Солнце клонилось к закату. Белые чайки скользили по лазоревому небу. Море лениво билось о причал. В порту было необычно тихо. Ни праздно шатающихся матросов с их залихватскими песнями и площадной руганью, ни грузчиков, снующих по трапам с ящиками и тюками. Корабли мирно покачивались на рейде. Палубы их были почти пусты. Намечалась слишком важная встреча, чтобы позволить суетливым смертным сновать под ногами и отвлекать внимание.
Он был прекрасен, этот светловолосый гигант с локонами до плеч и пронзительно голубыми глазами. Слишком совершенный для смертного. Совершенный настолько, что любая мысль о нем, как о ком-то земном, казалась кощунством. Бесстрастное лицо гиганта было обращено к невысокой женщине. Красивой женщине, но ее красота была совсем иного рода. В ней заключалась экзотика востока, черты пылали жизнью и страстью в противовес холодному свету ее визави. Фигура в европейском платье казалась чуть полноватой. Но, если приглядеться, становились понятно, что в этом виноваты вовсе не французские круассаны, а новая жизнь, что таилась под ее сердцем.
— Тебе здесь не рады. Лучшее, что ты можешь сделать - сесть на корабль и вернуться домой, - глубокий низкий голос звучал ровно. По нему сложно было предположить, что на самом деле чувствует его обладатель и чувствует ли он вообще хоть что-то.
— Я благодарна за спасение моей жизни и жизни моей дочери. Но…- женщина подняла на гиганта покрасневшие от слез глаза. - Почему ты не спас остальных? Там были дети…
— А зачем вы вообще явились на наши земли… с детьми? - ответил блондин, без всякой издевки в голосе пародируя ее фразу. - Глупо было рассчитывать на объятия и радостную встречу. Вам здесь не рады, - повторил он еще раз.
— Приказы не обсуждают, - его собеседница склонила голову. Вытерла кончиком кружевного платка покрасневший нос. - Нам было приказано поселиться здесь, обосноваться и поддержать наших собратьев-ками. Вы не оставили им шансов. Ваши проповедники повсюду. Доброй ли волей или силой, но они забирают людей, верных силам природы и старым богам…
— Старые боги давно ушли, кицунэ. Остался лишь Единый - последний из творцов этого мира, - в голосе блондина звучала легкая усталость. Он говорил тем тоном, каким взрослый в сотый раз объясняет глупому ребенку прописную истину. - Твои ками по-прежнему живут на наших землях. Их никто не трогает. Мы не видим в них врагов. Сама природа питает их силы. Старые боги позаботились и своих детях перед уходом. Единый уважает их труды. Да, некоторые из них недовольны отсутствием почтения и поклонения, но это не угрожает их существованию. Мы лишь стремимся к тому, чтобы люди не плодили ложных богов.
— Собратья просили нас о помощи. Мы пришли. У нас не было оружия…
— У вас не было бы шансов и с оружием. В этом мире остался единственный творец. Мы - его слуги. Возвращайся домой, кицунэ.
— Я не могу покинуть вашу страну. Это равносильно смерти. Мне приказано оставаться здесь. Нам всем запрещено возвращаться. Моя дочь, - рука погладила ткань жакета на животе. - Она должна жить. Я прошу…- голос прервался, словно его перехватит спазм. - Я прошу дать мне приют. Моя дочь... она должна родиться. Прошу, - женщина опустилась на колени прямо на грязный причал, шурша черным шелком платья. Голова склонилась, обнажая тонкую шею.
— Встань. Мы не воюем с детьми и женщинами. Именно поэтому первым вас нашел не я, а Велиал и его чернокрылые. Ни я, ни мои серокрылые не увидели в вас угрозу. Позови вы нас раньше - жертв было бы меньше, - мужчина протянул ей руку и помог подняться. - Ты умеешь прятаться, иначе мы с тобой сейчас бы не говорили.
— Я кицунэ, мне положено, - грациозно поднявшись с колен, женщина подняла голову, сияя золотистыми глазами. - Спасибо. Я запомню, - отряхнув платье, она поправила выбившийся из-под шляпки локон и улыбнулась. - А ты красив.
