Глава первая.
Да спадёт с тебя нега сна твоего,
мальчик мой.
Солнце ещё только начало ласкать своими лучами жесткий каменистый серый тротуар, а птицы уже пели свои лёгкие, звонкие, дрожащие в воздухе песни. Молодой художник сидел в старом обшарпанном кресле и, закинув обе ноги на подоконник, смотрел на небо. Он хотел увидеть утренний рассвет во всей его неуловимой красоте. Хотя он прекрасно понимал, что этот рассвет никогда не будет таким же великолепным, как тот, который ему довелось видеть однажды из окна самолёта, когда он вместе со своими родителями улетал из какой-то далёкой страны. Ту страну он совсем не помнил. Но зато он хорошо помнил, что в аэропорту было очень душно и пахло потом, а в самолёте он вырвал прямо на сидение, и это было мерзко и некрасиво. Но мама заботливо вытерла ему рот платком и дала вкусную, сладкую шоколадку, которая терпко расплавилась у него во рту. И он больше не плакал и не блевал. А после этого папа взял его на руки, усадил около окна самолёта и показал ему самый прекрасный рассвет в его жизни. Он был самым прекрасным не только потому, что в детстве человек воспринимает мир острее и тоньше его чувствует, он был таким ещё и от того, что на его фоне блёкли все другие рассветы. Этот рассвет отличался крайней чистотой и глубиной цвета, сверху небо было чуть посеревшее и с лёгкой дымкой, облака растекались по нему, подобно молочным лужицам, они приобретали различные таинственные и непонятные формы, то хмурые, то лучистые, и через эти облака просыпалось, поднималось огромное, мягкое солнце, его лучи светили с силой и с напором, подогреваемые горизонтом, полыхающим жёлтыми, алыми и багровыми оттенками.
Тогда, увидев небо во всём его неприкрытом величии, он в первый раз задумался: «Я вижу цвет, благодаря тому, что я вижу свет? Или я вижу свет, с помощью цвета?». Сейчас он уже знает ответ на этот сложный вопрос. Он осознаёт, что он видит цвет, с помощью света, и потому ему так важно научиться изображать на картине свет, ведь только так он сможет вдохнуть жизнь в свои работы, придать им форму, объем и чарующее душу сходство с реальностью. Его картины для него были его личным миром, иногда он мог часами просиживать над одной из них, тысячи раз вырисовывая полутон на щёчке ребёнка или складку на шторе. Ему так хотелось достичь совершенства в искусстве запечатлевать мгновения на века. Частенько в шутку он называл себя историком, специализирующимся на мелочах. Ему приятна была мысль о том, что он создаёт своеобразные окна в прошлое или окна в чужую личную жизнь, а также то, что он ловит мгновения и придаёт им статичность. В мире его картин не существовало времени. Люди на портретах не старели и не дышали, а с деревьев не опадала листва, реки текли, но ни одна из них не была способна обмелеть. В мире своего собственного творчества он был королём вечности, он сам создавал вечность и сам же являлся её частью. Он жил этой идеей, и она часто была его последним подспорьем, его единственным убежищем, согревающим его в холодные и голодные ночи, каких за свою недолгую жизнь он перенёс не мало.
Но странное дело случилось с его хрупким миром пару месяцев назад. Что-то будто вторглось в этот мир и стало нарушать его главные устои. Этим чем-то являлось его собственное воображение. Как-то в среду он проснулся от чудного сна, ему привиделась девушка, и образ её был так полон жизни и света, что художнику почудилось будто он встречал её где-то раньше, ещё до этого необычного сна. Но, перебрав всех своих прошлых и нынешних знакомых и подруг, он понял, что никогда не встречал эту незнакомку из сна. Та, что приснилась ему, отличалась необыкновенной утончённостью и элегантностью черт, но в то же время некая резкость и тревожность была в её движениях и в глазах. От неё пахло ландышами и сиренью, и в его сне она танцевала, долго кружилась в каких-то пируэтах, а потом, внезапно схватила его за руку и повлекла по длинным и тёмным аллеям, состоящих из неведомых ему белых цветов. Она улыбнулась ему так светло и по-детски, что нечто острое закололо в его груди, и он отпустил её тонкую руку. А она сделала шаг назад и исчезла в тумане, её, такую лёгкую и хрупкую, схватили чьи-то огромные когтистые лапы и утащили во мрак. Проснулся художник после этого сна в состоянии одновременно и встревоженном, и восхищённом.
Ещё несколько дней после этого сновидения будоражили его воспоминания об этом бесплотном девичьем образе. «Что это была за нимфа?» – думал он. – «И к чему этот сон вообще был?». Наконец в попытке отделаться от навязчивого образа, он сел напротив своего мольберта и стал рисовать портрет этой девушки из сна. И вот он нарисовал лицо, губы, волосы, начал рисовать глаза и вдруг стёр их с холста. Опять попытался запечатлеть глаза, и снова не смог. И так, ему постоянно не хватало каких-то важных деталей, и он исписал уже много холстов, и все они отправлялись стоять в углу его комнаты, и все они были незаконченные. Ему необходима была натура, чтобы завершить хотя бы один из её портретов. В этой своей неожиданной беспомощности художник негодовал и злился на себя. Ведь раньше такого с ним не случалось. Он спокойно мог завершить работу и без наличия натуры. Но в этот раз всё было иначе. Он пытался дополнить её зыбкий образ чужими чертами, пересматривал бесконечное количество фотографий, незнакомых ему балерин, актрис и певиц, но каждый раз, натыкаясь на девушку с тем же цветом глаз и волос или с той же формой подбородка, он лишь тяжело вздыхал и выходил покурить. В конце концов он забросил это безумное увлечение, и переключился на натюрморты. Всё равно в условиях пандемии заняться ему было больше нечем.
