Глава 1. Белых роз должно быть пять
Он смотрел на женщину, что когда-то любил. Она улыбалась.
- Привет, Дашка! С днем рождения!
В руках он держал букет из белых роз.
- Прости, - он виновато потупился и поджал губы, - сегодня я без красных. Не было, представляешь? А я так спешил…
Дашка улыбалась, но теперь он увидел в ее улыбке сочувствие.
На самом деле, в тот день, когда была сделана эта фотография, она злилась. Очень. Злилась, потому что он подарил ей сережки из красного и белого золота, стилизованные под розы. Вот только она мечтала о кольце. К сожалению, в тот год он так и не смог решиться сделать ей предложение.
А в следующий… в следующий год, в этот же самый день он оделся понаряднее, крикнул хлопочущей на кухне Дашке, что скоро вернется, и отправился в ювелирный с твердым намерением все-таки купить это чертово кольцо.
Начало сентября тогда выдалось на редкость слякотным, и он изгваздал свои новенькие нарядные брюки, не успев выйти на асфальт. Он так волновался, что купил пять белых роз, забыв, что в таких случаях принято дарить красные. И только подойдя к дому, сжимая руку в кармане, где лежала аккуратненькая бархатная коробочка, он об этом вспомнил.
Развернулся, кинулся обратно в цветочный ларек и купил пять красных роз. Всего цветков получилось десять, но тогда ему было все равно.
Как-то не пришло в голову, что это плохая примета.
Он буквально взлетел по лестнице на третий этаж, дрожащими руками повернул ключ и… обнаружил Дашку, лежащую посреди коридора. Споткнулась о загнутый край ковра. Неудачно упала. Совсем неудачно, ударилась головой об угол тумбы с зеркалом: врач сказал, что шансов у нее не было, но он знал, что останься он дома…. Все было бы по другому.
Но его не было. Зато букет из десяти роз оказался очень кстати.
Порыв промозглого ветра принес первые капли дождя, серого, как вся его жизнь после. Вдохнув влажный воздух слишком глубоко, он согнулся в жестоком приступе кашля, а справившись с ним, продолжал стоять возле оградки старой могилы, будто не решаясь войти. С памятника ему улыбалась женщина, которую он когда-то любил.
Вот уже пятнадцать лет он приходит сюда в день ее рождения. В день ее смерти. Приносит десять роз. Пять белых и пять красных.
Вот только сегодня красных роз он не нашел.
Словно решившись, он с трудом отворил проржавевшую дверцу, подошел к памятнику и положил у изножья цветы. Десять белых роз.
Плохо. Неправильно.
С неба падал противный мелкий дождь. Такой же, как пятнадцать лет назад.
- Холодно, - поежившись, пожаловался он Дашке.
Она молчала.
Плохо. Неправильно.
Белых роз должно быть пять.
Он достал из кармана тупой складной ножик, с трудом развернул его и безжалостно полоснул левую ладонь. Капли крови смешивались с серым дождем, но он упрямо продолжал раскрашивать белое красным. И ему удалось.
Белых роз должно быть пять.
И теперь все в порядке.
- Ты только дождись меня, Дашка! Я скоро приду к тебе. И если там, где мы встретимся, это все еще будет важно, я подарю тебе кольцо. Найду. Достану. Ты же ждешь меня, правда?
Он прислонил окровавленную руку к мокрому камню памятника, поцеловал холодную улыбку Дашки и сразу отвернулся. Быстро миновал дверцу, оставив ее приоткрытой.
После очередного порыва ветра вновь глухо закашлялся и, не дойдя до асфальтовой дорожки, опустился на колени, прямо на красно-желтый ковер из мертвых листьев.
Закурил. Снова кашлял. И снова курил.
Когда ему поставили рак легких последней стадии, он даже обрадовался и от лечения, способного хоть ненадолго продлить его жизнь, отказался.
- Ты только дождись меня, Дашка, - сплюнув кровавый сгусток, прошептал он.
Ему оставалось жить три дня.
