Звеня ключами, Петрович отпёр один из них. Долго возился, пытаясь запустить движок зелёного уазика, но удалось это только мускулистому Арсению с помощью мата и рукоятки.
«Бак полный и бензина вот ещё две канистры есть, — довольно лыбясь, проворчал Петрович. — На первое время хватит, а там где-то да разживёмся».
Смеркалось. В салоне уазика было пыльно до невозможности, пахло бензином и чем-то ещё, пыль поначалу резала нос и скрипела на губах, к тому же мы теперь ехали по ухабам и жёсткая сидушка то и дело набивала мне известное место. Зато моё волнение несколько улеглось и появилось чувства голода, и, похоже, не у меня одной.
— Вроде бы сейчас будет посёлок Дальний, а в нём лабаз, — наконец заговорил тот молчаливый мужичок, чьего имени я пока не знала. — Там надо будет постучать, и отопрут. Ведь надо бы затариться солью да крупой, водки взять побольше, да посмотреть там, чего ещё есть, а то жрать уже больно хочется.
— Сеня, остановишься, там, где он говорит, у магазина, — Петрович придержался за ручку на дверце, уазик в очередной раз подпрыгнул на кочке. — Этой тоже надо будет чего-то прикупить, — склонил он голову в мою сторону. — Кстати, скидываем у кого чего есть в общую кучу. Деньжата нам там долго не понадобятся, да и скупиться действительно надо.
— Вот, возьми, — шурша мятыми банкнотами, протянул руку «молчаливый», — у меня больше нет.
Покопавшись по карманам, сунул Петровичу пачку купюр и мой дедок. А я, достав из сумочки кошелёк, несколько демонстративно вытряхнула всё, что там было, и тоже передала вперёд.
Скоро мы остановились на краю какой-то деревни, и выйдя из машины, «молчаливый» затарабанил в деревянные ворота. Оставив меня на заднем сидении одну, к нему подошёл и Егорыч.
— Какой у тебя размер? — приоткрыв дверцу, вдруг поинтересовался у меня Петрович.
— Размер чего? — я стыдливо и непонятливо повела плечами.
— Обуви конечно! — пояснил он.
— Тридцать восьмой, — взволновано выкашляла я.
— Приглядывай тут за ней! — бросил Петрович Сене и, хлопнув дверцей, тоже присоединился к своим.
Глубоко вздохнув, поглядывая в забрызганное грязью окошко, я откинулась на спинку сидения. Вот за стеклом с неприятным скрипом распахнулись ворота подворья. Вышедшая закутанная в цветастый платок полноватая женщина поманила мужчин за собой. Вернулись они минут через двадцать, с тяжёлыми мешками на плечах.
— Здесь тебе пара сапог, ботинки, куртка и штаны, да остальное помалости, в общем, на первое время будет, — бросил Егорыч мне под ноги объёмный мешок. — Вот ещё кофта, надень сразу, ночью холодно будет, — сунул мне в руки что-то вязанное. — Заночуем тут, прямо в баньке, мы уже с хозяйкой договорились, а машину загони во двор, — это он сказал уже повернувшись к водителю.
Стало куда прохладнее и, покопавшись в мешке, я вытянула куртку и закуталась в неё. Она была самой обычной, коричневого цвета и из плотной прорезиненной ткани, чуть великоватой для меня, зато с капюшоном. Заодно решила сменить и туфли на сапоги. Грубоватые, конечно, но ничего, сойдут.
Заведя мотор, Сеня осторожно ввёл уазик в ворота.
— Телефонов тут вроде бы нет, мобильный и телевизор тоже не ловит, так что про городские события никто не слыхивал, — скорее загоняя всех нас в покосившуюся баньку, чем приглашая, негромко сказал Егорыч, при этом заманчиво потрясал мешком с продуктами; в нём стеклянно звякнуло, отзываясь во мне нехорошим предчувствием. Ещё перепьются... Начнут приставать...
Так и есть, кроме хлеба, воды, овощных консервов, сала, лука и копчёной колбасы — в его котомке были и две бутылки водки. Взяв одну и сорвав зубами пробку, «молчаливый» сделал обильный глоток, и, подморгнув, протянул бутылку мне, но я покачала головой.
