Желтый месяц висит низко, над самой линией горизонта, время от времени скрываясь за мелькающими деревьями. Мерный стук колес навевает сон, но Рита не спит. Она смотрит на месяц до тех пор, пока поезд не уходит в кривую, прощаясь с ночным светилом будто навсегда.
Чем бы еще занять себя до станции N.?
В голове мелькают образы прошедшего дня, в течение которого она занималась тем, что у нее получается больше всего: разрушала и была незаметной. Полковник может быть доволен: важные связи сегодня были разрушены. Как он и предполагал, это были всего лишь очередные влюбленные идиоты, которые в будущем могли бы стать новыми Бонни и Клайдом. Только в эпоху цифры и атома это сулило куда большее количество жертв.
Полковник никогда не обращается к Рите по пустякам: для Разрушителя она уже стара: тридцать семь стукнет через полгода. Она очень стара, для того, чтобы работать, но она работает. Вне штата, чтобы вышестоящие мордовороты не пронюхали, что на Столичный отдел Разрушения до сих пор работает тридцатишестилетняя Маргарита Дикова, ведь предельный возраст таких, как она, максимум тридцать три. Предельный возраст. Она должна была сдохнуть три года назад, выгорев, как свеча, но она жива. И до сих пор может разрушать связи. И быть незаметной.
Спасать этот мир согласно своему предназначению.
Рита открывает рот и сокрушительно зевает, чувствуя, как лицевые мышцы растягиваются в жутком оскале. Спать хочется неимоверно, но заснуть в холодном вагоне старого образца у нее не получается. Дерматин старых полок раздражает обоняние, хотя в первый момент этот запах ей понравился. Так пахло ее детство, беззаботное, наполненное путешествиями и ароматными булочками с корицей, которые пекла мама, когда они возвращались домой.
Рита до сих пор любит запах поездов и стук колес. Пожалуй, только необходимость проводить четыре-пять часов в поезде позволяет Полковнику раз за разом уговаривать ее поработать. Хотя в конце каждого дела изможденная, выжатая, как лимон, Рита зарекается. Обещает себе, что работала в последний раз.
Она слишком стара для всего этого.
Она уже давно должна быть мертва.
В висках нарастает гулкая боль, но Рита даже рада этому. Боль означает, что она еще жива.
И, видимо, еще поживет.
Она нажимает боковую кнопку своего новенького смартфона и ночная мгла озаряется холодным светом экрана.
02:42
Неудивительно, что ее штормит. Ровно сутки на ногах. Удобные ботинки-говнодавы, которые с утра казались тапочками, сдавливают ступни железными тисками, но Рита терпит их жестокие объятия, потому что понимает: стоит ей снять эти пыточные орудия, обратно надеть их она попросту не сможет.
Жутко хочется курить.
До станции N. осталось полчаса. Потом еще полчаса: вызвать такси, доехать до дома по ночному, залитому холодным дождем, городу и подняться на лифте на пятый этаж.
Не впервой. Но в ближайшее время никакая миссия, даже самая опасная и высокооплачиваемая, не заставит ее высунуть свой нос из дому.
Рита апатично думает о том, что сегодня было особенно тяжело, хотя дело, по сути, было плевым.
Незаметно пройтись по Арбату. Зайти в ресторан «Венеция», испугав тамошних служащих своим внезапным появлением из пустоты. Сесть за самый неудобный столик. Выпить чашку кофе. Выпить еще одну.
И еще.
Выходя из ресторана в нужный момент, «случайно» толкнуть плечом молодого человека, спешащего на свидание. Просить прощения за свою неловкость, смущенно одергивая подол короткого черного платья, выглядывающего из-под расстегнутого кожаного плаща, обратив его внимание на колготки в крупную сетку. Поправить черную шляпу на светлых волосах, в которых, приглядевшись, можно заметить вкрапления седины.
Пусть ее лицо до сих пор кажется лицом двадцатилетней девчонки, пусть ее тело все еще выглядит юным, волосы выдают ее.
Ей давно уже не двадцать.
Она уже давно должна была сдохнуть.
Но она живет.
Парень был очарован, конечно, но не подал виду. Он вежливо раскланялся с Ритой и двинулся внутрь, забыв про нее в следующий же миг. Конечно, он забыл. На то она, Рита, и Разрушитель.
Она знала, что у нее получилось, но все равно дождалась, когда парочка выйдет из «Венеции», к этому времени совершенно озябнув на промозглом ветру.
Да. У нее получилось. Даже забыв ее, парень был задумчив и невнимателен на своем первом свидании, отвечал невпопад, совершенно разозлив этим свою спутницу. Свидание оказалось неудачным. Цепочка запущена — пара распадется. Связь разорвана.
И те, чьи помыслы могли в едином порыве уничтожить множество жизней, пойдут разными путями. Станут простыми мошенниками и закончат свой путь в колониях общего режима. Или строгого, как повезет.
В любом случае, миссия Риты выполнена и, вглядываясь в ночную тьму сквозь заляпанное стекло вагона, она надеется, что это дело было последним. Как бы то ни было, она очень устала.
Каждая разрушенная связь плетью оставляет шрамы в душе. Заставляет терять ее. Терять веру. Терять желание жить.
Именно поэтому Разрушители живут мало. Это называется «сгореть».
Но Рита еще тлеет. Еще дергается. Хотя, кажется, что вот-вот оборвется нить, закончится ее бессмысленное существование.
Без семьи. Без друзей. Полное одиночество.
