Ощущение пришло резко, всплеском острой боли в голове. Я зашипела от неожиданности, потёрла висок. Оглянулась.
Наше подворье. Старые хвойники, упиравшиеся макушками в самоё небо. Дом из лиственничного сруба, ещё прабабок бабушки моей помнивший. Старые яблони с урожаем, склонившим ветви почти до земли. Солнечный свет сквозь кроны деревьев – пятнами.
И всё это в одно мгновение стало прошлым. Смерть, она такая. Вначале распадается и исчезает будущее. А потом уже начинает погибать тело.
Впервые в жизни мне стало страшно. Не самой смерти, а перед смертью. Не могу лучше сказать! В точности такое чувство.
– Дрёмыч! – окликнула я бабушкиного фамильяра, гревшего себе пузо в пятне солнечного света. – Ко мне сейчас же. Кис-кис!
Веркот терпеть меня не мог. Ещё бы! Будь он поднятым скелетом, другое дело. Но бабушка приучила его к тому, что меня слушаться тоже надобно, особенно если хозяйки рядом нет. А меня научила приказывать, но добавила, что злоупотреблять властью не стоит, это чревато потерей доверия. Фамильяр же, потерявший доверие к людям, превращается в чудовище!
Дрёмыч лениво поднялся и потрусил ко мне, подёргивая кончиком хвоста.
Смерть и над ним нависла, но не так уверенно, как над нашим двором и домом. И она приближалась. Все мои чувства, – чувства некроманта! – криком кричали: «Спасайся! Беги!» Но не бросать же живое существо на погибель, если есть возможность сохранить ему жизнь.
– Да быстрее, мохнатая ты тварь! – не выдержала я, подстёгивая кривые кошачьи лапы приказом.
Не простит, да и плевать. Главное, живой останется.
– Что случилось? – спросил командующий, с любопытством разглядывая животное.
Веркоты скрытны, нелюдимы, признают над собой из всей семьи только одного кого-то, остальных лишь терпят. Чаще всего именно из веркотов получаются отличные фамильяры. Но вот мозгов у них, мягко говоря, немного. Это вам не злодавы с гончими из Стражи! Те и умны, и понятливы сверх меры, разве только разговору не научены.
Я ухватила Дрёмыча за шкирятник и перекинула через тын, следом сама махнула, – открывать калитку показалось мне неумным делом. Пока круг замкнут, никакое зло прорваться не может. Ни снаружи, ни изнутри. А заговор на проём калитки плести – хлопотное дело. Обострённым чутьём некроманта я знала, что времени попросту не хватит. И тогда то, что падало на подворье, прорываясь с изнанки мира в нашу явь, вырвется сквозь незалатанную брешь и поглотит нас.
«Верь своему чутью, – учила меня бабушка. – Какие бы нелепые вещи оно бы тебе ни подсказывало. Верь себе! Это важно и для ведьмы и для некроманта: доверять себе, своим чувствам, своему предвидению. Сначала сойди туда, куда поведёт тебя предзнание, а затем уже думай, почему туда и не проще ли было оставаться на месте. Таков дар! Если он отбирает у тебя что-то, так это не потому что», а «вопреки». Такова Предопределённость всего сущего в мире! Будешь противиться ей, потеряешь гораздо больше».
Я ухватила веркота, уже наладившего лапы бежать обратно. И всего-то успела крикнуть «В лес! Быстрее!» А в следующее мгновение огонь снизошёл с неба по солнечному лучу и заполонил собою всё пространство внутри нашего тына. Ей-право, как будто сам Светозарный уронил Себя к нам в гости!
Но за пределы тына не вырвалось ни искры. Права я была, что побоялась открывать калитку. Сожгло бы!
– Твою мать! – выругался дядька Хвостобой.
Огонь вытянулся столбом и на его макушке расцвёл лепестками пылающий цветок. Я лишь рот раскрыла. Ромашка! Такая же, как на письме, да не такая. Та была аптечная. А перед нами пылал запредельным жаром кровавый моргун, что расцветает лишь раз в столетие, предсказывая появлением своим какую-нибудь большую беду вроде войны или морового поветрия.
Ушло пламя, осыпалось ворохом быстро тающих искр. И не стало ничего там, где бесновалось оно недавно. Лысое место. На сажень вниз, до самого камня, земля выгорела.
