- Может, вместо меня поедешь? – усмехнулся кучер, поправляя пояс. – С барыней познакомишься. Она у меня баба суровая, чисто ведьма, прости господи.
- Ни-ни-ни, - замахал руками, словно ветряная мельница, трактирщик, - я ведьм сызмальства боюсь. Бабка на ночь такие ужасти про них рассказывала, я до сих пор под подушкой серебряный ножик держу.
Прохор хмыкнул и вышел из трактира, звучно бухнув дверью. Климу он не поверил, тот, пройдоха, ни неба, ни тьмы не боялся, и душу бы продал не задумываясь, коли бы покупатель сыскался.
- Ну что, лошадка, поехали до дому, - прогудел кучер, охлопывая застоявшуюся лошадь, - понесём барину вести худы о сыне, разбойниками лютыми утащенном.
Продолжая что-то бурчать себе под нос, Прохор взобрался на облучок, громко свистнул, и карета помчалась прочь от трактира. Не прошло и получаса, как кучер остановил экипаж перед парадным крыльцом двухэтажного белого особняка. На крыльце стояла Анфиса, недовольно кривя губы и что-то сердито выговаривая стоящей перед ней хорошенькой горничной. Девушка смущённо теребила кончик безупречно чистого передника, не смея даже глаза поднять на строгую госпожу.
- Надеюсь, ты меня поняла, - барыня бросила быстрый взгляд на сползающего с облучка Прохора, - всё, ступай.
- Да, барыня, - прошелестела горничная и торопливо скрылась в доме.
- Бестолочь, - прошипела Анфиса и резко повернулась к кучеру, который хотел незаметно проскользнуть мимо неё. – А ты почему так быстро приехал?!
Под этим тяжёлым взглядом угольно-чёрных, бесовскими огнями полыхающих глаз лгать было совершенно невозможно, но Прохор всё-таки рискнул попробовать.
- Не вели казнить, матушка, - дурным голосом взвыл кучер и бухнулся на колени, - не сберёг я кровинку твою, украли барчука нашего разбойники лютые!
- Да не ори ты, - шикнула Анфиса, быстро поворачиваясь к дому и пристальным взглядом окидывая окна: не прячется ли кто за тонкими шторами, не услышал ли воплей недоумка-кучера. – Ступай за мной!
Прохор замялся, комкая в руках сорванную с головы шапку:
- Мне бы к барину…
Женщина метнула две острые молнии, зло усмехнулась, услышав вскрик страха и боли, и процедила, выделяя каждое слово:
- Я сказала: ступай за мной!
Делать нечего, Прохор с трудом поднялся на ноги и последовал за барыней, старательно заглушая трусливый внутренний голосок, который настойчиво советовал бежать. Куда бежать-то? Эта ведьма и из-под земли достанет да обратно в землю и закопает, причём по частям.
Анфиса привела кучера в летнее крыло дома, втолкнула в небольшую комнатку, где в знойное время суток спали слуги, и плотно закрыла дверь, ещё и собой, змея, прижала, чтобы точно никуда не делся.
- Ну, - женщина недобро усмехнулась, - говори, что там с этим щенком приключилось? Да не вздумай врать, я тогда из тебя живого жилы драть буду!
«И ведь будет», - с ужасом понял Прохор и опять бухнулся на колени:
- Не вели казнить, матушка! Всё как есть расскажу, ничего не утаю!
Во время исповеди кучера Анфиса стояла неподвижно, лишь по губам её нет-нет да и скользила злая усмешка.
- Значит, щенку из того подпола не выбраться? – деловито уточнила женщина, когда Прохор замолчал, тяжело дыша и облизывая пересохшие губы.
- Никак не выбраться, матушка. На цепи он сидит, да и дверь в подпол сундуком закрыта. Сам он его ни в жисть не поднимет.
И опять красивые губы Анфисы исказила злая волчья ухмылка.
- И сколько вы хотели с моего мужа за жизнь мальчишки стрясти?
Кучер замялся, терзая несчастную шапку. К счастью, женщине ответ был и не нужен, она помолчала, что-то обдумывая, а потом деловито, словно речь шла о покупке жемчужных серёг или посадке розового куста перед окном, произнесла:
- Плачу вдвое больше, если к вечеру принесёшь мне убедительное подтверждение того, что мальчишка мёртв.
