— Повели им развязать меня, — судье сказала.
— Обнажите ногу её! — мою просьбу проигнорировавши, он склонённым мужчинам приказал.
Один из них с меня поспешно рваный носок стянул, другой штанину приподнял. Судья сощурился, чтобы получше разглядеть ещё ниже голову склонил, я же бывший на его груди амулет с крылатым скарабеем вблизи рассмотреть смогла, и одно из древних божеств на нём узнала, до сих пор носят у нас иногда такие в волосах.
Он мои ноги разглядывал, я же стояла не дыша, соображая с облегчением, что полную депиляцию с золоченым педикюром совсем недавно делала, кажется, именно такой здесь знатные дамы и должны носить…
— Эти стопы по мягким циновкам ходили только, — явно на мои свежие царапины скидку делая, с какой-то внезапной сластью в речи вывел судья. — Или в царских сандалиях всегда… И всё же дева эта не говорит нам всей правды, — добавил он призадумавшись, — не было донесений о чужеземных набегах-то…
— Так не нашествие то было, а простое нападение разбойничье, — несколько теряясь, доврала я.
— Как и не было гонцов из большого дома царского о пропаже одной из дочерей…
— Судья, — прерывая мой допрос, со склонённой головой вошёл сюда к нам худощавый бронзовокожий мужчина, тоже босой, лишь в белой повязке поверх худых бёдер, как-то так по-особому завернутой, что и промеж ног проходила. — Тут два брата, что сами сиротами растут, донести важные вести хотят…
— Пусти их, — выслушавши вошедшего, судья важно голову склонил.
— О судья, — сюда вбежавши, шлёпнулись на колени два загорелых и похожих подростка, да перебивая друг друга начали рассказывать: — Мы на Солёном озере рыбачили, на старой отцовской лодке были и нынче очень уж далеко от деревни уплыли, чуть ли не на самую границу наших земель, когда нечто дивное в небе узрели... Сперва огонь оттуда сошёл, будто желая нас звёздным металлом одарить, а потом мы яркую небесную ладью увидели, как на огромном птичьем крыле спускается она. В страхе хотели уплыть, да решились уж доглядеть. Долетела эта ладья до берега и упал там на песок. Подплыли мы ближе, и на нас дымом и огнём полыхнуло жарким, потом же круглоголовое чудище оттуда выползло. Подальше от огня отползло. А ладья та небесная на мелкие части и рассыпалась, в прах сгорела вся... Испугались мы очень, бросили сети и сбежать хотели, а потом глядим, так нет уже чудовища того, зато странно одетая дева одна в воде стоит… Мы-то сети и улов собрали, да и уплыли быстренько…
— Эта дева? — на меня указал судья.
— Да, судья, — отвечая, уткнулись лбами они в пол, да так и поползли к выходу.
— Хорошо, — будто сдаваясь, выдохнула я. — Как всем вам такое моё объяснение: летела я на небесной колеснице своей и ударила в меня небесная молния, вот я и упала к вам с небес, и теперь уже не смогу назад к себе вернуться, с вами мне остаться придётся...
Пленившие меня мужчины снова в ужасе ниц бухнулись, поворотясь уже в мою сторону и кланяясь.
— Освободите нашу гостью небесной крови немедленно! — так распорядившись, обращаясь уже непосредственно ко мне, судья простительно руками развёл.
Не поднимая головы, они сразу оба поползли ко мне, наощупь верёвки сняли, и также не глядя обратно попятились. И поднявшись на ноги, размявши руки, я молнию на комбинезоне почти до шеи застегнула. Хватит им на меня голую таращиться!
— Как величать тебя, дочь небесной крови? — с этим вопросом судья с плетёного кресла встал и за руку меня взял.
— Эмма… — необдуманно выговорила я, и сразу поправилась, уже немножечко догадавшись, где нахожусь, да успев себе новое имя придумать, теперь здешнее: — А лучше зовите меня Ти-Тия. Только не спрашивайте о небесном роде и доме моём, не смогу я сказать этого... Оставьте меня у себя пока, я же искренне благодарна буду…
— Дочь небесной крови Ти-Тия, — теперь заметно заискивающим тоном этот важный господин со мной заговорил, — здешний староста я и судья, по имени Менджет… Добро пожаловать в дом мой, под защиту, опеку и покровительство моё! Я сообщу о тебе в Высокий Дом, и он решит дальнейшую судьбу твою…
— Как и отблагодарит верного подданного своего, — быстро входила я в новую для себя роль.