Я всё смотрела и не могла осмыслить увиденное. Нет больше нашего с бабушкой дома. Как так-то?
Веркот вытек у меня из рук и встал на лапы. Кажется, не мог поверить и он.
– Да кому бы понадобилось? – беспомощно спросила я в пустоту, дышавшую бедой и грозой. – Да неужели из-за письма того окаянного?!
– Вот что, Мирка, – решительно шагнул ко мне командующий. – Пошли-ка отсюда. К Старшим ковена пошли. Пусть придумают, что им дальше с такой волшбой страшной делать.
Я шла следом за Хвостобоем и пыталась собрать в кучку прыгающие мысли. Где же бабушка врага такого нашла, что не постеснялся – а главное, сумел! – ударить по нашему подворью? Всё ж Гориславье сейчас на дыбы взовьётся! Гаду не жить!
Разве только что…
… если он уже умер.
Возможно, давно.
– Дядько Бессон!
– Ну.
– Ты же на войне бывал!
– Было дело.
Империя тогда воевала с врагом откуда-то вовсе уж из-за окоёма, про таких мы здесь не слыхивали. И всё же откликнулись на призыв семьи императорской, пошли добровольцы. Не все вернулись. Кто на поле боя остался, кто в Империи.
– А и некромантов видал? – продолжила я разговор.
Где война, там и некроманты, известное же дело. С обеих сторон. Живых на убой стараются не посылать. Я читала хроники Заката – как Империя противостояла Закатным Островам. Армия на армию, магия против магии, мёртвые против мёртвых, да и живым хватало!
– Видал. У одного в охране как раз и состоял…
– А может некромант… ну… сам себя поднять?
– Чего?
– Ну вот убили его, а душа не ушла из мира, призраком здесь осталась. Можно ли тело тогда поднять и дальше быть?
– Да кто же вас знает, порождений мрака, – фыркнул он. – Сам не видел, а байки такие слышал, ну так народ под огнём небесным чего только не наплетёт… Нашла, что спрашивать! – внезапно рассердился он. – Кота лучше подбери, еле лапы волочёт. Не гончая!
Дрёмыч и вправду выглядел уставшим. Я опустилась перед ним на колени. Смотреть – боялась, вдруг увижу ту же мертвечину, что уничтожила наш дом. Что с ней делать, не ведаю же! Я приказала себе не киснуть. Некромант я или кто?!
Но нет, ни одного мёртвого пятнышка не сидело в ауре Дрёмыча, никакой язвы не пузырилось вокруг тонкого тела, средоточия души. Жизни бабушкиного фамильяра ничего не угрожало.
Но лапы у веркотов и впрямь не приспособлены к долгому бегу по лесу. Они – засадные хищники, не загонные.
– Пойдёшь ко мне, господине Дрёмыч? – спросила я. – Или вот к дядьке Бессону на плечо, если к некроманту не хочется. Мы тебя к человеку твоему несём, одного не бросим.
Веркот жил у бабушки, сколько себя помню. Фамильяры вообще долго живут, бывает, переходят потом по наследству. Если сами того желают, конечно же. Главное их назначение – оберегать от бед хозяина и домашних его. Они умны, сообразительны, независимы и в то же время привязчивы и преданы хозяину до смерти, владеют магией начального уровня. Уже не животные, ещё не люди. Закон о магозверях защищает их по всей Империи. Недобросовестного хозяина за жестокое обращение с фамильяром наказывают, помимо прочего, полным запретом заводить когда-либо ещё в будущем магическое животное. Запрет имперские маги ставят, не снимешь и не отвертишься. Ни одна звериная душа близко не подойдёт!
А без волшебного помощника в колдовских делах навоешься, по себе знаю. Но фамильяр должен подойти сам. Силой не возьмёшь, хитростью не приручишь.
Дрёмыч подумал, и решил всё же ехать на плече у Хвостобоя. И то, там куртка стёганая форменная, вцепится когтями, чтобы удержаться в дороге, а и до тела не достанет. У меня же рубаха полотняная. Не думала я ведь со двора никуда уходить!
