— Нет у тебя получается бумаги никакой, — печально произнёс Фома Фомич. — А словам веры нет... Становой пристав прослышит, что без бумаг ты в поместье моём и в участок тебя сведёт... Поэтому, ради пользы твоей я в своём ревизском списке и перепишу, что дворовую девку Варьку, сироту, двадцати годов отроду, впредь нарекаю именовать Варварой Николаевной Синицыной, ну а для всех моих дворовых ты моей дальней кузиной скажешься. Это чтобы нечего лишнего по деревне не болтали. Особой работой занимать тебя не стану, но раз ты счёту да грамоте обучена, то просто книги учёта веди и за девками присматривай, чтоб зазря лясы не точили, не сидели без дела по углам...
— Угу, — я опять угрюмо кивнула.
Ничего не сказавши, он раскрыл лежащую на столе толстую книгу, и принялся что-то в неё вписывать.
— А вы и вправду мне потом вольную выпишите? — робко спросила я, тихонько заглядывая через барское плечо.
— А куда ты с ней сразу пойдёшь?! В определённого толка заведение?! — повысив голос, резко повернул он в мою сторону голову, и я сразу отпрянула. — Выпишу я, конечно, тебе вольную, как и обещал! Но ты уж послужи для начала у меня, а я не как к крепостной, малое жалование тебе всё же положу. Потом вместе с вольной тебе его всей суммой и выдам. Решишь тогда уйти, уйдёшь... А хорошо у меня послужишь, хоть с какими-то деньгами для начала будешь, письма рекомендательные тебе дам, с ними и наняться, скажем, в компаньонки к хорошей барыне сможешь.
— Угу, — расстроенно кивнула я, вспоминая Марьины слова и понимая насколько же дура. Вот провалилась чёрте куда и сама же сделалась там крепостной! Ну уж нет, добьюсь всё же своего! Вытребую у барина вольную, да отправлюсь искать свою прошлую родню! Чтобы передать уж там как-нибудь ещё не родившейся самой себе, чтоб ни за какие коврижки на поход в тот парк не соглашалась! Может, тем и изменю свою судьбу! Проснусь дома, в собственной кроватке и даже ни о чём таком не вспомню!
— Ну идём, — неспешно выбрался Фома Фомич из-за громоздкого секретера. — Сведу тебя к Захару, управляющему моему, время до обеда ещё есть, накажу ему поместье тебе показать да комнату твою. Пусть с дворней моей тебя сведёт... Ты его слушайся уже... Я ему про тебя указ дам, чтоб не обижал, а то мужик он строгий, дворовых за нерасторопность и плетью отходить может. Сенную девку Праську тебе в услужение дам, раз роду ты дворянского, то нечего тебе на чёрной кухне с дворовыми делать...
— Тут такое дело, сударь, — заговорила я, идя за ним и пользуясь наступившей паузой. — У меня ведь платьев-то, да белья другого, кроме как на мне, так и нет больше... А мне бы переодеться во что чистое, да помыться бы с дороги куда сходить...
— Захару скажешь, что я велел баньку топить, после меня там и попаришься, Праську заодно с собой возьмёшь, пусть она тебе и покажет, как у нас тут всё обустроено. С твоим гардеробом я как-нибудь разберусь, завтра платьёвщицу приглашу, пока же Захар тебя в кладовую сведёт, там из того, что для девок приготовлено, чего-то подходящее для себя присмотришь... Захар! — тут громко позвал Фома Фомич.
— Тут я, барин... — раскатилось приятным баритоном откуда-то из глубины дома, и с поклоном нам навстречу вышел плотно скроенный мужичок, в белой косоворотке, да холщовых штанах, заправленных в похрустывающие хромовые сапоги. Из-за поясного ремешка торчала витая рукоятка плётки. Определить его возраст по вине аккуратно подстриженной бородки было тяжко, но судя по всему ему было где-то за сорок.