Глава вторая.
Ты говоришь: «Она не стоит свеч.
Игра судьбы. Темны её сплетенья».
Но не бывает лишних встреч
И неслучайны совпаденья.
Борис Акунин.
Вера неспешно шла по залитому солнцем тротуару и тихо, приглушённым голосом что-то напевала себе под нос. Она бойко прошла по пешеходному переходу, теша себя мыслями о том, как замечательно выглядит её миниатюрная фигурка в стареньком кремовом плаще, туго повязанном тонкой черной лентой у неё на талии. Она не была из горделивых или тщеславных, просто умела радоваться подобным приятным мелочам. Пройдя переход, она свернула налево, и пышные кроны раскидистых клёнов на миг скрыли её от любопытных взоров парочки обывателей в масках, потом лёгким движением руки, облачённой в перчатку, она открыла дверь супермаркета и проследовала внутрь, быстро заняв место напротив полок с печеньями. Только она потянулась за манящей пачкой хрустящего и таящего во рту печенья с шоколадной крошкой, как случайно задела рукой другую пачку печения без шоколада, которая стремительно упала на пол. Какой-то молодой человек с взъерошенными каштановыми волосами бросился поднять упавшую пачку. Он неловко наклонился и вцепился тонкими, цепкими пальцами в упаковку с лакомствами, после чего галантно подал их даме:
- Ваше печенье.
- О, благодарю. – отозвалась она, улыбнувшись, но не коснулась пачки. - Вообще-то оно пока не моё, и я, пожалуй, возьму себе другую пачку.
Незнакомец немного растерялся и на секунду замер, сжав в руках злосчастный пакетик с печеньем. Но потом резко встрепенулся и произнёс:
- Да, конечно, вы не хотите заразиться, понимаю. Впрочем, я не болен, и возьмите лучше печенье с шоколадной крошкой, оно повкуснее будет. – Он уже собирался повернуться и уйти, как она окликнула его своим тихим, но твёрдым голосом.
- Постойте, перекинуться парой фраз мы всё же с вами можем, ибо вы меня заинтересовали. – она окинула его с ног до головы пристальным взглядом оценщика и продолжила, устремив свой взор на полку с товарами. - Да, и к тому же я тоже просто обожаю печенья с шоколадной крошкой. А вот моя мать их терпеть не может. Говорит: «От этих печений только лишние килограммы и слёзы ночами». При этом моя мать очень худая женщина, и вряд ли когда-либо плакала из-за съеденных печений ночью. Впрочем, я заболталась, извините, карантин сказывается.
- Ничего, продолжайте, мне так нравится вас слушать. – он положил помятую упаковку печений на полку, попутно подумав, насколько нелепыми являлись обстоятельства их знакомства и предмет их разговора. Но при этом внутри него всё ликовало и пело от радостного узнавания в этой незнакомке той самой девушки из его мечты.
- Ах, это очень лестно слышать. – она широко улыбнулась, невольно оголив верхний ряд своих белых зубов и вновь посмотрев на него.
- Скажите, а вы случайно не танцовщица?
- Нет, к сожалению. Я учусь на хирурга, но иногда танцую в своей комнатке метр на метр в свободное время. Выглядит это весьма забавно. В детстве я училась в балетной студии, но потом моя мать решила, что я не должна больше тратить время на подобные глупости, и отдала меня в лицей для будущих медиков, где ввиду многочисленности домашних заданий я совсем позабыла о танцах. Так я и поступила потом во второй мед. А вы на кого учитесь?
- Я заканчиваю архитектурное училище, но в свободное время рисую для души разные портреты, пейзажи и натюрморты. – он сделал лёгкое ударение на слове «портреты», но она этого не заметила.
- Очень интересно. – оживилась она. – Расскажете про сложности в своей профессии?
- Сложности в основном заключаются в поисках заказчиков и натурщиц. Очень редко можно встретить именно тот типаж, который хотелось бы запечатлеть.
Она кивнула.
Напряжение между ними возросло.
- И, к слову, вы очень подходите.., то есть я хотел сказать вы имеете необходимые черты, в общем мне бы вас нарисовать. – он выдохнул и с опаской взглянул на неё.
- Меня? – «это такая неудачная шутка или он серьёзно спрашивает?» - я, я не против, я всегда мечтала о том, чтобы меня кто-нибудь нарисовал. – улыбка счастливого ребёнка. Она кинула на него заинтересованный взгляд исподлобья и хлопнула своими длинными ресничками.
- Ох, я всегда мечтал нарисовать вас. – «чёрт, ни то». – Точнее даму такого же типажа..
Засмеялась, как маленький колокольчик, своим звонким, чистым, небесным смехом.
- Я поняла вас. Пойдёмте на кассу.
Напряжение между ними исчезло, и они вместе покинули магазинчик.
Глава третья.
Вера почти бежала по тротуару, покрытому грязно синими лужами. Дождь лил как из ведра. Дождь был тонок и холоден. Несмотря на то, что она вся продрогла, а в кроссовки залилась вода, внутри она ощущала необыкновенный прилив энергии, и сердце её билось так быстро, как давно уже не билось. В сумочке у неё лежал номер телефона таинственного нового знакомого и безумно вкусное печенье с шоколадной крошкой. Что ещё надо для счастья?