Мы уходили всё дальше и дальше от сожжённого дома, знакомыми до боли тропинками. Сколько раз я по ним бегала с поручениями бабушкиными и просто так, сама по себе! А теперь я уходила, оставляя за собой лысое место, и с предельной ясностью понимала, что если и вернусь однажды обратно, как прежде – уже не будет.
Бессильная злость охватывала меня. Кому понадобилось?! Неужели всё из-за того письма разнесчастного? Как будто на испытания в Академию Магии возьмут не того, на кого пригласительный выписан! А что же ещё, кроме этого, могло пробудить такую злобу?
– Наследство, – мгновенно ответил Хвостобой на вопрос, – что же ещё-то. В письме поди богатый дядюшка совестился?
– Почему ты так думаешь? – поразилась я.
– Сама посуди. Некромантка – в земле, где отродясь некромантов не бывало, растёшь безотцовщиной, мать родами сгинула, бабушка ростит. Бабушка непростая, одна из старших матерей ковена, а и с отцовской стороны, видать, всё люди непростые. И наследнички там – оторви да выброси.
– Гильдия зельеварения столичная, – прошептала я, лицом белея.
Я-то думала, нашёлся дед мой, с ним наверняка нашлись братья и сёстры двоюродные-троюродные, а может, и у отца ещё дети были. Но вместо дружной семьи получила я змеиное кубло шипящее. Которому дом спалить вместе с живыми, в нём сидящими, как нечего делать.
– Да неужели много так, что родную кровь извести пожелали?!
В голову не уместилось. Не дружишь с родичами, так и не дружи. Убивать зачем?
– Сколь отписано на тебя, много ли, мало – знать не желаю, про то уж молчи, Мирка, – сказал Хвостобой, придерживая на плече веркота. – Целее будешь. Народ порой даже из-за ничтожной малости готов родичу своему ближнему глотку перервать. Мы потом знай трупы подбираем. Того удушили, этого – зарезали, здесь – сожгли, там – утопили или со скалы сбросили…
– Тошно, – сказала я через время.
– Некроманту и вдруг тошно стало? – усмехнулся он.
Я остановилась.
– Пойдём лучше снова в ту пещеру, дядько Бессон. К мертвякам. С ними проще было.
– Ну-ка, сядь. Сядь, сядь. Расквасилась совсем, девка.
А у меня и вправду в коленках дрогнуло. Позволила я себя к бревну упавшему подвести. Дрёмыч с плеча дядькиного соскочил, головой вдруг мне в руку ткнулся. Ишь, сочувствует, душа веркотья.
– Проревись, проревись, – сочувственно выговорил Хвостобой. – Сейчас можно. Потом будет нельзя, а сейчас – пожалуйста.
Сам он сел рядом со мной, хотел по голове потрепать, как делал, когда была я совсем маленькой. Но не решился, убрал руку. И то, не ребёнок я уже. Не ведьма и не обычная девушка, а некромант потомственный. И неважно, что даром своим не владею почти. Живое к мёртвому не тянется.
– Не говори никому, – сказала я, утираясь.
– Да на что бы понадобилось… – воин смотрел в сторону, уважая моё право рыдать в одиночестве.
Слишком уж хорошо мы друг друга знали. Хвостобой не раз говорил бабушке, что голова у меня работает как надо и самое то подучиться некромантии и сыску, да к нему в Стражу идти. Трупы осматривать, след брать, убийства помогать расследовать. Я всё равно уже в деле, одну пещеру с мертвяками стоит только вспомнить. Бабушка кивала, но роняла всего лишь одно, неизменное: «Мала ещё».
А как огород полоть вручную ей, потому как не все растения волшебные инструмент садовый любят, куда как взросла!
Не отпустит она меня в Академию. Остались без двора, новый рядить надобно, а это значит, что спине некромантской найдётся работа! И хоть бы пару скелетов поднять разрешили бы! Я правда никогда ещё так не делала, но мысли вертелись: почему бы и нет. Мёртвым уже всё равно, их души давно ушли к Лунным Сёстрам за новым рождением. Но я чувствовала, что если заговорю о том перед ковеном, меня не поймут. Ведьмы далеки от некромантии. Смерть они чуют по-своему, по-ведьмински, и противостоять ей умеют. Но разговаривать с нею на равных не их дело.
Дело некроманта.