— Среди остальных тоже были кицунэ, - брови блондина чуть нахмурились.
— Они были не Черные, - лиса чуть поморщилась.
— Останки погибших мы передадим на родину. Те, что нашли, - сообщил мужчина. - Это был глупый план. Но довольно об этом. Перейдем к условиям. Надеюсь, ты понимаешь - я не могу просто оставить тебя на наших землях?
— Да. Понимаю. Я готова выслушать условия, - женщина покорно склонила голову.
— Хорошо, - гигант еле заметно кивнул головой. - Первое - та, что родится на нашей земле, не будет воспитана тобой. Семью можешь выбрать сама. Но это будет одна из семей нашего народа. До совершеннолетия ты не имеешь права вмешиваться в ее жизнь.
— Ты в праве требовать это, и я сама выбрала свою судьбу, но… - в глазах женщины зажглись зеленые огоньки. - Ты понимаешь, кто такие Кицунэ? Что ты вообще о нас знаешь? Мою дочь нужно будет учить! Кто это будет делать?
— О ней позаботятся, - на лице ее собеседника не дрогнул ни один мускул. - Я знаю о кицунэ все. Но учить твою дочь будешь ты сама. Иначе зачем бы нужна была письменность? Напишешь учебник для юной кицунэ. У тебя будет время.
— Книги, - лиса оглянулась на корабль за спиной, подняла глаза к небу. - Я согласна. Хоть так. Иногда приходится выбирать лучшее из худшего, - лицо женщины стало напоминать маску. Идеальная и холодная.
— Второе условие - забудь о своих привычках. Мы не позволим использовать наш народ для твоих забав.
— Принимаю и это условие, - кицунэ склонила голову. - Я готова умереть, если это поможет дочери. Я не буду есть. Голодная смерть - это не так уж и страшно. Только долго.
— Ты не поняла меня, - голубые глаза внимательно посмотрели на женщину. - Можешь получать энергию из доступного тебе источника, но только в том случае, если сам источник будет на то согласен и не испытает ущерба в процессе и после него. Все прочее запрещено. Мы не позволим вредить нашему народу, но и обрекать тебя на голодную смерть никто не собирался.
— О, - облизнулась женщина, глаза сверкнули расплавленным медом из-под пушистых ресниц, но маска осталась неизменной. - Это совсем иное дело. Разве может причинить ущерб любовь…
— Мы оба знаем, что может.
— Возможно, но я не ем от скуки, это только чтобы жить. Обещаю, что не буду трогать ваших людей на вашей земле. Если только они добровольно не захотят этого. Но имею ли я право распоряжаться по своему усмотрению своим народом?
— Да, ты имеешь такое право, - прозвучал равнодушный ответ. - Твой народ в твоей власти. За исключением тех из них, кто принял наше покровительство. И за исключением той, что родится на нашей земле.
— Зачем она вам?
— А зачем нам еще одна такая, как ты? - светловолосый гигант в первый раз проявил какое-то подобие эмоции, слегка приподняв бровь. - Нам и тебя довольно. Это наше условие. Его изменить нельзя.
— Но после ее совершеннолетия я…
— После него мы позволим тебе появиться в ее жизни. Когда посчитаем это возможным. Но эти земли твоя дочь сможет покинуть только по своему желанию. А до тех пор она остается под нашим покровительством. И ты тоже будешь под нашим покровительством, разумеется. Иначе вряд ли долго проживешь. Мы укроем тебя от Велиала.
Женщина посмотрела на заходящее солнце и склонила голову:
— Пусть будет так, - сказала она тихо. - Боюсь, выбора у меня нет.
Глухой, но очень громкий звук взрыва. Брызги земли и воды вперемешку со свежей зеленью. Мерзкий свист со всех сторон.
— Ложись! Ложись, мать твою, дура! Ложиииись!
Худенькая девушка стоит, глядя вперед омертвевшими глазами и как будто не слышит или не понимает, что это ей кричат.
— Да ложись же… А...
Высокий солдат. Бледный, как сама смерть, небритый, худой, с ввалившимися от голода и бессонных ночей глазами, выпрыгивает из ямы-укрытия и бросается к ней. Опять мерзкий свист. На старой грязной шинели появляется большая рваная дырка. Аккурат на спине. Маленькую девушку даже не видно из-под закрывшего ее тела. Кровь двух людей смешивается, жадно впитываясь во влажную холодную землю. Чуть в стороне лежит выроненный фотоаппарат в некогда коричневой кобуре.
А бой продолжается. Стреляют все во всех. Полная неразбериха, когда любая тень - враг. Тонкие чахлые деревца - плохая защита от пуль и осколков. Здесь воцарились три всадника Апокалипсиса: Война, Голод и Смерть. Не хватает лишь Чумы, но она тоже здесь в других своих ипостасях - многочисленные болезни помогают Смерти собирать свою жатву среди тех, кого пока пощадили Голод и Война.
Миниатюрная, исхудавшая, больше похожая на живой скелет медсестричка то ползком, то перебежками пробирается между трупами, привычным, почти равнодушным взглядом выискивая между ними раненых. Смысла в этом почти никакого - все равно всем суждено погибнуть, но если не заниматься делом, то можно сойти с ума. Черноволосая девушка в изорванной, не по-летнему теплой шинели, слишком больших, стянутых веревкой штанах, здоровенных, явно чужих, кирзовых сапогах и сумкой с красным крестом словно не слышит свиста пуль и грохота разрывов. У нее есть дело, она его делает. Вокруг мечутся тени. Кто-то в кого-то стреляет, кто-то ползет, уже не в силах ни стрелять, ни идти. Кто-то умирает в воронке от снаряда, захлебываясь в заполняющей новую яму красной кровавой воде. А медсестричка, согнувшись, перебегает от кочки к кочке, от дерева к дереву, и все ищет раненых, кому еще можно помочь, хладнокровно не обращая внимания на тех, кому помочь уже нельзя. Ее взгляд останавливается на трупе, лежащем неподалеку от маленького болотца. Труп - в этом нет сомнений. Одного взгляда на дыру в спине достаточно, чтобы понять - пуля попала точно в сердце. Но что-то приковывает взгляд медсестры к погибшему бойцу и не дает идти дальше. Чуть заостренные на концах уши еле заметно шевелятся, пытаясь уловить источник странных звуков меж почти непрерывного грохота и свиста. Наконец, выждав в своем очередном укрытии, когда огонь ослабнет, медсестричка быстро перебегает к трупу и прячется за ним - какое-никакое, а укрытие. Только после этого она понимает - под мертвым солдатом кто-то лежит. Кто-то живой. И этот живой пытается выбраться из-под тяжелого, несмотря на крайнюю худобу, остывающего тела, но сил у него явно не хватает даже на то, чтобы хоть как-то пошевелить мертвеца.
— Сейчас, миленький, сейчас помогу, - шепчет под нос медсестричка, встряхивая головой, чтобы убрать падающую на глаза челку. Она упирается ладонями в грязную шинель, но этого хватает лишь на то, чтобы придавленный человек смог вытянуть из-под трупа грязную руку с обломанными ногтями. Сам же пострадавший, судя по строению кисти, девушка или подросток, все так же недосягаем. Чудо, что он до сих пор не задохнулся.
Зеленые раскосые глаза медсестрички вспыхивают неестественным светом. Руки с небывалой силой толкают мертвеца, который тотчас переворачивается лицом вверх.
Увидев спасенную ею девушку, медсестричка удивленно округляет глаза - на залитой кровью гимнастерке она видит маленькую круглую дырку аккурат там, где находится сердце.
Крис подняла голову с подушки, задумчиво посмотрела на трезвонящий телефон. Не то чтобы она не ожидала звонка, но не в восемь же утра в выходной.
Нажала кнопку и хриплым ото сна голосом рявкнула:
— Да!
— Кристина Викторовна, вы не могли бы выйти сегодня на замену? У нас Лидочка заболела, – в телефонной трубке жужжанием шмеля прорезался голос Веронички. Девушки, в общем, неплохой, но малость приставучей.
— Вероник, у меня сегодня выходной. Звони Алле или Витьку. Я выходная! – в хриплом спросонья голосе послышалось низкое ворчание.
Крис нажала кнопку отбоя и бросила телефон на край кровати. Свернулась клубком, накрылась одеялом, зажмурилась, а потом внезапно вскочила и заметалась по спальне. Сна не было ни в одном глазу.
Чуть успокоившись, тяжело вздохнула и потопала на кухню. Щелкнула кнопка кофеварки, в воздухе разлился аромат свежезаваренного кофе. Взяв чашку, Кристина уселась в кресло и застывшим взглядом уставилась на старинное фото, висевшее в коридоре, и видное с ее места.
На черно-белом фото стоял, облокотившись о скамейку, высокий мужчина с шикарными усами в военной форме и смотрел на прелестную женщину в белом свадебном наряде. Невеста, - по всей видимости, это была именно она, - чинно сидела, сложив руки на коленях. Кристина улыбнулась и подняла в салюте кофейную чашку. Рядом с фотографией пары висели еще две. На одной были запечатлены двое детей – широкоплечий темноволосый парнишка в кадетской форме и девочка в гимназическом платье с двумя длинными черными косами и чуть раскосыми глазами. Вторая фотография была довольно странная: два перепуганных и чумазых девичьих лица на темном фоне, напоминающем то ли стену землянки, то ли и вовсе откос какой-то ямы. На вид девушкам было примерно около двадцати. Снимок неуловимо напоминал не самые удачные фотографии времен Великой Отечественной войны: черно-белый, нерезкий, затемненный. Вскинув голову, Крис всмотрелась в лица девушек, и рука сама собой потянулась к телефону. Пальцы забегали по кнопкам: «Давай встретимся? Я соскучилась». Смс улетело. Кофе в чашке кончился. Голова прояснилась.
Утро, пусть так неудачно начавшееся, обещало прекрасный день. Потому что с Никой Кристина не скучала никогда. А значит надо просто встряхнуться. И все будет. Пока же необходимо было привести себя в порядок.
После душа и просмотра новостей на компе, глазки стали закрываться, и Кристина, свернувшись клубком, уснула на кресле. Она обладала уникальной способностью засыпать в любых условиях и спать практически где угодно, если это было необходимо. Эта особенность организма была равно темой шуток и тайной зависти коллег. В госпитале, много лет назад, когда поток раненых шел волнами, она успевала поспать где-нибудь в уголочке - на стуле, или, если повезет, на кровати, - а потом без устали стояла у стола, помогая оперировать.
Телефон вжикнул. Девушка открыла глаза, глянула на доставленное сообщение: «Как обычно, на нашем месте».
Площадь Ленина в Рязани была центром города. Место встречи с Никой было постоянным уже очень много времени.
Знакомый город. Каждая улочка, каждый скверик: от Пьяного парка до заточенных в трубы речек – Трубежа и Лыбеди, когда-то таких живописных, а теперь низведенных до уровня сточных канав. Пожалуй, речки Ника жалела больше всего. Каждый раз, проходя по Лыбедскому бульвару, она чуть не плакала, слыша зов воды, ее грусть, ее печаль. Особенно сегодня. После этой ужасной ночи. Убежать бы отсюда, не видеть, не слышать и не чувствовать, но куда денешься? – Не в деревню же ехать, хотя иной раз укатить на природу и недурно, но жить там все время… А как же горячая вода, а как же душ, в котором Ника могла плескаться часами? А как же разнообразные кошмары, выбор которых в подобных городах почти неограничен. Более крупные города не привлекали - много сутолки, а Рязань была в самый раз. Кроме того, Кристи тут, под боком, а других настоящих друзей у Ники никогда и не существовало. Мало того, что сама девушка была довольно нелюдима и не испытывала потребности в людском обществе, так еще и был один секрет, полностью исключавший более или менее прочные связи между нею и людьми. Кристи не в счет, у нее наблюдалась почти та же проблема, потому и дружба заладилась.
Общение с окружающими Ника старалась сводить к минимуму - к фотосессиям в ателье и к редким поездкам для заключения договоров на те или иные серии снимков.
Он был прекрасен, этот светловолосый гигант с локонами до плеч и пронзительно голубыми глазами. Слишком совершенный для смертного. Совершенный настолько, что любая мысль о нем, как о ком-то земном, казалась кощунством. Бесстрастное лицо гиганта было обращено к невысокой женщине. Красивой женщине, но ее красота была совсем иного рода. В ней заключалась экзотика востока, черты пылали жизнью и страстью в противовес холодному свету ее визави. Фигура в европейском платье казалась чуть полноватой. Но, если приглядеться, становились понятно, что в этом виноваты вовсе не французские круассаны, а новая жизнь, что таилась под ее сердцем.
— Тебе здесь не рады. Лучшее, что ты можешь сделать - сесть на корабль и вернуться домой, - глубокий низкий голос звучал ровно. По нему сложно было предположить, что на самом деле чувствует его обладатель и чувствует ли он вообще хоть что-то.
— Я благодарна за спасение моей жизни и жизни моей дочери. Но…- женщина подняла на гиганта покрасневшие от слез глаза. - Почему ты не спас остальных? Там были дети…
— А зачем вы вообще явились на наши земли… с детьми? - ответил блондин, без всякой издевки в голосе пародируя ее фразу. - Глупо было рассчитывать на объятия и радостную встречу. Вам здесь не рады, - повторил он еще раз.
— Приказы не обсуждают, - его собеседница склонила голову. Вытерла кончиком кружевного платка покрасневший нос. - Нам было приказано поселиться здесь, обосноваться и поддержать наших собратьев-ками. Вы не оставили им шансов. Ваши проповедники повсюду. Доброй ли волей или силой, но они забирают людей, верных силам природы и старым богам…
— Старые боги давно ушли, кицунэ. Остался лишь Единый - последний из творцов этого мира, - в голосе блондина звучала легкая усталость. Он говорил тем тоном, каким взрослый в сотый раз объясняет глупому ребенку прописную истину. - Твои ками по-прежнему живут на наших землях. Их никто не трогает. Мы не видим в них врагов. Сама природа питает их силы. Старые боги позаботились и своих детях перед уходом. Единый уважает их труды. Да, некоторые из них недовольны отсутствием почтения и поклонения, но это не угрожает их существованию. Мы лишь стремимся к тому, чтобы люди не плодили ложных богов.
— Собратья просили нас о помощи. Мы пришли. У нас не было оружия…
— У вас не было бы шансов и с оружием. В этом мире остался единственный творец. Мы - его слуги. Возвращайся домой, кицунэ.
— Я не могу покинуть вашу страну. Это равносильно смерти. Мне приказано оставаться здесь. Нам всем запрещено возвращаться. Моя дочь, - рука погладила ткань жакета на животе. - Она должна жить. Я прошу…- голос прервался, словно его перехватит спазм. - Я прошу дать мне приют. Моя дочь... она должна родиться. Прошу, - женщина опустилась на колени прямо на грязный причал, шурша черным шелком платья. Голова склонилась, обнажая тонкую шею.
— Встань. Мы не воюем с детьми и женщинами. Именно поэтому первым вас нашел не я, а Велиал и его чернокрылые. Ни я, ни мои серокрылые не увидели в вас угрозу. Позови вы нас раньше - жертв было бы меньше, - мужчина протянул ей руку и помог подняться. - Ты умеешь прятаться, иначе мы с тобой сейчас бы не говорили.
— Я кицунэ, мне положено, - грациозно поднявшись с колен, женщина подняла голову, сияя золотистыми глазами. - Спасибо. Я запомню, - отряхнув платье, она поправила выбившийся из-под шляпки локон и улыбнулась. - А ты красив.
— Среди остальных тоже были кицунэ, - брови блондина чуть нахмурились.
— Они были не Черные, - лиса чуть поморщилась.
— Останки погибших мы передадим на родину. Те, что нашли, - сообщил мужчина. - Это был глупый план. Но довольно об этом. Перейдем к условиям. Надеюсь, ты понимаешь - я не могу просто оставить тебя на наших землях?
— Да. Понимаю. Я готова выслушать условия, - женщина покорно склонила голову.
— Хорошо, - гигант еле заметно кивнул головой. - Первое - та, что родится на нашей земле, не будет воспитана тобой. Семью можешь выбрать сама. Но это будет одна из семей нашего народа. До совершеннолетия ты не имеешь права вмешиваться в ее жизнь.
— Ты в праве требовать это, и я сама выбрала свою судьбу, но… - в глазах женщины зажглись зеленые огоньки. - Ты понимаешь, кто такие Кицунэ? Что ты вообще о нас знаешь? Мою дочь нужно будет учить! Кто это будет делать?
— О ней позаботятся, - на лице ее собеседника не дрогнул ни один мускул. - Я знаю о кицунэ все. Но учить твою дочь будешь ты сама. Иначе зачем бы нужна была письменность? Напишешь учебник для юной кицунэ. У тебя будет время.
— Книги, - лиса оглянулась на корабль за спиной, подняла глаза к небу. - Я согласна. Хоть так. Иногда приходится выбирать лучшее из худшего, - лицо женщины стало напоминать маску. Идеальная и холодная.
— Второе условие - забудь о своих привычках. Мы не позволим использовать наш народ для твоих забав.
— Принимаю и это условие, - кицунэ склонила голову. - Я готова умереть, если это поможет дочери. Я не буду есть. Голодная смерть - это не так уж и страшно. Только долго.
— Ты не поняла меня, - голубые глаза внимательно посмотрели на женщину. - Можешь получать энергию из доступного тебе источника, но только в том случае, если сам источник будет на то согласен и не испытает ущерба в процессе и после него. Все прочее запрещено. Мы не позволим вредить нашему народу, но и обрекать тебя на голодную смерть никто не собирался.
— О, - облизнулась женщина, глаза сверкнули расплавленным медом из-под пушистых ресниц, но маска осталась неизменной. - Это совсем иное дело. Разве может причинить ущерб любовь…
— Мы оба знаем, что может.
— Возможно, но я не ем от скуки, это только чтобы жить. Обещаю, что не буду трогать ваших людей на вашей земле. Если только они добровольно не захотят этого. Но имею ли я право распоряжаться по своему усмотрению своим народом?
— Да, ты имеешь такое право, - прозвучал равнодушный ответ. - Твой народ в твоей власти. За исключением тех из них, кто принял наше покровительство. И за исключением той, что родится на нашей земле.
— Зачем она вам?
— А зачем нам еще одна такая, как ты? - светловолосый гигант в первый раз проявил какое-то подобие эмоции, слегка приподняв бровь. - Нам и тебя довольно. Это наше условие. Его изменить нельзя.
— Но после ее совершеннолетия я…
— После него мы позволим тебе появиться в ее жизни. Когда посчитаем это возможным. Но эти земли твоя дочь сможет покинуть только по своему желанию. А до тех пор она остается под нашим покровительством. И ты тоже будешь под нашим покровительством, разумеется. Иначе вряд ли долго проживешь. Мы укроем тебя от Велиала.
Женщина посмотрела на заходящее солнце и склонила голову:
— Пусть будет так, - сказала она тихо. - Боюсь, выбора у меня нет.
Глухой, но очень громкий звук взрыва. Брызги земли и воды вперемешку со свежей зеленью. Мерзкий свист со всех сторон.
— Ложись! Ложись, мать твою, дура! Ложиииись!
Худенькая девушка стоит, глядя вперед омертвевшими глазами и как будто не слышит или не понимает, что это ей кричат.
— Да ложись же… А...
