Николай ЧАЕВ
ХРОНИКИ РАСПАДА.
«МОЛОХ»
....и сказал он им, что бы принесли детей своих в жертву, ...и пали ниц они, и ответили : — Да господин....
ПРЕДИСЛОВИЕ
Время, собирать камни... пришло...
Длинная колонна пленных тянулась уже довольно давно. Серые шинели, старая форма, черные кителя-здесь были почти все подразделения старой армии. Вокруг возвышались частично разбитые, частично сожжённые дома. Кое-где на заднем фоне в небо чадил черный дым. Тут же догорали остатки БМП, краска на корпусе которого- облупился и некоторые части стали покрыты оранжевым налетом ржавчины. Иногда, кто-то из колонны, спотыкался и падал. Его либо не трогали, и он доползал до своих сам, либо его, пнув, отправляли обратно в строй. Всем было совершенно безразлично и все равно на этих людей. Немногочисленная охрана, стояла и покуривала вокруг. Этих сдавшихся отправляли дальше по фильтрационным лагерям, откуда Особое совещание решало, что с ними делать. Если за ними не числилось никаких преступлений против законов ведения войны или против мирного населения- то они были вольны сами решать, куда податься, естественно оставаясь под надзором. Офицеров давно от них убрали. Все таки людей, которых учили и которые умеют командовать и воевать, надо отделять от масс солдат, которыми они все это могут сделать.
Недалеко стояла небольшая группа людей, в старом разномастном камуфляже без знаков различия, но с красными повязками на руках. Сама форма была вся в пыли и во многих местах порвана. Некоторые из них были перевязаны или имели, ссади и мелкие раны, на руках и голове. Бронежилеты у многих были иссечены, а чехлы некоторые превратились в жалкие лохмотья, свисавшие, и обнажившие бронепластины под слоями серой кевларовой нити. Все они исподлобья посматривали на проходящие колонны, и иногда переругивались между собой. Здесь же, расположившись на горке битого кирпича, сидел их командир, с очень уставшим, заросшим многодневной щетиной лицом. Щеки впали и показались острые скулы, под глазами залегли темные круги от недельного недосыпа и напряжения. Прислонившись, к остаткам стены, он безразлично слушал перебранку своих бойцов и, полузакрыв веки, иногда провожал взглядом, некоторых из проходивших в колонне мимо. Порой он подносил, почти истлевшую сигарету, что бы затянуться, но каждый раз увидев, что она догорела, опускал ее и тут же забывал о ней, до следующего раза, когда ему захотелось бы втянуть горький дым. Так продолжалось несколько минут, пока он не выбросил ее в сторону и не достал новую из пачки в нагрудном кармане. Вставив ее в губы, он так и не поджог край сигареты. Голова его качнулась, и он медленно провалился в полудрему на несколько мгновений.
Разбудил его шум работающего мотора и слабый визг тормозов. Открыв глаза, он увидел щуплого солдатика, слезавшего с мотоцикла, который тот час же подбежал к нему, и приложил руку к козырьку, в знак приветствия. «Недавно на войне…» - подумал про себя Командир, осматривая новенькое обмундирование и начищенные берцы солдатика. Тот не дождавшись ответа, протянул ему сверток, в котором было что-то квадратное, и сказал:
-Товарищ комроты, это же вы делали запрос, по группе, которая пропала перед штурмом городка. Все обстоятельства не известны, но нам удалось изъять вот этот блокнот, и часть документов… В нем записи представителя Особого совещания, которого вы взяли с собой. Так же некоторые сведенья о действиях группы после того, как она попала в город…
Сказав «Спасибо», Комроты открыл блокнот и увидел знакомый подчерк своего не такого уж и «старого», но уже друга. С этим человеком они успел породниться, за те несколько дней, которые они были вместе на передовой. Порой было написано неразборчиво и Командиру стоило только удивляться, как так, его товарищ успевал все записывать и подмечать.
Встав с кирпичного крошева, он крикнул вестового и приказал ему найти Юрку и Старшего группы разведки, а развернувшись, сам ушёл к себе в бэтээр - читать неразборчивый подчерк…
Через несколько минут к нему уже подошли, те двое, которых он искал, и они стали шаг, за шагом стали восстанавливать события, что да как было…
«…Иногда во снах ко мне приходит Фемида... снимая от усталости повязку, и я вижу, что глаза ее давно мертвы... Они не просто мертвы, там—пустые, темные — глазницы...»
