Но куда больше Варвару потрясло другое — на стуле рядом с ведьмой сидел… девушка даже украдкой ущипнула себя… там сидел Иван Русалов, автослесарь, и во все глаза смотрел на нее, зажав в руке вилку с наколотым на нее кусочком холодца.
— Ай да сын маминой подруги! — в тишине голос Эммануила прозвучал громко и неуместно.
Ведьма задумчиво посмотрела на Варвару, потом перевела взгляд на сына, после переглянулась с подругой.
— Лина? — обратилась она к хозяйке. — Мне кажется, нам с тобой срочно нужно посплетничать, а вы, молодежь, знакомьтесь, общайтесь, ужинайте.
Не прошло и минуты, как Варвара осталась наедине с Иваном… то есть, не совсем наедине, но Эммануил был занят уничтожением стратегических запасов еды и ни на что иное внимания не обращал.
— Вот, значит, как… — произнес парень, разглядывая «дочь-маминой-подруги».
— Да… немного… неожиданно… — отчего-то смутилась Варвара. — Так ты, значит…
— Стой! Не трогай клубнику! — услышали они возмущенный писк.
Посреди стола на вазе с фруктами сидела красавица Ева — серебряная сатиновая крыса. Фамильяр Лины Владимировны. Шерстка ее лоснилась и блестела в свете люстры. В лапках Ева держала крупную виноградину.
— Лина запретила ее брать! Манька! — Ева от злости даже выронила виноградину. — Обжора! Не смей!!!
Крыса метнулась в сторону хомяка, но было поздно. Испуганный Эммануил от неожиданности подпрыгнул и мгновенно запихал в рот ту самую клубнику, которую нельзя было трогать. Защечный мешочек с одной стороны раздулся, перевешивая набок охочего до еды фамилиара.
— Выплюнь! Выплюнь, говорю! — Ева вцепилась в него лапами, мотая его из стороны в сторону, словно пытаясь вытряхнуть ягоду.
Эммануил зажмурил глаза и принялся срочно уничтожать запретный плод, дабы не отобрали. Ева попыталась разжать ему рот, но ее маленькие лапки были ничто перед голодом, снедающим Эммануила.
— Да не стойте вы, помогите! Он погибнет! Отравится! — Ева заметалась из стороны в сторону, иногда театрально воздымая лапки к небу.
— Не переживай ты так, его даже испорченные овощи не пронимают, — попыталась успокоить ее Варвара. — Что там с той клубники будет? Этот обжора две недели назад стащил из мусорки гнилой огурец.
Ева уселась на задние лапки, схватила себя за мордочку.
— Сейчас узнаете, и не говорите, что я не предупреждала!
В это время Эммануил вдруг перестал жевать… Его взгляд затуманился, стал подозрительно мечтательным и ошалелым. Шерстка залоснилась прямо на глазах, сам он словно стал изящнее, да и движения приобрели некую куртуазность.
— Мадам… — басовито пискнул он и, непринужденно взяв из пиалы еще одну клубничку, посеменил к Еве, перекатываясь на своих коротких лапках. — Позвольте выразить вам свое восхищение и преподнести скромный презент!
Красную ягоду поставили перед крысой, которая нервно трясла усами.
Эммануил был большим хомяком. Очень большим. Рядом с ним Ева казалась мышкой, а не крысой. И вот этот большой хомяк сел на задние лапы, а потом небрежно поправил усы, торчащие в разные стороны.
— Ваша сверкающая шерсть, мадам, способна свести с ума даже такого представительного мужчину, как я.
Чтобы Ева не сомневалась в том, кто именно является представительным, Эммануил дополнительно провел лапкой по своему внушительному животику.
— Могу ли я рассчитывать на вашу благосклонность? Сегодня чудесная ночь, а подоконники в этой квартире воистину бесконечны!
— Откуда он таких слов набрался? — поинтересовался Иван, озадаченно рассматривая сцену.
Варвара покраснела:
— Он сериалы смотреть любит. Разные. И аудиокниги слушает. Исторические.
— Вот! Видите! А я говорила! — Отчаявшись, Ева вернулась в свое фруктовое убежище и оттуда принялась посматривать на своего негабаритного ухажера, зная, что тяжелый и неповоротливый Манька, как она называла Эммануила, не сможет взобраться наверх.
— О, жестокая! — Безбожно виляя задом, хомяк подобрался ближе к вазе и сел, молитвенно сложив лапы на груди.
— О, горе мне! — печально вздохнула Ева, глядя на своего преследователя. — Совсем свихнулся.
В глазах Эммануила появилась какая-то напряженная мысль. Он нервно провел лапами по усам, потом сбегал, где-то раздобыл ореховую скорлупу и надел ее себе на голову, а потом вернулся, уселся на задние лапы и принялся декламировать:
— Проговорила что-то... Светлый ангел,
Во мраке на балконе надо мной
Ты реешь, как крылатый вестник неба
Над головами пораженных толп,
Которые рассматривают снизу,
Как он над ними по небу плывет…
— Похоже, ему и впрямь поплохело. Уже Шекспира пошел цитировать, — захохотал Ваня, глядя на это безобразие. — Ромео наш. И Джульетта… на балконе. Хорошо хоть маман свою шиншиллу не принесла.
Услышала смех Ивана, Варвара тоже не удержалась. И вот они уже смеялись вместе. Все громче и громче, не в силах остановиться. В этом смехе было облегчение, и немного истеричности. Влюбленный Эммануил разрядил обстановку, помогая снять повисшее напряжение. Правда, Ева по-прежнему была не в восторге и решительно не видела ничего смешного в этой нелепой ситуации, о чем громогласно и заявляла, слушая оды в свою честь — влюбленный хомяк не знал устали и, похоже, держал в голове не одну поэму и сонет великого классика.
— Остапа понесло… — Иван подошел к Варваре и нежно притянул ее к себе. — Мне кажется, нам с тобой срочно нужно погулять, а вы, мелкие, общайтесь, ужинайте…
Вдвоем они тихо попятились к выходу.
— Эй!!! Куда?!! — громко запищала Ева, заметив их маневр. — А как же я?! Спасите меня от этого… маньяка! Он гормонов влюбленности налопался! Ваши мамы для вас постарались!
Но ее призыв не был услышан.
Оставшись наедине с Манькой, маленькая крыса заметалась по вазе.
— Ну все… пожалеете вы у меня… я все провода перегрызу… — причитала она, опасливо поглядывая вниз, где Эммануил начал зловещим тоном цитировать «Макбета», видимо, рассчитывая запугать даму сердца, если не вышло сразу влюбить ее в себя. — Чтоб тебя! — углядев плохо лежащий мандарин, Ева забралась наверх, рассчитывая спихнуть фрукт на голову несчастному Ромео, но… правду говорят — не рой другому яму.
Мандарин зашатался и увлек серебряную красотку вниз. Прямо в лапки полного обожания Эммануила.
— Мадам… Ваши красные глаза сияют как два рубина, освещая мою заблудшую душу… — изрек хомяк, припадая к изящной мордочке Евы в романтическом поцелуе, и их тонкие усы переплелись, скрепляя этот священный поцелуй не совсем истинной, но любви.
— Ай да сын маминой подруги! — в тишине голос Эммануила прозвучал громко и неуместно.
Ведьма задумчиво посмотрела на Варвару, потом перевела взгляд на сына, после переглянулась с подругой.
— Лина? — обратилась она к хозяйке. — Мне кажется, нам с тобой срочно нужно посплетничать, а вы, молодежь, знакомьтесь, общайтесь, ужинайте.
Не прошло и минуты, как Варвара осталась наедине с Иваном… то есть, не совсем наедине, но Эммануил был занят уничтожением стратегических запасов еды и ни на что иное внимания не обращал.
— Вот, значит, как… — произнес парень, разглядывая «дочь-маминой-подруги».
— Да… немного… неожиданно… — отчего-то смутилась Варвара. — Так ты, значит…
— Стой! Не трогай клубнику! — услышали они возмущенный писк.
Посреди стола на вазе с фруктами сидела красавица Ева — серебряная сатиновая крыса. Фамильяр Лины Владимировны. Шерстка ее лоснилась и блестела в свете люстры. В лапках Ева держала крупную виноградину.
— Лина запретила ее брать! Манька! — Ева от злости даже выронила виноградину. — Обжора! Не смей!!!
Крыса метнулась в сторону хомяка, но было поздно. Испуганный Эммануил от неожиданности подпрыгнул и мгновенно запихал в рот ту самую клубнику, которую нельзя было трогать. Защечный мешочек с одной стороны раздулся, перевешивая набок охочего до еды фамилиара.
— Выплюнь! Выплюнь, говорю! — Ева вцепилась в него лапами, мотая его из стороны в сторону, словно пытаясь вытряхнуть ягоду.
Эммануил зажмурил глаза и принялся срочно уничтожать запретный плод, дабы не отобрали. Ева попыталась разжать ему рот, но ее маленькие лапки были ничто перед голодом, снедающим Эммануила.
— Да не стойте вы, помогите! Он погибнет! Отравится! — Ева заметалась из стороны в сторону, иногда театрально воздымая лапки к небу.
— Не переживай ты так, его даже испорченные овощи не пронимают, — попыталась успокоить ее Варвара. — Что там с той клубники будет? Этот обжора две недели назад стащил из мусорки гнилой огурец.
Ева уселась на задние лапки, схватила себя за мордочку.
— Сейчас узнаете, и не говорите, что я не предупреждала!
В это время Эммануил вдруг перестал жевать… Его взгляд затуманился, стал подозрительно мечтательным и ошалелым. Шерстка залоснилась прямо на глазах, сам он словно стал изящнее, да и движения приобрели некую куртуазность.
— Мадам… — басовито пискнул он и, непринужденно взяв из пиалы еще одну клубничку, посеменил к Еве, перекатываясь на своих коротких лапках. — Позвольте выразить вам свое восхищение и преподнести скромный презент!
Красную ягоду поставили перед крысой, которая нервно трясла усами.
Эммануил был большим хомяком. Очень большим. Рядом с ним Ева казалась мышкой, а не крысой. И вот этот большой хомяк сел на задние лапы, а потом небрежно поправил усы, торчащие в разные стороны.
— Ваша сверкающая шерсть, мадам, способна свести с ума даже такого представительного мужчину, как я.
Чтобы Ева не сомневалась в том, кто именно является представительным, Эммануил дополнительно провел лапкой по своему внушительному животику.
— Могу ли я рассчитывать на вашу благосклонность? Сегодня чудесная ночь, а подоконники в этой квартире воистину бесконечны!
— Откуда он таких слов набрался? — поинтересовался Иван, озадаченно рассматривая сцену.
Варвара покраснела:
— Он сериалы смотреть любит. Разные. И аудиокниги слушает. Исторические.
— Вот! Видите! А я говорила! — Отчаявшись, Ева вернулась в свое фруктовое убежище и оттуда принялась посматривать на своего негабаритного ухажера, зная, что тяжелый и неповоротливый Манька, как она называла Эммануила, не сможет взобраться наверх.
— О, жестокая! — Безбожно виляя задом, хомяк подобрался ближе к вазе и сел, молитвенно сложив лапы на груди.
— О, горе мне! — печально вздохнула Ева, глядя на своего преследователя. — Совсем свихнулся.
В глазах Эммануила появилась какая-то напряженная мысль. Он нервно провел лапами по усам, потом сбегал, где-то раздобыл ореховую скорлупу и надел ее себе на голову, а потом вернулся, уселся на задние лапы и принялся декламировать:
— Проговорила что-то... Светлый ангел,
Во мраке на балконе надо мной
Ты реешь, как крылатый вестник неба
Над головами пораженных толп,
Которые рассматривают снизу,
Как он над ними по небу плывет…
— Похоже, ему и впрямь поплохело. Уже Шекспира пошел цитировать, — захохотал Ваня, глядя на это безобразие. — Ромео наш. И Джульетта… на балконе. Хорошо хоть маман свою шиншиллу не принесла.
Услышала смех Ивана, Варвара тоже не удержалась. И вот они уже смеялись вместе. Все громче и громче, не в силах остановиться. В этом смехе было облегчение, и немного истеричности. Влюбленный Эммануил разрядил обстановку, помогая снять повисшее напряжение. Правда, Ева по-прежнему была не в восторге и решительно не видела ничего смешного в этой нелепой ситуации, о чем громогласно и заявляла, слушая оды в свою честь — влюбленный хомяк не знал устали и, похоже, держал в голове не одну поэму и сонет великого классика.
— Остапа понесло… — Иван подошел к Варваре и нежно притянул ее к себе. — Мне кажется, нам с тобой срочно нужно погулять, а вы, мелкие, общайтесь, ужинайте…
Вдвоем они тихо попятились к выходу.
— Эй!!! Куда?!! — громко запищала Ева, заметив их маневр. — А как же я?! Спасите меня от этого… маньяка! Он гормонов влюбленности налопался! Ваши мамы для вас постарались!
Но ее призыв не был услышан.
Оставшись наедине с Манькой, маленькая крыса заметалась по вазе.
— Ну все… пожалеете вы у меня… я все провода перегрызу… — причитала она, опасливо поглядывая вниз, где Эммануил начал зловещим тоном цитировать «Макбета», видимо, рассчитывая запугать даму сердца, если не вышло сразу влюбить ее в себя. — Чтоб тебя! — углядев плохо лежащий мандарин, Ева забралась наверх, рассчитывая спихнуть фрукт на голову несчастному Ромео, но… правду говорят — не рой другому яму.
Мандарин зашатался и увлек серебряную красотку вниз. Прямо в лапки полного обожания Эммануила.
— Мадам… Ваши красные глаза сияют как два рубина, освещая мою заблудшую душу… — изрек хомяк, припадая к изящной мордочке Евы в романтическом поцелуе, и их тонкие усы переплелись, скрепляя этот священный поцелуй не совсем истинной, но любви.