— Вот дальняя кузина моя... Варварой Николаевной зовут. Видел, барышню, поди, когда мы подъехали? — повёл Фома Фомич в мою сторону рукой. — Сиротой она осталась, и имение за долги пошло... У нас теперь жить станет. Ты уж, голубчик, проведи её по дому, покажи всё, да в гостевую комнату жить определи. Праську заодно покличь, при барышне теперь она будет. Помню я ты намедни на рынок за сорочками да нарядными сарафанами для девок ездил... Поди, не всё ещё роздал? Вот пусть Варвара Николаевна, что покраше для себя и выберет, а то так я её привёз, без одёжи вообще... Ну, иди... Иди с ней, голубчик! И вели через час нам с Варварой обед подавать, да баньку затопить распорядись!
— Будет сделано, барин, — ниже склонил приказчик голову. — Пойдёмте уж, барышня, — повернулся ко мне, да так и обжёг глазами. — Сюда проследуйте... — повёл за собой. — Праська? — распахнув во двор двери, басовито крикнул.
— Чего дядя Захар? — Подбежала миловидная полноватая девушка лет семнадцати в новых лаптях и светлом сарафане.
— Барышня теперь у нас жить будет, дальняя родственница она хозяйская... — чуть скосил глаза в мою сторону. — Варварой Николаевной звать... Вот барин и велел теперь тебе при ней состоять...
— Хорошо, дядя Захар, — несколько испуганно посмотрела она на меня и смущённо склонила голову.
— Ну беги пока по своим делам, — отослал её Захар. — Попозже в комнату к барышне придёшь!
Она убежала, смешно подхватив длинноватый подол сарафана, я же снова пошла за управляющим.
— Вот, барышня... — завёл он меня в кладовую. — Тут себе платья да сорочки повыбирайте, недавно девкам покупал, есть и самые, что ни на есть господские... — звеня вытянутой из кармана штанины связкой с ключами, он отпёр большой сундук и поднял крышку.
Нагнувшись, я переворошила всё лежащее там шмотьё. Выбрала себе голубенький сарафанчик до пят с вышивкой и похожую на него белую отороченную кружевами сорочку, и ещё одну, немного попроще, получше уже не нашлось. На стоящего сзади Захара я не смотрела, и вдруг почувствовала его руки у себя на поясе. Он легонько потянул меня, потом толкнул на сундук, и чтобы совсем не упасть, я опёрлась обеими руками об крышку. Удерживая меня в таком довольно неудобном положении, щекоча щёку бородой, он зашептал в самое ухо:
— Нет у моего барина никаких кузин, я это хорошо знаю! Как и про тебя всё сразу понял... откуда ты взялась и кто такая... Вот что скажу! Ты уж меня здесь держись, — стал задирать на мне юбку и дёргать за панталоны. — Я хоть и не барин, но своих в обиду не дам... Он-то что? Малёхо побалуется с тобой, да и замуж за мужика погонит, так за меня пойдёшь...
Вывернувшись, я встретилась с ним глазами. Он же захлопнул за моей спиной крышку, подсадил меня на неё, ещё выше задрал юбку и с улыбкой изголодавшегося удава стал настойчиво раздвигать мне ноги.
Всё получилось само собой, как меня когда-то учили инструкторы, я резко вывернула ему руку, дёрнула на себя и с силой ударила коленкой между ног.
— Вот дура! Я же тебя насквозь вижу! Никакая ты не барышня, а девка крепостная! — захрипел он, приседая и кривя лицо от боли.
— Я пока ничего не скажу барину, — встав и склонившись над ним, заговорила негромко, но явственно. — А ты бойся меня! Потому что теперь всегда ему об этом рассказать могу! Понял?! А со мной тебе всё равно не справиться, при надобности я ещё и не так пнуть могу!
Забрав свои обновки, я распахнула дверь и гордо вышла из кладовой. Понимаю, конечно, что нажила себе грозного врага, но как уж без этого?
Не желая ни у кого что-то спрашивать, стала сама искать гостевую комнату, и немножечко заплутала в коридорах поместья. Ходила туда-сюда и никуда не могла выйти, пока не сделала круг и вновь не оказалась у кладовой. Из любопытства прислушалась... Похоже, что Захар ещё внутри. Перекладывает он там что-то, что ли? За тяжёлой дверью размеренно поскрипывало...
Фыркнув про себя, я прошла мимо кладовки и пошла на новый круг. Где-то за спиной хлопнуло, словно крышка того самого сундука закрылась, потом тихо простонали половицы.
— Ой, вот вы где, барышня? А я вас везде изыскалась уже...— вдруг окликнула меня непонятно откуда взявшаяся Праська. Была она какая-то растрёпанная, раскрасневшаяся, и, расправляя помятый передник, смущённо топталась на месте. — Давайте я возьму, — неуверенно ко мне подойдя, приняла из моих рук одежду. — Пойдёмте я вам вашу комнату покажу!
— Да, покажи, — начиная о чём-то догадываться, я решила пока ни о чём её не расспрашивать, как и не отказываться от её помощи. А этому блудливому приказчику, наверное, следовало тогда посильнее поддать, чтобы долго пусть и хотелось, да не моглось.
По скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж.
— Вот сюда проходите, — распахнула Праська одну из дверей. Ожидая какого-то подвоха, вдруг Праська заодно со своим полюбовничком, я недоверчиво заглянула внутрь комнаты, сразу выхватывая глазами покрытую несколькими перинами пружинную кровать с грудой разноцветных подушек. На стенах бордовая тканевая обивка. У окна письменный стол со стоящим на нём большим подсвечником, рядышком пара стульев, чуть дальше кресло и шкаф.
— Я вашу одежду развешу... — подбежала Праська к нему и потянула за дверцу. Пока она там гремела вешалками, я заметила на верхней полке стопку полотенец, а внизу бархатные тапочки без задников.
— Барин вас, барышня, в столовую зовёт, с ним отобедать извольте, — раздалось за спиной, и, резко обернувшись, я увидела уже немолодого лакея, одетого в синюю ливрею.
— Да, иду... — отозвалась я. — А ты мне кровать уж застели и перину с подушками взбей! — это сказала уже Праське.
Я решила с ней построже быть, пусть своё место знает и в подружки не набивается. Не то чтобы я собираюсь как-то неуважительно относиться к прислуге, но панибратству не бывать! Надо сразу поставить между нами разницу... Так я размышляла, идя за лакеем и гулко стуча каблучками по доскам блестящего от мастики пола.
— Сюда, барышня, — распахнул он передо мной белые створки дверей, и я увидела утонувшего в глубоком кресле Фому Фомича, что читал там газету, важно сидя нога на ногу.
— Опаздывать изволите, — откладывая газету, строго посмотрел Фома Фомич сначала на вынутые из-за лацкана пиджака золотые часы, а потом на меня. — Запомни! У нас всё строго по времени. Обед ровно в половине третьего! — указал он на большие настенные часы с маятником, что тикали прямо над его головой.
— Извините меня, сударь, — застыв в дверях, повинно склонила я голову. — Только мне никто ничего по этому поводу не говорил... Я очень извиняюсь, что опоздала, потому что не знала...
— Разве Захар не рассказал тебе о нашем распорядке? А мне доложил, что всё до тебя донёс!
— На самом деле он не говорил, — со вздохом сказала я, пока решив не рассказывать, об его приставаниях и неприличных намёках. Прямых доказательств у меня не было, здесь его слова против моих, ещё подумают, будто я оговариваю. Он-то тут «свой», его все знают, а я тут «чужая»... Кому больше поверят? Другое дело, что у меня два козыря в рукаве — это если ещё удастся повернуть на свою сторону Праську, только сложно оно будет, наверняка Захар её поначалу запугал, а потом задобрил подарками.
— Семён? — позвал Фома Фомич стоящего у угла стола лакея. — Захара сюда зови!
Тот пришёл так скоро, будто ждал под дверью.
— Что ж ты, голубчик, барышне нашей о распорядке ничего не рассказал? — пристально воззрился на него Фома Фомич.
— Да что тут сказать? Виноват, барин... — стал оправдываться Захар, злобно косясь на меня глазами. — Дважды, по-видимому, повториться следовало. Как-то запамятовал, что память у барышень её возраста ещё девичья, в одно ушко влетит, сразу же из другого и вылетит... Виноват уж, барин, что невнятно растолковал. Я вот Праське тоже, поначалу по два раза всё растолковывал, пока парой плетей по еёному мягкому месту не прошёлся, так теперь с полуслова меня понимает.
— Ты вот что, — продолжал Фома Фомич. — С Варварой Николаевной такие дела брось! Не из девок она... Барышня! Надо, и два и три раза ей скажи, пока не услышит! И девкам передай, чтобы теперь во всём её слушались! В общем, ты понял... Всё, иди, голубчик!
— Хорошо, барин, — попятился Захар к двери.
— Семён, — повернул голову Фома Фомич в сторону лакея. — Поведай уж Варваре Николаевне о нашем распорядке!
— В девять поутру чаёвничать изволим, — начал он. — В полдень — завтрак, в половине четвёртого часа у нас обед, полудничаем мы в шесть часов, а в девять повечеру — ночной чай.
— Вот, молодец! — похвалил его Фома Фомич. — Давай, неси уже всё на стол!
— Слушаюсь, барин, — отозвался Семён с поклоном. — Сейчас всё свеженькое прямо с кухни принесу...
Он практически убежал.
— Тут твоё место будет, — поднявшись с кресла и подойдя к столу, чуть пододвинул Фома Фомич в мою сторону один из мягких стульев, учитывая, что за столом нас предполагалось только двое, то сидеть мы станем напротив друг друга.
Благодарно улыбнувшись, я присела.
Наш обед проходил достаточно молча, с моей стороны уж точно. Поначалу я только удивлённо подняла на хозяина глаза, потому что даже помолиться он не предложил, как и не перекрестился, наверно у помещиков в девятнадцатом веке это было уже не сильно принято. Фома Фомич лишь то и дело бросал Семёну: «Уж подай щи, голубчик!», да «Забери блюдо с паштетом, голубчик!» Неплохо зная современной этикет, не думаю, что я путалась в вилках и ложках, тем более, что их было немного.
Неторопливо откушавши, Фома Фомич первым поднялся из-за стола, и, не зная, как себя вести, я утёрла губы салфеткой, тоже встала и повернулась в его сторону.
— Ну иди пока к себе, — по-хозяйски сказал он. — Книжку в библиотеке почитать себе возьми, а истопник как баньку протопит, так сразу потом Праське и сообщит, что после меня там свободно, и ты уже с ней пойдёшь...
— Хорошо, сударь, — откланялась я с каким-то внутренним облегчением. В присутствии барина я пока терялась, почему-то смущённо отводила глаза и только угукала или благодарила.
Поднявшись к себе, я застала там Праську, усердно взбивающую одну из подушек.
— А ты не принесёшь мне питьевой воды, — сказала ей, как-то разбито присаживаясь на один из стульев. Оно и понятно почему, встали мы с рассветом, сюда долго ехали, и всю дорогу так трясло, что и не подремать
— Так вам, барышня, попить, иль умыться? — как-то не поняла она меня.
— Попить...
— Так есть здеся, я уже принесла, — с милой улыбкой распахнула она одну из дверец шкафа, вытягивая оттуда поднос с графином и надетым вместе крышки стаканом. — Холодненькая, колодезная... Давайте я вам налью?
— Налей, — кивнула я.
— Вот, возьмите, барышня... — подала мне почти полный стакан. Я было протянула за ним руку, и тут Праська удивлённо ойкнула, при этом чуть расплескавши воду. — Ой, какие у вас ногти красивые! Не видывала ещё таких!
— Это маникюром называется, — со снисходительным видом поведала я.
— А мне такое никак нельзя сделать? Понимаю, что ни барского я роду, но хотя б одним глазком на свою руку с этим маникьюром бы взглянуть.
— Только для этого лак особый нужен, ножнички, как и пилочка для ногтей, — сокрушённо вздохнула я. — Здесь же нет у меня ничего этого... У самой через пару дней всё слезет, и как у тебя будет...
«Как смоется и стойкая тушь с глаз... и совсем уродиной стану!» — это сказала уже не вслух, про себя.
— Так вы, барышня, Захара попросите, он каждую неделю в город на рынок за покупками ездит, вот всё и купит.
«Если можно здесь всё это купить...» — подумалось мне в ответ, вслух же я озвучила иное: — Да не очень-то я с твоим Захаром и лажу, если барин не прикажет, то так и станет он мне что-то там покупать!
— Так я сама Захара попрошу, мне он не откажет, купит...
— Угу, — я опять угрюмо кивнула.
Ничего не сказавши, он раскрыл лежащую на столе толстую книгу, и принялся что-то в неё вписывать.
— А вы и вправду мне потом вольную выпишите? — робко спросила я, тихонько заглядывая через барское плечо.
— А куда ты с ней сразу пойдёшь?! В определённого толка заведение?! — повысив голос, резко повернул он в мою сторону голову, и я сразу отпрянула. — Выпишу я, конечно, тебе вольную, как и обещал! Но ты уж послужи для начала у меня, а я не как к крепостной, малое жалование тебе всё же положу. Потом вместе с вольной тебе его всей суммой и выдам. Решишь тогда уйти, уйдёшь... А хорошо у меня послужишь, хоть с какими-то деньгами для начала будешь, письма рекомендательные тебе дам, с ними и наняться, скажем, в компаньонки к хорошей барыне сможешь.
— Угу, — расстроенно кивнула я, вспоминая Марьины слова и понимая насколько же дура. Вот провалилась чёрте куда и сама же сделалась там крепостной! Ну уж нет, добьюсь всё же своего! Вытребую у барина вольную, да отправлюсь искать свою прошлую родню! Чтобы передать уж там как-нибудь ещё не родившейся самой себе, чтоб ни за какие коврижки на поход в тот парк не соглашалась! Может, тем и изменю свою судьбу! Проснусь дома, в собственной кроватке и даже ни о чём таком не вспомню!
— Ну идём, — неспешно выбрался Фома Фомич из-за громоздкого секретера. — Сведу тебя к Захару, управляющему моему, время до обеда ещё есть, накажу ему поместье тебе показать да комнату твою. Пусть с дворней моей тебя сведёт... Ты его слушайся уже... Я ему про тебя указ дам, чтоб не обижал, а то мужик он строгий, дворовых за нерасторопность и плетью отходить может. Сенную девку Праську тебе в услужение дам, раз роду ты дворянского, то нечего тебе на чёрной кухне с дворовыми делать...
— Тут такое дело, сударь, — заговорила я, идя за ним и пользуясь наступившей паузой. — У меня ведь платьев-то, да белья другого, кроме как на мне, так и нет больше... А мне бы переодеться во что чистое, да помыться бы с дороги куда сходить...
— Захару скажешь, что я велел баньку топить, после меня там и попаришься, Праську заодно с собой возьмёшь, пусть она тебе и покажет, как у нас тут всё обустроено. С твоим гардеробом я как-нибудь разберусь, завтра платьёвщицу приглашу, пока же Захар тебя в кладовую сведёт, там из того, что для девок приготовлено, чего-то подходящее для себя присмотришь... Захар! — тут громко позвал Фома Фомич.
— Тут я, барин... — раскатилось приятным баритоном откуда-то из глубины дома, и с поклоном нам навстречу вышел плотно скроенный мужичок, в белой косоворотке, да холщовых штанах, заправленных в похрустывающие хромовые сапоги. Из-за поясного ремешка торчала витая рукоятка плётки. Определить его возраст по вине аккуратно подстриженной бородки было тяжко, но судя по всему ему было где-то за сорок.
— Вот дальняя кузина моя... Варварой Николаевной зовут. Видел, барышню, поди, когда мы подъехали? — повёл Фома Фомич в мою сторону рукой. — Сиротой она осталась, и имение за долги пошло... У нас теперь жить станет. Ты уж, голубчик, проведи её по дому, покажи всё, да в гостевую комнату жить определи. Праську заодно покличь, при барышне теперь она будет. Помню я ты намедни на рынок за сорочками да нарядными сарафанами для девок ездил... Поди, не всё ещё роздал? Вот пусть Варвара Николаевна, что покраше для себя и выберет, а то так я её привёз, без одёжи вообще... Ну, иди... Иди с ней, голубчик! И вели через час нам с Варварой обед подавать, да баньку затопить распорядись!
— Будет сделано, барин, — ниже склонил приказчик голову. — Пойдёмте уж, барышня, — повернулся ко мне, да так и обжёг глазами. — Сюда проследуйте... — повёл за собой. — Праська? — распахнув во двор двери, басовито крикнул.
— Чего дядя Захар? — Подбежала миловидная полноватая девушка лет семнадцати в новых лаптях и светлом сарафане.
— Барышня теперь у нас жить будет, дальняя родственница она хозяйская... — чуть скосил глаза в мою сторону. — Варварой Николаевной звать... Вот барин и велел теперь тебе при ней состоять...
— Хорошо, дядя Захар, — несколько испуганно посмотрела она на меня и смущённо склонила голову.
— Ну беги пока по своим делам, — отослал её Захар. — Попозже в комнату к барышне придёшь!
Она убежала, смешно подхватив длинноватый подол сарафана, я же снова пошла за управляющим.
— Вот, барышня... — завёл он меня в кладовую. — Тут себе платья да сорочки повыбирайте, недавно девкам покупал, есть и самые, что ни на есть господские... — звеня вытянутой из кармана штанины связкой с ключами, он отпёр большой сундук и поднял крышку.
Нагнувшись, я переворошила всё лежащее там шмотьё. Выбрала себе голубенький сарафанчик до пят с вышивкой и похожую на него белую отороченную кружевами сорочку, и ещё одну, немного попроще, получше уже не нашлось. На стоящего сзади Захара я не смотрела, и вдруг почувствовала его руки у себя на поясе. Он легонько потянул меня, потом толкнул на сундук, и чтобы совсем не упасть, я опёрлась обеими руками об крышку. Удерживая меня в таком довольно неудобном положении, щекоча щёку бородой, он зашептал в самое ухо:
— Нет у моего барина никаких кузин, я это хорошо знаю! Как и про тебя всё сразу понял... откуда ты взялась и кто такая... Вот что скажу! Ты уж меня здесь держись, — стал задирать на мне юбку и дёргать за панталоны. — Я хоть и не барин, но своих в обиду не дам... Он-то что? Малёхо побалуется с тобой, да и замуж за мужика погонит, так за меня пойдёшь...
Вывернувшись, я встретилась с ним глазами. Он же захлопнул за моей спиной крышку, подсадил меня на неё, ещё выше задрал юбку и с улыбкой изголодавшегося удава стал настойчиво раздвигать мне ноги.
Всё получилось само собой, как меня когда-то учили инструкторы, я резко вывернула ему руку, дёрнула на себя и с силой ударила коленкой между ног.
— Вот дура! Я же тебя насквозь вижу! Никакая ты не барышня, а девка крепостная! — захрипел он, приседая и кривя лицо от боли.
— Я пока ничего не скажу барину, — встав и склонившись над ним, заговорила негромко, но явственно. — А ты бойся меня! Потому что теперь всегда ему об этом рассказать могу! Понял?! А со мной тебе всё равно не справиться, при надобности я ещё и не так пнуть могу!
Забрав свои обновки, я распахнула дверь и гордо вышла из кладовой. Понимаю, конечно, что нажила себе грозного врага, но как уж без этого?
Не желая ни у кого что-то спрашивать, стала сама искать гостевую комнату, и немножечко заплутала в коридорах поместья. Ходила туда-сюда и никуда не могла выйти, пока не сделала круг и вновь не оказалась у кладовой. Из любопытства прислушалась... Похоже, что Захар ещё внутри. Перекладывает он там что-то, что ли? За тяжёлой дверью размеренно поскрипывало...
Фыркнув про себя, я прошла мимо кладовки и пошла на новый круг. Где-то за спиной хлопнуло, словно крышка того самого сундука закрылась, потом тихо простонали половицы.
— Ой, вот вы где, барышня? А я вас везде изыскалась уже...— вдруг окликнула меня непонятно откуда взявшаяся Праська. Была она какая-то растрёпанная, раскрасневшаяся, и, расправляя помятый передник, смущённо топталась на месте. — Давайте я возьму, — неуверенно ко мне подойдя, приняла из моих рук одежду. — Пойдёмте я вам вашу комнату покажу!
— Да, покажи, — начиная о чём-то догадываться, я решила пока ни о чём её не расспрашивать, как и не отказываться от её помощи. А этому блудливому приказчику, наверное, следовало тогда посильнее поддать, чтобы долго пусть и хотелось, да не моглось.
По скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж.
— Вот сюда проходите, — распахнула Праська одну из дверей. Ожидая какого-то подвоха, вдруг Праська заодно со своим полюбовничком, я недоверчиво заглянула внутрь комнаты, сразу выхватывая глазами покрытую несколькими перинами пружинную кровать с грудой разноцветных подушек. На стенах бордовая тканевая обивка. У окна письменный стол со стоящим на нём большим подсвечником, рядышком пара стульев, чуть дальше кресло и шкаф.
— Я вашу одежду развешу... — подбежала Праська к нему и потянула за дверцу. Пока она там гремела вешалками, я заметила на верхней полке стопку полотенец, а внизу бархатные тапочки без задников.
— Барин вас, барышня, в столовую зовёт, с ним отобедать извольте, — раздалось за спиной, и, резко обернувшись, я увидела уже немолодого лакея, одетого в синюю ливрею.
— Да, иду... — отозвалась я. — А ты мне кровать уж застели и перину с подушками взбей! — это сказала уже Праське.
Я решила с ней построже быть, пусть своё место знает и в подружки не набивается. Не то чтобы я собираюсь как-то неуважительно относиться к прислуге, но панибратству не бывать! Надо сразу поставить между нами разницу... Так я размышляла, идя за лакеем и гулко стуча каблучками по доскам блестящего от мастики пола.
— Сюда, барышня, — распахнул он передо мной белые створки дверей, и я увидела утонувшего в глубоком кресле Фому Фомича, что читал там газету, важно сидя нога на ногу.
— Опаздывать изволите, — откладывая газету, строго посмотрел Фома Фомич сначала на вынутые из-за лацкана пиджака золотые часы, а потом на меня. — Запомни! У нас всё строго по времени. Обед ровно в половине третьего! — указал он на большие настенные часы с маятником, что тикали прямо над его головой.
— Извините меня, сударь, — застыв в дверях, повинно склонила я голову. — Только мне никто ничего по этому поводу не говорил... Я очень извиняюсь, что опоздала, потому что не знала...
— Разве Захар не рассказал тебе о нашем распорядке? А мне доложил, что всё до тебя донёс!
— На самом деле он не говорил, — со вздохом сказала я, пока решив не рассказывать, об его приставаниях и неприличных намёках. Прямых доказательств у меня не было, здесь его слова против моих, ещё подумают, будто я оговариваю. Он-то тут «свой», его все знают, а я тут «чужая»... Кому больше поверят? Другое дело, что у меня два козыря в рукаве — это если ещё удастся повернуть на свою сторону Праську, только сложно оно будет, наверняка Захар её поначалу запугал, а потом задобрил подарками.
— Семён? — позвал Фома Фомич стоящего у угла стола лакея. — Захара сюда зови!
Тот пришёл так скоро, будто ждал под дверью.
— Что ж ты, голубчик, барышне нашей о распорядке ничего не рассказал? — пристально воззрился на него Фома Фомич.
— Да что тут сказать? Виноват, барин... — стал оправдываться Захар, злобно косясь на меня глазами. — Дважды, по-видимому, повториться следовало. Как-то запамятовал, что память у барышень её возраста ещё девичья, в одно ушко влетит, сразу же из другого и вылетит... Виноват уж, барин, что невнятно растолковал. Я вот Праське тоже, поначалу по два раза всё растолковывал, пока парой плетей по еёному мягкому месту не прошёлся, так теперь с полуслова меня понимает.
— Ты вот что, — продолжал Фома Фомич. — С Варварой Николаевной такие дела брось! Не из девок она... Барышня! Надо, и два и три раза ей скажи, пока не услышит! И девкам передай, чтобы теперь во всём её слушались! В общем, ты понял... Всё, иди, голубчик!
— Хорошо, барин, — попятился Захар к двери.
— Семён, — повернул голову Фома Фомич в сторону лакея. — Поведай уж Варваре Николаевне о нашем распорядке!
— В девять поутру чаёвничать изволим, — начал он. — В полдень — завтрак, в половине четвёртого часа у нас обед, полудничаем мы в шесть часов, а в девять повечеру — ночной чай.
— Вот, молодец! — похвалил его Фома Фомич. — Давай, неси уже всё на стол!
— Слушаюсь, барин, — отозвался Семён с поклоном. — Сейчас всё свеженькое прямо с кухни принесу...
Он практически убежал.
— Тут твоё место будет, — поднявшись с кресла и подойдя к столу, чуть пододвинул Фома Фомич в мою сторону один из мягких стульев, учитывая, что за столом нас предполагалось только двое, то сидеть мы станем напротив друг друга.
Благодарно улыбнувшись, я присела.
Наш обед проходил достаточно молча, с моей стороны уж точно. Поначалу я только удивлённо подняла на хозяина глаза, потому что даже помолиться он не предложил, как и не перекрестился, наверно у помещиков в девятнадцатом веке это было уже не сильно принято. Фома Фомич лишь то и дело бросал Семёну: «Уж подай щи, голубчик!», да «Забери блюдо с паштетом, голубчик!» Неплохо зная современной этикет, не думаю, что я путалась в вилках и ложках, тем более, что их было немного.
Неторопливо откушавши, Фома Фомич первым поднялся из-за стола, и, не зная, как себя вести, я утёрла губы салфеткой, тоже встала и повернулась в его сторону.
— Ну иди пока к себе, — по-хозяйски сказал он. — Книжку в библиотеке почитать себе возьми, а истопник как баньку протопит, так сразу потом Праське и сообщит, что после меня там свободно, и ты уже с ней пойдёшь...
— Хорошо, сударь, — откланялась я с каким-то внутренним облегчением. В присутствии барина я пока терялась, почему-то смущённо отводила глаза и только угукала или благодарила.
Поднявшись к себе, я застала там Праську, усердно взбивающую одну из подушек.
— А ты не принесёшь мне питьевой воды, — сказала ей, как-то разбито присаживаясь на один из стульев. Оно и понятно почему, встали мы с рассветом, сюда долго ехали, и всю дорогу так трясло, что и не подремать
— Так вам, барышня, попить, иль умыться? — как-то не поняла она меня.
— Попить...
— Так есть здеся, я уже принесла, — с милой улыбкой распахнула она одну из дверец шкафа, вытягивая оттуда поднос с графином и надетым вместе крышки стаканом. — Холодненькая, колодезная... Давайте я вам налью?
— Налей, — кивнула я.
— Вот, возьмите, барышня... — подала мне почти полный стакан. Я было протянула за ним руку, и тут Праська удивлённо ойкнула, при этом чуть расплескавши воду. — Ой, какие у вас ногти красивые! Не видывала ещё таких!
— Это маникюром называется, — со снисходительным видом поведала я.
— А мне такое никак нельзя сделать? Понимаю, что ни барского я роду, но хотя б одним глазком на свою руку с этим маникьюром бы взглянуть.
— Только для этого лак особый нужен, ножнички, как и пилочка для ногтей, — сокрушённо вздохнула я. — Здесь же нет у меня ничего этого... У самой через пару дней всё слезет, и как у тебя будет...
«Как смоется и стойкая тушь с глаз... и совсем уродиной стану!» — это сказала уже не вслух, про себя.
— Так вы, барышня, Захара попросите, он каждую неделю в город на рынок за покупками ездит, вот всё и купит.
«Если можно здесь всё это купить...» — подумалось мне в ответ, вслух же я озвучила иное: — Да не очень-то я с твоим Захаром и лажу, если барин не прикажет, то так и станет он мне что-то там покупать!
— Так я сама Захара попрошу, мне он не откажет, купит...