Пока гонца он в царский дворец пошлёт, пока доберётся тот, пока там решат относительно небесной самозванки что-то, я больше узнать этот мир смогу, сбежать и затеряться в нём где-то!
Собственно, с первых же минут пребывания в доме Менджета, я особо не обольщалась относительно своего положения: скорее пленницей здесь, чем гостьей.
— Переодеть тебя, дочь небесной крови, во что-то пристойное надобно, — заведя меня внутрь дома, со степенным видом Менджет сказал. — Меритит, услада глаз моих! — кого-то громко позвал.
Из-за прикрывающей вход на другую половину занавеси, вышла одетая в светлое платьице девушка, загорелые плечики расправила, тонко выщипанные бровки вскинула и ровным носиком повела. Глянула на меня карими и густо обведёнными чёрной тушью большущими очами.
— Это небесная дочь Ти-Тия, — указывая на меня, повелевающее заговорил с ней Менджет. — Спустилась она к нам с самих небес, а наши воины в лесу её нашли и сюда привели, в дом наш... И вот что мы сейчас сделаем: ты один из своих лучших калазирисов ей отдашь, я же для тебя новый у швей возьму! Как и должным образом омыть и умастить нашу небесную гостью следует, лицо накрасить!
— Хорошо отец, — послушно отозвалась она, меня за руку взяла и за собой внутрь дома потянула.
— Ещё пить хочу очень, — следуя за ней, я попутно сказала.
— Наверно жарко в таком-то у нас ходить, — тяня меня за плотную ткань комбинезона, рассмеялась она звонко. — А это все на ваших небесах в такие грубые платья наряжаются, не умащаются и лиц не красят? Все так ходят? — тяжёлую крышку приподняв, она из пузатого чана глиняной кружкой водицы черпнула, мне подала. — Или вы летаете там?
— Там такие же люди, как и здесь, у вас на земле, и я тоже человек, и не летаю, — только и сказала. — Самая обычная я и не надо меня как-то превозносить, нечто сверхчеловеческое приписывать…
— А богов и богинь ты там встречала? А может, ты даже жила рядом с ними? — продолжала она засыпать меня вопросами.
— Нет, — поднося кружку к губам, коротко бросила я.
Странное дело, но вода прохладной была, словно из ещё несуществующего в эти времена кулера, мягкой такой, вкусной и будто с лёгкими солевыми добавками, уж корабельный мозг бы точный анализ сделать смог, жаль не будет его подсказок для меня больше.
— Сама я так грубо оделась, чтобы тут меньше за всё трогали, — с удовольствием напившись, я толком и не знала, что теперь говорить. — Просто не хотелось у вас на земле так запросто непорочности лишиться…
— Непорочности от чего? — не поняла меня Меритит.
— От того… — запнулась я, сразу вспомнив, что такое понятие намного позже в ихнем мире зародиться должно.
— Скромная очень ты, — всё же поняв меня, заговорщицки заулыбалась она. — А видны ли с неба великие пирамидальные храмы наши? Блестят ли они словно звёзды? А правда ли, что Великий Хуфу, что уже у вас на небесах и чей храм выше всех в наше небо вознёсся, чтоб построить его дочь свою на два года в дом Прекрасноликой богини отдавал, и каждый приходящий к ней туда самоцвет приносил драгоценный?
— Ну-у-у… Да, наверное… — протянула я с неуверенностью, теперь более-менее с точной датировкой определяясь: на Земле в прошлом сейчас я… Здесь Древний Египет времён строительства Великих пирамид или где-то чуть позже этого!
— И меня вот отец тоже на год в храм отдать хочет, чтобы богато одаривали приходящие ко мне туда, да чтоб потом умела я будущего мужа лучше ублажать… — несколько хвастливо продолжила Меритит.