После той пещеры с мёртвыми Бессон Белогостев предлагал пригласить в Гориславье некроманта, поучить неразумную, меня то есть. Я духом воспряла, а ну как вдруг взаправду пригласят?! Но прошёл почти год, а некроманта-учителя не появилось у нас.
Может, они нарочно. Бабушка и остальные старшие матери ковена. Не хотят, чтобы я училась и развивала свой дар. И хоть бы объяснили почему! Боятся? Их напугаешь. Отпускать не хотят? Так полно в Гориславье девочек, из которых выйдут со временем отличные ведьмы! Никакого нет недостатка в одарённых. Зачем меня-то приучать к тайному ведьминскому знанию. Не в коня же ведь корм.
Вот отпустили бы в город учиться. Хоть бы и не в столицу, раз уж страшно туда, далеко и дорого. Но нет же. «Мала ещё!» А вот умела бы я даром пользоваться грамотно, как настоящий некромант. Наверное, сумела бы развернуть то пламя страшное обратно. Чтобы пославшему оно аукнулось, вплоть до головы, с плеч покатившейся, чтоб промеж глаз у него расцвёл тот цветок погибельный.
Так я травила в себе обидушки, а смерть между тем подбиралась всё ближе. Хоронилась за деревьями, пригибалась, за кустами прячась, и текла потихоньку к нам всё ближе и ближе. За малым мы не пропали совсем! В трёх шагах встала смертная тень, и дар мой среагировал на неё резко, нестерпимым огнём, подпалившим меня изнутри.
Позже я навсегда свяжу яростный пожар дара со смертельной угрозою, когда бить надо не рассуждая, сразу, на упреждение. Но в первый раз я промедлила.
Всё покатилось вкривь и вкось, стремительно и неудержимо.
Дрёмыч вскочил на лапы и зашипел, вздыбливая шерсть. Я увидела серебряное сияние, разливавшееся за деревьями – та самая мертвечина, что пролилась на наш дом перед тем, как вспыхнуть бешеным пламенем. А Хвостобой выхватил плеть, вспыхнувшую колдовской зеленью боевой магии и очертил ею в воздухе защитный круг.
– Кто крадётся подобно ворам в ночи? – грозно рыкнул он, и голос его отдался по лесу гулким эхом. – А ну выходи!
Смерть подалась назад, потекла в стороны, стараясь охватить нас отовсюду. Дрёмыч бешено шипел, но я велела сидеть ему смирно. Что он сделает? Против нас боевые маги. Ещё в прыжке сразят насмерть.
Я прикрыла глаза, пытаясь через дар уловить врага. Всё-то казалось мне, что противостоят нам мёртвые. Живые, может, и есть, но со стороны присматривают. А не знали они, что некроманта встретили, вот что! Послали их истребить ненужного наследника, вот и пришли. Не сами же родственники явились сюда, нашли лихих людей по найму.
И восторг с одной стороны – вот это приключение! И злоба с другой – дом наш зря спалили они. И сюда по наши души тоже зря пришли. Получат своё в полной мере.
Бой вскипел вначале на расстоянии – магический. Бессон Белогостев по прозвищу Крысобой дело воинское хорошо знал!
А я наконец сложила одно к другому. Мёртвые! От них будто нити тянулись к некроманту, им приказывавшему. По ним я негодяя обнаружила. И влила в них не только дар свой, но и леса нашего силу. Лес меня с детства знал, лес меня вырастил, как маму мою до меня, как и бабушку.
Когда держишь в ладонях чью-то смерть, ощущение будто бьётся в руках чужое сердце, вырванное из груди. А и власть над нею полная, какой никогда не будет у ведьмы, зато в достатке всегда у некроманта.
Я сжала пальцы. И приказала чужому сердцу не разжиматься.
Тёплый толчок, изнутри и снаружи. Душа врага отошла.
По лесу прошёл порыв ветра, как вздох облегчения. Смерти не стало. Совсем. Дядя Хвостобой опустил плеть, и она угасла, утратив колдовское свечение. Старый воин оглядывался с несколько ошарашенным видом. Мол, что, и всё уже, что ли? А где кровища?!
Я села обратно на бревно, обняла ткнувшегося мне лбом в руку Дрёмыча.
– Не трогай тут ничего, дядя Бессон, ладно? – сказала я. – Пусть… старшие матери ковена сами посмотрят.