Прохор гулко сглотнул:
- Дык мне что, голову ему отрезать?
- Свою пустую башку отрежь и кочан капустный вместе него приставь, разницы никакой не будет, - фыркнула Анфиса, вытащила откуда-то белоснежный платок и швырнула в лицо кучеру. – Вот, измажь в крови мальчишки. Только помни, мне нужна смерть щенка, а не ранение, понял? Если вздумаешь меня обмануть…
Женщина звонко щёлкнула пальцами, и стоящая у стены крепкая дубовая лавка рассыпалась в труху.
- Всё сделаю, барыня, - Прохор от усердия бухнулся лбом об пол и, подхватив платок, поспешно засунул его себе за пазуху. – К вечеру возвернусь.
Анфиса довольно усмехнулась и направилась к выходу, уже у самых дверей плавно повернулась и сладко пропела:
- А будешь языком болтать, я тебе его вокруг шеи завяжу. Ты меня понял, касатик?
Дверь захлопнулась, стихли шаги за окном, а кучер всё продолжал стоять на коленях, не смея даже шумно вздохнуть. Его лицо щедро орошали крупные капли пота. Только когда за окном заржала застоявшаяся лошадь, Прохор очнулся, трясущимися руками утёр лицо и неуклюже поднялся с колен. Пошатываясь, бледный как мел, стараясь ни с кем не встречаться, кучер добрался до кареты, взгромоздился на облучок и торопливо взмахнул кнутом. Умная лошадка быстро вынесла экипаж за ворота и стремительно помчала по дороге в сторону одинокого трактира.
Клим поджидал своего дружка у входа в трактир, делая вид, будто озабочен укладыванием дров в жалкую поленницу. Едва карета остановилась, трактирщик бросил своё бессмысленное занятие и метнулся к кучеру.
- Ну?! – хрипло выдохнул Клим, не сводя пылающих глаз с мрачного лица приятеля.
- Баранки гну, - буркнул Прохор. – Я на барыню нарвался, она, змеища, меня к мужу даже не пустила, сама со мной разговор затеяла.
- И что сказала? Денег за мальчишку дала?
- Да сейчас, - фыркнул кучер, сердито оглаживая лошадку по шее, – ей мальчонка даром не нужен.
- Нет, ты погоди, - трактирщик даже подпрыгнул на месте от переполнявших его эмоций. – Ты ей сказал, что если выкуп не будет заплачен, мы убьём парня?
Лицо Прохора исказила злая усмешка:
- Ха, барыня сказала, что заплатит вдвое больше, если парень умрёт.
Лицо Клима вытянулось, словно портки после стирки.
- Дык как же это, - пролепетал трактирщик, вытирая трясущейся рукой щедро выступивший на лице пот, - вот так прямо и сказала?
- Так и сказала. Ещё платок дала, в крови смочить для подтверждения убийства мальчонки. Одно слово: ведьма. И так я тебе скажу, Клим: зря мы всё это затеяли.
Трактирщик насупился, его маленькие глазки забегали, как мыши в подполе, куда хозяйка швырнула оголодавшего кота.
- Дык, чаво, - Клим опять вытер лицо, - коли заказ поступил, так это… выполнять надо. Сам говорил, вдвое больше плата.
Кучер усмехнулся, хлопнул себя кнутовищем по сапогу, зло сверкнул глазами:
- Не к добру мы всё это затеяли, сердцем чую, не будет добра.
- Ишь ты, а у тебя, оказывается, сердце есть, - зло оскалился трактирщик. – Что ж оно раньше не пробудилось, когда мы студентика того на мясо резали, а? Или девчушку ту, дочку купеческую молоденькую? Как она кричала, сердешная, у меня её крик до сих пор в ушах звенит. Что ж ты её не пожалел, первый набросился, а?
Мощная оплеуха швырнула Клима на землю. Прохор витиевато выругался, длинно сплюнул на землю и вытащил из-за голенища острый, тускло поблескивающий нож. Лезвие местами было выщерблено, кое-где виднелись бурые пятна.
- Поговори мне ещё, - хмуро бросил кучер, выразительно перебрасывая нож из руки в руку. – Мне ведь даже проще тебя вместе с мальцом прирезать: делиться не придётся.