— А сама-то ты хочешь этого, в тот храм попасть? — не удержалась я, чтобы не поинтересоваться.
— Хочу и желаю служить нашей богине, конечно же…
Так разговаривая, мы во внутренний дворик вышли, и услужливо меня раздев, она в деревянное корыто усадила. Словно растущее в кадке деревцо нежалеючи водой полила, потом обтёрла тщательно.
— Прилягте туда, наша гостья небесная, — на деревянное ложе мне показала.
И я непонимающе посмотрела на неё.
— На живот лягте, умащать примусь, — над моей головой с деревянной полки тяжёлый горшочек сняла. — Это хорошие благовония, — с уверенностью пояснила. — Отцу в подаяние приносят, от этих масел не только приятный запах разносится, но и волосики надолго удаляются всяческие.
— Ага, хорошо, — понявши, чего она собирается делать, я на чём-то вроде деревянной тахты спиной кверху растянулась и глаза прикрыла. Размышлять принялась, пока умащает она меня.
Как так получилось, что я в прошлое провалиться смогла? Как мне выбираться теперь отсюда? Никак, по всему…
Закончив с моими плечами, Меритит до поясницы дошла, потом без стеснения ниже спустилась, а дальше уже к бёдрам и ногам.
— Переворачивайся, — мне сказала, и я по-другому легла.
Очень скоро я вся приятно пахла так, не знаю и чем даже, лавандой с мускатным орехом и гвоздикой, кажется.
Абсолютно моей наготы не смущаясь, к нам сюда Менджет вошёл.
Как-то сразу не поняла я, что здешние жилища хоть и негласно, но на две половины поделены, мужскую и женскую, только неопределенна некая чёткая грань между ними, всё приблизительно, и тем и другим — и туда и сюда заходить дозволяется. А снаружи, так и вообще веселуха: разнополые детишки почти до старшего возраста не стесняясь совершенно голенькие вместе в песочке колупаются, лепят там чего-то, заметила уже. А я вот отдельно от мальчиков росла и воспитывалась!
— Ценная тончайшая ткань, — с важным видом Менджет заявил, бросив на тахту принесённое белоснежное платье, и меня безо всякого стеснения разглядывая. — Если уж упала ты с небес к нам, то надевай этот пристойный здесь наряд Ти-Тия, лучшего не найти в краю этом. Укрась вот себя ещё талисманами и амулетами из мира нашего, и помни о гостеприимстве моём, щедрости и верности богам, Великому царю и Господину нашему! — выложил передо мной на столик нечто тяжёлое, сплетённое из разноцветных перламутровых бусин и золотистого метала. — Наряжайся небесная девица Ти-Тия, и к трапезе собирайся, моя дочь поможет тебе во всём!
Взявши поданное мне пристойное платье, я краской залилась немножечко: груди наружу все, как и ниже пупка всё просвечивается. Да делать нечего, на себя такую свеженькую и умащённую надевать надо!
Правда, практически полностью одевала меня Меритит, как и в здешние побрякушки обряжала, иначе бы я точно запуталась во всех незнакомых украшениях этих.
Хорошо, что похожие штучки, раньше носимые женщинами, я в старом кино видела. Что-то в уши вставляется, что-то на шею вешается, на руки и на ноги надевается — не выдам потому себя. Только не понимаю совсем, зачем такую лишнюю и неудобную тяжесть на себе носить? Если только ради красоты, что ли?
Взглянувши на Меритит, я подобно ей по браслету в виде змеек на свои запястья надвинула, широкую пластину из разноцветных бусин на шею надела и равномерно расправила по груди, хоть этим что-то там прикрывши. Моя же помощница, опустившись рядышком на колени, мне на левой щиколотке массивный металлический обруч защёлкнула. Хорошо хоть при ненадобности снимется это всё!
— Сейчас я твои волосы заплету, да глаза и лицо подрисую, брови подкрашу…
— Ладно, — я как-то ошалело кивнула, присаживаясь на низкий стульчик.
Пользуясь различными палочками, Мерерит рисовать меня начала, часто отрываясь от своей работы, в сторону отходила, да и замирала с восхищением глядя, потом снова подступалась, чего-то там подправляя. Поглядывая в бронзовое зеркало, я всё больше и больше не узнавала себя. Совсем ведь другою сделалась!