Рита кладет руки на стол, холодный и пустой, устраивает голову и закрывает глаза. Она проваливается в сон, всеми фибрами того, что осталось от ее души, надеясь, что он не последний.
До станции N. осталось полчаса.
Чем бы еще занять себя до станции N.?
В голове мелькают образы прошедшего дня, в течение которого она занималась тем, что у нее получается больше всего: разрушала и была незаметной. Полковник может быть доволен: важные связи сегодня были разрушены. Как он и предполагал, это были всего лишь очередные влюбленные идиоты, которые в будущем могли бы стать новыми Бонни и Клайдом. Только в эпоху цифры и атома это сулило куда большее количество жертв.
Полковник никогда не обращается к Рите по пустякам: для Разрушителя она уже стара: тридцать семь стукнет через полгода. Она очень стара, для того, чтобы работать, но она работает. Вне штата, чтобы вышестоящие мордовороты не пронюхали, что на Столичный отдел Разрушения до сих пор работает тридцатишестилетняя Маргарита Дикова, ведь предельный возраст таких, как она, максимум тридцать три. Предельный возраст. Она должна была сдохнуть три года назад, выгорев, как свеча, но она жива. И до сих пор может разрушать связи. И быть незаметной.
Спасать этот мир согласно своему предназначению.
Рита открывает рот и сокрушительно зевает, чувствуя, как лицевые мышцы растягиваются в жутком оскале. Спать хочется неимоверно, но заснуть в холодном вагоне старого образца у нее не получается. Дерматин старых полок раздражает обоняние, хотя в первый момент этот запах ей понравился. Так пахло ее детство, беззаботное, наполненное путешествиями и ароматными булочками с корицей, которые пекла мама, когда они возвращались домой.
Рита до сих пор любит запах поездов и стук колес. Пожалуй, только необходимость проводить четыре-пять часов в поезде позволяет Полковнику раз за разом уговаривать ее поработать. Хотя в конце каждого дела изможденная, выжатая, как лимон, Рита зарекается. Обещает себе, что работала в последний раз.
Она слишком стара для всего этого.
Она уже давно должна быть мертва.
В висках нарастает гулкая боль, но Рита даже рада этому. Боль означает, что она еще жива.
И, видимо, еще поживет.
Она нажимает боковую кнопку своего новенького смартфона и ночная мгла озаряется холодным светом экрана.
02:42
Неудивительно, что ее штормит. Ровно сутки на ногах. Удобные ботинки-говнодавы, которые с утра казались тапочками, сдавливают ступни железными тисками, но Рита терпит их жестокие объятия, потому что понимает: стоит ей снять эти пыточные орудия, обратно надеть их она попросту не сможет.
Жутко хочется курить.
До станции N. осталось полчаса. Потом еще полчаса: вызвать такси, доехать до дома по ночному, залитому холодным дождем, городу и подняться на лифте на пятый этаж.
Не впервой. Но в ближайшее время никакая миссия, даже самая опасная и высокооплачиваемая, не заставит ее высунуть свой нос из дому.
Рита апатично думает о том, что сегодня было особенно тяжело, хотя дело, по сути, было плевым.
Незаметно пройтись по Арбату. Зайти в ресторан «Венеция», испугав тамошних служащих своим внезапным появлением из пустоты. Сесть за самый неудобный столик. Выпить чашку кофе. Выпить еще одну.
И еще.
Выходя из ресторана в нужный момент, «случайно» толкнуть плечом молодого человека, спешащего на свидание. Просить прощения за свою неловкость, смущенно одергивая подол короткого черного платья, выглядывающего из-под расстегнутого кожаного плаща, обратив его внимание на колготки в крупную сетку. Поправить черную шляпу на светлых волосах, в которых, приглядевшись, можно заметить вкрапления седины.
Пусть ее лицо до сих пор кажется лицом двадцатилетней девчонки, пусть ее тело все еще выглядит юным, волосы выдают ее.
Ей давно уже не двадцать.
Она уже давно должна была сдохнуть.
Но она живет.
Парень был очарован, конечно, но не подал виду. Он вежливо раскланялся с Ритой и двинулся внутрь, забыв про нее в следующий же миг. Конечно, он забыл. На то она, Рита, и Разрушитель.
Она знала, что у нее получилось, но все равно дождалась, когда парочка выйдет из «Венеции», к этому времени совершенно озябнув на промозглом ветру.
Да. У нее получилось. Даже забыв ее, парень был задумчив и невнимателен на своем первом свидании, отвечал невпопад, совершенно разозлив этим свою спутницу. Свидание оказалось неудачным. Цепочка запущена — пара распадется. Связь разорвана.
И те, чьи помыслы могли в едином порыве уничтожить множество жизней, пойдут разными путями. Станут простыми мошенниками и закончат свой путь в колониях общего режима. Или строгого, как повезет.
В любом случае, миссия Риты выполнена и, вглядываясь в ночную тьму сквозь заляпанное стекло вагона, она надеется, что это дело было последним. Как бы то ни было, она очень устала.
Каждая разрушенная связь плетью оставляет шрамы в душе. Заставляет терять ее. Терять веру. Терять желание жить.
Именно поэтому Разрушители живут мало. Это называется «сгореть».
Но Рита еще тлеет. Еще дергается. Хотя, кажется, что вот-вот оборвется нить, закончится ее бессмысленное существование.
Без семьи. Без друзей. Полное одиночество.
Рита кладет руки на стол, холодный и пустой, устраивает голову и закрывает глаза. Она проваливается в сон, всеми фибрами того, что осталось от ее души, надеясь, что он не последний.
До станции N. осталось полчаса.
