых веревкой штанах, здоровенных, явно не по размеру, кирзовых сапогах и сумкой с красным крестом словно не слышит свиста пуль и грохота разрывов. У нее есть дело, она его делает. Вокруг мечутся тени. Кто-то в кого-то стреляет, кто-то ползет, уже не в силах ни стрелять, ни идти. Кто-то умирает в воронке от снаряда, захлебываясь в заполняющей новую яму красной кровавой воде. А медсестричка, согнувшись, перебегает от кочки к кочке, от дерева к дереву, и все ищет раненых, кому еще можно помочь, хладнокровно не обращая внимания на тех, кому помочь уже нельзя. Ее взгляд останавливается на трупе, лежащем неподалеку от маленького болотца. Труп - в этом нет сомнений. Одного взгляда на дыру в спине достаточно, чтобы понять - пуля попала точно в сердце. Но что-то приковывает взгляд медсестры к погибшему бойцу и не дает идти дальше. Чуть заостренные на концах уши еле заметно шевелятся, пытаясь уловить источник странных звуков меж почти непрерывного грохота и свиста. Наконец, выждав в своем очередном укрытии, когда огонь ослабнет, медсестричка быстро перебегает к трупу и прячется за ним - какое-никакое, а укрытие. Только после этого она понимает - под мертвым солдатом кто-то лежит. Кто-то живой. И этот живой пытается выбраться из-под тяжелого, несмотря на крайнюю худобу, остывающего тела, но сил у него явно не хватает даже на то, чтобы хоть как-то пошевелить мертвеца.
— Сейчас, миленький, сейчас помогу, - шепчет под нос медсестричка, встряхивая головой, чтобы убрать падающую на глаза челку. Она упирается ладонями в грязную шинель, но этого хватает лишь на то, чтобы придавленный человек смог вытянуть из-под трупа грязную руку с обломанными ногтями. Сам же пострадавший, судя по строению кисти, девушка или подросток, все так же недосягаем. Чудо, что он до сих пор не задохнулся.
Зеленые раскосые глаза медсестрички вспыхивают неестественным светом. Руки с небывалой силой толкают мертвеца, который тотчас переворачивается лицом вверх.
Увидев спасенную ею девушку, медсестричка удивленно округляет глаза - на залитой кровью гимнастерке она видит маленькую круглую дырку аккурат там, где находится сердце.
Крис подняла голову с подушки, задумчиво посмотрела на трезвонящий телефон. Не то чтобы она не ожидала звонка, но не в восемь же утра в выходной.
Нажала кнопку и хриплым ото сна голосом рявкнула:
— Да!
— Кристина Викторовна не могли бы выйти сегодня на замену? У нас Лидочка не вышла, – в телефонной трубке жужжанием шмеля прорезался голос Веронички. Девушки, в общем, неплохой, но малость приставучей.
— Вероник, у меня сегодня выходной. Звони Алле или Витьку. Я выходная! – в хриплом спросонья голосе послышалось низкое ворчание.
Крис нажала кнопку отбоя и бросила телефон на край кровати. Свернулась клубком, накрылась одеялом, зажмурилась, а потом внезапно вскочила и заметалась по спальне. Сна не было ни в одном глазу.
Чуть успокоившись, тяжело вздохнула и потопала на кухню. Щелкнула кнопка кофеварки, в воздухе разлился аромат свежезаваренного кофе. Взяв чашку, Кристина уселась в кресло и застывшим взглядом уставилась на старинное фото, висевшее в коридоре, и видное с кухонного кресла.
На черно-белом фото стоял, облокотившись о скамейку высокий мужчина с шикарными усами в военной форме и смотрел на прелестную женщину в белом свадебном наряде. Невеста, по всей видимости, это была именно она, чинно сидела на скамейке, сложив руки на коленях. Кристина улыбнулась и подняла в салюте кофейную чашку. Рядом с фотографией пары висели еще две. На одной были запечатлены двое детей – широкоплечий темноволосый парнишка в кадетской форме и девочка в гимназическом платье с двумя длинными черными косами и чуть раскосыми глазами. Вторая фотография была довольно странная: два перепуганных и чумазых девичьих лица на темном фоне, напоминающем то ли стену землянки, то ли и вовсе откос какой-то ямы. На вид девушкам было примерно около двадцати. Снимок неуловимо напоминал не самые удачные фотографии времен Великой Отечественной войны: черно-белый, нерезкий, затемненный. Вскинув голову, Крис всмотрелась в лица девушек, и рука сама собой потянулась к телефону. Пальцы забегали по кнопкам: «Давай встретимся? Я соскучилась». Смс улетело. Кофе в чашке кончился. Голова прояснилась.
