МАЛЬЧИК-СОЛДАТ
Всё здесь написанное могло происходить на любом театре военных действий, в любой из войн последних двадцати-тридцати лет...
В ГОРОДЕ...
"... Я помню домик у реки, сосновый лес вокруг, овраг, в котором тёк ручей, и за рекою луг..."
Ему ещё не было восемнадцати, не было и шестнадцати. Ему только-только исполнилось двенадцать, когда все началось.
Плакать он перестал после своей второй бомбёжки. Бомбили, конечно, его. Чёрные птицы бомбардировщиков налетали, не как в прежние войны волна за волной, а звеньями, по два-три самолёта. Но это не уменьшало наносимые ими разрушения. Сейчас большие, серо-чёрные, вытянутые тела их фюзеляжей, сбрасывали за один налёт тонны взрывчатки. Бомбили ту часть города, из которой его отряд ушёл не так давно. Сначала звучала канонада цепочки взрывов, и вверх взлетали пыльные и дымовые облака. Затем начинал валить чёрный дым. Много дыма. Почти все вокруг горело и смогом все заволокло...
В небо смотрели глаза старика на худом, все ещё детском, лице. Изможденное тело вздрагивало от каждого взрыва падавшей бомбы. Тонкие ладони и сложенные козырьком грязные пальцы, тоже постоянно дрожали. Через бледную кожу, которой не хватало витаминов, поступали ребра и кости. На маленьких угловатых плечах, висела старая толстовка с капюшоном и большой военный китель в пятнах маскировочного цвета, размеров на пять больше его самого. Рукава он подворачивал, а полы болтались почти до колен. Ничего другого ему не выдали, только то, что носили сами солдаты. Из-за тяжести небольшой разгрузки, приходилось ходить всегда сутулясь и немного косолапя. Но все эти недостатки и трудности не мешали ему уверенно держать в руках автомат. Ведь он его любил.
Он за ним ухаживал. Разбирал и чистил, как только выдавалась свободная минутка. Протирал маслом эти металлические блестящие детальки. Никто и никогда его этому не учил, да и автомат он нашёл в пепле и груде металла сгоревшего БМП, у разбомбленной колонны техники из нескольких единиц. Но он интуитивно понимал, что такая сложная машинка, как автомат, требует ухода и внимания.
Взрослые, облаченные в броню и шлема, одетые в красивый камуфляж, вечно пытались убить друг друга такими машинками. Война на его многострадальной земле пока шла не долгое время, но нанесла гигантское количество разрушений. Улыбчивые дяди, с поднятым пальцем вверх и присказкой "Окей, бойз...", не собирались уходить с неё.
Когда Армию Бантовии выбили, дядям в красивой расцветке камуфляжа стали противостоять простые жители с охотничьими ружьями или найденным армейским оружием. Иногда им помогали, и у партизан появлялись более современные автоматы, реже ракеты и совсем редко установки ПВО. Но это бывало не часто...
В перерывах между стычками, Мальчик-Солдат вспоминал, что у него была когда-то другая жизнь, другое детство: весёлый папа и добрая мама, улица, полная родственников и маленькая школа около старенького кладбища. Где-то, на холме, возвышались остатки крепостных стен и пара квадратных башен. Весь их городок помещался на двух широких магистралях и тройке дюжин улиц поменьше, облаченных, вот уже пару столетий, в гранит мостовой.
Старые камни, подогнанные друг под друга, помнили всю историю этого городка. Революции, войны, расстрелы на площади и резню в отмщение. В базарные дни по этим камням возили повозки, груженные всяким добром на продажу. В праздники по ним выстукивали каблучки пар и молодых девушек в новеньких платьях. С этой брусчатки, шагая стройными рядами, уходили добровольцы. Уходили много раз: то с разноцветными знаками на фуражках, то с красными звёздочками на рукавах и петлицах. Теперь до новобранцев дело не дошло. Бомбить стали сразу. Как в ту, Большую Войну, которую они изучали в учебниках по истории. Сейчас, наверное, на площади, только брусчатка с гранитной мостовой и осталась. Все остальное сгорело, было выжжено адским пламенем с небес...