Глава 2. Будущее человечества
Звуковой сигнал «СуПЕР уМНОГО БУдиЛьниКА» сегодня показался Настасье особенно противным. После вчерашнего бурного вечера голова гудела так, будто она накачалась «белым шумом». Но наркотиков вчера не было. Она точно помнит.
Настасья со стоном поднялась и села на кровати, стараясь разместить центр тяжести своего тела так, чтобы дешевая электроника не сработала на высвобождение свободного места и не сложилась, убравшись в стену. Поза получилась не очень удобная, но зато она все-таки сидит. А не валяется на полу с отбитым копчиком, как было в прошлый раз.
Воспаленный мозг упрямо не желал выдавать ни одной связной мысли. Вроде бы надо на работу собираться, а для этого надо встать, ополоснуть рот зубной водой, одеться наконец… Но что-то мешало ей начать этот бесхитростный процесс. Какая-то мелкая, несформировавшаяся мысль на задворках сознания, копошась в мусоре несвязности , пыталась выползти на свет. Настасья крепко зажмурилась, пытаясь помочь этой мысли, подтолкнуть ее. Но не получалось.
Ладно. Разберемся.
Кое-как поднявшись (кровать с громким противным жужжанием сложилась в компактный валик и слилась с выемкой в стене), Настасья сделала ровно три шага и оказалась в санитарной зоне. Три года назад, когда ей выпал невероятный шанс купить восьмиметровую квартиру студийного типа на окраине Москвы всего за тридцать миллионов койнов, она не раздумывала ни секунды. Целых восемь метров! За тридцать миллионов обычно можно было купить шесть с половиной.
Зубная вода почти кончилась. Сделав в голове заметку не забыть зайти в мультимаркет по дороге с работы, Настасья повернулась к платяному шкафу и вытащила оттуда комплект одежды на сегодня. Мягкие одноразовые тапочки, синтетические расклешенные штаны и свободную рубашку, тоже синтетическую. Дорогой, не одноразовой, одежды у Тасьи было мало, в ней она ходила только в клубы. Или в гости, и то не всегда.
Одевшись и взяв кошелек, она шагнула к двери и нажала на маленькую сенсорную кнопку слева. Послышалось противное жужжание и… ничего не произошло.
Понятно.
Попытка номер два.
Дверь завибрировала, но так и не открылась.
- Черт! Открывайся уже!
То ли выкрик оказался чудодейственным, то ли заедающий механизм, наконец, поддался, но дверь отодвинулась, явив взору коридор с обшарпанными стенами. Половина ламп не горела, многочисленные обращения в компанию по содержанию жилья результатов не давали: средств нет.
Размышляя о том, что в один прекрасный момент она просто не сможет выйти из квартиры (или войти в нее, что не так страшно, на самом деле), Тасья пошла к лифту, привычно переступая через «капканы» - глубокие дыры в полу, заделать которые обещали уже месяцев шесть.
Кнопка лифта тоже заедала.
Привычно долбанув по ней со всей силы, Тасья удовлетворенно посмотрела на табло: шесть…семь…восемь… когда число достигло тридцати двух, двери лифта открылись. Видимо, вчера в кабине кого-то стошнило, судя по запаху, и Тасья очень надеялась, что не ее.
В столовой, располагавшейся на цокольном этаже ее сорокаэтажки, было немноголюдно: все, кто мог позволить себе питаться в более приличных заведениях, так и делали. К сожалению, Настасья в прошлом месяце осталась без премии, да и квартплату подняли, поэтому иного выбора, как пытаться не отравиться здесь, у нее не было.
Кофе горчил, булочка с «манго» отдавала синтетикой, а желток глазуньи имел зеленоватый оттенок. Порошковая еда, она такая: синтезатор в этой забегаловке явно барахлил, к тому же его очевидно давно не чистили.
Упрямо делая очередной глоток, Настасья посмотрела на пачку флаеров, которые были разложены на каждом столе.
Изображение радовало глаз: прямая улица без единой выщербины, красивые разноцветные высотки, яркие вывески магазинов, пустые стоянки электромобилей и надпись: «Сделай вклад в грядущее сейчас! Волонтерская программа по облагораживанию района Аксеново. Мы строим будущее для наших детей!»