Из записей…
С боку, через окно с фрамугой, закрытую металлической сеткой, падали тусклые лучи света. За стеклом было пасмурно, собирался небольшой дождик. Полоски света тянулись через все помещение, и упирался в противоположную стену. В комнате было накурено, и выдыхаемый дым, собираясь в причудливые узоры, закручиваясь в кольца, поднимался к потолку. Там его разгоняли медленно крутившиеся лопасти потолочного вентилятора. Между оконными стеклами кружился мотылёк, загнанный туда порывом ветра. Он иногда взлетал, но бившись о стекло, опять падал. Этот стук о стекло раздрожал и мешал сосредоточиться.
Я смял очередную недокуренную сигарету и опустил ее в пепельницу, где уже горкой взгромоздились коротыши окурков разной давности. Взяв стакан с еле теплым, но крепко заваренным черным кофе, я уставшими глазами осмотрел бумаги, лежавшие передо мной на столе. Долгий недосып давал о себе знать. В глаза как будто насыпали песка. На листах были списки разыскиваемых, результаты проводимых мероприятий по выявлению военных преступников, карателей и пособников. Которые, впрочем, они оставались без изменений. Все перечисленные в них уже прятались, или уже давно сбежали от Особого совещания.
В дверь тихо постучались, и я, так и не отпив из стакана, поставил его обратно на стол. На двери висел агитационный плакат, с надписью, которая мне постоянно напоминала:
«Перемирие, как все международные договоры, заключается верховной государственной властью.
На театре войны этим правом пользуются по необходимости и военные власти... При перемирии военное положение, и военное право сохраняет свою силу...»
После моего ответа, вошёл комендант, в сопровождении двух караульных, и ввел очередного «беженца». Подойдя ко мне, он протянул мне небольшую пачку документов. На первой странице были описаны обстоятельства, которые послужили причиной проверки. Что-то про то, что представленный паспорт, на контрольно-пропускном пункте, был не установленного образца. Развернувшись, комендант вышел, что то по пути бросив караульным, и те немного помешкав, встали с двух сторон, у двери. Тем временем у вошедшего на холеном, но довольно таки уставшем лице, с синими кругами под глазами, застыло выражение испуга, и непонимания. Очень многих пропускали без досмотров, просто не успевая проверить всех, но на кого имелись ориентировки, и описания, сразу задерживались, и отправлялись на допрос. На вошедшем была старая форма , без знаков различия, с темными участками на плечах, ярко выделявшихся на фоне выцветшей ткани, в местах, где были спороты шевроны. Если внимательно присмотреться, можно было бы увидеть еле торчащие нитки, и неровные кусочки х-б, вырванного с мясом, там, где особенно хорошо были прошиты места крепления знаков различия. Погоны были девственно пусты.
Я сразу узнал вошедшего, но не подал виду. Это был бывший комбриг одной из мятежных частей, генерал Грузинский, сильно похудевший, но даже сейчас не потерявший офицерской выправки, которую он пытался скрыть, специально сутулясь. Больной ублюдок, отдавший преступный приказ несколькими днями ранее, при отступлении своей бригады. Этим приказом он выделил карательный отряд—для полной «зачистки» трех деревень, когда заметил, что жители готовились встречать наши наступающие подразделения.
Позже, войдя на улицы этих деревушек, ополченцы и партизаны увидели, как в садах, которые раскинулись вокруг урочища, стоят дети малого возраста, с прибитыми ладошками. Прибитые к яблоням, вишням, абрикосовым деревням. Тогда от жары, всю неделю вкусно пахло созревшими плодами, но теплый ветер приносил запахи пороховой гари и дыма. А вдоль центральной улицы, на орешниках, висели по два-три тела, медленно раскачиваясь на ветру. Это были родители детей и просто местные, не успевшие убежать, скрыться от зверств. Кто повешен за шею, кто за ноги, предварительно забитые до смерти. Дикая, гнетущая тишины, и еле слышное всхлипывания маленьких голосков, которые уже не могли полноценно плакать, а лишь гортанно сопеть, встретила бойцов. Сонгми казался просто легкой прогулкой, по сравнению с этим. Особое совещание заочно вынес решение. Его надо было найти, и поймать ...
Теперь же душегуб неожиданным образом нашелся и сидел напротив.
-Фамилия, имя, отчество…- Спросил спокойно я, открывая папку с бланками.
- Простите, я не понимаю, за что я задержан - Начал комбриг, и попытался заговорить меня:
- Я ничего не совершал, такого...за что меня могли бы схватить и отправить в...
- Повторяю, имя , фамилия , отчество…- перебил я его. И поднял взгляд от бумаг. Лицо генерала перекосило, стало желтым. Не привык «висельник», кода с ним так общаются: жестко, напористо. Склонив голову набок, я присмотревшись и понял: каждая жилка вздулась на его щеке. Желваки заиграли, и казалось, что еще чуть и его прорвет, он начнет кричать, топать ногами, оскорблять. Однако он сдержался. Постепенно лицо у него стало бледным, спокойным. Недаром что генерал, умеет в руках себя держать. Это могло затянуться на долго и я продолжил:
- В общем, закончим этот балаган, господин генерал - при этих словах его взгляд метнулся на меня и он как то скис, понял что вся его бравада, с самого начала была лишним, ненужным действием. Он понял, что его узнали. Я его узнал. Продолжая говорить, не предложив генералу закурить, я взял из пачки новую сигаретку, и прикуривая сам, стал зачитывать ему материалы из донесений , которые получил после прибытия оперативных групп из тех поселков:
«-... проведя опросы выживших, доводим до вашего сведенья, что по описанию и экипировке, неустановленные ранее вооруженные люди, без знаков различия, скорее всего, являются «Грузинцами», на что указывают элементы формы одежды, которые были на балансе у подразделений генерала Грузинского, а именно: черные форменные кителя особого покроя, в которых ранее при старой власти была одета отдельная Первая рота, первого батальона, особо отличившихся, №.. бригады, ремни, и ременно-плечевые системы, типа «А», маски и балаклавы…» так это не то, а вот-продолжал я:
«-…данные разведки и опрос жителей близлижайших хуторов, подтвердил, что ранее эти подразделения, были замечены в этом районе, без элементов маскировки, и с отличительными знаками №... бригады -закончив читать, я отложил листок и помяв переносицу пальцами и спросил:
-Господин генерал, чья была инициатива, подвергнуть карательной акции три деревни, при отступлении к станции «Котел»? Знали ли вы о происходивших событиях? Других подразделений там не было…
Вот именно сейчас мне захотелось посмотреть на него, увидеть животный ужас в его глазах. Увидеть в его глазах страх, перед тем фактом, что нам все известно. Но я не поднял глаза, выдерживая паузу, давая время ему осознать, обдумать мои вопросы. Несколько минут тянулись нескончаемо долго, я уже докурил и опять прихлебывал уже достаточно остывший кофе. Он оказался без сахара, и довольно горьким. Приходилось пить такой, что бы взбодрить себя как следует. Я снова спросил:
-Вы не хотите отвечать?
Пауза затягивалась
-Впрочем - продолжил я: - Всем этим займется Особое совещание при чрезвычайной комиссия, мне лишь доверили удостоверить вашу личность, оформить некоторые формальности, и передать вас, в руки трибунала, с надлежащими документами, вот и все...
-Ааа...-Неожиданно сказал генерал:- Я узнал тебя, это же ты?... Ты... Тебя тогда не прикончили, и ты решил предать своих? Ты к ним переметнулся? Что они тебе обещали? Пайку? - Он загоготал: -Или генеральские погоны?
И он заржал еще сильнее, повизгивая, всхлипывая, больными, прокуренными легкими. К нему подошёл сзади один из оставшихся солдат и недовольно положил руку на плече, которое перестало тут же трястись от смеха. Голова генерала вжалась в плечи.
- Нет генерал, -ответил я со вздохом, кивнув караульному, который встал на свое место:- Я вольноопределяющийся, сижу здесь, провожу подтверждение личности... все-го-то...
Его распыляло, он начал, взвизгивая кричать:
- Вы сами развязали, эту войну. Ваше нежелание подчиниться, переросло в бунт, а тот превратился в Смутное время, как там говорили? Не приведи Бог видеть бунт — бессмысленный и беспощадный. Вы же голытьба, вам же надо все развалить, что вы создали? Ничего! Вам люди, что? Щепки! Вы ж уничтожите индивидуальность, загоните всех в бараки, а несогласных -вперед ногами...Вы сами стали рассадником сепаратизма. Это я должен был нести закон и порядок... И не один из вас, не причинил бы зла моей стране...-Его слюни начали вылетать, из возмущенного рта, грудь начала тяжело вздыматься, голос поменялся, стал участливым, глаза погрустнели:
-Ты же был когда то нашим, кем то из нас, что тебе они? Что же ты наделал ? Ты...