В памяти, на подкорке мозга отпечатался день, когда все изменилось: с маленькой младшей соседкой и её братом, они с утра собирались на речку. Прохладная вода приятно обмывала ноги ребят, а мелкая ряска с тонкими стеблями и водорослей мягко обматывала детские лодыжки. Этим летом жара стояла неимоверная, и все ребятишки бегали купаться довольно часто. Чистая вода бодрила своим холодом, обжигала разгоряченные тела. Смешно было наблюдать, как прибегавшие наперегонки к реке дети, прыгали в воду и плескались, размазывая мокрую пыль и грязь. Всего месяц назад. Это было месяц назад...
Сегодня стрельба была слышна совсем недалеко: грохотал крупнокалиберный пулемёт. Его протяжно "Ду-ду-ду" проносились по улице, отражаясь от кирпичных стен домов. Мальчик уже не боялся этих выстрелов, не вздрагивал от пролётавшей мимо пули. Прислушиваясь, он на слух уже отличал разные калибры и марки оружия. Тяжёлый ствол, перестал работать и звук изменился. Прозвучали выстрелы пулемёта Калашникова, они были гулкими, мерными, всегда точно отбивали своё "Та-та-та... Та-та-та-та...". Автоматы, что поменьше, могли захлебываться или наоборот, медленней, как бы опаздывая, отстреливать.
В его сторону пошёл Брат. Братом он, конечно, не был, но Мальчик так его звал. Сначала он стал его так звать, а потом и все остальные. Как-то прижилось...
Встретились они случайно. Потрепанная колонна разбитых войск проходила через их выгоревший после бомбёжки городок и подобрала Мальчонку. Он отчётливо помнил, как большие, грубые руки Брата обняли его, плачущего и кричащего, на пепелище, что осталось от его дома.
Остатки фундамента, несколько кирпичных невысоких стенок, множество осколков окон и дверей. Самое обидное для Мальчика, было наблюдать за горящим садом. Он полыхал, а листья и ветви опадали огненными шарами. Где-то там, в самой середине, среди множества самых разных фруктовых деревьев, медленно тлели два небольших, ещё маленьких, юных высадка. Вишня с яблоней, вкопанные совсем рядышком, их отцом и дедом, в годы рождения Мальчонки и его сестрёнки. Каждый день он с ней поливал их. И вот, деревья умирали, как и его прошлая жизнь.
Техника продолжала отступать в беспорядке: бронемашины с сидящим на них десантом вперемешку с грузовиками. Во многих бортах зияли дыры, на броне были видны следы пожара или выбоины от попаданий. Солдаты, кому не хватило места на технике, в истрепанной и грязной форме, с уставшими, закопченными лицами, еле держались на ногах, чтобы не упасть. У многих были перебинтованы руки или голова. Повязки из белых посерели, а выступившая кровь - почернела. Взгляд был отрешен и пуст. Каждый их шаг разносил золу, оставляя чёрные разводы на серой земле. Казалось, ещё чуть, и они просто лягут у обочины, чтобы встретить свою смерть. Настолько сильно они вымотались ...
Чёрные птицы бомбардировщиков опять заходили на цели или кружили. Каждый заход не оставлял от очередной улицы и следа цивилизации. Ещё встречалось кое-что и кое-где: еле уцелевшие стены и печные трубы, под которыми иногда виднелись присевшие перевести дух бойцы. Но и эти остатки прежних жилищ сметались взрывами очередного звена.
Мальчонка отчётливо помнил момент, когда на горизонте показывалась очередная двойка штурмовиков. Колонна рассыпалась по укрытиям и щелям, редко постреливая в их сторону. Патронов уже не было... От управления не осталось и следа, полнейший хаос и неразбериха царили в рядах бойцов. Только суровый капитан, командир Брата, уверенно руководил действиями оставшихся солдат.
Другие же бежали кто куда, бросая оружие. Но как только авиация улетала, словно зомби-трупы из могил, тяжело и нехотя, медленно, все грязные и окровавленные, они вставали, чтобы сформировать подобие цепочек и колонн и идти дальше...
После бомбежек, казалось, должна наступить тишина.
Но начинали угадываться лязг техники и стук металла да мерная походка солдат. Живых звуков давно не было слышно. Ни шелеста листьев, ни жужжания насекомых, ни лая собак, ни пения птиц, ничего...
Наконец последний боец скрылся за поворотом, оставив после себя мёртвое завывание порывов ветра, гонявшего пыль и мелкий мусор среди обугленных фундаментов домов...
Брат его тогда долго успокаивал. Что-то говорил, просил, приказывал. Форма на его груди и животе давно промокла от слез Мальчика. Разгрузка висела на нем, как на вешалке, и была совершенно пустая и грязная. Только иногда глухой стук отстрелянных магазинов в многочисленных карманах напоминал, что там что-то есть. Или что-то должно быть. В каждом из чёрных, загнутых в одну сторону, коробочках, лежало по тридцать смертельно маленьких ос. Это сейчас мальчик знал - это патроны, и они обязательно нужны для работы автомата.
Бойцы, остатки батальона, тогда забрали Мальчика. Сначала хотели просто вывезти подальше и передать службам социальной опеки. Но ребёнок угрюмо смотрел из-под любья на немолодого капитана и, помедлив, подошёл к сгоревшему БМП, достав из десанта автомат. Крепко взяв его в свои маленькие руки, закопченное, грязное, боевое оружие, он тихо, заикаясь, произнес:
- В-вы... н... не д.. долж... ны м-мен.. ня выг...нять. Я... в-все р... рав..но с-сбегу... и пойду в... вое... воевать...
Брат поддержал это решение и отстоял его перед командиром. Тем более город уже начали блокировать, и ребёнку некуда было деваться.
Сказав все это капитану в лицо, Мальчонка пошатнулся и упал, потеряв сознание. Всё-таки переживания и сильное измождение последнего дня давало о себе знать. Маленький организм не справлялся со всем, что навалилось на его маленькие плечи.
После этого он пару дней отлеживался в одной из небольших бронированных машин, стараясь выспаться. Но это не всегда получалось: из полузабытья, или полудремы, его, с ужасом, вырывали звуки автоматных очередей.
Сейчас он их не боялся. Он давно уже привык.
К звукам пулеметного стрекота добавился шум винтов. Где-то пролетели вертолёты. За ними последовало протяжное "Фшшшшш... Ба-бах...", потом ещё и ещё...
Руины дома, в которых сидел их отрядик, качнулись и словно подпрыгнули. Из кладки выбило пыль. Остатки перекрытий второго этажа ещё сдерживали ударную волну, но уже не так надёжно. С каждым разом все больше песка, дробленого цемента и мусора ссыпалось вниз, к основанию дома. Совсем скоро горы битого кирпича должны были сравняться по высоте с руинами.
Брат, подойдя, не громко сказал:
- Малой, скоро Земляк закончит готовить, подходи, перекусим...
Земляк - мужчина с небольшим ирокезом в застиранной форме, что-то напевая себе под нос, кашеварил с котелком, мешая содержимое ложкой. Его доброе худощавое лицо и голубые глаза вселяли спокойствие. Старенькая, ещё прошлого века, ременно-плечевая система сидела, как влитая, на широких плечах и уже протиралась на изгибах. Иногда над ним посмеивались, называя барахольщиком, и предлагали поменять этот раритет на что-то более новое или удобное. Но он не спешил, каждый раз отвечая:
- Я лучше в своём, проверенном останусь... Столько вместе прошли...
Мальчик для себя решил, что Земляк уже не на первой войне побывал. Он точно раньше воевал. Его рассказы это подтверждали. Слушая их, он ничего не понимал, странные и замысловатые названия городов оставались для него неведомыми. Но в памяти засело несколько вещей: там были горы, жарко и какие-то, кого он называл "бачи"... Или "бача", или как-то так...
Хотя Земляк и был чужаком, но его уважали. Он умел быть в быту войны спокойным и собранным, а в бою порывистым и умелым солдатом. Мальчик считал его своим наставником.
Особенно наставник менялся, когда уходил "на охоту". Так они называли выходы их отряда в бой. После прибытия в городок, капитан разделил остатки батальона на группы и каждой определил их рубеж обороны. Постепенно такие группы стали обрастать ополченцами и добровольцами. Это были те, кто не захотел или не смог уйти, и прятаться по подвалам не стали. Их отделение должно было вести наблюдение за перекрёстком на выезде из города. Туда попал Брат, с ним пошёл и Мальчик.
Земляк прибился чуть позже. Он поразил всех точной, почти снайперской стрельбой и метким глазом, который улавливал движения за бруствером противника, или находя в кучах битого кирпича цели, после чего короткими и точными очередями срезал врагов. Припав к оружию, он внимательно всматривался. Один голубой глаз щурился, взгляд становился как лезвие. Казалось даже сами глаза менялись цветом, с нежно-голубого, на стальной, пропахший порохом и болью...
Мальчишку он любил, подбрасывал время от времени ему в металлическую миску пару ложек из своей лохани. Бывало, перепадало и мясо.
Не так давно, сидя наедине около костра и разговаривая с Мальчишкой, Земляк стал рассказывать про свою первую войну. Он был тогда каким-то советником. Что и кому он советовал, Малой так и не понял. Просто сказал, что "советник" и все. То, что он говорил, Мальчик-солдат запоминал, каждое его слово. Голос Земляка, тёплый, чуть с хрипотцой, и сейчас всплывал в памяти:
- Бедная была страна, совсем нищая... Помню, мужчинам там многое позволяли, а у женщин даже права на слово поперёк не было... Муж мог иметь по несколько жён...
Мальчик отвечал заикаясь. Это иногда проскакивало, особенно во время волнения. Первые несколько дней, он вообще молчал:
- Д... дя.. дя З.. земляк, а к.. ак это по неск.. коль.. ко? У нас так нельзя же... Или у папы было было д.. двве мамыы?
Земляк усмехнулся:
- У нас, да и у вас... Нельзя, а у них можно... Они там по реденьким лесам и степям, в неприкрытом бегают, охотятся с луками копьями на зверей... Чёрные такие, как уголки... В каждой деревне, у них свой шаман и свой местный вождь... Железных дорог нет, с водой проблемы... Зато с духами общаются на "ты"... Вот ты писать и читать умеешь?
Мальчик кивнул. А Земляк продолжил:
- А у них даже такие старики, как я, свое имя написать не могут... Безграмотные, почти все...
- Без... Грамот... ные... - повторил Малец по слогам.
Покачав утвердительно головой, Земляк сказал:
- Да, такие дела... Мы им старались помогать, как могли, конечно... Строили плотины, зерно поставляли, для высадки... Они когда-то были частью другой страны, и после того, как обрели независимость, они с ними постоянно... Ну, ругались что-ли... Был у них шанс, хороший человек смог всех приструнить - капитан Томас Санкара... Сократил зарплаты чиновникам, понастроил школ и больниц, заставил всех учиться, запретил детям в армии служить... Жители этой страны при нем стали лучше поля засевать, урожай хороший собирали, смогли голод победить... Его называли "Африканский Че"... Знаешь кто такой "Че"?
Покачав отрицательно головой, мальчик переспросил:
- "Ч-че"? Чипп... полино? Я так.. кую сказ.. ку читал... Сестре... нке...
Всё здесь написанное могло происходить на любом театре военных действий, в любой из войн последних двадцати-тридцати лет...
В ГОРОДЕ...
"... Я помню домик у реки, сосновый лес вокруг, овраг, в котором тёк ручей, и за рекою луг..."
Ему ещё не было восемнадцати, не было и шестнадцати. Ему только-только исполнилось двенадцать, когда все началось.
Плакать он перестал после своей второй бомбёжки. Бомбили, конечно, его. Чёрные птицы бомбардировщиков налетали, не как в прежние войны волна за волной, а звеньями, по два-три самолёта. Но это не уменьшало наносимые ими разрушения. Сейчас большие, серо-чёрные, вытянутые тела их фюзеляжей, сбрасывали за один налёт тонны взрывчатки. Бомбили ту часть города, из которой его отряд ушёл не так давно. Сначала звучала канонада цепочки взрывов, и вверх взлетали пыльные и дымовые облака. Затем начинал валить чёрный дым. Много дыма. Почти все вокруг горело и смогом все заволокло...
В небо смотрели глаза старика на худом, все ещё детском, лице. Изможденное тело вздрагивало от каждого взрыва падавшей бомбы. Тонкие ладони и сложенные козырьком грязные пальцы, тоже постоянно дрожали. Через бледную кожу, которой не хватало витаминов, поступали ребра и кости. На маленьких угловатых плечах, висела старая толстовка с капюшоном и большой военный китель в пятнах маскировочного цвета, размеров на пять больше его самого. Рукава он подворачивал, а полы болтались почти до колен. Ничего другого ему не выдали, только то, что носили сами солдаты. Из-за тяжести небольшой разгрузки, приходилось ходить всегда сутулясь и немного косолапя. Но все эти недостатки и трудности не мешали ему уверенно держать в руках автомат. Ведь он его любил.
Он за ним ухаживал. Разбирал и чистил, как только выдавалась свободная минутка. Протирал маслом эти металлические блестящие детальки. Никто и никогда его этому не учил, да и автомат он нашёл в пепле и груде металла сгоревшего БМП, у разбомбленной колонны техники из нескольких единиц. Но он интуитивно понимал, что такая сложная машинка, как автомат, требует ухода и внимания.
Взрослые, облаченные в броню и шлема, одетые в красивый камуфляж, вечно пытались убить друг друга такими машинками. Война на его многострадальной земле пока шла не долгое время, но нанесла гигантское количество разрушений. Улыбчивые дяди, с поднятым пальцем вверх и присказкой "Окей, бойз...", не собирались уходить с неё.
Когда Армию Бантовии выбили, дядям в красивой расцветке камуфляжа стали противостоять простые жители с охотничьими ружьями или найденным армейским оружием. Иногда им помогали, и у партизан появлялись более современные автоматы, реже ракеты и совсем редко установки ПВО. Но это бывало не часто...
В перерывах между стычками, Мальчик-Солдат вспоминал, что у него была когда-то другая жизнь, другое детство: весёлый папа и добрая мама, улица, полная родственников и маленькая школа около старенького кладбища. Где-то, на холме, возвышались остатки крепостных стен и пара квадратных башен. Весь их городок помещался на двух широких магистралях и тройке дюжин улиц поменьше, облаченных, вот уже пару столетий, в гранит мостовой.
Старые камни, подогнанные друг под друга, помнили всю историю этого городка. Революции, войны, расстрелы на площади и резню в отмщение. В базарные дни по этим камням возили повозки, груженные всяким добром на продажу. В праздники по ним выстукивали каблучки пар и молодых девушек в новеньких платьях. С этой брусчатки, шагая стройными рядами, уходили добровольцы. Уходили много раз: то с разноцветными знаками на фуражках, то с красными звёздочками на рукавах и петлицах. Теперь до новобранцев дело не дошло. Бомбить стали сразу. Как в ту, Большую Войну, которую они изучали в учебниках по истории. Сейчас, наверное, на площади, только брусчатка с гранитной мостовой и осталась. Все остальное сгорело, было выжжено адским пламенем с небес...
В памяти, на подкорке мозга отпечатался день, когда все изменилось: с маленькой младшей соседкой и её братом, они с утра собирались на речку. Прохладная вода приятно обмывала ноги ребят, а мелкая ряска с тонкими стеблями и водорослей мягко обматывала детские лодыжки. Этим летом жара стояла неимоверная, и все ребятишки бегали купаться довольно часто. Чистая вода бодрила своим холодом, обжигала разгоряченные тела. Смешно было наблюдать, как прибегавшие наперегонки к реке дети, прыгали в воду и плескались, размазывая мокрую пыль и грязь. Всего месяц назад. Это было месяц назад...
Сегодня стрельба была слышна совсем недалеко: грохотал крупнокалиберный пулемёт. Его протяжно "Ду-ду-ду" проносились по улице, отражаясь от кирпичных стен домов. Мальчик уже не боялся этих выстрелов, не вздрагивал от пролётавшей мимо пули. Прислушиваясь, он на слух уже отличал разные калибры и марки оружия. Тяжёлый ствол, перестал работать и звук изменился. Прозвучали выстрелы пулемёта Калашникова, они были гулкими, мерными, всегда точно отбивали своё "Та-та-та... Та-та-та-та...". Автоматы, что поменьше, могли захлебываться или наоборот, медленней, как бы опаздывая, отстреливать.
В его сторону пошёл Брат. Братом он, конечно, не был, но Мальчик так его звал. Сначала он стал его так звать, а потом и все остальные. Как-то прижилось...
Встретились они случайно. Потрепанная колонна разбитых войск проходила через их выгоревший после бомбёжки городок и подобрала Мальчонку. Он отчётливо помнил, как большие, грубые руки Брата обняли его, плачущего и кричащего, на пепелище, что осталось от его дома.
Остатки фундамента, несколько кирпичных невысоких стенок, множество осколков окон и дверей. Самое обидное для Мальчика, было наблюдать за горящим садом. Он полыхал, а листья и ветви опадали огненными шарами. Где-то там, в самой середине, среди множества самых разных фруктовых деревьев, медленно тлели два небольших, ещё маленьких, юных высадка. Вишня с яблоней, вкопанные совсем рядышком, их отцом и дедом, в годы рождения Мальчонки и его сестрёнки. Каждый день он с ней поливал их. И вот, деревья умирали, как и его прошлая жизнь.
Техника продолжала отступать в беспорядке: бронемашины с сидящим на них десантом вперемешку с грузовиками. Во многих бортах зияли дыры, на броне были видны следы пожара или выбоины от попаданий. Солдаты, кому не хватило места на технике, в истрепанной и грязной форме, с уставшими, закопченными лицами, еле держались на ногах, чтобы не упасть. У многих были перебинтованы руки или голова. Повязки из белых посерели, а выступившая кровь - почернела. Взгляд был отрешен и пуст. Каждый их шаг разносил золу, оставляя чёрные разводы на серой земле. Казалось, ещё чуть, и они просто лягут у обочины, чтобы встретить свою смерть. Настолько сильно они вымотались ...
Чёрные птицы бомбардировщиков опять заходили на цели или кружили. Каждый заход не оставлял от очередной улицы и следа цивилизации. Ещё встречалось кое-что и кое-где: еле уцелевшие стены и печные трубы, под которыми иногда виднелись присевшие перевести дух бойцы. Но и эти остатки прежних жилищ сметались взрывами очередного звена.
Мальчонка отчётливо помнил момент, когда на горизонте показывалась очередная двойка штурмовиков. Колонна рассыпалась по укрытиям и щелям, редко постреливая в их сторону. Патронов уже не было... От управления не осталось и следа, полнейший хаос и неразбериха царили в рядах бойцов. Только суровый капитан, командир Брата, уверенно руководил действиями оставшихся солдат.