- Эй-эй, Прохор, ты не озоруй! – вскрикнул трактирщик грозно и вместе с тем испуганно. – Бешеный стал, точно волк по весне, уж и пошутить-то нельзя.
Прохор оскалился и медленно вразвалку направился в трактир. Клим опять вытер лицо, мелко перекрестился и двинулся следом. Он специально замедлял шаг, но всё равно пришёл слишком рано: мальчишка был ещё жив. Сидел, сжавшись в комок у стены, чуть посверкивая большущими серыми глазами.
- Ну, чего испугался-то? – притворно ласково гудел Прохор, пряча руку с ножом за спину и приближаясь к мальчишке. – Радоваться надо, выкуп за тебя заплатили, сейчас домой поедешь, к батюшке с матушкой.
Кучер уже заносил над жертвой нож, когда случилось нечто такое, отчего даже закаменевшее сердце убийцы испуганно замерло. В тусклом лезвии на миг отразилось побледневшее личико мальчишки, а затем тело Всеволода исказила лёгкая судорога, и на его месте возникла юная девушка в разодранном на груди платье и заляпанной кровью юбке. Та самая юная дочь купца, чей отец неосторожно остановился на ночлег в трактире и вместо убежища от непогоды нашёл там мучительную смерть.
- Не трогайте меня, - взмолилась девушка, и её заплаканные васильковые глаза глянули прямо в душу мучителям, - прошу вас…
Клим не выдержал первым.
- Отпусти её, - взвыл трактирщик, бросаясь вперёд и закрывая собой девчушку, - не бери второй раз греха на душу, она и так каждую ночь мне снится!
- Ты белены что ли объелся?! – рыкнул Прохор, пытаясь добраться до жертвы и при этом не нарваться на острый топорик для разделки мяса, который судорожно сжимал в руке так некстати раскаявшийся подельник. – Той девки уж который год в живых нет, это мальчишка, ведьмино отродье, нам головы дурит!
Но Клим лишь отчаянно мотал головой, не желая ничего слушать. Кучер яростно сплюнул на землю, зло сунул оружие в голенище сапога и резко вскинул руки вверх:
- Всё, не скули, не трону я это отродье. Видишь, даже нож убрал, видишь?!
Трактирщик, судорожно всхлипывая, разжал пальцы, и топорик с глухим стуком упал на пол. Прохору только этого и надо было. С тяжёлым звериным рыком он бросился на подельника и мощным ударом отшвырнул его к стене. Сам не удержался на ногах, полетел следом, упав на Клима и для надёжности ещё пару раз ударив его головой о стену. Чтобы не лез со своим дурацким раскаянием под руку и в следующий раз умнее был. Когда трактирщик обмяк и затих, Прохор медленно поднялся на ноги, трясущейся рукой утёр пот со лба и повернулся к вжавшемуся в стену мальчишке, опять принявшему свой истинный облик.
- Ну что, щенок, - кучер усмехнулся и медленно вытащил нож из-за голенища сапога, - кончилось твоё время. Молись. Можешь поплакать, маму позвать.
Всеволод упрямо стиснул зубы и гордо выпятил подбородок. Молить о пощаде он явно не собирался. Прохор медленно подошёл к мальчишке, вцепился ему в волосы, задирая голову вверх и открывая для удара тонкую беззащитную шею, на которой пойманной пичужкой билась синяя жилка. Кучер плавно поднял нож, крякнул, намечая удар, и тут проклятый мальчишка с силой ударил его ногой в пах. Рыкнув от боли, Прохор завершил удар, даже почувствовал, как распадается живая плоть под лезвием, но огромные серые глаза не закатывались, продолжая двумя огнями выжигать душу. Резкая ослепительная вспышка отшвырнула кучера на уже остывающее тело трактирщика, а когда Прохор проморгался и подскочил к стене, мальчишки уже не было. Только цепь чуть слышно позвякивала так и не открытыми кандалами.