— Ой! — она удивлённо вскрикнула, пытаясь на меня увесистые серьги в виде колец нацепить. — У тебя уши нигде не проколоты!
— Потому что не носила я их так, — с волнением нашлась, что сказать.
— Если хочешь, я за повитухой пошлю, что мне проколы в ушах делала? От её руки не так больно будет…
— Дай-ка их мне, — взяла я из её рук обе серёжки, одну к мочке левого уха поднесла, и резко проткнула бывшим там заострённым штырьком, и, морщась от боли, застегнула застёжку.
Болезненно, но терпимо оно, а от всяческой заразы пускай уж мои наночастички пока ещё работают.
— Ох! — вскрикнула Меритит. — Какая же ты смелая! Вот бальзамом промажь! — из ящичка вытащивши, небольшую баночку мне подала.
В принципе, дезинфекция мне пока не особо требовалась, наночастички в крови с любым заражением справятся, но всё же промазала прокол и боль сразу стихла. С прикушенными губами и натянутой улыбкой, точно также и правое ухо проколола, сразу и бальзамом пропитала.
С обувью немножечко проблемка возникла, не оказалось её для меня пока.
— Сандалии распоряжусь нынче же кожевнику вырезать, — снова сюда придя, рассматривая всю меня да благочестиво причмокивая, сказал Менджет. — Вот залетела и в нашу забытую богами провинцию птица небесная!
И сразу подумалось мне, что не зря нарядил он меня так, что я — великое вложение в его будущее, которым и похвастаться не грех, да и в подарок вышестоящим персонам преподнести, чтоб к ним прибиться да по ступеням власти выше подняться… А действительно ли я с неба пришла, так ему безразлично, главное, во что другие верить будут!
В том виде, в каком меня нарядили, за стол очень уж неудобно присаживаться оказалось, платье так везде обтягивало, что и дышалось с трудом, да всё же я кое-как на нечто типа длинной скамейки уселась и под себя пока ещё босые ноги стыдливо поджала. Есть хотелось немилосердно, и я вынуждено терпела, покуда Меритит на стол нечто-то жаренное в глиняных мисках выставляла. Пахло признаться аппетитно уж очень всё, как и не видела я такой пищи раньше никогда. Знаю, что на Земле когда-то такое ели, приготовленное из растений и прочей живности, потому первый мясной кусочек очень осторожненько взяла, надкусила с каким-то внутренним страхом и переборотым отвращением, очень уж удивляясь необычному вкусу и запаху, потом же всё до зажаренной корочки съела и даже пальчики чуть ли не облизала. Запила приятным хмельным напитком, чем-то напоминающим наше искусственное космическое пиво, и сразу спать захотелось до одури, всё же немало набегалась и намучилась сегодня, и пусть уже будет оно, как и будет дальше, всё равно пока ничего изменить не могу, так высплюсь хотя бы, не убьют, поди-то, во сне меня.
— Ты ложись, я укрою тебя, — наверняка о желании этом по моим усталым глазам догадавшись, Меритит показала мне на покрытое мехом ложе.
Вспоминая, как ещё накануне в своей тесной каютке на «Счастливом волке» спала, улеглась я не раздеваясь, каким-то образом подспудно догадываясь, что отдыхают тут именно так, обычно не укрываясь, притыкаясь затылком вместо подушки в твёрдый вогнутый подголовник. Жестковато и неудобненько немножечко, наверное, зато с обильно накрашенных глаз и лица ничего не сотрёшь, даже случайно не размажешь, потому что голова зажата. Жарковато тут ещё, да на мне тутошняя одёжка невесомая, будто и нет её вовсе.
Не скажу, сколько и проспала, только разбудил меня непривычно властный голос Менджета. От раздавшегося сверху гласа я вся содрогнулась даже, да буквально и подскочила, с такими широко распахнутыми глазами, ну и чуть ли не сжалась в кружок на ложе под его надменно-строгим взглядом. Почему же разговаривает он со мной грубо так, если за принцессу и деву небесную принимает?