Другие же бежали кто куда, бросая оружие. Но как только авиация улетала, словно зомби-трупы из могил, тяжело и нехотя, медленно, все грязные и окровавленные, они вставали, чтобы сформировать подобие цепочек и колонн и идти дальше...
После бомбежек, казалось, должна наступить тишина.
Но начинали угадываться лязг техники и стук металла да мерная походка солдат. Живых звуков давно не было слышно. Ни шелеста листьев, ни жужжания насекомых, ни лая собак, ни пения птиц, ничего...
Наконец последний боец скрылся за поворотом, оставив после себя мёртвое завывание порывов ветра, гонявшего пыль и мелкий мусор среди обугленных фундаментов домов...
Брат его тогда долго успокаивал. Что-то говорил, просил, приказывал. Форма на его груди и животе давно промокла от слез Мальчика. Разгрузка висела на нем, как на вешалке, и была совершенно пустая и грязная. Только иногда глухой стук отстрелянных магазинов в многочисленных карманах напоминал, что там что-то есть. Или что-то должно быть. В каждом из чёрных, загнутых в одну сторону, коробочках, лежало по тридцать смертельно маленьких ос. Это сейчас мальчик знал - это патроны, и они обязательно нужны для работы автомата.
Бойцы, остатки батальона, тогда забрали Мальчика. Сначала хотели просто вывезти подальше и передать службам социальной опеки. Но ребёнок угрюмо смотрел из-под любья на немолодого капитана и, помедлив, подошёл к сгоревшему БМП, достав из десанта автомат. Крепко взяв его в свои маленькие руки, закопченное, грязное, боевое оружие, он тихо, заикаясь, произнес:
- В-вы... н... не д.. долж... ны м-мен.. ня выг...нять. Я... в-все р... рав..но с-сбегу... и пойду в... вое... воевать...
Брат поддержал это решение и отстоял его перед командиром. Тем более город уже начали блокировать, и ребёнку некуда было деваться.
Сказав все это капитану в лицо, Мальчонка пошатнулся и упал, потеряв сознание. Всё-таки переживания и сильное измождение последнего дня давало о себе знать. Маленький организм не справлялся со всем, что навалилось на его маленькие плечи.
После этого он пару дней отлеживался в одной из небольших бронированных машин, стараясь выспаться. Но это не всегда получалось: из полузабытья, или полудремы, его, с ужасом, вырывали звуки автоматных очередей.
Сейчас он их не боялся. Он давно уже привык.
К звукам пулеметного стрекота добавился шум винтов. Где-то пролетели вертолёты. За ними последовало протяжное "Фшшшшш... Ба-бах...", потом ещё и ещё...
Руины дома, в которых сидел их отрядик, качнулись и словно подпрыгнули. Из кладки выбило пыль. Остатки перекрытий второго этажа ещё сдерживали ударную волну, но уже не так надёжно. С каждым разом все больше песка, дробленого цемента и мусора ссыпалось вниз, к основанию дома. Совсем скоро горы битого кирпича должны были сравняться по высоте с руинами.
Брат, подойдя, не громко сказал:
- Малой, скоро Земляк закончит готовить, подходи, перекусим...
Земляк - мужчина с небольшим ирокезом в застиранной форме, что-то напевая себе под нос, кашеварил с котелком, мешая содержимое ложкой. Его доброе худощавое лицо и голубые глаза вселяли спокойствие. Старенькая, ещё прошлого века, ременно-плечевая система сидела, как влитая, на широких плечах и уже протиралась на изгибах. Иногда над ним посмеивались, называя барахольщиком, и предлагали поменять этот раритет на что-то более новое или удобное. Но он не спешил, каждый раз отвечая:
- Я лучше в своём, проверенном останусь... Столько вместе прошли...