Анфиса металась по комнате, снова и снова нетерпеливо выглядывая в окно. С момента отъезда кучера прошло уже несколько часов, вечер постепенно сменялся ночью, а вестей всё не было. Конечно, можно было предположить, что подельник Прохора (в то, что мальчишку похитили какие-то случайные разбойники, Анфиса не верила) после отъезда дружка увёз мальчишку как можно дальше, но зачем? Они ведь были уверены, что всё пройдёт как надо. Ха, наивные ротозеи, нашли с кем бодаться! Да она таких олухов на завтрак сырыми ест! Так где же этот чёртов кучер, куда он запропастился? Неужели рискнул ослушаться её приказа? Да нет, быть такого не может, опасения за собственную шкуру вкупе со звериной жестокостью и алчностью не позволят Прохору увильнуть. Он убьёт мальчишку и принесёт пропитанный его кровью платок, только вот когда? Когда?! Завтра утром Михаил будет связываться с эстернатом, чтобы узнать, как его ненаглядный сыночка обустроился. Анфиса скрипнула зубами. Ох, как не по нутру был ей весь этот маскарад, как опостылело изображать перед соседями и прочими никчёмными глупцами любящую и заботливую мать!
В дверь коротко постучали.
- Я же приказала меня не беспокоить, - рявкнула Анфиса, и услышала почтительный, дрожащий от страха голос горничной:
- Прошу прощения, госпожа. Кучер Прохор, которого вы отправили утром в карете с Всеволодом Михайловичем, вернулся один…
«Идиот, - зло подумала Анфиса, - он сейчас весь дом на уши поставит, недоумок».
- Зови его ко мне, - рыкнула барыня, торопливо поправляя платье и пытаясь придать своему лицу выражение встревоженной озабоченности. – Живо!
Через несколько минут, показавшихся Анфисе вечностью, дверь распахнулась, и в комнату ввалился всклокоченный и окровавленный Прохор. Прямо на пороге рухнул на колени, вцепился в волосы и заревел разбуженным среди зимы медведем:
- Матушка-государыня, прости раба твоего, холопа нерадивого! Не сберёг я кровиночку твою, люди лихие на карету напали, пограбили, а Всеволода-то нашего свет Михайловича зарезали!
Из коридора донеслось сдавленное аханье и причитание, кто-то чуть слышно заплакал, кто-то зашептал молитву, кто-то грузно осел на землю.
«Зашевелилось, царство комариное, - мрачно подумала Анфиса, старательно изображая скорбь, неверие и испуг, - ну, сейчас начнётся потеха!»
Барыня уже открыла рот, чтобы издать горестный вопль, как вдруг в коридоре возникла суматоха: кто-то решительно расталкивал слуг, прорываясь к барским покоям, явно не скупясь на оплеухи и затрещины.
«Интересно, кто это такой смелый ко мне в покои ломится?» - отстранённо подумала Анфиса, издавая горестный вопль и падая лицом на атласные, специально ради такого случая подготовленные подушки.
В комнату, чуть не наступив на Прохора, ввалилась растрёпанная Паладья, вскинула на барыню безумные глаза и заревела ещё громче кучера:
- Ты! Это ты, змея подколодная, ведьма проклятая, сгубила Севушку! Он тебе всегда был осиновым колом в груди, это ты, ведьма, разбойников наняла!
Словами распоясавшаяся прислуга не ограничилась, бросилась на опешившую от такого откровенного неповиновения Анфису и вцепилась ей в короной уложенные на голове косы. Барыня испуганно взвизгнула, поначалу даже не вспомнив о своих колдовских умениях.
- Прекратить! – раздался из коридора оглушительный голос Михаила, и вся прислуга сухим горохом прыснула прочь от покоев барыни.
Прохор тоже ужом попытался выскользнуть, но Михаил решительно наступил ему на спину, пригвождая к полу:
- Прекратить шум и вопли! Паладья, немедленно отпусти барыню, безумица! Эй, Тихон, схватить эту спятившую бабу, да всыпать ей на конюшне триста плетей. После, если жива будет, на псарню сволочь, там её место отныне.
Крепкий, словно зрелый дуб, Тихон с двумя своими такими же могучими и молчаливыми братьями поспешно заломили Паладье руки, предусмотрительно так ударив в живот, что бедная женщина согнулась пополам, отчаянно хватая ртом воздух. Нечего ей языком зря молоть, народ смущать. И так слишком много ушей лишнего услышало. Ну да ничего, коли языки в пляс пустятся, их всегда оборвать можно будет… прямо с головами дурными, чтобы наверняка.
- Как ты, Анфисушка? – Михаил, продолжая попирать ногой Прохора, с ласковой заботой посмотрел на жену.