— Обнажите ногу её! — мою просьбу проигнорировавши, он склонённым мужчинам приказал.
Один из них с меня поспешно рваный носок стянул, другой штанину приподнял. Судья сощурился, чтобы получше разглядеть ещё ниже голову склонил, я же бывший на его груди амулет с крылатым скарабеем вблизи рассмотреть смогла, и одно из древних божеств на нём узнала, до сих пор носят у нас иногда такие в волосах.
Он мои ноги разглядывал, я же стояла не дыша, соображая с облегчением, что полную депиляцию с золоченым педикюром совсем недавно делала, кажется, именно такой здесь знатные дамы и должны носить…
— Эти стопы по мягким циновкам ходили только, — явно на мои свежие царапины скидку делая, с какой-то внезапной сластью в речи вывел судья. — Или в царских сандалиях всегда… И всё же дева эта не говорит нам всей правды, — добавил он призадумавшись, — не было донесений о чужеземных набегах-то…
— Так не нашествие то было, а простое нападение разбойничье, — несколько теряясь, доврала я.
— Как и не было гонцов из большого дома царского о пропаже одной из дочерей…
— Судья, — прерывая мой допрос, со склонённой головой вошёл сюда к нам худощавый бронзовокожий мужчина, тоже босой, лишь в белой повязке поверх худых бёдер, как-то так по-особому завернутой, что и промеж ног проходила. — Тут два брата, что сами сиротами растут, донести важные вести хотят…
— Пусти их, — выслушавши вошедшего, судья важно голову склонил.
— О судья, — сюда вбежавши, шлёпнулись на колени два загорелых и похожих подростка, да перебивая друг друга начали рассказывать: — Мы на Солёном озере рыбачили, на старой отцовской лодке были и нынче очень уж далеко от деревни уплыли, чуть ли не на самую границу наших земель, когда нечто дивное в небе узрели... Сперва огонь оттуда сошёл, будто желая нас звёздным металлом одарить, а потом мы яркую небесную ладью увидели, как на огромном птичьем крыле спускается она. В страхе хотели уплыть, да решились уж доглядеть. Долетела эта ладья до берега и упал там на песок. Подплыли мы ближе, и на нас дымом и огнём полыхнуло жарким, потом же круглоголовое чудище оттуда выползло. Подальше от огня отползло. А ладья та небесная на мелкие части и рассыпалась, в прах сгорела вся... Испугались мы очень, бросили сети и сбежать хотели, а потом глядим, так нет уже чудовища того, зато странно одетая дева одна в воде стоит… Мы-то сети и улов собрали, да и уплыли быстренько…
— Эта дева? — на меня указал судья.
— Да, судья, — отвечая, уткнулись лбами они в пол, да так и поползли к выходу.
— Хорошо, — будто сдаваясь, выдохнула я. — Как всем вам такое моё объяснение: летела я на небесной колеснице своей и ударила в меня небесная молния, вот я и упала к вам с небес, и теперь уже не смогу назад к себе вернуться, с вами мне остаться придётся...
Пленившие меня мужчины снова в ужасе ниц бухнулись, поворотясь уже в мою сторону и кланяясь.
— Освободите нашу гостью небесной крови немедленно! — так распорядившись, обращаясь уже непосредственно ко мне, судья простительно руками развёл.
Не поднимая головы, они сразу оба поползли ко мне, наощупь верёвки сняли, и также не глядя обратно попятились. И поднявшись на ноги, размявши руки, я молнию на комбинезоне почти до шеи застегнула. Хватит им на меня голую таращиться!
— Как величать тебя, дочь небесной крови? — с этим вопросом судья с плетёного кресла встал и за руку меня взял.
— Эмма… — необдуманно выговорила я, и сразу поправилась, уже немножечко догадавшись, где нахожусь, да успев себе новое имя придумать, теперь здешнее: — А лучше зовите меня Ти-Тия. Только не спрашивайте о небесном роде и доме моём, не смогу я сказать этого... Оставьте меня у себя пока, я же искренне благодарна буду…
— Дочь небесной крови Ти-Тия, — теперь заметно заискивающим тоном этот важный господин со мной заговорил, — здешний староста я и судья, по имени Менджет… Добро пожаловать в дом мой, под защиту, опеку и покровительство моё! Я сообщу о тебе в Высокий Дом, и он решит дальнейшую судьбу твою…
— Как и отблагодарит верного подданного своего, — быстро входила я в новую для себя роль.