Мальчик для себя решил, что Земляк уже не на первой войне побывал. Он точно раньше воевал. Его рассказы это подтверждали. Слушая их, он ничего не понимал, странные и замысловатые названия городов оставались для него неведомыми. Но в памяти засело несколько вещей: там были горы, жарко и какие-то, кого он называл "бачи"... Или "бача", или как-то так...
Хотя Земляк и был чужаком, но его уважали. Он умел быть в быту войны спокойным и собранным, а в бою порывистым и умелым солдатом. Мальчик считал его своим наставником.
Особенно наставник менялся, когда уходил "на охоту". Так они называли выходы их отряда в бой. После прибытия в городок, капитан разделил остатки батальона на группы и каждой определил их рубеж обороны. Постепенно такие группы стали обрастать ополченцами и добровольцами. Это были те, кто не захотел или не смог уйти, и прятаться по подвалам не стали. Их отделение должно было вести наблюдение за перекрёстком на выезде из города. Туда попал Брат, с ним пошёл и Мальчик.
Земляк прибился чуть позже. Он поразил всех точной, почти снайперской стрельбой и метким глазом, который улавливал движения за бруствером противника, или находя в кучах битого кирпича цели, после чего короткими и точными очередями срезал врагов. Припав к оружию, он внимательно всматривался. Один голубой глаз щурился, взгляд становился как лезвие. Казалось даже сами глаза менялись цветом, с нежно-голубого, на стальной, пропахший порохом и болью...
Мальчишку он любил, подбрасывал время от времени ему в металлическую миску пару ложек из своей лохани. Бывало, перепадало и мясо.
Не так давно, сидя наедине около костра и разговаривая с Мальчишкой, Земляк стал рассказывать про свою первую войну. Он был тогда каким-то советником. Что и кому он советовал, Малой так и не понял. Просто сказал, что "советник" и все. То, что он говорил, Мальчик-солдат запоминал, каждое его слово. Голос Земляка, тёплый, чуть с хрипотцой, и сейчас всплывал в памяти:
- Бедная была страна, совсем нищая... Помню, мужчинам там многое позволяли, а у женщин даже права на слово поперёк не было... Муж мог иметь по несколько жён...
Мальчик отвечал заикаясь. Это иногда проскакивало, особенно во время волнения. Первые несколько дней, он вообще молчал:
- Д... дя.. дя З.. земляк, а к.. ак это по неск.. коль.. ко? У нас так нельзя же... Или у папы было было д.. двве мамыы?
Земляк усмехнулся:
- У нас, да и у вас... Нельзя, а у них можно... Они там по реденьким лесам и степям, в неприкрытом бегают, охотятся с луками копьями на зверей... Чёрные такие, как уголки... В каждой деревне, у них свой шаман и свой местный вождь... Железных дорог нет, с водой проблемы... Зато с духами общаются на "ты"... Вот ты писать и читать умеешь?
Мальчик кивнул. А Земляк продолжил:
- А у них даже такие старики, как я, свое имя написать не могут... Безграмотные, почти все...
- Без... Грамот... ные... - повторил Малец по слогам.
Покачав утвердительно головой, Земляк сказал:
- Да, такие дела... Мы им старались помогать, как могли, конечно... Строили плотины, зерно поставляли, для высадки... Они когда-то были частью другой страны, и после того, как обрели независимость, они с ними постоянно... Ну, ругались что-ли... Был у них шанс, хороший человек смог всех приструнить - капитан Томас Санкара... Сократил зарплаты чиновникам, понастроил школ и больниц, заставил всех учиться, запретил детям в армии служить... Жители этой страны при нем стали лучше поля засевать, урожай хороший собирали, смогли голод победить... Его называли "Африканский Че"... Знаешь кто такой "Че"?
Покачав отрицательно головой, мальчик переспросил:
- "Ч-че"? Чипп... полино? Я так.. кую сказ.. ку читал... Сестре... нке...