Утро, пусть так неудачно начавшееся, обещало прекрасный день. Потому что кому-кому, а Нике Кристина верила как самой себе. А значит надо просто встряхнуться. И все будет. Пока же надо все-таки привести себя в порядок.
После душа и просмотра новостей на компе, глазки стали закрываться, и Кристина, свернувшись клубком, уснула на кресле. Она обладала уникальной способностью спать всегда и везде. Эта особенность организма была равно темой шуток и тайной зависти коллег. В госпитале, когда поток раненых шел волнами, она успевала поспать где-нибудь в уголочке, на стуле, или, если повезло, на кровати, а потом без устали стояла у стола, помогая оперировать.
Телефон вжикнул, сообщив о доставленной смс. Девушка открыла глаза, глянула на сообщение: «Как обычно, на нашем месте».
Площадь Ленина в Рязани была центром города. Место встречи с Никой было постоянным уже очень много времени.
Знакомый город. Каждая улочка, каждый скверик: от Пьяного парка до заточенных в трубы речек – Трубежа и Лыбеди, когда-то таких живописных, а теперь низведенных до уровня сточных канав. Пожалуй, речки Ника жалела больше всего. Каждый раз, проходя по Лыбедскому бульвару, она чуть не плакала, слыша зов воды, ее грусть, ее печаль. Особенно сегодня. После этой ужасной ночи. Убежать бы отсюда, не видеть, не слышать и не чувствовать, но куда денешься? – Не в деревню же ехать, хотя иной раз укатить на природу и недурно, но жить там все время… А как же горячая вода, а как же душ, в котором Ника могла плескаться часами? А как же разнообразные кошмары, выбор которых в подобных городах почти неограничен. Более крупные города не привлекали - много сутолки, а Рязань была в самый раз. Кроме того, Кристи тут, под боком, а кроме нее у Ники настоящих друзей никогда и не существовало. Мало того, что сама девушка была довольно нелюдима и не испытывала потребности в людском обществе, так еще и был один секрет, полностью исключавший более или менее прочные связи между нею и людьми. Кристи не в счет, у нее почти та же проблема, потому и дружба заладилась. А в остальном общение с окружающими Ника старалась сводить к минимуму - к фотосессиям в ателье и к редким поездкам для заключения договоров на те или иные серии снимков. Об этом мало кто знал - Ника для работы всегда использовала псевдонимы, - но основной доход ей приносила продажа фотографий, иногда даже исторических. В первое время после своего появления в этом мире девушка особенно азартно фотографировала все и вся. А сюжетов было до невозможности много. Часть ее квартиры была полностью превращена в фотолабораторию и архив. Стеллажи и шкафы с сотнями и тысячами пленок, бирок, конвертов, папок и фотоальбомов… За некоторые из хранящихся здесь пленок многие коллекционеры отдали бы крупные суммы. Но Ника предпочитала продавать свои снимки понемногу. И вообще, несмотря на такое изобилие тем, ей больше всего нравилось снимать ночь. Ее ночные снимки, часть из которых она выставляла в инстраграмме под псевдонимом Оля Лукойя пользовались популярностью. Имея на своем счету уже несколько персональных выставок и кучу заказов, Ника вполне могла себе позволить многое, правда, ей это не было нужно.
Спустившись к бульвару по лестнице, девушка остановилась рядом с кустами сирени и глубоко вдохнула дурманящий аромат распустившихся цветов. В отличие от речки, сирень чувствовала себя весьма вольготно. Солнце ласково припекало темные листья и темно-фиолетовые соцветия. Задумчиво Ника протянула руку, в которую тотчас посыпались «особые» цветки с пятью лепестками. Защитные цветки. Сейчас защита ей была нужна как никогда раньше.
— Ну не надо же так много! – улыбнулась она, скосив глаза на цветущий куст. Тот ничего не ответил, лишь прошелестел листьями, мол, пользуйся, пока я добрый. – Спасибо!