Жевали мы молча. Колбаса была пересохшей и жёсткой, сало имело привкус старого, и по большей части я ела хлеб с кабачковой икрой. Наевшись, отползла в сторону, подгребла под себя охапку сена, постельного белья тут не прилагалось, и задремала.
Не знаю, сколько прошло времени, но я вздрогнула и открыла глаза от прикосновения чьих-то тёплых пальцев. Будто прожигая в полумраке глазами, это Егорыч просунул свою ладонь мне между ног.
— Не надо... — взволнованно зашептала я. — Пожалуйста, не трогайте меня...
— Ну, раз не желаешь, то значит и не надо, подвыпивши икнул он. Насильничать не стану и другим не дам. Но ты ведь часом, поди, не девица? Так что совсем и не убыло бы с тебя...
— А если скажу, что ещё девица, так чего не поверишь? — с громко бьющимся сердцем прошептала я.
— Отчего же, поверю, — отняв руку, и пахнув мне в лицо дешёвой водкой, заговорил он. — Надо же, такая фифа и ещё ни с кем ни-ни... Спи! Ладно, не бойся, не трону я тебя.
Не знаю почему, но я ему поверила. Правда на всякий случай плотнее завернулась в куртку и поджала под себя ноги. Не спасёт, конечно, если захотят снасильничать, но хоть как-то...
Спала я плохо, по большей части ворочалась и на рассвете была хмурой и не выспавшейся. Несмотря на капюшон, в волосы всё же набилась уйма колючего сена, и выбрать его не получилось. Вставший с первыми петухами Петрович всех торопил. Мы даже завтракали на ходу, дожёвывая остатки вчерашнего сала и колбасы.
Заурчав и выбросив грязь из-под колёс, уазик сорвался с места. Ехали долго. Дорога становилось всё хуже и хуже, но Сене каким-то образом удавалось провозить нас и через глубокие лужи и даже навалы камней. Остановились мы ближе к обеду.
— Давай, собирай дрова для костра, — выходя, строго бросил мне Егорыч и повернулся к Сене. — Гречку сварим с тушёнкой, перекусим, да поедем дальше. До темноты надо бы к перевалу успеть. Там уже и заночуем в заброшенном охотничьем домике. Не знаю, как там будет с дорогой, но пару лет назад мы ещё там проезжали.
Выбравшись из машины, я послушно заковыляла к лесу. Новые сапоги натирали и даже жгли подошвы, но охапку хвороста я всё же собрала.
— Чего хромаешь? — участливо поинтересовался Егорыч, когда я скинула свою ношу у подвешенного на треножнике котелка. — Ноги натёрла, что ли? А ну-ка садись и разувайся!
Присев на приступок уазика, один за другим я послушно стянула сапоги.
Ну нет, колготки тебя не спасут, — покачал Егорыч головой. — Вот, надень, — достал он из своего рюкзака шерстяные носки. Будет самое то!
Я со вздохом приняла подарок, натянула, на удивление колючими они не были. И действительно, ходить стало заметно легче.
Каша немного подгорела, но надо сказать, оказалась она довольно вкусной. Пить спиртное к моему удовольствию Петрович строго настрого запретил. Как я поняла, негласно он и был здесь старшим, хотя и Егорыч пользовался непререкаемым авторитетом. Про своё прошлое все они молчали, как в рот воды набравши, и хоть меня терзало любопытство, расспрашивать я не решалась.
К перевалу мы добрались даже раньше, чем планировали. Зияя забитыми почерневшими досками на окнах, нас встретил всеми забытый охотничий домик. Рядом, сбегая по камням, чуть слышно журчал ручеёк. Осматриваясь по сторонам, я видела, как Сеня загнал уазик в лес и как возвращался, прихватив ведро для воды.
— Ну чего застыла? — окликнул меня Егорыч, он уже подпалил зачадившую печь, и я с «молчаливым» (так и не узнала его имени) принялась таскать из леса дрова, потом помогала готовить ужин, всё из той же вездесущей тушёнки, только на этот раз с перловкой. А ещё, к моей великой радости, в домике сохранилось трое узких двухъярусных нар. В итоге, умывшись после ужина холодной водой из расчищенного Петровичем ручья, я облюбовала для себя верхнюю койку. Здесь меня никто не достанет. Ну точно! С головой накрылась курткой и попыталась уснуть. Почему-то и в дороге и за ужином мы избегали говорить о наболевшем — ограблении банка, но не думать об этом я не могла, с этими мыслями и заснула.
Разбудил меня лёгкий шорох. Когда вся на нервах — спишь очень чутко. В пробивающемся между досками на окнах лунном свете я узнала высунувшуюся над нарами голову «молчаливого». Наверно не удивительно, ведь его койка была прямо под моей. Я хотела вскрикнуть, только он успел зажать мне рот, а следом ловко запрыгнул наверх, и нары чуть слышно заскрипели под его весом.
— Давай же хорошая! — с жаром зашептал он в моё ухо. — Пусти же меня к себе.
Я сжалась под его тяжестью, а заодно от обуявшего страха и накатившей слабости.
— Давай же раздвигай ножки, — продолжал он, обдавая меня перегаром и проведя по моей щеке липким языком. — Ну же, давай, тихонько возьми его в ротик, а я лизну тебя там...
И тут во мне вспыхнула ненависть. И откуда только взялись силы? Обеими руками я толкнула насильника со всей злости. Не удержавшись, с криком удивления, он сорвался с моей полки. Грузно шлёпнулся на пол, покачиваясь, поднялся на ноги и разразился самыми грязными ругательствами. Я же, сев и поджав ноги, закрыла руками уши.
Первым на шум вскочил Егорыч. Включил фонарь.
— Это ты чего тут творишь! — схватил он «молчаливого» за грудки. Я даже не поняла, как в руке Егорыча оказался нож. Приставив его к горлу сразу притихшего неудачливого насильника, Егорыч заговорил тихо, и спокойно, но от тона его голоса даже у меня пошли мурашки по коже.
— Я сколько раз тебе говорил, чтобы ты навсегда позабыл свои зэковские замашки! Ещё раз попробуешь кого снасильничать и я тебе не просто яйца отрежу, а ещё поджарю и заставлю сожрать! — продолжал Егорыч. — Ты хорошо меня понял? Я не люблю повторять дважды! Помнишь, как я пожалел тебя и уговорил бугра принять в бригаду, а как ты до того помирал с голодухи, ползал на коленях и уверял, что вся твоя блатная жизнь уже в прошлом?!
— Конечно Егорыч, всё в прошлом, — бормоча, оправдывался «молчаливый». — Даже не знаю, как оно получилось, извини, не сдержался, сладкая она уж бабёнка больно...
— А ты тоже тут лишний раз задницей не верти! — оттолкнув его, Егорыч строго взглянул на меня. — А то точно одним местом на неприятности напросишься!
— Так я совсем и не верчу... — оправдываясь, залепетала я. — Спала ведь...
— Прости, Егорыч... — снова, повинился «молчаливый».
— У неё прощение проси, — кивнул Егорыч в мою сторону.
— Прости... — с самым жалостливым видом посмотрел он на меня. — Накатило...
— Тебя как зовут-то? — миролюбиво поинтересовалась я у молчаливого. Отчего-то мне стало его жалко.
— Вован, — промычал он.
— Володя значит, — резюмировала я. — Хорошо, прощаю, но слова Егорыча ты всё же не забывай!
— Ладно, спим! — встрял в наш разговор Петрович. — Всех с первыми лучами подниму!
За остаток ночи я так и не выспалась, а надеяться на то, что в машине удастся хотя бы подремать, не приходилось. Жёсткое и не слишком удобное сидение этому более чем не способствовало, да и трясло на грунтовке немилосердно.
Натужно рыча, наш уазик упрямо полз в гору. Дорога была совсем никакая, а через пару часов и вовсе пропала. Ещё с четверть часа Сене каким-то чудом удавалось лавировать по бездорожью, прежде чем он в отчаянье хлопнул руками по рулю и с самым мрачным видом не заявил, что всё, дальше не проедем.
— Тогда укрываем машину ветками, разбираем спальники и рюкзаки и топаем пешком! — скомандовал Петрович. — И без того немало путь сократили.
— А ты надевай штаны да увязывай вещички. И накинь капюшон, тут полным-полно клещука да тьма комарья! — довольно грубо сказал мне Егорыч, кидая к моим ногам пыльный спальник и, очевидно, мой вещмешок.
Развязав мешок, я стала переодеваться. В том смысле, что пригнулась за распахнутой дверцей уазика и принялась стягивать юбку и чулки.
— А это ещё чего?! — раздалось за моей спиной. Я оглянулась: снова Егорыч! Какая бесцеремонность! Шагнув ближе, он поочерёдно ткнул пальцем в моё бельё.
— И ты в этом собираешься идти?
— А в чём ещё? — огрызнулась я. — Ничего другого у меня нет!
— Тогда скидай всё это бестолковое кружево и давай без такого исподнего, а иначе далеко не уйдёшь. Так понатрёт, до самой крови.
— Я поняла, — стыдливо понурившись, согласилась я. — Только вы хотя бы отвернитесь...
— Ну, ты только давай, быстрее одевайся! Я не смотрю, — отошёл он в сторону.
Торопливо собравшись и закинув вещмешок за спину, неся громоздкий спальник в руках, я вышла на чуть заметную тропу, где меня уже нетерпеливо поджидали все четверо моих неумолимых спутников. Наверное, с этого момента у меня начиналась совсем другая жизнь, которую я ранее не знала, но тем она и была заманчива.
Петляя, еле находимая глазами тропинка уходила в гору. Мы шли уже третий час без передыху. Я, конечно же, невыразимо устала, только не желая показаться плаксивой девчонкой, из последних сил тянулась вслед за всеми. Хорошо, что через шерстяные носки сапоги не тёрли. Обещанных комариных туч я пока не встретила, клещей тоже ещё на себе не замечала, а вот оводы, как жирные назойливые мухи, так и кружили вокруг.
О господи! Споткнувшись об камень, я оступилась и упала.
— Никуда больше не пойду! — сев на виновника своего падения, и изо всех сил пнув слетевший с плеча вещмешок, я истерически взвизгнула. — Идите дальше сами! А меня оставьте здесь!
— Что там у тебя случилось? — повернулся ко мне Егорыч.
— Я устала! У меня кружится голова и гудят ноги! И вообще я больше с вами никуда не пойду! — заговорила скороговоркой.
— Ну, если хочешь, оставайся, конечно, — сказал он с самым серьёзным видом. — Только долго на этом камушке сама не сиди.
— Это почему же?! — в ярости бросила я ему. — Скажи ещё, будто тебя волнует, что я что-то там простужу себе!
— Вон видишь, малинник как обглодан и примят? — Егорыч в сторону ближайших кустов показал. — Косолапый лакомился... А погляди, как всё вспахано вокруг. Так то кабанчики друг за дружкой гуськом прошлись и клыками порылись. А вот гляди сюда... Замечаешь подсохший большой след, на собачий похожий? — присев у края тропки, он раздвинул траву руками. — Догадываешься, кто его оставил?
— Волк, что ли? — подняла я на Егорыча полные страха глаза.
— Это не волк был, — задумчиво покачал он головой. — А настоявший волчара!
— Ты хочешь сказать, — от волнения я не заметила, как в разговоре с Егорычем на «ты» перешла, — что всё это зверьё собралось в одном месте и только и ждёт, когда я останусь одна?
— Ну зверьё... — сбросив капюшон, Егорыч стянул вязаную шапочку и задумчиво пригладил ёжик на макушке, — …оно не так страшно, как многие считают. Не тронь его и оно тебя не тронет, разве если очень уж изголодало иль подранок. Человека, вот кого бояться надо! Люди разные по лесам ходят, и плохие, и хорошие... Ты не думай, что если ты их не заметила, то и они тебя не видят. Свои тут законы, неписанные...
— Так уж все и блюдут эти законы, — с недовольством я буркнула.
— Настоящие таёжники соблюдают, — продолжал Егорыч спокойно. — Да много сейчас стало и чужого люда, что и убить могут, мол, тайга всё спишет, такие ничем не побрезгуют.
— Да слышала я, что часто заманивают народ на прииск или лесоповал, а потом держат их там насильно, мучают, задарма работать заставляют! — истерически начала я, похоже, меня прорвало окончательно. — А сами вы, чем лучше таких?! Меня вон силой с собой увезли! Чуть не снасильничали!
— Положим, насилия никого так и не случилось, ну выпил он чуток, да не сдержался малёхо... С кем не бывало? А ты сама тут меньше задом перед всеми верти и глазками стреляй! А удерживать, так я тебя не стану! Тропу вот видишь, и иди по ней. Как раз дотемна и выйдешь к охотничьему домику.
«Бак полный и бензина вот ещё две канистры есть, — довольно лыбясь, проворчал Петрович. — На первое время хватит, а там где-то да разживёмся».
Смеркалось. В салоне уазика было пыльно до невозможности, пахло бензином и чем-то ещё, пыль поначалу резала нос и скрипела на губах, к тому же мы теперь ехали по ухабам и жёсткая сидушка то и дело набивала мне известное место. Зато моё волнение несколько улеглось и появилось чувства голода, и, похоже, не у меня одной.
— Вроде бы сейчас будет посёлок Дальний, а в нём лабаз, — наконец заговорил тот молчаливый мужичок, чьего имени я пока не знала. — Там надо будет постучать, и отопрут. Ведь надо бы затариться солью да крупой, водки взять побольше, да посмотреть там, чего ещё есть, а то жрать уже больно хочется.
— Сеня, остановишься, там, где он говорит, у магазина, — Петрович придержался за ручку на дверце, уазик в очередной раз подпрыгнул на кочке. — Этой тоже надо будет чего-то прикупить, — склонил он голову в мою сторону. — Кстати, скидываем у кого чего есть в общую кучу. Деньжата нам там долго не понадобятся, да и скупиться действительно надо.
— Вот, возьми, — шурша мятыми банкнотами, протянул руку «молчаливый», — у меня больше нет.
Покопавшись по карманам, сунул Петровичу пачку купюр и мой дедок. А я, достав из сумочки кошелёк, несколько демонстративно вытряхнула всё, что там было, и тоже передала вперёд.
Скоро мы остановились на краю какой-то деревни, и выйдя из машины, «молчаливый» затарабанил в деревянные ворота. Оставив меня на заднем сидении одну, к нему подошёл и Егорыч.
— Какой у тебя размер? — приоткрыв дверцу, вдруг поинтересовался у меня Петрович.
— Размер чего? — я стыдливо и непонятливо повела плечами.
— Обуви конечно! — пояснил он.
— Тридцать восьмой, — взволновано выкашляла я.
— Приглядывай тут за ней! — бросил Петрович Сене и, хлопнув дверцей, тоже присоединился к своим.
Глубоко вздохнув, поглядывая в забрызганное грязью окошко, я откинулась на спинку сидения. Вот за стеклом с неприятным скрипом распахнулись ворота подворья. Вышедшая закутанная в цветастый платок полноватая женщина поманила мужчин за собой. Вернулись они минут через двадцать, с тяжёлыми мешками на плечах.
— Здесь тебе пара сапог, ботинки, куртка и штаны, да остальное помалости, в общем, на первое время будет, — бросил Егорыч мне под ноги объёмный мешок. — Вот ещё кофта, надень сразу, ночью холодно будет, — сунул мне в руки что-то вязанное. — Заночуем тут, прямо в баньке, мы уже с хозяйкой договорились, а машину загони во двор, — это он сказал уже повернувшись к водителю.
Стало куда прохладнее и, покопавшись в мешке, я вытянула куртку и закуталась в неё. Она была самой обычной, коричневого цвета и из плотной прорезиненной ткани, чуть великоватой для меня, зато с капюшоном. Заодно решила сменить и туфли на сапоги. Грубоватые, конечно, но ничего, сойдут.
Заведя мотор, Сеня осторожно ввёл уазик в ворота.
— Телефонов тут вроде бы нет, мобильный и телевизор тоже не ловит, так что про городские события никто не слыхивал, — скорее загоняя всех нас в покосившуюся баньку, чем приглашая, негромко сказал Егорыч, при этом заманчиво потрясал мешком с продуктами; в нём стеклянно звякнуло, отзываясь во мне нехорошим предчувствием. Ещё перепьются... Начнут приставать...
Так и есть, кроме хлеба, воды, овощных консервов, сала, лука и копчёной колбасы — в его котомке были и две бутылки водки. Взяв одну и сорвав зубами пробку, «молчаливый» сделал обильный глоток, и, подморгнув, протянул бутылку мне, но я покачала головой.
Жевали мы молча. Колбаса была пересохшей и жёсткой, сало имело привкус старого, и по большей части я ела хлеб с кабачковой икрой. Наевшись, отползла в сторону, подгребла под себя охапку сена, постельного белья тут не прилагалось, и задремала.
Не знаю, сколько прошло времени, но я вздрогнула и открыла глаза от прикосновения чьих-то тёплых пальцев. Будто прожигая в полумраке глазами, это Егорыч просунул свою ладонь мне между ног.
— Не надо... — взволнованно зашептала я. — Пожалуйста, не трогайте меня...
— Ну, раз не желаешь, то значит и не надо, подвыпивши икнул он. Насильничать не стану и другим не дам. Но ты ведь часом, поди, не девица? Так что совсем и не убыло бы с тебя...
— А если скажу, что ещё девица, так чего не поверишь? — с громко бьющимся сердцем прошептала я.
— Отчего же, поверю, — отняв руку, и пахнув мне в лицо дешёвой водкой, заговорил он. — Надо же, такая фифа и ещё ни с кем ни-ни... Спи! Ладно, не бойся, не трону я тебя.
Не знаю почему, но я ему поверила. Правда на всякий случай плотнее завернулась в куртку и поджала под себя ноги. Не спасёт, конечно, если захотят снасильничать, но хоть как-то...
Спала я плохо, по большей части ворочалась и на рассвете была хмурой и не выспавшейся. Несмотря на капюшон, в волосы всё же набилась уйма колючего сена, и выбрать его не получилось. Вставший с первыми петухами Петрович всех торопил. Мы даже завтракали на ходу, дожёвывая остатки вчерашнего сала и колбасы.
Заурчав и выбросив грязь из-под колёс, уазик сорвался с места. Ехали долго. Дорога становилось всё хуже и хуже, но Сене каким-то образом удавалось провозить нас и через глубокие лужи и даже навалы камней. Остановились мы ближе к обеду.
— Давай, собирай дрова для костра, — выходя, строго бросил мне Егорыч и повернулся к Сене. — Гречку сварим с тушёнкой, перекусим, да поедем дальше. До темноты надо бы к перевалу успеть. Там уже и заночуем в заброшенном охотничьем домике. Не знаю, как там будет с дорогой, но пару лет назад мы ещё там проезжали.
Выбравшись из машины, я послушно заковыляла к лесу. Новые сапоги натирали и даже жгли подошвы, но охапку хвороста я всё же собрала.
— Чего хромаешь? — участливо поинтересовался Егорыч, когда я скинула свою ношу у подвешенного на треножнике котелка. — Ноги натёрла, что ли? А ну-ка садись и разувайся!
Присев на приступок уазика, один за другим я послушно стянула сапоги.
Ну нет, колготки тебя не спасут, — покачал Егорыч головой. — Вот, надень, — достал он из своего рюкзака шерстяные носки. Будет самое то!
Я со вздохом приняла подарок, натянула, на удивление колючими они не были. И действительно, ходить стало заметно легче.
Каша немного подгорела, но надо сказать, оказалась она довольно вкусной. Пить спиртное к моему удовольствию Петрович строго настрого запретил. Как я поняла, негласно он и был здесь старшим, хотя и Егорыч пользовался непререкаемым авторитетом. Про своё прошлое все они молчали, как в рот воды набравши, и хоть меня терзало любопытство, расспрашивать я не решалась.
К перевалу мы добрались даже раньше, чем планировали. Зияя забитыми почерневшими досками на окнах, нас встретил всеми забытый охотничий домик. Рядом, сбегая по камням, чуть слышно журчал ручеёк. Осматриваясь по сторонам, я видела, как Сеня загнал уазик в лес и как возвращался, прихватив ведро для воды.
— Ну чего застыла? — окликнул меня Егорыч, он уже подпалил зачадившую печь, и я с «молчаливым» (так и не узнала его имени) принялась таскать из леса дрова, потом помогала готовить ужин, всё из той же вездесущей тушёнки, только на этот раз с перловкой. А ещё, к моей великой радости, в домике сохранилось трое узких двухъярусных нар. В итоге, умывшись после ужина холодной водой из расчищенного Петровичем ручья, я облюбовала для себя верхнюю койку. Здесь меня никто не достанет. Ну точно! С головой накрылась курткой и попыталась уснуть. Почему-то и в дороге и за ужином мы избегали говорить о наболевшем — ограблении банка, но не думать об этом я не могла, с этими мыслями и заснула.
Разбудил меня лёгкий шорох. Когда вся на нервах — спишь очень чутко. В пробивающемся между досками на окнах лунном свете я узнала высунувшуюся над нарами голову «молчаливого». Наверно не удивительно, ведь его койка была прямо под моей. Я хотела вскрикнуть, только он успел зажать мне рот, а следом ловко запрыгнул наверх, и нары чуть слышно заскрипели под его весом.
— Давай же хорошая! — с жаром зашептал он в моё ухо. — Пусти же меня к себе.
Я сжалась под его тяжестью, а заодно от обуявшего страха и накатившей слабости.
— Давай же раздвигай ножки, — продолжал он, обдавая меня перегаром и проведя по моей щеке липким языком. — Ну же, давай, тихонько возьми его в ротик, а я лизну тебя там...
И тут во мне вспыхнула ненависть. И откуда только взялись силы? Обеими руками я толкнула насильника со всей злости. Не удержавшись, с криком удивления, он сорвался с моей полки. Грузно шлёпнулся на пол, покачиваясь, поднялся на ноги и разразился самыми грязными ругательствами. Я же, сев и поджав ноги, закрыла руками уши.
Первым на шум вскочил Егорыч. Включил фонарь.
— Это ты чего тут творишь! — схватил он «молчаливого» за грудки. Я даже не поняла, как в руке Егорыча оказался нож. Приставив его к горлу сразу притихшего неудачливого насильника, Егорыч заговорил тихо, и спокойно, но от тона его голоса даже у меня пошли мурашки по коже.
— Я сколько раз тебе говорил, чтобы ты навсегда позабыл свои зэковские замашки! Ещё раз попробуешь кого снасильничать и я тебе не просто яйца отрежу, а ещё поджарю и заставлю сожрать! — продолжал Егорыч. — Ты хорошо меня понял? Я не люблю повторять дважды! Помнишь, как я пожалел тебя и уговорил бугра принять в бригаду, а как ты до того помирал с голодухи, ползал на коленях и уверял, что вся твоя блатная жизнь уже в прошлом?!
— Конечно Егорыч, всё в прошлом, — бормоча, оправдывался «молчаливый». — Даже не знаю, как оно получилось, извини, не сдержался, сладкая она уж бабёнка больно...
— А ты тоже тут лишний раз задницей не верти! — оттолкнув его, Егорыч строго взглянул на меня. — А то точно одним местом на неприятности напросишься!
— Так я совсем и не верчу... — оправдываясь, залепетала я. — Спала ведь...
— Прости, Егорыч... — снова, повинился «молчаливый».
— У неё прощение проси, — кивнул Егорыч в мою сторону.
— Прости... — с самым жалостливым видом посмотрел он на меня. — Накатило...
— Тебя как зовут-то? — миролюбиво поинтересовалась я у молчаливого. Отчего-то мне стало его жалко.
— Вован, — промычал он.
— Володя значит, — резюмировала я. — Хорошо, прощаю, но слова Егорыча ты всё же не забывай!
— Ладно, спим! — встрял в наш разговор Петрович. — Всех с первыми лучами подниму!
За остаток ночи я так и не выспалась, а надеяться на то, что в машине удастся хотя бы подремать, не приходилось. Жёсткое и не слишком удобное сидение этому более чем не способствовало, да и трясло на грунтовке немилосердно.
Натужно рыча, наш уазик упрямо полз в гору. Дорога была совсем никакая, а через пару часов и вовсе пропала. Ещё с четверть часа Сене каким-то чудом удавалось лавировать по бездорожью, прежде чем он в отчаянье хлопнул руками по рулю и с самым мрачным видом не заявил, что всё, дальше не проедем.
— Тогда укрываем машину ветками, разбираем спальники и рюкзаки и топаем пешком! — скомандовал Петрович. — И без того немало путь сократили.
— А ты надевай штаны да увязывай вещички. И накинь капюшон, тут полным-полно клещука да тьма комарья! — довольно грубо сказал мне Егорыч, кидая к моим ногам пыльный спальник и, очевидно, мой вещмешок.
Развязав мешок, я стала переодеваться. В том смысле, что пригнулась за распахнутой дверцей уазика и принялась стягивать юбку и чулки.
— А это ещё чего?! — раздалось за моей спиной. Я оглянулась: снова Егорыч! Какая бесцеремонность! Шагнув ближе, он поочерёдно ткнул пальцем в моё бельё.
— И ты в этом собираешься идти?
— А в чём ещё? — огрызнулась я. — Ничего другого у меня нет!
— Тогда скидай всё это бестолковое кружево и давай без такого исподнего, а иначе далеко не уйдёшь. Так понатрёт, до самой крови.
— Я поняла, — стыдливо понурившись, согласилась я. — Только вы хотя бы отвернитесь...
— Ну, ты только давай, быстрее одевайся! Я не смотрю, — отошёл он в сторону.
Торопливо собравшись и закинув вещмешок за спину, неся громоздкий спальник в руках, я вышла на чуть заметную тропу, где меня уже нетерпеливо поджидали все четверо моих неумолимых спутников. Наверное, с этого момента у меня начиналась совсем другая жизнь, которую я ранее не знала, но тем она и была заманчива.
ГЛАВА 2. Первые шаги в тайге
Петляя, еле находимая глазами тропинка уходила в гору. Мы шли уже третий час без передыху. Я, конечно же, невыразимо устала, только не желая показаться плаксивой девчонкой, из последних сил тянулась вслед за всеми. Хорошо, что через шерстяные носки сапоги не тёрли. Обещанных комариных туч я пока не встретила, клещей тоже ещё на себе не замечала, а вот оводы, как жирные назойливые мухи, так и кружили вокруг.
О господи! Споткнувшись об камень, я оступилась и упала.
— Никуда больше не пойду! — сев на виновника своего падения, и изо всех сил пнув слетевший с плеча вещмешок, я истерически взвизгнула. — Идите дальше сами! А меня оставьте здесь!
— Что там у тебя случилось? — повернулся ко мне Егорыч.
— Я устала! У меня кружится голова и гудят ноги! И вообще я больше с вами никуда не пойду! — заговорила скороговоркой.
— Ну, если хочешь, оставайся, конечно, — сказал он с самым серьёзным видом. — Только долго на этом камушке сама не сиди.
— Это почему же?! — в ярости бросила я ему. — Скажи ещё, будто тебя волнует, что я что-то там простужу себе!
— Вон видишь, малинник как обглодан и примят? — Егорыч в сторону ближайших кустов показал. — Косолапый лакомился... А погляди, как всё вспахано вокруг. Так то кабанчики друг за дружкой гуськом прошлись и клыками порылись. А вот гляди сюда... Замечаешь подсохший большой след, на собачий похожий? — присев у края тропки, он раздвинул траву руками. — Догадываешься, кто его оставил?
— Волк, что ли? — подняла я на Егорыча полные страха глаза.
— Это не волк был, — задумчиво покачал он головой. — А настоявший волчара!
— Ты хочешь сказать, — от волнения я не заметила, как в разговоре с Егорычем на «ты» перешла, — что всё это зверьё собралось в одном месте и только и ждёт, когда я останусь одна?
— Ну зверьё... — сбросив капюшон, Егорыч стянул вязаную шапочку и задумчиво пригладил ёжик на макушке, — …оно не так страшно, как многие считают. Не тронь его и оно тебя не тронет, разве если очень уж изголодало иль подранок. Человека, вот кого бояться надо! Люди разные по лесам ходят, и плохие, и хорошие... Ты не думай, что если ты их не заметила, то и они тебя не видят. Свои тут законы, неписанные...
— Так уж все и блюдут эти законы, — с недовольством я буркнула.
— Настоящие таёжники соблюдают, — продолжал Егорыч спокойно. — Да много сейчас стало и чужого люда, что и убить могут, мол, тайга всё спишет, такие ничем не побрезгуют.
— Да слышала я, что часто заманивают народ на прииск или лесоповал, а потом держат их там насильно, мучают, задарма работать заставляют! — истерически начала я, похоже, меня прорвало окончательно. — А сами вы, чем лучше таких?! Меня вон силой с собой увезли! Чуть не снасильничали!
— Положим, насилия никого так и не случилось, ну выпил он чуток, да не сдержался малёхо... С кем не бывало? А ты сама тут меньше задом перед всеми верти и глазками стреляй! А удерживать, так я тебя не стану! Тропу вот видишь, и иди по ней. Как раз дотемна и выйдешь к охотничьему домику.