Та опять спрятала лицо в подушках, простонала отчаянно:
- Ни-ни-ни, - замахал руками, словно ветряная мельница, трактирщик, - я ведьм сызмальства боюсь. Бабка на ночь такие ужасти про них рассказывала, я до сих пор под подушкой серебряный ножик держу.
Прохор хмыкнул и вышел из трактира, звучно бухнув дверью. Климу он не поверил, тот, пройдоха, ни неба, ни тьмы не боялся, и душу бы продал не задумываясь, коли бы покупатель сыскался.
- Ну что, лошадка, поехали до дому, - прогудел кучер, охлопывая застоявшуюся лошадь, - понесём барину вести худы о сыне, разбойниками лютыми утащенном.
Продолжая что-то бурчать себе под нос, Прохор взобрался на облучок, громко свистнул, и карета помчалась прочь от трактира. Не прошло и получаса, как кучер остановил экипаж перед парадным крыльцом двухэтажного белого особняка. На крыльце стояла Анфиса, недовольно кривя губы и что-то сердито выговаривая стоящей перед ней хорошенькой горничной. Девушка смущённо теребила кончик безупречно чистого передника, не смея даже глаза поднять на строгую госпожу.
- Надеюсь, ты меня поняла, - барыня бросила быстрый взгляд на сползающего с облучка Прохора, - всё, ступай.
- Да, барыня, - прошелестела горничная и торопливо скрылась в доме.
- Бестолочь, - прошипела Анфиса и резко повернулась к кучеру, который хотел незаметно проскользнуть мимо неё. – А ты почему так быстро приехал?!
Под этим тяжёлым взглядом угольно-чёрных, бесовскими огнями полыхающих глаз лгать было совершенно невозможно, но Прохор всё-таки рискнул попробовать.
- Не вели казнить, матушка, - дурным голосом взвыл кучер и бухнулся на колени, - не сберёг я кровинку твою, украли барчука нашего разбойники лютые!
- Да не ори ты, - шикнула Анфиса, быстро поворачиваясь к дому и пристальным взглядом окидывая окна: не прячется ли кто за тонкими шторами, не услышал ли воплей недоумка-кучера. – Ступай за мной!
Прохор замялся, комкая в руках сорванную с головы шапку:
- Мне бы к барину…
Женщина метнула две острые молнии, зло усмехнулась, услышав вскрик страха и боли, и процедила, выделяя каждое слово:
- Я сказала: ступай за мной!
Делать нечего, Прохор с трудом поднялся на ноги и последовал за барыней, старательно заглушая трусливый внутренний голосок, который настойчиво советовал бежать. Куда бежать-то? Эта ведьма и из-под земли достанет да обратно в землю и закопает, причём по частям.
Анфиса привела кучера в летнее крыло дома, втолкнула в небольшую комнатку, где в знойное время суток спали слуги, и плотно закрыла дверь, ещё и собой, змея, прижала, чтобы точно никуда не делся.
- Ну, - женщина недобро усмехнулась, - говори, что там с этим щенком приключилось? Да не вздумай врать, я тогда из тебя живого жилы драть буду!
«И ведь будет», - с ужасом понял Прохор и опять бухнулся на колени:
- Не вели казнить, матушка! Всё как есть расскажу, ничего не утаю!
Во время исповеди кучера Анфиса стояла неподвижно, лишь по губам её нет-нет да и скользила злая усмешка.
- Значит, щенку из того подпола не выбраться? – деловито уточнила женщина, когда Прохор замолчал, тяжело дыша и облизывая пересохшие губы.
- Никак не выбраться, матушка. На цепи он сидит, да и дверь в подпол сундуком закрыта. Сам он его ни в жисть не поднимет.
И опять красивые губы Анфисы исказила злая волчья ухмылка.
- И сколько вы хотели с моего мужа за жизнь мальчишки стрясти?
Кучер замялся, терзая несчастную шапку. К счастью, женщине ответ был и не нужен, она помолчала, что-то обдумывая, а потом деловито, словно речь шла о покупке жемчужных серёг или посадке розового куста перед окном, произнесла:
- Плачу вдвое больше, если к вечеру принесёшь мне убедительное подтверждение того, что мальчишка мёртв.
Прохор гулко сглотнул:
- Дык мне что, голову ему отрезать?