Пока гонца он в царский дворец пошлёт, пока доберётся тот, пока там решат относительно небесной самозванки что-то, я больше узнать этот мир смогу, сбежать и затеряться в нём где-то!
Собственно, с первых же минут пребывания в доме Менджета, я особо не обольщалась относительно своего положения: скорее пленницей здесь, чем гостьей.
— Переодеть тебя, дочь небесной крови, во что-то пристойное надобно, — заведя меня внутрь дома, со степенным видом Менджет сказал. — Меритит, услада глаз моих! — кого-то громко позвал.
Из-за прикрывающей вход на другую половину занавеси, вышла одетая в светлое платьице девушка, загорелые плечики расправила, тонко выщипанные бровки вскинула и ровным носиком повела. Глянула на меня карими и густо обведёнными чёрной тушью большущими очами.
— Это небесная дочь Ти-Тия, — указывая на меня, повелевающее заговорил с ней Менджет. — Спустилась она к нам с самих небес, а наши воины в лесу её нашли и сюда привели, в дом наш... И вот что мы сейчас сделаем: ты один из своих лучших калазирисов ей отдашь, я же для тебя новый у швей возьму! Как и должным образом омыть и умастить нашу небесную гостью следует, лицо накрасить!
— Хорошо отец, — послушно отозвалась она, меня за руку взяла и за собой внутрь дома потянула.
— Ещё пить хочу очень, — следуя за ней, я попутно сказала.
— Наверно жарко в таком-то у нас ходить, — тяня меня за плотную ткань комбинезона, рассмеялась она звонко. — А это все на ваших небесах в такие грубые платья наряжаются, не умащаются и лиц не красят? Все так ходят? — тяжёлую крышку приподняв, она из пузатого чана глиняной кружкой водицы черпнула, мне подала. — Или вы летаете там?
— Там такие же люди, как и здесь, у вас на земле, и я тоже человек, и не летаю, — только и сказала. — Самая обычная я и не надо меня как-то превозносить, нечто сверхчеловеческое приписывать…
— А богов и богинь ты там встречала? А может, ты даже жила рядом с ними? — продолжала она засыпать меня вопросами.
— Нет, — поднося кружку к губам, коротко бросила я.
Странное дело, но вода прохладной была, словно из ещё несуществующего в эти времена кулера, мягкой такой, вкусной и будто с лёгкими солевыми добавками, уж корабельный мозг бы точный анализ сделать смог, жаль не будет его подсказок для меня больше.
— Сама я так грубо оделась, чтобы тут меньше за всё трогали, — с удовольствием напившись, я толком и не знала, что теперь говорить. — Просто не хотелось у вас на земле так запросто непорочности лишиться…
— Непорочности от чего? — не поняла меня Меритит.
— От того… — запнулась я, сразу вспомнив, что такое понятие намного позже в ихнем мире зародиться должно.
— Скромная очень ты, — всё же поняв меня, заговорщицки заулыбалась она. — А видны ли с неба великие пирамидальные храмы наши? Блестят ли они словно звёзды? А правда ли, что Великий Хуфу, что уже у вас на небесах и чей храм выше всех в наше небо вознёсся, чтоб построить его дочь свою на два года в дом Прекрасноликой богини отдавал, и каждый приходящий к ней туда самоцвет приносил драгоценный?
— Ну-у-у… Да, наверное… — протянула я с неуверенностью, теперь более-менее с точной датировкой определяясь: на Земле в прошлом сейчас я… Здесь Древний Египет времён строительства Великих пирамид или где-то чуть позже этого!
— И меня вот отец тоже на год в храм отдать хочет, чтобы богато одаривали приходящие ко мне туда, да чтоб потом умела я будущего мужа лучше ублажать… — несколько хвастливо продолжила Меритит.
— А сама-то ты хочешь этого, в тот храм попасть? — не удержалась я, чтобы не поинтересоваться.