Высокий солдат. Бледный, как сама смерть, небритый, худой, с ввалившимися от голода и бессонных ночей глазами, выпрыгивает из ямы-укрытия и бросается к ней. Опять мерзкий свист. На старой грязной шинели появляется большая рваная дырка. Аккурат на спине. Маленькую девушку даже не видно из-под закрывшего ее тела. Кровь двух людей смешивается, жадно впитываясь во влажную холодную землю. Чуть в стороне лежит выроненный фотоаппарат в некогда коричневой кобуре.
А бой продолжается. Стреляют все во всех. Полная неразбериха, когда любая тень - враг. Тонкие чахлые деревца - плохая защита от пуль и осколков. Здесь воцарились три всадника Апокалипсиса: Война, Голод и Смерть. Не хватает лишь Чумы, но она тоже здесь в других своих ипостасях - многочисленные болезни помогают Смерти собирать свою жатву среди тех, кого пока пощадили Голод и Война.
Миниатюрная, исхудавшая, больше похожая на живой скелет медсестричка то ползком, то перебежками пробирается между трупами, привычным, почти равнодушным взглядом выискивая между ними раненых. Смысла в этом почти никакого - все равно всем суждено погибнуть, но если не заниматься делом, то можно сойти с ума. Черноволосая девушка в изорванной, не по-летнему теплой шинели, слишком больших, стянутых веревкой штанах, здоровенных, явно чужих, кирзовых сапогах и сумкой с красным крестом словно не слышит свиста пуль и грохота разрывов. У нее есть дело, она его делает. Вокруг мечутся тени. Кто-то в кого-то стреляет, кто-то ползет, уже не в силах ни стрелять, ни идти. Кто-то умирает в воронке от снаряда, захлебываясь в заполняющей новую яму красной кровавой воде. А медсестричка, согнувшись, перебегает от кочки к кочке, от дерева к дереву, и все ищет раненых, кому еще можно помочь, хладнокровно не обращая внимания на тех, кому помочь уже нельзя. Ее взгляд останавливается на трупе, лежащем неподалеку от маленького болотца. Труп - в этом нет сомнений. Одного взгляда на дыру в спине достаточно, чтобы понять - пуля попала точно в сердце. Но что-то приковывает взгляд медсестры к погибшему бойцу и не дает идти дальше. Чуть заостренные на концах уши еле заметно шевелятся, пытаясь уловить источник странных звуков меж почти непрерывного грохота и свиста. Наконец, выждав в своем очередном укрытии, когда огонь ослабнет, медсестричка быстро перебегает к трупу и прячется за ним - какое-никакое, а укрытие. Только после этого она понимает - под мертвым солдатом кто-то лежит. Кто-то живой. И этот живой пытается выбраться из-под тяжелого, несмотря на крайнюю худобу, остывающего тела, но сил у него явно не хватает даже на то, чтобы хоть как-то пошевелить мертвеца.
— Сейчас, миленький, сейчас помогу, - шепчет под нос медсестричка, встряхивая головой, чтобы убрать падающую на глаза челку. Она упирается ладонями в грязную шинель, но этого хватает лишь на то, чтобы придавленный человек смог вытянуть из-под трупа грязную руку с обломанными ногтями. Сам же пострадавший, судя по строению кисти, девушка или подросток, все так же недосягаем. Чудо, что он до сих пор не задохнулся.
Зеленые раскосые глаза медсестрички вспыхивают неестественным светом. Руки с небывалой силой толкают мертвеца, который тотчас переворачивается лицом вверх.
Увидев спасенную ею девушку, медсестричка удивленно округляет глаза - на залитой кровью гимнастерке она видит маленькую круглую дырку аккурат там, где находится сердце.
Крис подняла голову с подушки, задумчиво посмотрела на трезвонящий телефон. Не то чтобы она не ожидала звонка, но не в восемь же утра в выходной.
Нажала кнопку и хриплым ото сна голосом рявкнула:
— Да!
— Кристина Викторовна, вы не могли бы выйти сегодня на замену? У нас Лидочка заболела, – в телефонной трубке жужжанием шмеля прорезался голос Веронички. Девушки, в общем, неплохой, но малость приставучей.
— Вероник, у меня сегодня выходной. Звони Алле или Витьку. Я выходная! – в хриплом спросонья голосе послышалось низкое ворчание.