- Свою пустую башку отрежь и кочан капустный вместе него приставь, разницы никакой не будет, - фыркнула Анфиса, вытащила откуда-то белоснежный платок и швырнула в лицо кучеру. – Вот, измажь в крови мальчишки. Только помни, мне нужна смерть щенка, а не ранение, понял? Если вздумаешь меня обмануть…
Женщина звонко щёлкнула пальцами, и стоящая у стены крепкая дубовая лавка рассыпалась в труху.
- Всё сделаю, барыня, - Прохор от усердия бухнулся лбом об пол и, подхватив платок, поспешно засунул его себе за пазуху. – К вечеру возвернусь.
Анфиса довольно усмехнулась и направилась к выходу, уже у самых дверей плавно повернулась и сладко пропела:
- А будешь языком болтать, я тебе его вокруг шеи завяжу. Ты меня понял, касатик?
Дверь захлопнулась, стихли шаги за окном, а кучер всё продолжал стоять на коленях, не смея даже шумно вздохнуть. Его лицо щедро орошали крупные капли пота. Только когда за окном заржала застоявшаяся лошадь, Прохор очнулся, трясущимися руками утёр лицо и неуклюже поднялся с колен. Пошатываясь, бледный как мел, стараясь ни с кем не встречаться, кучер добрался до кареты, взгромоздился на облучок и торопливо взмахнул кнутом. Умная лошадка быстро вынесла экипаж за ворота и стремительно помчала по дороге в сторону одинокого трактира.
Клим поджидал своего дружка у входа в трактир, делая вид, будто озабочен укладыванием дров в жалкую поленницу. Едва карета остановилась, трактирщик бросил своё бессмысленное занятие и метнулся к кучеру.
- Ну?! – хрипло выдохнул Клим, не сводя пылающих глаз с мрачного лица приятеля.
- Баранки гну, - буркнул Прохор. – Я на барыню нарвался, она, змеища, меня к мужу даже не пустила, сама со мной разговор затеяла.
- И что сказала? Денег за мальчишку дала?
- Да сейчас, - фыркнул кучер, сердито оглаживая лошадку по шее, – ей мальчонка даром не нужен.
- Нет, ты погоди, - трактирщик даже подпрыгнул на месте от переполнявших его эмоций. – Ты ей сказал, что если выкуп не будет заплачен, мы убьём парня?
Лицо Прохора исказила злая усмешка:
- Ха, барыня сказала, что заплатит вдвое больше, если парень умрёт.
Лицо Клима вытянулось, словно портки после стирки.
- Дык как же это, - пролепетал трактирщик, вытирая трясущейся рукой щедро выступивший на лице пот, - вот так прямо и сказала?
- Так и сказала. Ещё платок дала, в крови смочить для подтверждения убийства мальчонки. Одно слово: ведьма. И так я тебе скажу, Клим: зря мы всё это затеяли.
Трактирщик насупился, его маленькие глазки забегали, как мыши в подполе, куда хозяйка швырнула оголодавшего кота.
- Дык, чаво, - Клим опять вытер лицо, - коли заказ поступил, так это… выполнять надо. Сам говорил, вдвое больше плата.
Кучер усмехнулся, хлопнул себя кнутовищем по сапогу, зло сверкнул глазами:
- Не к добру мы всё это затеяли, сердцем чую, не будет добра.
- Ишь ты, а у тебя, оказывается, сердце есть, - зло оскалился трактирщик. – Что ж оно раньше не пробудилось, когда мы студентика того на мясо резали, а? Или девчушку ту, дочку купеческую молоденькую? Как она кричала, сердешная, у меня её крик до сих пор в ушах звенит. Что ж ты её не пожалел, первый набросился, а?
Мощная оплеуха швырнула Клима на землю. Прохор витиевато выругался, длинно сплюнул на землю и вытащил из-за голенища острый, тускло поблескивающий нож. Лезвие местами было выщерблено, кое-где виднелись бурые пятна.
- Поговори мне ещё, - хмуро бросил кучер, выразительно перебрасывая нож из руки в руку. – Мне ведь даже проще тебя вместе с мальцом прирезать: делиться не придётся.
- Эй-эй, Прохор, ты не озоруй! – вскрикнул трактирщик грозно и вместе с тем испуганно. – Бешеный стал, точно волк по весне, уж и пошутить-то нельзя.