— Хочу и желаю служить нашей богине, конечно же…
Так разговаривая, мы во внутренний дворик вышли, и услужливо меня раздев, она в деревянное корыто усадила. Словно растущее в кадке деревцо нежалеючи водой полила, потом обтёрла тщательно.
— Прилягте туда, наша гостья небесная, — на деревянное ложе мне показала.
И я непонимающе посмотрела на неё.
— На живот лягте, умащать примусь, — над моей головой с деревянной полки тяжёлый горшочек сняла. — Это хорошие благовония, — с уверенностью пояснила. — Отцу в подаяние приносят, от этих масел не только приятный запах разносится, но и волосики надолго удаляются всяческие.
— Ага, хорошо, — понявши, чего она собирается делать, я на чём-то вроде деревянной тахты спиной кверху растянулась и глаза прикрыла. Размышлять принялась, пока умащает она меня.
Как так получилось, что я в прошлое провалиться смогла? Как мне выбираться теперь отсюда? Никак, по всему…
Закончив с моими плечами, Меритит до поясницы дошла, потом без стеснения ниже спустилась, а дальше уже к бёдрам и ногам.
— Переворачивайся, — мне сказала, и я по-другому легла.
Очень скоро я вся приятно пахла так, не знаю и чем даже, лавандой с мускатным орехом и гвоздикой, кажется.
Абсолютно моей наготы не смущаясь, к нам сюда Менджет вошёл.
Как-то сразу не поняла я, что здешние жилища хоть и негласно, но на две половины поделены, мужскую и женскую, только неопределенна некая чёткая грань между ними, всё приблизительно, и тем и другим — и туда и сюда заходить дозволяется. А снаружи, так и вообще веселуха: разнополые детишки почти до старшего возраста не стесняясь совершенно голенькие вместе в песочке колупаются, лепят там чего-то, заметила уже. А я вот отдельно от мальчиков росла и воспитывалась!
— Ценная тончайшая ткань, — с важным видом Менджет заявил, бросив на тахту принесённое белоснежное платье, и меня безо всякого стеснения разглядывая. — Если уж упала ты с небес к нам, то надевай этот пристойный здесь наряд Ти-Тия, лучшего не найти в краю этом. Укрась вот себя ещё талисманами и амулетами из мира нашего, и помни о гостеприимстве моём, щедрости и верности богам, Великому царю и Господину нашему! — выложил передо мной на столик нечто тяжёлое, сплетённое из разноцветных перламутровых бусин и золотистого метала. — Наряжайся небесная девица Ти-Тия, и к трапезе собирайся, моя дочь поможет тебе во всём!
Взявши поданное мне пристойное платье, я краской залилась немножечко: груди наружу все, как и ниже пупка всё просвечивается. Да делать нечего, на себя такую свеженькую и умащённую надевать надо!
Правда, практически полностью одевала меня Меритит, как и в здешние побрякушки обряжала, иначе бы я точно запуталась во всех незнакомых украшениях этих.
Хорошо, что похожие штучки, раньше носимые женщинами, я в старом кино видела. Что-то в уши вставляется, что-то на шею вешается, на руки и на ноги надевается — не выдам потому себя. Только не понимаю совсем, зачем такую лишнюю и неудобную тяжесть на себе носить? Если только ради красоты, что ли?
Взглянувши на Меритит, я подобно ей по браслету в виде змеек на свои запястья надвинула, широкую пластину из разноцветных бусин на шею надела и равномерно расправила по груди, хоть этим что-то там прикрывши. Моя же помощница, опустившись рядышком на колени, мне на левой щиколотке массивный металлический обруч защёлкнула. Хорошо хоть при ненадобности снимется это всё!
— Сейчас я твои волосы заплету, да глаза и лицо подрисую, брови подкрашу…
— Ладно, — я как-то ошалело кивнула, присаживаясь на низкий стульчик.
Пользуясь различными палочками, Мерерит рисовать меня начала, часто отрываясь от своей работы, в сторону отходила, да и замирала с восхищением глядя, потом снова подступалась, чего-то там подправляя. Поглядывая в бронзовое зеркало, я всё больше и больше не узнавала себя. Совсем ведь другою сделалась!