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто ее не видит, девушка подбросила цветы вверх. Солнце сверкнуло, отразившись от длинных темно-рыжих волос, заплетенных в затейливую прическу со множеством косичек. Вытащив из чехла тяжелый фотоаппарат, Ника переключила его на фронтальную камеру и придирчиво оглядела результат. Цветы вплелись аккуратно и сейчас выглядели ни дать, ни взять как искусно выполненные булавки, скрепляющие тяжелые волосы.
— Сойдет, - кивнула Ника и посмотрела на мост. По ощущениям, пора было выдвигаться к месту утреннего рандеву.
Смс от Кристи с просьбой о встрече застала ее неподалеку от Соборной площади. По своему обыкновению всю ночь Ника гуляла по улицам города, собирая чужие сны. Сейчас пора было отправляться спать самой, но… выходной день, подруга соскучилась, а сон… ну что сон? – Не так уж он и был нужен Нике. Подумаешь, опять черная яма без ярких картинок, на которые так щедро людское сознание.
Но было и еще соображение - ей срочно нужно было поговорить с Кристи. Сегодня ночью Ника наткнулась на страшный сон. Страшный лично для нее, как ни странно вообще было применять подобное слово в отношении существа, питающегося кошмарами.
Приглашение встретиться поступило удивительно вовремя. Черкнув несколько строчек в ответ на смс, Ника сделала небольшой крюк к Лыбедскому бульвару, умылась в фонтане, благо, в это раннее время гуляющих людей не было, украсила прическу с помощью доброго куста сирени.
Проделав все эти нехитрые процедуры, девушка неспешно направилась к памятнику Ленину по сонной Почтовой улице.
Все кафе были еще закрыты - это было, пожалуй, единственным обстоятельством из-за которого Ника не любила утро. Во всяком случае, утро - как естественное завершение и продолжение ночи. И то странно: жаворонки декларируют, что их образ жизни является единственно правильным и при этом, проснувшись утром, у тебя нет никаких шансов зайти в кафе покушать, в магазин - купить еды. В высшей степени непонятная ситуация.
Он был прекрасен, этот светловолосый гигант с локонами до плеч и пронзительно голубыми глазами. Слишком совершенный для смертного. Совершенный настолько, что любая мысль о нем, как о ком-то земном, казалась кощунством. Бесстрастное лицо гиганта было обращено к невысокой женщине. Красивой женщине, но ее красота была совсем иного рода. В ней заключалась экзотика востока, черты пылали жизнью и страстью в противовес холодному свету ее визави.
— Тебе здесь не рады, - глубокий низкий голос звучал ровно. По нему сложно было предположить, что на самом деле чувствует его обладатель и чувствует ли он вообще хоть что-то.
— А ты краше, чем я думала, - холодный прием, казалось, вовсе не смутил незнакомку. - Это даже может быть… интересно.
Женщина замолчала, бросая игривые и немного хищные взгляды на своего молчащего собеседника. Тот и бровью не повел. Просто ждал продолжения разговора. Наконец, женщина сдалась.
— Что до вашей радости, то мне, признаюсь, это почти безразлично. Потом разберусь, до какой степени. Но обратимся к условиям. И вы, и я знаем, что запретить мне перейти на вашу территорию никто не может. Но вы можете сделать жизнь не такой комфортной. А я люблю комфортную жизнь. Есть предложения?
— Есть условия, - гигант еле заметно кивнул головой. - Та, что родится на нашей земле, не будет воспитана тобой. Семью можешь выбрать сама. Но это будет одна из семей нашего народа. До совершеннолетия ты не имеешь права вмешиваться в ее жизнь.
— Совсем не видеться с дочерью? А не перебор ли? - в глазах женщины зажглись зеленые огоньки.
— Это наше условие. Первое, - на лице ее собеседника не дрогнул ни один мускул. - Второе. Забудь о своих привычках. Мы не позволим использовать наш народ для твоих забав.
— И это у вас считается комфортной жизнью? Я не могу получать силы из доступного мне источника? Неужели вы серьезно на это рассчитываете? - лицо женщины стало напоминать маску. Идеальная и холодная.
— Ты можешь получать энергию из доступного тебе источника только в том случае, если сам источник будет на то согласен и не испытает ущерба в процессе и после него. Все прочее запрещено. Мы не позволим вредить нашему народу.
— О, - облизнулась женщина, глаза сверкнули расплавленным медом из-под пушистых ресниц, но маска осталась неизменной. - Это совсем иное дело. Разве может причинить ущерб любовь…
— Мы оба знаем, что может.
— Ах, как это скучно, - женщина демонстративно зевнула, прикрыв рот веером. - Я обещаю, что не буду трогать ваших людей на вашей земле. Но имею ли я право распоряжаться по своему усмотрению своим народом?
— Можешь, - прозвучал равнодушный ответ. - Твой народ в твоей власти. За исключением тех из них, кто принял наше покровительство. И за исключением той, что родится на нашей земле.
— Зачем она вам?
— А зачем нам еще одна такая, как ты? - светловолосый гигант в первый раз проявил какое-то подобие эмоции, слегка приподняв бровь. - Нам и тебя довольно. Это наше условие. Его изменить нельзя.
— Но после ее совершеннолетия я в праве…
— Лишь появиться в ее жизни. Наши земли она покинет только по своему желанию. А до тех пор останется под нашим покровительством.
Женщина посмотрела на заходящее солнце и склонила голову:
— Пусть будет так.
Глухой, но очень громкий звук взрыва. Брызги земли и воды вперемешку со свежей зеленью. Мерзкий свист со всех сторон.
— Ложись! Ложись, мать твою, дура! Ложиииись!
Худенькая девушка стоит, глядя вперед омертвевшими глазами и как будто не слышит или не понимает, что это ей кричат.
— Да ложись же… А...
Высокий солдат. Бледный, как сама смерть, небритый, худой, с ввалившимися от голода и бессонных ночей глазами, выпрыгивает из ямы-укрытия и бросается к ней. Опять мерзкий свист. На старой грязной шинели большая рваная дырка. Аккурат на спине. Маленькую девушку даже не видно из-под закрывшего ее тела. Кровь двух людей смешивается, жадно впитываясь во влажную холодную землю. Чуть в стороне лежит выроненный фотоаппарат в некогда коричневой кобуре.
А бой продолжается. Стреляют все во всех. Полная неразбериха, когда любая тень - враг. Тонкие чахлые деревца - плохая защита от пуль и осколков. Здесь воцарились три всадника Апокалипсиса: Война, Голод и Смерть. Не хватает лишь Чумы, но она тоже здесь в других своих ипостасях - многочисленные болезни помогают Смерти собирать свою жатву среди тех, кого пока пощадили Голод и Война.
Миниатюрная, исхудавшая, больше похожая на живой скелет медсестричка то ползком, то перебежками пробирается между трупами, привычным, почти равнодушным взглядом выискивая между ними раненых. Смысла в этом почти никакого - все равно всем суждено погибнуть, но если не заниматься делом, то можно сойти с ума. Черноволосая девушка в изорванной не по-летнему теплой шинели, слишком больших, стянутых веревкой штанах, здоровенных, явно не по размеру, кирзовых сапогах и сумкой с красным крестом словно не слышит свиста пуль и грохота разрывов. У нее есть дело, она его делает. Вокруг мечутся тени. Кто-то в кого-то стреляет, кто-то ползет, уже не в силах ни стрелять, ни идти. Кто-то умирает в воронке от снаряда, захлебываясь в заполняющей новую яму красной кровавой воде. А медсестричка, согнувшись, перебегает от кочки к кочке, от дерева к дереву, и все ищет раненых, кому еще можно помочь, хладнокровно не обращая внимания на тех, кому помочь уже нельзя. Ее взгляд останавливается на трупе, лежащем неподалеку от маленького болотца. Труп - в этом нет сомнений. Одного взгляда на дыру в спине достаточно, чтобы понять - пуля попала точно в сердце. Но что-то приковывает взгляд медсестры к погибшему бойцу и не дает идти дальше. Чуть заостренные на концах уши еле заметно шевелятся, пытаясь уловить источник странных звуков меж почти непрерывного грохота и свиста. Наконец, выждав в своем очередном укрытии, когда огонь ослабнет, медсестричка быстро перебегает к трупу и прячется за ним - какое-никакое, а укрытие. Только после этого она понимает - под мертвым солдатом кто-то лежит. Кто-то живой. И этот живой пытается выбраться из-под тяжелого, несмотря на крайнюю худобу, остывающего тела, но сил у него явно не хватает даже на то, чтобы хоть как-то пошевелить мертвеца.
— Сейчас, миленький, сейчас помогу, - шепчет под нос медсестричка, встряхивая головой, чтобы убрать падающую на глаза челку. Она упирается ладонями в грязную шинель, но этого хватает лишь на то, чтобы придавленный человек смог вытянуть из-под трупа грязную руку с обломанными ногтями. Сам же пострадавший, судя по строению кисти, девушка или подросток, все так же недосягаем. Чудо, что он до сих пор не задохнулся.
Зеленые раскосые глаза медсестрички вспыхивают неестественным светом. Руки с небывалой силой толкают мертвеца, который тотчас переворачивается лицом вверх.
Увидев спасенную ею девушку, медсестричка удивленно округляет глаза - на залитой кровью гимнастерке она видит маленькую круглую дырку аккурат там, где находится сердце.
Крис подняла голову с подушки, задумчиво посмотрела на трезвонящий телефон. Не то чтобы она не ожидала звонка, но не в восемь же утра в выходной.
Нажала кнопку и хриплым ото сна голосом рявкнула:
— Да!
— Кристина Викторовна не могли бы выйти сегодня на замену? У нас Лидочка не вышла, – в телефонной трубке жужжанием шмеля прорезался голос Веронички. Девушки, в общем, неплохой, но малость приставучей.
— Вероник, у меня сегодня выходной. Звони Алле или Витьку. Я выходная! – в хриплом спросонья голосе послышалось низкое ворчание.
Крис нажала кнопку отбоя и бросила телефон на край кровати. Свернулась клубком, накрылась одеялом, зажмурилась, а потом внезапно вскочила и заметалась по спальне. Сна не было ни в одном глазу.
Чуть успокоившись, тяжело вздохнула и потопала на кухню. Щелкнула кнопка кофеварки, в воздухе разлился аромат свежезаваренного кофе. Взяв чашку, Кристина уселась в кресло и застывшим взглядом уставилась на старинное фото, висевшее в коридоре, и видное с кухонного кресла.
На черно-белом фото стоял, облокотившись о скамейку высокий мужчина с шикарными усами в военной форме и смотрел на прелестную женщину в белом свадебном наряде. Невеста, по всей видимости, это была именно она, чинно сидела на скамейке, сложив руки на коленях. Кристина улыбнулась и подняла в салюте кофейную чашку. Рядом с фотографией пары висели еще две. На одной были запечатлены двое детей – широкоплечий темноволосый парнишка в кадетской форме и девочка в гимназическом платье с двумя длинными черными косами и чуть раскосыми глазами. Вторая фотография была довольно странная: два перепуганных и чумазых девичьих лица на темном фоне, напоминающем то ли стену землянки, то ли и вовсе откос какой-то ямы. На вид девушкам было примерно около двадцати. Снимок неуловимо напоминал не самые удачные фотографии времен Великой Отечественной войны: черно-белый, нерезкий, затемненный. Вскинув голову, Крис всмотрелась в лица девушек, и рука сама собой потянулась к телефону. Пальцы забегали по кнопкам: «Давай встретимся? Я соскучилась». Смс улетело. Кофе в чашке кончился. Голова прояснилась.
Утро, пусть так неудачно начавшееся, обещало прекрасный день. Потому что кому-кому, а Нике Кристина верила как самой себе. А значит надо просто встряхнуться. И все будет. Пока же надо все-таки привести себя в порядок.
После душа и просмотра новостей на компе, глазки стали закрываться, и Кристина, свернувшись клубком, уснула на кресле. Она обладала уникальной способностью спать всегда и везде. Эта особенность организма была равно темой шуток и тайной зависти коллег. В госпитале, когда поток раненых шел волнами, она успевала поспать где-нибудь в уголочке, на стуле, или, если повезло, на кровати, а потом без устали стояла у стола, помогая оперировать.
Телефон вжикнул, сообщив о доставленной смс. Девушка открыла глаза, глянула на сообщение: «Как обычно, на нашем месте».
Площадь Ленина в Рязани была центром города. Место встречи с Никой было постоянным уже очень много времени.
Знакомый город. Каждая улочка, каждый скверик: от Пьяного парка до заточенных в трубы речек – Трубежа и Лыбеди, когда-то таких живописных, а теперь низведенных до уровня сточных канав. Пожалуй, речки Ника жалела больше всего. Каждый раз, проходя по Лыбедскому бульвару, она чуть не плакала, слыша зов воды, ее грусть, ее печаль. Особенно сегодня. После этой ужасной ночи. Убежать бы отсюда, не видеть, не слышать и не чувствовать, но куда денешься? – Не в деревню же ехать, хотя иной раз укатить на природу и недурно, но жить там все время… А как же горячая вода, а как же душ, в котором Ника могла плескаться часами? А как же разнообразные кошмары, выбор которых в подобных городах почти неограничен. Более крупные города не привлекали - много сутолки, а Рязань была в самый раз. Кроме того, Кристи тут, под боком, а кроме нее у Ники настоящих друзей никогда и не существовало. Мало того, что сама девушка была довольно нелюдима и не испытывала потребности в людском обществе, так еще и был один секрет, полностью исключавший более или менее прочные связи между нею и людьми. Кристи не в счет, у нее почти та же проблема, потому и дружба заладилась. А в остальном общение с окружающими Ника старалась сводить к минимуму - к фотосессиям в ателье и к редким поездкам для заключения договоров на те или иные серии снимков. Об этом мало кто знал - Ника для работы всегда использовала псевдонимы, - но основной доход ей приносила продажа фотографий, иногда даже исторических. В первое время после своего появления в этом мире девушка особенно азартно фотографировала все и вся. А сюжетов было до невозможности много. Часть ее квартиры была полностью превращена в фотолабораторию и архив. Стеллажи и шкафы с сотнями и тысячами пленок, бирок, конвертов, папок и фотоальбомов… За некоторые из хранящихся здесь пленок многие коллекционеры отдали бы крупные суммы. Но Ника предпочитала продавать свои снимки понемногу. И вообще, несмотря на такое изобилие тем, ей больше всего нравилось снимать ночь. Ее ночные снимки, часть из которых она выставляла в инстраграмме под псевдонимом Оля Лукойя пользовались популярностью. Имея на своем счету уже несколько персональных выставок и кучу заказов, Ника вполне могла себе позволить многое, правда, ей это не было нужно.
Спустившись к бульвару по лестнице, девушка остановилась рядом с кустами сирени и глубоко вдохнула дурманящий аромат распустившихся цветов. В отличие от речки, сирень чувствовала себя весьма вольготно. Солнце ласково припекало темные листья и темно-фиолетовые соцветия. Задумчиво Ника протянула руку, в которую тотчас посыпались «особые» цветки с пятью лепестками. Защитные цветки. Сейчас защита ей была нужна как никогда раньше.
— Ну не надо же так много! – улыбнулась она, скосив глаза на цветущий куст. Тот ничего не ответил, лишь прошелестел листьями, мол, пользуйся, пока я добрый. – Спасибо!
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто ее не видит, девушка подбросила цветы вверх. Солнце сверкнуло, отразившись от длинных темно-рыжих волос, заплетенных в затейливую прическу со множеством косичек. Вытащив из чехла тяжелый фотоаппарат, Ника переключила его на фронтальную камеру и придирчиво оглядела результат. Цветы вплелись аккуратно и сейчас выглядели ни дать, ни взять как искусно выполненные булавки, скрепляющие тяжелые волосы.
— Сойдет, - кивнула Ника и посмотрела на мост. По ощущениям, пора было выдвигаться к месту утреннего рандеву.
Смс от Кристи с просьбой о встрече застала ее неподалеку от Соборной площади. По своему обыкновению всю ночь Ника гуляла по улицам города, собирая чужие сны. Сейчас пора было отправляться спать самой, но… выходной день, подруга соскучилась, а сон… ну что сон? – Не так уж он и был нужен Нике. Подумаешь, опять черная яма без ярких картинок, на которые так щедро людское сознание.
Но было и еще соображение - ей срочно нужно было поговорить с Кристи. Сегодня ночью Ника наткнулась на страшный сон. Страшный лично для нее, как ни странно вообще было применять подобное слово в отношении существа, питающегося кошмарами.
Приглашение встретиться поступило удивительно вовремя. Черкнув несколько строчек в ответ на смс, Ника сделала небольшой крюк к Лыбедскому бульвару, умылась в фонтане, благо, в это раннее время гуляющих людей не было, украсила прическу с помощью доброго куста сирени.
Проделав все эти нехитрые процедуры, девушка неспешно направилась к памятнику Ленину по сонной Почтовой улице.
Все кафе были еще закрыты - это было, пожалуй, единственным обстоятельством из-за которого Ника не любила утро. Во всяком случае, утро - как естественное завершение и продолжение ночи. И то странно: жаворонки декларируют, что их образ жизни является единственно правильным и при этом, проснувшись утром, у тебя нет никаких шансов зайти в кафе покушать, в магазин - купить еды. В высшей степени непонятная ситуация.