Прохор оскалился и медленно вразвалку направился в трактир. Клим опять вытер лицо, мелко перекрестился и двинулся следом. Он специально замедлял шаг, но всё равно пришёл слишком рано: мальчишка был ещё жив. Сидел, сжавшись в комок у стены, чуть посверкивая большущими серыми глазами.
- Ну, чего испугался-то? – притворно ласково гудел Прохор, пряча руку с ножом за спину и приближаясь к мальчишке. – Радоваться надо, выкуп за тебя заплатили, сейчас домой поедешь, к батюшке с матушкой.
Кучер уже заносил над жертвой нож, когда случилось нечто такое, отчего даже закаменевшее сердце убийцы испуганно замерло. В тусклом лезвии на миг отразилось побледневшее личико мальчишки, а затем тело Всеволода исказила лёгкая судорога, и на его месте возникла юная девушка в разодранном на груди платье и заляпанной кровью юбке. Та самая юная дочь купца, чей отец неосторожно остановился на ночлег в трактире и вместо убежища от непогоды нашёл там мучительную смерть.
- Не трогайте меня, - взмолилась девушка, и её заплаканные васильковые глаза глянули прямо в душу мучителям, - прошу вас…
Клим не выдержал первым.
- Отпусти её, - взвыл трактирщик, бросаясь вперёд и закрывая собой девчушку, - не бери второй раз греха на душу, она и так каждую ночь мне снится!
- Ты белены что ли объелся?! – рыкнул Прохор, пытаясь добраться до жертвы и при этом не нарваться на острый топорик для разделки мяса, который судорожно сжимал в руке так некстати раскаявшийся подельник. – Той девки уж который год в живых нет, это мальчишка, ведьмино отродье, нам головы дурит!
Но Клим лишь отчаянно мотал головой, не желая ничего слушать. Кучер яростно сплюнул на землю, зло сунул оружие в голенище сапога и резко вскинул руки вверх:
- Всё, не скули, не трону я это отродье. Видишь, даже нож убрал, видишь?!
Трактирщик, судорожно всхлипывая, разжал пальцы, и топорик с глухим стуком упал на пол. Прохору только этого и надо было. С тяжёлым звериным рыком он бросился на подельника и мощным ударом отшвырнул его к стене. Сам не удержался на ногах, полетел следом, упав на Клима и для надёжности ещё пару раз ударив его головой о стену. Чтобы не лез со своим дурацким раскаянием под руку и в следующий раз умнее был. Когда трактирщик обмяк и затих, Прохор медленно поднялся на ноги, трясущейся рукой утёр пот со лба и повернулся к вжавшемуся в стену мальчишке, опять принявшему свой истинный облик.
- Ну что, щенок, - кучер усмехнулся и медленно вытащил нож из-за голенища сапога, - кончилось твоё время. Молись. Можешь поплакать, маму позвать.
Всеволод упрямо стиснул зубы и гордо выпятил подбородок. Молить о пощаде он явно не собирался. Прохор медленно подошёл к мальчишке, вцепился ему в волосы, задирая голову вверх и открывая для удара тонкую беззащитную шею, на которой пойманной пичужкой билась синяя жилка. Кучер плавно поднял нож, крякнул, намечая удар, и тут проклятый мальчишка с силой ударил его ногой в пах. Рыкнув от боли, Прохор завершил удар, даже почувствовал, как распадается живая плоть под лезвием, но огромные серые глаза не закатывались, продолжая двумя огнями выжигать душу. Резкая ослепительная вспышка отшвырнула кучера на уже остывающее тело трактирщика, а когда Прохор проморгался и подскочил к стене, мальчишки уже не было. Только цепь чуть слышно позвякивала так и не открытыми кандалами.