— Ой! — она удивлённо вскрикнула, пытаясь на меня увесистые серьги в виде колец нацепить. — У тебя уши нигде не проколоты!
— Потому что не носила я их так, — с волнением нашлась, что сказать.
— Если хочешь, я за повитухой пошлю, что мне проколы в ушах делала? От её руки не так больно будет…
— Дай-ка их мне, — взяла я из её рук обе серёжки, одну к мочке левого уха поднесла, и резко проткнула бывшим там заострённым штырьком, и, морщась от боли, застегнула застёжку.
Болезненно, но терпимо оно, а от всяческой заразы пускай уж мои наночастички пока ещё работают.
— Ох! — вскрикнула Меритит. — Какая же ты смелая! Вот бальзамом промажь! — из ящичка вытащивши, небольшую баночку мне подала.
В принципе, дезинфекция мне пока не особо требовалась, наночастички в крови с любым заражением справятся, но всё же промазала прокол и боль сразу стихла. С прикушенными губами и натянутой улыбкой, точно также и правое ухо проколола, сразу и бальзамом пропитала.
С обувью немножечко проблемка возникла, не оказалось её для меня пока.
— Сандалии распоряжусь нынче же кожевнику вырезать, — снова сюда придя, рассматривая всю меня да благочестиво причмокивая, сказал Менджет. — Вот залетела и в нашу забытую богами провинцию птица небесная!
И сразу подумалось мне, что не зря нарядил он меня так, что я — великое вложение в его будущее, которым и похвастаться не грех, да и в подарок вышестоящим персонам преподнести, чтоб к ним прибиться да по ступеням власти выше подняться… А действительно ли я с неба пришла, так ему безразлично, главное, во что другие верить будут!
ГЛАВА 2. Всякая местная всячина
В том виде, в каком меня нарядили, за стол очень уж неудобно присаживаться оказалось, платье так везде обтягивало, что и дышалось с трудом, да всё же я кое-как на нечто типа длинной скамейки уселась и под себя пока ещё босые ноги стыдливо поджала. Есть хотелось немилосердно, и я вынуждено терпела, покуда Меритит на стол нечто-то жаренное в глиняных мисках выставляла. Пахло признаться аппетитно уж очень всё, как и не видела я такой пищи раньше никогда. Знаю, что на Земле когда-то такое ели, приготовленное из растений и прочей живности, потому первый мясной кусочек очень осторожненько взяла, надкусила с каким-то внутренним страхом и переборотым отвращением, очень уж удивляясь необычному вкусу и запаху, потом же всё до зажаренной корочки съела и даже пальчики чуть ли не облизала. Запила приятным хмельным напитком, чем-то напоминающим наше искусственное космическое пиво, и сразу спать захотелось до одури, всё же немало набегалась и намучилась сегодня, и пусть уже будет оно, как и будет дальше, всё равно пока ничего изменить не могу, так высплюсь хотя бы, не убьют, поди-то, во сне меня.
— Ты ложись, я укрою тебя, — наверняка о желании этом по моим усталым глазам догадавшись, Меритит показала мне на покрытое мехом ложе.
Вспоминая, как ещё накануне в своей тесной каютке на «Счастливом волке» спала, улеглась я не раздеваясь, каким-то образом подспудно догадываясь, что отдыхают тут именно так, обычно не укрываясь, притыкаясь затылком вместо подушки в твёрдый вогнутый подголовник. Жестковато и неудобненько немножечко, наверное, зато с обильно накрашенных глаз и лица ничего не сотрёшь, даже случайно не размажешь, потому что голова зажата. Жарковато тут ещё, да на мне тутошняя одёжка невесомая, будто и нет её вовсе.
Не скажу, сколько и проспала, только разбудил меня непривычно властный голос Менджета. От раздавшегося сверху гласа я вся содрогнулась даже, да буквально и подскочила, с такими широко распахнутыми глазами, ну и чуть ли не сжалась в кружок на ложе под его надменно-строгим взглядом. Почему же разговаривает он со мной грубо так, если за принцессу и деву небесную принимает?