Наше подворье. Старые хвойники, упиравшиеся макушками в самоё небо. Дом из лиственничного сруба, ещё прабабок бабушки моей помнивший. Старые яблони с урожаем, склонившим ветви почти до земли. Солнечный свет сквозь кроны деревьев – пятнами.
И всё это в одно мгновение стало прошлым. Смерть, она такая. Вначале распадается и исчезает будущее. А потом уже начинает погибать тело.
Впервые в жизни мне стало страшно. Не самой смерти, а перед смертью. Не могу лучше сказать! В точности такое чувство.
– Дрёмыч! – окликнула я бабушкиного фамильяра, гревшего себе пузо в пятне солнечного света. – Ко мне сейчас же. Кис-кис!
Веркот терпеть меня не мог. Ещё бы! Будь он поднятым скелетом, другое дело. Но бабушка приучила его к тому, что меня слушаться тоже надобно, особенно если хозяйки рядом нет. А меня научила приказывать, но добавила, что злоупотреблять властью не стоит, это чревато потерей доверия. Фамильяр же, потерявший доверие к людям, превращается в чудовище!
Дрёмыч лениво поднялся и потрусил ко мне, подёргивая кончиком хвоста.
Смерть и над ним нависла, но не так уверенно, как над нашим двором и домом. И она приближалась. Все мои чувства, – чувства некроманта! – криком кричали: «Спасайся! Беги!» Но не бросать же живое существо на погибель, если есть возможность сохранить ему жизнь.
– Да быстрее, мохнатая ты тварь! – не выдержала я, подстёгивая кривые кошачьи лапы приказом.
Не простит, да и плевать. Главное, живой останется.
– Что случилось? – спросил командующий, с любопытством разглядывая животное.
Веркоты скрытны, нелюдимы, признают над собой из всей семьи только одного кого-то, остальных лишь терпят. Чаще всего именно из веркотов получаются отличные фамильяры. Но вот мозгов у них, мягко говоря, немного. Это вам не злодавы с гончими из Стражи! Те и умны, и понятливы сверх меры, разве только разговору не научены.
Я ухватила Дрёмыча за шкирятник и перекинула через тын, следом сама махнула, – открывать калитку показалось мне неумным делом. Пока круг замкнут, никакое зло прорваться не может. Ни снаружи, ни изнутри. А заговор на проём калитки плести – хлопотное дело. Обострённым чутьём некроманта я знала, что времени попросту не хватит. И тогда то, что падало на подворье, прорываясь с изнанки мира в нашу явь, вырвется сквозь незалатанную брешь и поглотит нас.
«Верь своему чутью, – учила меня бабушка. – Какие бы нелепые вещи оно бы тебе ни подсказывало. Верь себе! Это важно и для ведьмы и для некроманта: доверять себе, своим чувствам, своему предвидению. Сначала сойди туда, куда поведёт тебя предзнание, а затем уже думай, почему туда и не проще ли было оставаться на месте. Таков дар! Если он отбирает у тебя что-то, так это не потому что», а «вопреки». Такова Предопределённость всего сущего в мире! Будешь противиться ей, потеряешь гораздо больше».
Я ухватила веркота, уже наладившего лапы бежать обратно. И всего-то успела крикнуть «В лес! Быстрее!» А в следующее мгновение огонь снизошёл с неба по солнечному лучу и заполонил собою всё пространство внутри нашего тына. Ей-право, как будто сам Светозарный уронил Себя к нам в гости!
Но за пределы тына не вырвалось ни искры. Права я была, что побоялась открывать калитку. Сожгло бы!
– Твою мать! – выругался дядька Хвостобой.
Огонь вытянулся столбом и на его макушке расцвёл лепестками пылающий цветок. Я лишь рот раскрыла. Ромашка! Такая же, как на письме, да не такая. Та была аптечная. А перед нами пылал запредельным жаром кровавый моргун, что расцветает лишь раз в столетие, предсказывая появлением своим какую-нибудь большую беду вроде войны или морового поветрия.
Ушло пламя, осыпалось ворохом быстро тающих искр. И не стало ничего там, где бесновалось оно недавно. Лысое место. На сажень вниз, до самого камня, земля выгорела.
Я всё смотрела и не могла осмыслить увиденное. Нет больше нашего с бабушкой дома. Как так-то?
Веркот вытек у меня из рук и встал на лапы. Кажется, не мог поверить и он.
– Да кому бы понадобилось? – беспомощно спросила я в пустоту, дышавшую бедой и грозой. – Да неужели из-за письма того окаянного?!
– Вот что, Мирка, – решительно шагнул ко мне командующий. – Пошли-ка отсюда. К Старшим ковена пошли. Пусть придумают, что им дальше с такой волшбой страшной делать.
***
Я шла следом за Хвостобоем и пыталась собрать в кучку прыгающие мысли. Где же бабушка врага такого нашла, что не постеснялся – а главное, сумел! – ударить по нашему подворью? Всё ж Гориславье сейчас на дыбы взовьётся! Гаду не жить!
Разве только что…
… если он уже умер.
Возможно, давно.
– Дядько Бессон!
– Ну.
– Ты же на войне бывал!
– Было дело.
Империя тогда воевала с врагом откуда-то вовсе уж из-за окоёма, про таких мы здесь не слыхивали. И всё же откликнулись на призыв семьи императорской, пошли добровольцы. Не все вернулись. Кто на поле боя остался, кто в Империи.
– А и некромантов видал? – продолжила я разговор.
Где война, там и некроманты, известное же дело. С обеих сторон. Живых на убой стараются не посылать. Я читала хроники Заката – как Империя противостояла Закатным Островам. Армия на армию, магия против магии, мёртвые против мёртвых, да и живым хватало!
– Видал. У одного в охране как раз и состоял…
– А может некромант… ну… сам себя поднять?
– Чего?
– Ну вот убили его, а душа не ушла из мира, призраком здесь осталась. Можно ли тело тогда поднять и дальше быть?
– Да кто же вас знает, порождений мрака, – фыркнул он. – Сам не видел, а байки такие слышал, ну так народ под огнём небесным чего только не наплетёт… Нашла, что спрашивать! – внезапно рассердился он. – Кота лучше подбери, еле лапы волочёт. Не гончая!
Дрёмыч и вправду выглядел уставшим. Я опустилась перед ним на колени. Смотреть – боялась, вдруг увижу ту же мертвечину, что уничтожила наш дом. Что с ней делать, не ведаю же! Я приказала себе не киснуть. Некромант я или кто?!
Но нет, ни одного мёртвого пятнышка не сидело в ауре Дрёмыча, никакой язвы не пузырилось вокруг тонкого тела, средоточия души. Жизни бабушкиного фамильяра ничего не угрожало.
Но лапы у веркотов и впрямь не приспособлены к долгому бегу по лесу. Они – засадные хищники, не загонные.
– Пойдёшь ко мне, господине Дрёмыч? – спросила я. – Или вот к дядьке Бессону на плечо, если к некроманту не хочется. Мы тебя к человеку твоему несём, одного не бросим.
Веркот жил у бабушки, сколько себя помню. Фамильяры вообще долго живут, бывает, переходят потом по наследству. Если сами того желают, конечно же. Главное их назначение – оберегать от бед хозяина и домашних его. Они умны, сообразительны, независимы и в то же время привязчивы и преданы хозяину до смерти, владеют магией начального уровня. Уже не животные, ещё не люди. Закон о магозверях защищает их по всей Империи. Недобросовестного хозяина за жестокое обращение с фамильяром наказывают, помимо прочего, полным запретом заводить когда-либо ещё в будущем магическое животное. Запрет имперские маги ставят, не снимешь и не отвертишься. Ни одна звериная душа близко не подойдёт!
А без волшебного помощника в колдовских делах навоешься, по себе знаю. Но фамильяр должен подойти сам. Силой не возьмёшь, хитростью не приручишь.
Дрёмыч подумал, и решил всё же ехать на плече у Хвостобоя. И то, там куртка стёганая форменная, вцепится когтями, чтобы удержаться в дороге, а и до тела не достанет. У меня же рубаха полотняная. Не думала я ведь со двора никуда уходить!
Мы уходили всё дальше и дальше от сожжённого дома, знакомыми до боли тропинками. Сколько раз я по ним бегала с поручениями бабушкиными и просто так, сама по себе! А теперь я уходила, оставляя за собой лысое место, и с предельной ясностью понимала, что если и вернусь однажды обратно, как прежде – уже не будет.
Бессильная злость охватывала меня. Кому понадобилось?! Неужели всё из-за того письма разнесчастного? Как будто на испытания в Академию Магии возьмут не того, на кого пригласительный выписан! А что же ещё, кроме этого, могло пробудить такую злобу?
– Наследство, – мгновенно ответил Хвостобой на вопрос, – что же ещё-то. В письме поди богатый дядюшка совестился?
– Почему ты так думаешь? – поразилась я.
– Сама посуди. Некромантка – в земле, где отродясь некромантов не бывало, растёшь безотцовщиной, мать родами сгинула, бабушка ростит. Бабушка непростая, одна из старших матерей ковена, а и с отцовской стороны, видать, всё люди непростые. И наследнички там – оторви да выброси.
– Гильдия зельеварения столичная, – прошептала я, лицом белея.
Я-то думала, нашёлся дед мой, с ним наверняка нашлись братья и сёстры двоюродные-троюродные, а может, и у отца ещё дети были. Но вместо дружной семьи получила я змеиное кубло шипящее. Которому дом спалить вместе с живыми, в нём сидящими, как нечего делать.
– Да неужели много так, что родную кровь извести пожелали?!
В голову не уместилось. Не дружишь с родичами, так и не дружи. Убивать зачем?
– Сколь отписано на тебя, много ли, мало – знать не желаю, про то уж молчи, Мирка, – сказал Хвостобой, придерживая на плече веркота. – Целее будешь. Народ порой даже из-за ничтожной малости готов родичу своему ближнему глотку перервать. Мы потом знай трупы подбираем. Того удушили, этого – зарезали, здесь – сожгли, там – утопили или со скалы сбросили…
– Тошно, – сказала я через время.
– Некроманту и вдруг тошно стало? – усмехнулся он.
Я остановилась.
– Пойдём лучше снова в ту пещеру, дядько Бессон. К мертвякам. С ними проще было.
– Ну-ка, сядь. Сядь, сядь. Расквасилась совсем, девка.
А у меня и вправду в коленках дрогнуло. Позволила я себя к бревну упавшему подвести. Дрёмыч с плеча дядькиного соскочил, головой вдруг мне в руку ткнулся. Ишь, сочувствует, душа веркотья.
– Проревись, проревись, – сочувственно выговорил Хвостобой. – Сейчас можно. Потом будет нельзя, а сейчас – пожалуйста.
Сам он сел рядом со мной, хотел по голове потрепать, как делал, когда была я совсем маленькой. Но не решился, убрал руку. И то, не ребёнок я уже. Не ведьма и не обычная девушка, а некромант потомственный. И неважно, что даром своим не владею почти. Живое к мёртвому не тянется.
– Не говори никому, – сказала я, утираясь.
– Да на что бы понадобилось… – воин смотрел в сторону, уважая моё право рыдать в одиночестве.
Слишком уж хорошо мы друг друга знали. Хвостобой не раз говорил бабушке, что голова у меня работает как надо и самое то подучиться некромантии и сыску, да к нему в Стражу идти. Трупы осматривать, след брать, убийства помогать расследовать. Я всё равно уже в деле, одну пещеру с мертвяками стоит только вспомнить. Бабушка кивала, но роняла всего лишь одно, неизменное: «Мала ещё».
А как огород полоть вручную ей, потому как не все растения волшебные инструмент садовый любят, куда как взросла!
Не отпустит она меня в Академию. Остались без двора, новый рядить надобно, а это значит, что спине некромантской найдётся работа! И хоть бы пару скелетов поднять разрешили бы! Я правда никогда ещё так не делала, но мысли вертелись: почему бы и нет. Мёртвым уже всё равно, их души давно ушли к Лунным Сёстрам за новым рождением. Но я чувствовала, что если заговорю о том перед ковеном, меня не поймут. Ведьмы далеки от некромантии. Смерть они чуют по-своему, по-ведьмински, и противостоять ей умеют. Но разговаривать с нею на равных не их дело.
Дело некроманта.