***
Анфиса металась по комнате, снова и снова нетерпеливо выглядывая в окно. С момента отъезда кучера прошло уже несколько часов, вечер постепенно сменялся ночью, а вестей всё не было. Конечно, можно было предположить, что подельник Прохора (в то, что мальчишку похитили какие-то случайные разбойники, Анфиса не верила) после отъезда дружка увёз мальчишку как можно дальше, но зачем? Они ведь были уверены, что всё пройдёт как надо. Ха, наивные ротозеи, нашли с кем бодаться! Да она таких олухов на завтрак сырыми ест! Так где же этот чёртов кучер, куда он запропастился? Неужели рискнул ослушаться её приказа? Да нет, быть такого не может, опасения за собственную шкуру вкупе со звериной жестокостью и алчностью не позволят Прохору увильнуть. Он убьёт мальчишку и принесёт пропитанный его кровью платок, только вот когда? Когда?! Завтра утром Михаил будет связываться с эстернатом, чтобы узнать, как его ненаглядный сыночка обустроился. Анфиса скрипнула зубами. Ох, как не по нутру был ей весь этот маскарад, как опостылело изображать перед соседями и прочими никчёмными глупцами любящую и заботливую мать!
В дверь коротко постучали.
- Я же приказала меня не беспокоить, - рявкнула Анфиса, и услышала почтительный, дрожащий от страха голос горничной:
- Прошу прощения, госпожа. Кучер Прохор, которого вы отправили утром в карете с Всеволодом Михайловичем, вернулся один…
«Идиот, - зло подумала Анфиса, - он сейчас весь дом на уши поставит, недоумок».
- Зови его ко мне, - рыкнула барыня, торопливо поправляя платье и пытаясь придать своему лицу выражение встревоженной озабоченности. – Живо!
Через несколько минут, показавшихся Анфисе вечностью, дверь распахнулась, и в комнату ввалился всклокоченный и окровавленный Прохор. Прямо на пороге рухнул на колени, вцепился в волосы и заревел разбуженным среди зимы медведем:
- Матушка-государыня, прости раба твоего, холопа нерадивого! Не сберёг я кровиночку твою, люди лихие на карету напали, пограбили, а Всеволода-то нашего свет Михайловича зарезали!
Из коридора донеслось сдавленное аханье и причитание, кто-то чуть слышно заплакал, кто-то зашептал молитву, кто-то грузно осел на землю.
«Зашевелилось, царство комариное, - мрачно подумала Анфиса, старательно изображая скорбь, неверие и испуг, - ну, сейчас начнётся потеха!»
Барыня уже открыла рот, чтобы издать горестный вопль, как вдруг в коридоре возникла суматоха: кто-то решительно расталкивал слуг, прорываясь к барским покоям, явно не скупясь на оплеухи и затрещины.
«Интересно, кто это такой смелый ко мне в покои ломится?» - отстранённо подумала Анфиса, издавая горестный вопль и падая лицом на атласные, специально ради такого случая подготовленные подушки.
В комнату, чуть не наступив на Прохора, ввалилась растрёпанная Паладья, вскинула на барыню безумные глаза и заревела ещё громче кучера:
- Ты! Это ты, змея подколодная, ведьма проклятая, сгубила Севушку! Он тебе всегда был осиновым колом в груди, это ты, ведьма, разбойников наняла!
Словами распоясавшаяся прислуга не ограничилась, бросилась на опешившую от такого откровенного неповиновения Анфису и вцепилась ей в короной уложенные на голове косы. Барыня испуганно взвизгнула, поначалу даже не вспомнив о своих колдовских умениях.
- Прекратить! – раздался из коридора оглушительный голос Михаила, и вся прислуга сухим горохом прыснула прочь от покоев барыни.
Прохор тоже ужом попытался выскользнуть, но Михаил решительно наступил ему на спину, пригвождая к полу:
- Прекратить шум и вопли! Паладья, немедленно отпусти барыню, безумица! Эй, Тихон, схватить эту спятившую бабу, да всыпать ей на конюшне триста плетей. После, если жива будет, на псарню сволочь, там её место отныне.
Крепкий, словно зрелый дуб, Тихон с двумя своими такими же могучими и молчаливыми братьями поспешно заломили Паладье руки, предусмотрительно так ударив в живот, что бедная женщина согнулась пополам, отчаянно хватая ртом воздух. Нечего ей языком зря молоть, народ смущать. И так слишком много ушей лишнего услышало. Ну да ничего, коли языки в пляс пустятся, их всегда оборвать можно будет… прямо с головами дурными, чтобы наверняка.
- Как ты, Анфисушка? – Михаил, продолжая попирать ногой Прохора, с ласковой заботой посмотрел на жену.
Та опять спрятала лицо в подушках, простонала отчаянно:
