Всё изменилось, когда Врата Оплота были наглухо запечатаны несколько поколений назад. Огромное количество веками накопленных знаний было потеряно навсегда. Лучшие умы расы погибли. Спаслись те, кого заботило сиюминутное выживание любой ценой. Гномы, думающие о завтрашнем дне, пытавшиеся спасти книги и другие бесценные плоды интеллектуальной деятельности, не успели добраться до города.
Первому поколению спасшихся после Бегства предателей опять-таки было не до Философии и заумных наук. Авторитетом пользовались строители, ремесленники, фермеры — рукастые представители практических сфер. Именно от них зависело выживание остальных, и именно они со временем обрели власть и влияние, основали Дома, стали нарекать себя законнорожденными и изолироваться от тех, кому должны были бы помогать. Гномов, которые помнили Философию, к тому времени уже практически не осталось.
Первыми осознали потерю морали и нравственности в обществе именно новоиспечённые представители знати, которых не слишком беспокоили эти вопросы в период становления иерархии, но которым очень не хотелось терять приобретённое положение. Как могли гномы пытались восстановить знания для воспитания будущих поколений. Частично им это удалось, но сложить обрывки в целостную систему они так и не смогли. Появилось несколько направлений философской мысли с различными приоритетами ценностей, распространяемых самыми влиятельными Домами и выгодными именно им. Отсутствие единства порождало противоречия, а противоречия ослабляли авторитет философии как науки.
Добавьте к этому чрезвычайно низкий уровень жизни, практически полное отсутствие образования у нового поколения бедняков, и станет понятно, откуда, как грибы из-под земли, стали появляться в огромном количестве так называемые пророки, рьяно несущие любой бред, красиво звучащий для обиженных властью. Ведущий активную деятельность Маронон-Спаситель, в то время подгорного короля называли именно так, поначалу не обратил внимания на сумасшедших ораторов. Зря.
Среди пророков был гном, чьи речи и записи сумели завладеть сердцами не только черни, но даже многих законнорожденных. Звали его Мерхилек.
Выдвигают предположение, что старый гном, помнивший времена расцвета культуры, был выжившим-таки при Бегстве учёным, прекрасно знающим истинную Философию. Оказавшись не у дел в период отстройки и становления новой иерархии в обществе, высокообразованный муж воспользовался ситуацией с появлением большого числа разношёрстных пророков, на которых власть махнула рукой. Мерхилек стал вещать Философию, искажённую для более простого восприятия черни в религию о всеобъемлющем Праотце.
О причинах, по которым тот пошёл на сей сомнительный шаг, мнения хронистов расходятся. Одни считают, что Мерхилек был обижен своей невостребованностью. Другие предполагают, что он пытался донести знания о Философии законнорожденным, но те ему не поверили и за учёного не признали, потому тот и переключился на чернь. Кто-то заявляет, что старый гном просто свихнулся в силу трагических обстоятельств. Большинство голодранцев верит, что на него снизошло озарение... Так или иначе, обо всей массе других пророков вскоре забыли, приковав внимание к проповедям Мерхилека Стального.
Целостная продуманная религия давала ответы на все возникающие в жизни гномов вопросы, задавала вектор движения для личного развития и регулировала взаимоотношения индивидуумов в обществе. Авторитет Пророка сравнялся со значимостью самого Короля, а его речи часто обличали Маронона-Спасителя как «Предателя». Бытует мнение, что именно с проповедей Мерхилека это прозвище в народ и пошло. Естественно, Пророк был жестоко убит, религию всеми силами пытались дискредитировать и объявили, в конце концов, под запрет.
«Ибо сказано: Я есмь всё сущее! Я есмь возможное и невозможное! Я есмь всё, что произошло, происходит и произойдёт! Я есмь всё, что могло произойти, что может происходить и что возможно когда-то произойдёт. Нет ничего, чем не был бы Я! Король — это Я! Оборванный нищий — Я! Мерзавец и праведник — Я! Ибо ничто не может происходить не по Воле Моей!»
Труды Мерхилека «О былой славе», «Всеобъемлющий», «О проявленной и непроявленной сущности» пережили своего автора. Несмотря на все преследования, рукописи переписывались и передавались втайне из рук в руки. Именно из-за таинственности и запрета, Скалозуб, как и многие другие законнорожденные, взахлёб прочёл все книги Пророка. Нельзя сказать, что он стал рьяным верующим, но произведения Мерхилека произвели сильное впечатление на тогда ещё совсем юного гнома. Бытовые заботы, насущные дела и стремление заработать все деньги мира постепенно вернули Скалозуба на землю. Однако сейчас, закованный и униженный гном ощущал потребность в вере как никогда прежде.
— Хотелось бы и мне послушать вашего Пастыря.
Обычно достаточно сдержанный на эмоции Бойл заговорщицки подмигнул:
— Тебе представится такая возможность, Безбородый, не унывай!
Скалозуб стал привыкать к новому прозвищу. «Может, оно и к лучшему, — рассуждал беспомощный гном, — по крайней мере это не бросает тень на моё настоящее имя и честь Среброделов».
— Дедушка частенько проповедует здесь. Да-да, прямо здесь, в центре площади. А учитывая, что не появлялся он очень давно, совсем скоро мы все увидим его!
Похоже, Бойл поделился с товарищем по дежурству своим опытом общения со «страшным законнорожденным». Тот, преодолев предрассудки, тоже оказался не прочь поболтать.
Ловкий гном, не перестававший заниматься жонглированием даже во время разговора, оказался удивительно жизнерадостным и оптимистичным, что среди жителей Квартала встречалось достаточно редко.
— Праотец, Праотец, скоро нам всем наступит пиздец! — радостно продекларировал юноша при знакомстве.
У благовоспитанного Скалозуба отвисла челюсть, тогда как озорной гном аж зашёлся от смеха, прекратив ненадолго своё бесконечное поигрывание мелкими камушками.
— Ахахах! Такого ты в писаниях Пророка, небось, не видал?! — Скалозуб сумел лишь отрицательно помотать головой. — Дедушка обожает подобные присказки! Хочешь, ещё парочку расскажу?
— Я думал, Пастырь несёт святое слово Праотца… — промямлил, приходя в себя, растерянный читарь.
— Конечно, несёт! Дедушка вообще очень много несёт! Так несёт, что хоть стой, хоть падай! — снова рассмеялся юноша. — Потому мы все так и любим его. На проповеди Дедушки собирается чуть ли не половина Квартала! Он так здорово умеет шутить!
«Шутить во время проповеди?! Что за чушь! Должно быть, пророки после Мерхилека вновь пошли сплошь свихнувшиеся… Может, потому Предатель и прекратил активные гонения на верующих, какой с этих дураков спрос?» — подумал про себя Скалозуб, но решил не высказывать опасения вслух.
«В конце концов, раз этого Пастыря так любит чернь, стоит относиться к нему с осторожностью».
— Как тебя зовут, ловкач? Тебе бы самому представления давать! — решил подольстить молодому гному, тщательно подбирая слова, Скалозуб.
— Ха-ха! А ты и правда хитрец, Безбородый! Бойл был прав! — опять развеселился жонглёр. — Звать меня Кларк. Представления я даю, но разве что совсем ребятне. Гномам постарше ведь не до того…
Вот так, беседуя понемногу то с двумя юношами, то с бывшим учителем, и коротал Скалозуб бесконечные дни.
Умение легко перейти от шутки к серьёзному и от серьёзного к шутке требует большего таланта, чем обыкновенно думают. Нередко шутка служит проводником такой истины, которая не достигла бы цели без её помощи.
Фрэнсис Бэкон
Фомлин был в ярости.
«Он что, совсем рехнулся? Заломить за насквозь прогнившую грибокартошку такую цену?! Почти в три, ТРИ, твою за ногу, раза больше прежнего! Да раньше мясо кротосвинок столько стоило! Охренеть…»
— Рыжеруб, — еле сдерживаясь, проговорил он сквозь зубы, — если ты считаешь, что мы в Квартале, как вы говорите, «черни», сидим и над златом чахнем, боюсь, ты ошибаешься, причём ну очень так сильно. Тех грошей, что удаётся передать своим семьям пашущим на вас, законнорожденных, слугам, едва хватает, чтобы не сдохнуть с голодухи и то не всегда. Эта цена неподъёмна! Да за такое качество я и вполовину прежнего не готов заплатить! Ты же прекрасно видишь, какое дерьмо продаёшь!
Фомлин подхватил одну из грибокартошин и сжал в кулаке — во все стороны брызнула гниль.
— Ты считаешь, это нормально? Поверь, я покупаю для своих сограждан такую дрянь не от хорошей жизни. Просто на лучшее у нас денег нет. Нету их! Понимаешь?!
По руке стекала мерзкая жижа, но если на Рыжеруба и произвела впечатление тирада Фомлина, тот никоим образом сего не показывал. Пожав плечами, рыжебородый гном лишь чуть виновато улыбнулся:
— Прости дружище, не знаю, как вёл с вашими торговцами дела Скалозуб… да и знать, в общем-то, не хочу. Но если ты не в курсе, у нас в Оплоте сейчас кризис. Как бы тебе объяснить… Жратвы мало. Жратвы на всех не хватает, поэтому жратва стоит дорого. Сечёшь?
«Сволочь держит меня за недоразвитого неуча, каковыми считает всех бедняков, — понял Фомлин. — Решил, что я такой же безграмотный, как прислуга! Так, спокойно. Эмоциями эту бессовестную мразь не проймёшь. Ладно, не будем спешить с опрометчивыми действиями. Хотя немного приструнить гада нужно».
— Знаешь, когда Безбород…, вашему Скалозубу то бишь, оглашали приговор, народу пообещали, теперь голод кончится. Мол, это законнорожденные вас объедают, взгляните на их представителя, вот кто обманывал бедняков! А выходит, Скалозуб у нас едва ли был не святой! Кормил голодных за умеренную более-менее цену, — Фомлин сделал вид, что чешет задумчиво бороду. — Очень последовательная политика Короля, не правда ли? Интересно, сам-то Маронон в курсе вершимого правосудия и таковой «справедливости»?
Рыжеруб на мгновение помрачнел, но затем расплылся в улыбке ещё пуще прежнего:
— Решил доносом Королю меня запугать? Ты? Меня? Законнорожденного?! Ха-ха! Да тебя и близко никто к дворцу не подпустит! А ну, пошёл отсюда вон, голодранец! Вон!!!
Голос неадекватного дельца сорвался на визг. От греха подальше Фомлин попятился к двери.
— Дорого ему! Жрать захотите, купите и добавки попросите! А если кто-то из вас, нищеброды, ещё раз попробует пригрозить мне королевским правосудием, сам ощутит его на собственной шкуре! Возомнили о себе невесть что! Вали на хрен отсюда! Вали!!! Угрожать он мне будет…
Фомлин уже не пятился, а со всей поспешностью стремился убраться из владений нового поставщика. В спину продолжали лететь яростные вопли ополоумевшего от жадности гнома:
— И запомни дебилоид, у нас сейчас кризис! К-Р-И-З-И-С! Знаешь, есть такое слово?! Либо покупаете, либо дохните с голоду, мне насрать! В Оплоте К-Р-И-З-и-ссс…
* * *
Скалозуб привычным образом восседал на корытце-нужнике, периодически шевеля кистями и головой. Иногда он начинал переминаться с ноги на ногу, растягивать спину и производить иную, непонятную для окружающих, «дерготню». Долгое нахождение в одной и той же позе, пусть даже самой удобной, утомляет и тело, и дух, а он пробыл в ужасно неудобном положении одному Праотцу ведомо сколько времени. Даже малоамплитудные, почти незаметные телодвижения были лучше, чем полная неподвижность.
Мысли вяло перетекали в сознании. Ни желаний, ни особых переживаний сейчас не было. Нельзя сказать, что он смирился со своей участью, периодически его накрывало, но, как говорится, гном привыкает ко всякому. Всё чаще его радовали, казалось бы, незначительные мелочи вроде общения с Бойлом, Кларком и Хиггинсом, свежая водичка, жидкая кашица. Снующие туда-сюда бедняки тоже привыкли к новому «интерьеру» и почти не обращали внимания на закованного в центре площади законнорожденного.
Можно сказать, жизнь шла своим чередом…
Внезапно примчавшийся откуда-то Кларк словно разбудил ото сна всех волею судеб оказавшихся поблизости гномов громогласными возгласами:
— ПАСТЫРЬ! Народ, слышите?! Скоро сюда придёт вещать Пастырь! Уху!
Гиперактивный юноша чуть ли не расцеловал Скалозуба:
— Взбодрись, Безбородый, ты что-то совсем заскучал! Наконец и ты услышишь проповедь Дедушки!
Кларк вприпрыжку умчался зазывать народ, оставив ошеломлённого Скалозуба с открытыми, словно блюдца, глазами.
Шедшие по своим делам гномы разом позабыли, куда направлялись. Вокруг колодок постепенно собиралась оживлённо переговаривающаяся толпа. С удивлением для себя Скалозуб осознал, что знает если не по имени, то в лицо очень многих из них.
«Сколько же времени я здесь нахожусь? Когда последний раз видел Бригитту, отца и родных? Живы ли они? Что с ними?» — вопросы. Вопросы, на которые никто из присутствующих не мог дать ответ.
Подковылявший к нему Хиггинс как-то странно улыбнулся. Пристроившись рядом, старик облокотился на колодки, столь долго удерживающие приговорённого гнома, и молча стал ждать.
Скалозуб скосил глаза, пытаясь разглядеть задумчиво поглаживающего бороду учителя ювелирного мастерства.
— Не волнуйся, Скалик. Всё хорошо, — успокаивающе проговорил Хиггинс. — Будь что будет, на всё Воля Праотца! И да поможет сегодня нам Его милость…
Скалозуб похолодел и выпучил глаза пуще прежнего. От его недавнего спокойствия и умиротворённости не осталось теперь ни следа.
«О чём, Проявленный его побери, говорит старый Хиг? Будь что будет?! На всё Воля Праотца?! Мда, похоже, дело действительно дрянь…»
Скалозуб совершенно не понимал, что имеет в виду бывший учитель. Не понимал, что за сумасшествие обуяло всё подтягивающееся и подтягивающееся к центру площади население трущоб. Но ситуация ему крайне не нравилась.
Всеобщее возбуждение нарастало. Народу собралось хоть и меньше, чем на оглашении приговора, но больше, чем на любом, пусть даже самом масштабном, банкете законнорожденных. Увидев Фомлина, Хиггинс подбадривающе похлопал по спине Скалозуба и поковылял к стоявшему в первых рядах старосте. Тот выглядел не менее озабоченным, чем старый учитель.
Зато толпа, похоже, была в приподнятом расположении духа. Подпрыгивающий от переполнявшей его радости Кларк начал жонглировать и показывать трюки рядом с закованным гномом. Обычно угрюмые жители Квартала на сей раз весело хлопали и смеялись над дурачеством юноши. Скалозуб же мог только таращиться на народ и дивиться внезапной трансформации окружающих.
С замиранием сердца он осознал внезапно воцарившуюся на площади тишину. Увлёкшийся Кларк продолжал ещё какое-то время жонглировать цветными светлокамешками. Уловив резкое изменение в настроении, молодой гном буквально остолбенел, затем поспешно подобрал попадавшие на землю камни и, виновато улыбаясь, ретировался к Фомлину, Хиггинсу и своему другу Бойлу.
Толпа самым почтительным образом расступалась, пропуская в центр площади того, о ком столько раз слышал ото всех Скалозуб.
Дедушку. Пастыря.
Меж расступившихся оборванцев к эшафоту лихой походкой вышагивал гном с невероятно кучерявой белоснежной шевелюрой, обрамляющей лысую макушку. Несмотря на солидный возраст, гном двигался уверенно и даже немного вальяжно. В правой руке бодрый дед нёс кривой витой посох с ярким синим светлокамнем в навершии. Похоже, посох предназначался более для солидности, нежели для опоры.
Остановившись напротив, старичок пристально посмотрел Скалозубу в глаза.
Первому поколению спасшихся после Бегства предателей опять-таки было не до Философии и заумных наук. Авторитетом пользовались строители, ремесленники, фермеры — рукастые представители практических сфер. Именно от них зависело выживание остальных, и именно они со временем обрели власть и влияние, основали Дома, стали нарекать себя законнорожденными и изолироваться от тех, кому должны были бы помогать. Гномов, которые помнили Философию, к тому времени уже практически не осталось.
Первыми осознали потерю морали и нравственности в обществе именно новоиспечённые представители знати, которых не слишком беспокоили эти вопросы в период становления иерархии, но которым очень не хотелось терять приобретённое положение. Как могли гномы пытались восстановить знания для воспитания будущих поколений. Частично им это удалось, но сложить обрывки в целостную систему они так и не смогли. Появилось несколько направлений философской мысли с различными приоритетами ценностей, распространяемых самыми влиятельными Домами и выгодными именно им. Отсутствие единства порождало противоречия, а противоречия ослабляли авторитет философии как науки.
Добавьте к этому чрезвычайно низкий уровень жизни, практически полное отсутствие образования у нового поколения бедняков, и станет понятно, откуда, как грибы из-под земли, стали появляться в огромном количестве так называемые пророки, рьяно несущие любой бред, красиво звучащий для обиженных властью. Ведущий активную деятельность Маронон-Спаситель, в то время подгорного короля называли именно так, поначалу не обратил внимания на сумасшедших ораторов. Зря.
Среди пророков был гном, чьи речи и записи сумели завладеть сердцами не только черни, но даже многих законнорожденных. Звали его Мерхилек.
Выдвигают предположение, что старый гном, помнивший времена расцвета культуры, был выжившим-таки при Бегстве учёным, прекрасно знающим истинную Философию. Оказавшись не у дел в период отстройки и становления новой иерархии в обществе, высокообразованный муж воспользовался ситуацией с появлением большого числа разношёрстных пророков, на которых власть махнула рукой. Мерхилек стал вещать Философию, искажённую для более простого восприятия черни в религию о всеобъемлющем Праотце.
О причинах, по которым тот пошёл на сей сомнительный шаг, мнения хронистов расходятся. Одни считают, что Мерхилек был обижен своей невостребованностью. Другие предполагают, что он пытался донести знания о Философии законнорожденным, но те ему не поверили и за учёного не признали, потому тот и переключился на чернь. Кто-то заявляет, что старый гном просто свихнулся в силу трагических обстоятельств. Большинство голодранцев верит, что на него снизошло озарение... Так или иначе, обо всей массе других пророков вскоре забыли, приковав внимание к проповедям Мерхилека Стального.
Целостная продуманная религия давала ответы на все возникающие в жизни гномов вопросы, задавала вектор движения для личного развития и регулировала взаимоотношения индивидуумов в обществе. Авторитет Пророка сравнялся со значимостью самого Короля, а его речи часто обличали Маронона-Спасителя как «Предателя». Бытует мнение, что именно с проповедей Мерхилека это прозвище в народ и пошло. Естественно, Пророк был жестоко убит, религию всеми силами пытались дискредитировать и объявили, в конце концов, под запрет.
«Ибо сказано: Я есмь всё сущее! Я есмь возможное и невозможное! Я есмь всё, что произошло, происходит и произойдёт! Я есмь всё, что могло произойти, что может происходить и что возможно когда-то произойдёт. Нет ничего, чем не был бы Я! Король — это Я! Оборванный нищий — Я! Мерзавец и праведник — Я! Ибо ничто не может происходить не по Воле Моей!»
Труды Мерхилека «О былой славе», «Всеобъемлющий», «О проявленной и непроявленной сущности» пережили своего автора. Несмотря на все преследования, рукописи переписывались и передавались втайне из рук в руки. Именно из-за таинственности и запрета, Скалозуб, как и многие другие законнорожденные, взахлёб прочёл все книги Пророка. Нельзя сказать, что он стал рьяным верующим, но произведения Мерхилека произвели сильное впечатление на тогда ещё совсем юного гнома. Бытовые заботы, насущные дела и стремление заработать все деньги мира постепенно вернули Скалозуба на землю. Однако сейчас, закованный и униженный гном ощущал потребность в вере как никогда прежде.
— Хотелось бы и мне послушать вашего Пастыря.
Обычно достаточно сдержанный на эмоции Бойл заговорщицки подмигнул:
— Тебе представится такая возможность, Безбородый, не унывай!
Скалозуб стал привыкать к новому прозвищу. «Может, оно и к лучшему, — рассуждал беспомощный гном, — по крайней мере это не бросает тень на моё настоящее имя и честь Среброделов».
— Дедушка частенько проповедует здесь. Да-да, прямо здесь, в центре площади. А учитывая, что не появлялся он очень давно, совсем скоро мы все увидим его!
Похоже, Бойл поделился с товарищем по дежурству своим опытом общения со «страшным законнорожденным». Тот, преодолев предрассудки, тоже оказался не прочь поболтать.
Ловкий гном, не перестававший заниматься жонглированием даже во время разговора, оказался удивительно жизнерадостным и оптимистичным, что среди жителей Квартала встречалось достаточно редко.
— Праотец, Праотец, скоро нам всем наступит пиздец! — радостно продекларировал юноша при знакомстве.
У благовоспитанного Скалозуба отвисла челюсть, тогда как озорной гном аж зашёлся от смеха, прекратив ненадолго своё бесконечное поигрывание мелкими камушками.
— Ахахах! Такого ты в писаниях Пророка, небось, не видал?! — Скалозуб сумел лишь отрицательно помотать головой. — Дедушка обожает подобные присказки! Хочешь, ещё парочку расскажу?
— Я думал, Пастырь несёт святое слово Праотца… — промямлил, приходя в себя, растерянный читарь.
— Конечно, несёт! Дедушка вообще очень много несёт! Так несёт, что хоть стой, хоть падай! — снова рассмеялся юноша. — Потому мы все так и любим его. На проповеди Дедушки собирается чуть ли не половина Квартала! Он так здорово умеет шутить!
«Шутить во время проповеди?! Что за чушь! Должно быть, пророки после Мерхилека вновь пошли сплошь свихнувшиеся… Может, потому Предатель и прекратил активные гонения на верующих, какой с этих дураков спрос?» — подумал про себя Скалозуб, но решил не высказывать опасения вслух.
«В конце концов, раз этого Пастыря так любит чернь, стоит относиться к нему с осторожностью».
— Как тебя зовут, ловкач? Тебе бы самому представления давать! — решил подольстить молодому гному, тщательно подбирая слова, Скалозуб.
— Ха-ха! А ты и правда хитрец, Безбородый! Бойл был прав! — опять развеселился жонглёр. — Звать меня Кларк. Представления я даю, но разве что совсем ребятне. Гномам постарше ведь не до того…
Вот так, беседуя понемногу то с двумя юношами, то с бывшим учителем, и коротал Скалозуб бесконечные дни.
Глава 6. Пастырь
Умение легко перейти от шутки к серьёзному и от серьёзного к шутке требует большего таланта, чем обыкновенно думают. Нередко шутка служит проводником такой истины, которая не достигла бы цели без её помощи.
Фрэнсис Бэкон
Фомлин был в ярости.
«Он что, совсем рехнулся? Заломить за насквозь прогнившую грибокартошку такую цену?! Почти в три, ТРИ, твою за ногу, раза больше прежнего! Да раньше мясо кротосвинок столько стоило! Охренеть…»
— Рыжеруб, — еле сдерживаясь, проговорил он сквозь зубы, — если ты считаешь, что мы в Квартале, как вы говорите, «черни», сидим и над златом чахнем, боюсь, ты ошибаешься, причём ну очень так сильно. Тех грошей, что удаётся передать своим семьям пашущим на вас, законнорожденных, слугам, едва хватает, чтобы не сдохнуть с голодухи и то не всегда. Эта цена неподъёмна! Да за такое качество я и вполовину прежнего не готов заплатить! Ты же прекрасно видишь, какое дерьмо продаёшь!
Фомлин подхватил одну из грибокартошин и сжал в кулаке — во все стороны брызнула гниль.
— Ты считаешь, это нормально? Поверь, я покупаю для своих сограждан такую дрянь не от хорошей жизни. Просто на лучшее у нас денег нет. Нету их! Понимаешь?!
По руке стекала мерзкая жижа, но если на Рыжеруба и произвела впечатление тирада Фомлина, тот никоим образом сего не показывал. Пожав плечами, рыжебородый гном лишь чуть виновато улыбнулся:
— Прости дружище, не знаю, как вёл с вашими торговцами дела Скалозуб… да и знать, в общем-то, не хочу. Но если ты не в курсе, у нас в Оплоте сейчас кризис. Как бы тебе объяснить… Жратвы мало. Жратвы на всех не хватает, поэтому жратва стоит дорого. Сечёшь?
«Сволочь держит меня за недоразвитого неуча, каковыми считает всех бедняков, — понял Фомлин. — Решил, что я такой же безграмотный, как прислуга! Так, спокойно. Эмоциями эту бессовестную мразь не проймёшь. Ладно, не будем спешить с опрометчивыми действиями. Хотя немного приструнить гада нужно».
— Знаешь, когда Безбород…, вашему Скалозубу то бишь, оглашали приговор, народу пообещали, теперь голод кончится. Мол, это законнорожденные вас объедают, взгляните на их представителя, вот кто обманывал бедняков! А выходит, Скалозуб у нас едва ли был не святой! Кормил голодных за умеренную более-менее цену, — Фомлин сделал вид, что чешет задумчиво бороду. — Очень последовательная политика Короля, не правда ли? Интересно, сам-то Маронон в курсе вершимого правосудия и таковой «справедливости»?
Рыжеруб на мгновение помрачнел, но затем расплылся в улыбке ещё пуще прежнего:
— Решил доносом Королю меня запугать? Ты? Меня? Законнорожденного?! Ха-ха! Да тебя и близко никто к дворцу не подпустит! А ну, пошёл отсюда вон, голодранец! Вон!!!
Голос неадекватного дельца сорвался на визг. От греха подальше Фомлин попятился к двери.
— Дорого ему! Жрать захотите, купите и добавки попросите! А если кто-то из вас, нищеброды, ещё раз попробует пригрозить мне королевским правосудием, сам ощутит его на собственной шкуре! Возомнили о себе невесть что! Вали на хрен отсюда! Вали!!! Угрожать он мне будет…
Фомлин уже не пятился, а со всей поспешностью стремился убраться из владений нового поставщика. В спину продолжали лететь яростные вопли ополоумевшего от жадности гнома:
— И запомни дебилоид, у нас сейчас кризис! К-Р-И-З-И-С! Знаешь, есть такое слово?! Либо покупаете, либо дохните с голоду, мне насрать! В Оплоте К-Р-И-З-и-ссс…
* * *
Скалозуб привычным образом восседал на корытце-нужнике, периодически шевеля кистями и головой. Иногда он начинал переминаться с ноги на ногу, растягивать спину и производить иную, непонятную для окружающих, «дерготню». Долгое нахождение в одной и той же позе, пусть даже самой удобной, утомляет и тело, и дух, а он пробыл в ужасно неудобном положении одному Праотцу ведомо сколько времени. Даже малоамплитудные, почти незаметные телодвижения были лучше, чем полная неподвижность.
Мысли вяло перетекали в сознании. Ни желаний, ни особых переживаний сейчас не было. Нельзя сказать, что он смирился со своей участью, периодически его накрывало, но, как говорится, гном привыкает ко всякому. Всё чаще его радовали, казалось бы, незначительные мелочи вроде общения с Бойлом, Кларком и Хиггинсом, свежая водичка, жидкая кашица. Снующие туда-сюда бедняки тоже привыкли к новому «интерьеру» и почти не обращали внимания на закованного в центре площади законнорожденного.