После той пещеры с мёртвыми Бессон Белогостев предлагал пригласить в Гориславье некроманта, поучить неразумную, меня то есть. Я духом воспряла, а ну как вдруг взаправду пригласят?! Но прошёл почти год, а некроманта-учителя не появилось у нас.
Может, они нарочно. Бабушка и остальные старшие матери ковена. Не хотят, чтобы я училась и развивала свой дар. И хоть бы объяснили почему! Боятся? Их напугаешь. Отпускать не хотят? Так полно в Гориславье девочек, из которых выйдут со временем отличные ведьмы! Никакого нет недостатка в одарённых. Зачем меня-то приучать к тайному ведьминскому знанию. Не в коня же ведь корм.
Вот отпустили бы в город учиться. Хоть бы и не в столицу, раз уж страшно туда, далеко и дорого. Но нет же. «Мала ещё!» А вот умела бы я даром пользоваться грамотно, как настоящий некромант. Наверное, сумела бы развернуть то пламя страшное обратно. Чтобы пославшему оно аукнулось, вплоть до головы, с плеч покатившейся, чтоб промеж глаз у него расцвёл тот цветок погибельный.
Так я травила в себе обидушки, а смерть между тем подбиралась всё ближе. Хоронилась за деревьями, пригибалась, за кустами прячась, и текла потихоньку к нам всё ближе и ближе. За малым мы не пропали совсем! В трёх шагах встала смертная тень, и дар мой среагировал на неё резко, нестерпимым огнём, подпалившим меня изнутри.
Позже я навсегда свяжу яростный пожар дара со смертельной угрозою, когда бить надо не рассуждая, сразу, на упреждение. Но в первый раз я промедлила.
Всё покатилось вкривь и вкось, стремительно и неудержимо.
Дрёмыч вскочил на лапы и зашипел, вздыбливая шерсть. Я увидела серебряное сияние, разливавшееся за деревьями – та самая мертвечина, что пролилась на наш дом перед тем, как вспыхнуть бешеным пламенем. А Хвостобой выхватил плеть, вспыхнувшую колдовской зеленью боевой магии и очертил ею в воздухе защитный круг.
– Кто крадётся подобно ворам в ночи? – грозно рыкнул он, и голос его отдался по лесу гулким эхом. – А ну выходи!
Смерть подалась назад, потекла в стороны, стараясь охватить нас отовсюду. Дрёмыч бешено шипел, но я велела сидеть ему смирно. Что он сделает? Против нас боевые маги. Ещё в прыжке сразят насмерть.
Я прикрыла глаза, пытаясь через дар уловить врага. Всё-то казалось мне, что противостоят нам мёртвые. Живые, может, и есть, но со стороны присматривают. А не знали они, что некроманта встретили, вот что! Послали их истребить ненужного наследника, вот и пришли. Не сами же родственники явились сюда, нашли лихих людей по найму.
И восторг с одной стороны – вот это приключение! И злоба с другой – дом наш зря спалили они. И сюда по наши души тоже зря пришли. Получат своё в полной мере.
Бой вскипел вначале на расстоянии – магический. Бессон Белогостев по прозвищу Крысобой дело воинское хорошо знал!
А я наконец сложила одно к другому. Мёртвые! От них будто нити тянулись к некроманту, им приказывавшему. По ним я негодяя обнаружила. И влила в них не только дар свой, но и леса нашего силу. Лес меня с детства знал, лес меня вырастил, как маму мою до меня, как и бабушку.
Когда держишь в ладонях чью-то смерть, ощущение будто бьётся в руках чужое сердце, вырванное из груди. А и власть над нею полная, какой никогда не будет у ведьмы, зато в достатке всегда у некроманта.
Я сжала пальцы. И приказала чужому сердцу не разжиматься.
Тёплый толчок, изнутри и снаружи. Душа врага отошла.
По лесу прошёл порыв ветра, как вздох облегчения. Смерти не стало. Совсем. Дядя Хвостобой опустил плеть, и она угасла, утратив колдовское свечение. Старый воин оглядывался с несколько ошарашенным видом. Мол, что, и всё уже, что ли? А где кровища?!
Я села обратно на бревно, обняла ткнувшегося мне лбом в руку Дрёмыча.
– Не трогай тут ничего, дядя Бессон, ладно? – сказала я. – Пусть… старшие матери ковена сами посмотрят.