Тасья скривилась. Опять эти придурки! Идиоты, что ли, работать бесплатно? Пусть этим занимаются те, кто за это коины получает!
Последний глоток кофе заставил ее скривиться.
Она посмотрела в окно. Куча отходов, которая еще вчера была окурком, брошенным на асфальт, воняла даже на вид.
Она со злостью разорвала флаер и кинула обрывки на пол.
Свое будущее она представляла весьма смутно.
Глава 3. Версия номер пять
Курт всегда был Благородным Убийцей: идеальные черты лица, идеальное тело, идеальная репутация.
Идеальная работа…
- За мир! За идеалы! За великий порядок Коалиции! - пафосно провозгласил он, занося над головой огромный кинжал.
Марк, Презренный Изменник, жалко всхлипнул и зажмурился. Из глаз его потекли предательские слезы, и Курту пришлось откинуться немного назад, чтобы оператору было удобней взять искаженное лицо Изменника крупным планом.
Вдоволь налюбовавшись жалким видом плачущего мужика, камера отодвинулась, и оператор начал съемку развевающихся знамен Коалиции, разноцветных огней уличных фонарей (красных, синих, белых, желтых и зеленых) и массовки, призванной изображать восторженную толпу освобожденных от гнета бандитов деревенских жителей.
- Умри! - дождавшись, когда камера вновь повернется в его сторону, Курт взмахнул ножом и резко опустил руку.
- Стоп! Снято! Меняем декорации! Марк, какого черта у ног Изменника оказался плюшевый мишка из детской версии? - Жорж, режиссер пропагандистских роликов, нервно курил одну сигарету за другой. Перед ним поставили цель снять пять роликов на одну и ту же тему, а до срока сдачи материала оставалось всего три дня. - Выбросить этого мишку, быстро!
- Может, ты с меня слезешь, наконец? - Марк повел плечами и поморгал. - И в следующий раз так не пугай. Я думал, что ты мне эту бутафорию в глаз засадишь.
Курт ухмыльнулся и слез с поверженного «вечного Изменника». Типаж у Марка был однозначный: за пять лет работы в отделе Визуальной Пропаганды, он ни разу не сыграл положительную роль. Впрочем, друг Курта не жаловался: платили ему за работу так же, как и всем.
- Порнография, какая-то, - проворчал Курт, глядя, как Марк, кряхтя, поднимается на ноги. - Ладно еще этот антураж, но в постапе эта тема выглядит бредом.
Марк согласно кивнул, а Курт понадеялся что друг не донесет на него партии. Иначе его идеальной репутации наступит конец.
- Курить будешь? - Марк вытащил из кармана запачканных пылью брюк мятую пачку и протянул другу.
Курт покачал головой. Взгляд его наткнулся на папку с бумагами. По сюжету, именно содержимое этой папки приводило Благородного Убийцу на порог Презренного Изменника. Интересно, а те, кто будет это смотреть, поймут, о чем речь? Бумага давно уже не используется, в школах давным давно учат быстропечатанию, а не чистописанию. Но режиссер решил, что папка с бумагами будет выглядеть более символично, чем компьютер-планшет.
Возможно, он прав. Вот только в детской версии, уже отснятой, не стоило это использовать: если поколение постарше еще помнит, какого это: писать, то тем, кто родился не так давно, символизм папки с бумагами явно будет непонятен.
- Переодеваемся! Эркин! Ты иди на крышу, я хочу, чтобы в антураже постапа ты был Великим Наблюдателем! Курт, Марк, хватит болтать! Брысь с площадки! Через полчаса вы должны быть в новых костюмах. И выкиньте вы этого мишку!
… В гримерке тошнотворно пахло грязными носками и соленьями. Курт, пытаясь не вдыхать глубоко, достал из шкафа последний костюм: маскхалат, призванный изображать костюм химзащиты, и старый самоспасатель. Надев маску, он понял, что сыграть Благородного Убийцу в таком костюме у него не получится: самоспасатель был старый, давно просроченный, в фильтры забилась пыль, и Курту казалось, что кроме пыли он не дышит больше ничем. Так и задохнуться недолго!
- Ду и форба, - пробубукал Марк, чей костюм отличался от костюма Марка только цветом. - Задохдудься и де жидь.
Курту стало смешно. Переодевшись, Марк зачем-то опять схватил плюшевого мишку, который явно выбивался из антуража постапокалипсиса. Странный выбор сделал режиссер: детская версия, историческая, где они бегали по площадке в средневековых костюмах, стимпанк, современность и постапокалипсис. Конечно, пропаганда должна быть интересной и разнообразной, но в этот раз был явный перебор.
Пока они переодевались, съемочная площадка преобразилась: теперь дома выглядели нежилыми, а фонари - разбитыми. Никакой толпы: вдалеке стояла троица в таких же защитных костюмах, что и Курт с Марком, а на крыше одного из домов расположился Эркин, репетируя роль Великого Наблюдателя. Бумаги валялись на прежнем месте. Приготовления еще не закончились, поэтому чтобы убить время, Курт поднял папку и открыл ее.
«- Это прекрасно — уничтожать слова. Главный мусор скопился, конечно, в глаголах и прилагательных, но и среди существительных — сотни и сотни лишних.»*
Странные слова. От них веет Протестом. Откуда эти бумаги? Кажется… кажется, их принес Марк. Да, точно! Он сказал, что эта папка давно хранилась у него на чердаке!
Курт лихорадочно перевернул страницу.
«Война — это мир. Свобода — это рабство. Незнание — сила.»*
Курт похолодел. Он знал, откуда эти слова.
Запрещено. Это запрещено. Отдел пропаганды давно уже убрал данный текст из списка разрешенных. Все экземпляры этой книги были давно уже изъяты у населения и сожжены!
Вот только текст на бумагах в папке был рукописным. И почерк Курту был знаком: он не раз списывал домашнее задание у своего лучшего друга.
- По местам! На исходные! - послышался голос режиссера. Вокруг него бегали многочисленные помощники и помощницы: одна из них, одетая в ярко-красную короткую юбку и желтую полупрозрачную блузу протягивала Жоржу картонный стаканчик с кофе.
Курт медленно закрыл папку и прижал к груди. Сквозь мутную поверхность своей маски он видел, что Марк нервничает: друг опять забыл про мишку.
- Сначала сцена убийства. Курт, брось папку на исходную, чего ты в нее вцепился?
Марка трясло, Курт видел это очень ясно. Проклиная идиотизм друга, он непринужденно бросил папку на место.
- На исходную позицию, оба! Чего застыли? - надрывался Жорж. Он схватил у помощницы стакан и разом опорожнил его. - Партии нужны эти ролики, и мы их сделаем! На исходную, оба!
… пробежать несколько метров, «настичь» Презренного Изменника и взмахнуть кинжалом… где камера? Ах, вот она… отклониться… съемка разрухи и Великого Наблюдателя на крыше. Опустить руку с кинжалом. И все молча.
… Марк дергается, вскидывает руку и мишка, которого он держал в руках, летит по широкой дуге.
- Какого черта здесь делает плюшевый мишка? - орет режиссер.
Курт снимает маску и склоняется к уху друга.
- Я никому не скажу… - шепчет он. - Если ты дашь прочитать мне эту книгу с начала до конца.
Глава 4. Встреча (короткий рассказ в 55 слов)
А говорили, что умирать страшно…
Он выглядел привлекательно, но висящие в мочках ушей крысиные хвосты вводили меня в ступор. Его огромный рот растянулся на все восемьдесят четыре зуба, а небольшая бородавка на носу зашевелилась.
- Погуляем, детка? – спросил он, поправляя свои белоснежные крылья.
Я, улыбнувшись, кивнула. Погулять я уже давно хочу!
Тем более, с ангелом.
Глава 5. До станции N. осталось полчаса
Желтый месяц висит низко, над самой линией горизонта, время от времени скрываясь за мелькающими деревьями. Мерный стук колес навевает сон, но Рита не спит. Она смотрит на месяц до тех пор, пока поезд не уходит в кривую, прощаясь с ночным светилом будто навсегда.