Можно сказать, жизнь шла своим чередом…
Внезапно примчавшийся откуда-то Кларк словно разбудил ото сна всех волею судеб оказавшихся поблизости гномов громогласными возгласами:
— ПАСТЫРЬ! Народ, слышите?! Скоро сюда придёт вещать Пастырь! Уху!
Гиперактивный юноша чуть ли не расцеловал Скалозуба:
— Взбодрись, Безбородый, ты что-то совсем заскучал! Наконец и ты услышишь проповедь Дедушки!
Кларк вприпрыжку умчался зазывать народ, оставив ошеломлённого Скалозуба с открытыми, словно блюдца, глазами.
Шедшие по своим делам гномы разом позабыли, куда направлялись. Вокруг колодок постепенно собиралась оживлённо переговаривающаяся толпа. С удивлением для себя Скалозуб осознал, что знает если не по имени, то в лицо очень многих из них.
«Сколько же времени я здесь нахожусь? Когда последний раз видел Бригитту, отца и родных? Живы ли они? Что с ними?» — вопросы. Вопросы, на которые никто из присутствующих не мог дать ответ.
Подковылявший к нему Хиггинс как-то странно улыбнулся. Пристроившись рядом, старик облокотился на колодки, столь долго удерживающие приговорённого гнома, и молча стал ждать.
Скалозуб скосил глаза, пытаясь разглядеть задумчиво поглаживающего бороду учителя ювелирного мастерства.
— Не волнуйся, Скалик. Всё хорошо, — успокаивающе проговорил Хиггинс. — Будь что будет, на всё Воля Праотца! И да поможет сегодня нам Его милость…
Скалозуб похолодел и выпучил глаза пуще прежнего. От его недавнего спокойствия и умиротворённости не осталось теперь ни следа.
«О чём, Проявленный его побери, говорит старый Хиг? Будь что будет?! На всё Воля Праотца?! Мда, похоже, дело действительно дрянь…»
Скалозуб совершенно не понимал, что имеет в виду бывший учитель. Не понимал, что за сумасшествие обуяло всё подтягивающееся и подтягивающееся к центру площади население трущоб. Но ситуация ему крайне не нравилась.
Всеобщее возбуждение нарастало. Народу собралось хоть и меньше, чем на оглашении приговора, но больше, чем на любом, пусть даже самом масштабном, банкете законнорожденных. Увидев Фомлина, Хиггинс подбадривающе похлопал по спине Скалозуба и поковылял к стоявшему в первых рядах старосте. Тот выглядел не менее озабоченным, чем старый учитель.
Зато толпа, похоже, была в приподнятом расположении духа. Подпрыгивающий от переполнявшей его радости Кларк начал жонглировать и показывать трюки рядом с закованным гномом. Обычно угрюмые жители Квартала на сей раз весело хлопали и смеялись над дурачеством юноши. Скалозуб же мог только таращиться на народ и дивиться внезапной трансформации окружающих.
С замиранием сердца он осознал внезапно воцарившуюся на площади тишину. Увлёкшийся Кларк продолжал ещё какое-то время жонглировать цветными светлокамешками. Уловив резкое изменение в настроении, молодой гном буквально остолбенел, затем поспешно подобрал попадавшие на землю камни и, виновато улыбаясь, ретировался к Фомлину, Хиггинсу и своему другу Бойлу.
Толпа самым почтительным образом расступалась, пропуская в центр площади того, о ком столько раз слышал ото всех Скалозуб.
Дедушку. Пастыря.
Меж расступившихся оборванцев к эшафоту лихой походкой вышагивал гном с невероятно кучерявой белоснежной шевелюрой, обрамляющей лысую макушку. Несмотря на солидный возраст, гном двигался уверенно и даже немного вальяжно. В правой руке бодрый дед нёс кривой витой посох с ярким синим светлокамнем в навершии. Похоже, посох предназначался более для солидности, нежели для опоры.
Остановившись напротив, старичок пристально посмотрел Скалозубу в глаза.