Крис нажала кнопку отбоя и бросила телефон на край кровати. Свернулась клубком, накрылась одеялом, зажмурилась, а потом внезапно вскочила и заметалась по спальне. Сна не было ни в одном глазу.
Чуть успокоившись, тяжело вздохнула и потопала на кухню. Щелкнула кнопка кофеварки, в воздухе разлился аромат свежезаваренного кофе. Взяв чашку, Кристина уселась в кресло и застывшим взглядом уставилась на старинное фото, висевшее в коридоре, и видное с ее места.
На черно-белом фото стоял, облокотившись о скамейку, высокий мужчина с шикарными усами в военной форме и смотрел на прелестную женщину в белом свадебном наряде. Невеста, - по всей видимости, это была именно она, - чинно сидела, сложив руки на коленях. Кристина улыбнулась и подняла в салюте кофейную чашку. Рядом с фотографией пары висели еще две. На одной были запечатлены двое детей – широкоплечий темноволосый парнишка в кадетской форме и девочка в гимназическом платье с двумя длинными черными косами и чуть раскосыми глазами. Вторая фотография была довольно странная: два перепуганных и чумазых девичьих лица на темном фоне, напоминающем то ли стену землянки, то ли и вовсе откос какой-то ямы. На вид девушкам было примерно около двадцати. Снимок неуловимо напоминал не самые удачные фотографии времен Великой Отечественной войны: черно-белый, нерезкий, затемненный. Вскинув голову, Крис всмотрелась в лица девушек, и рука сама собой потянулась к телефону. Пальцы забегали по кнопкам: «Давай встретимся? Я соскучилась». Смс улетело. Кофе в чашке кончился. Голова прояснилась.
Утро, пусть так неудачно начавшееся, обещало прекрасный день. Потому что с Никой Кристина не скучала никогда. А значит надо просто встряхнуться. И все будет. Пока же необходимо было привести себя в порядок.
После душа и просмотра новостей на компе, глазки стали закрываться, и Кристина, свернувшись клубком, уснула на кресле. Она обладала уникальной способностью засыпать в любых условиях и спать практически где угодно, если это было необходимо. Эта особенность организма была равно темой шуток и тайной зависти коллег. В госпитале, много лет назад, когда поток раненых шел волнами, она успевала поспать где-нибудь в уголочке - на стуле, или, если повезет, на кровати, - а потом без устали стояла у стола, помогая оперировать.
Телефон вжикнул. Девушка открыла глаза, глянула на доставленное сообщение: «Как обычно, на нашем месте».
Площадь Ленина в Рязани была центром города. Место встречи с Никой было постоянным уже очень много времени.
Знакомый город. Каждая улочка, каждый скверик: от Пьяного парка до заточенных в трубы речек – Трубежа и Лыбеди, когда-то таких живописных, а теперь низведенных до уровня сточных канав. Пожалуй, речки Ника жалела больше всего. Каждый раз, проходя по Лыбедскому бульвару, она чуть не плакала, слыша зов воды, ее грусть, ее печаль. Особенно сегодня. После этой ужасной ночи. Убежать бы отсюда, не видеть, не слышать и не чувствовать, но куда денешься? – Не в деревню же ехать, хотя иной раз укатить на природу и недурно, но жить там все время… А как же горячая вода, а как же душ, в котором Ника могла плескаться часами? А как же разнообразные кошмары, выбор которых в подобных городах почти неограничен. Более крупные города не привлекали - много сутолки, а Рязань была в самый раз. Кроме того, Кристи тут, под боком, а других настоящих друзей у Ники никогда и не существовало. Мало того, что сама девушка была довольно нелюдима и не испытывала потребности в людском обществе, так еще и был один секрет, полностью исключавший более или менее прочные связи между нею и людьми. Кристи не в счет, у нее наблюдалась почти та же проблема, потому и дружба заладилась.
Общение с окружающими Ника старалась сводить к минимуму - к фотосессиям в ателье и к редким поездкам для заключения договоров на те или иные серии снимков.