-Я, это уже слышал, и не раз- Резко его оборвав, сказал я:
-Они мне, ничего не дали, ничего не обещали. Да и нечего мне не нужно, я тут - на этой стороне, не потому, что за них, а потому, что против вас. И постойте генерал, что? Что я слышу ? Теперь карательные акции, с наказанием детей и женщин-это поддержание порядка?
Сейчас его напыщенность и вера в свою правоту стали бесить меня, но я, взяв себя в руки, успокоившись - подытожил:
-Впрочем, я не буду задавать тебе вопросы, о том, чем ты и твои люди занимались вокруг станции «Котел»- в этом будет разбираться Ревтрибунал. Но вспомните ка, кое-что. Там при старом режиме, мне довелось, случайно, стать свидетелем, ваших делишек. Кто-кто, а я не забыл, как вы нас в пески воевать, в пустыню посылали, помните? Чужую нефть - меняли на нашу смерть, и не надо мне говорить, что это была война. Для вас, это было прибыльным делом, замешанным, на крови солдат и сержантов. А сколько вы, лично вы, брали с людей, что б тех отправить на войну, сколько вы брали, что б повысить солдата до офицера? Сто? Двести тысяч? Сколько вам нужно было отстегнуть, что бы матери и семьи получали пособия и пенсии... Сколотили сборище, синдика подонков, срослись между собой и с прокурорскими, которым отстегивали... Что б те дела ваши прикрывали... Я был против этого, и вы решили меня заткнуть...Я этого не забыл...и за это... вас тоже судить будут...
Глаза на пухлом лице превратились в узкие щелочки-прицелы, лицо приняло брезгливое выражение, голос понизился и стал шипящим:
-Мстишь, значит? Самый позорный способ выбрал? Хапнуть власти, и мстить всем, кто тебя обидел... Иди, найди жилетку и поплачь, сынок. Правду захотел найти? Справедливость? Правда ни тебе, ни кому не понравиться ... Правда в том, что это была система, и от нее никуда б ни делись, никто... Ты думал , что ты умнее всех, ан нет, перемолола тебя система, выплюнула, и эта перемелет, сломает...
ХРОНИКИ РАСПАДА.
«МОЛОХ»
....и сказал он им, что бы принесли детей своих в жертву, ...и пали ниц они, и ответили : — Да господин....
ПРЕДИСЛОВИЕ
Время, собирать камни... пришло...
Длинная колонна пленных тянулась уже довольно давно. Серые шинели, старая форма, черные кителя-здесь были почти все подразделения старой армии. Вокруг возвышались частично разбитые, частично сожжённые дома. Кое-где на заднем фоне в небо чадил черный дым. Тут же догорали остатки БМП, краска на корпусе которого- облупился и некоторые части стали покрыты оранжевым налетом ржавчины. Иногда, кто-то из колонны, спотыкался и падал. Его либо не трогали, и он доползал до своих сам, либо его, пнув, отправляли обратно в строй. Всем было совершенно безразлично и все равно на этих людей. Немногочисленная охрана, стояла и покуривала вокруг. Этих сдавшихся отправляли дальше по фильтрационным лагерям, откуда Особое совещание решало, что с ними делать. Если за ними не числилось никаких преступлений против законов ведения войны или против мирного населения- то они были вольны сами решать, куда податься, естественно оставаясь под надзором. Офицеров давно от них убрали. Все таки людей, которых учили и которые умеют командовать и воевать, надо отделять от масс солдат, которыми они все это могут сделать.
Недалеко стояла небольшая группа людей, в старом разномастном камуфляже без знаков различия, но с красными повязками на руках. Сама форма была вся в пыли и во многих местах порвана. Некоторые из них были перевязаны или имели, ссади и мелкие раны, на руках и голове. Бронежилеты у многих были иссечены, а чехлы некоторые превратились в жалкие лохмотья, свисавшие, и обнажившие бронепластины под слоями серой кевларовой нити. Все они исподлобья посматривали на проходящие колонны, и иногда переругивались между собой. Здесь же, расположившись на горке битого кирпича, сидел их командир, с очень уставшим, заросшим многодневной щетиной лицом. Щеки впали и показались острые скулы, под глазами залегли темные круги от недельного недосыпа и напряжения. Прислонившись, к остаткам стены, он безразлично слушал перебранку своих бойцов и, полузакрыв веки, иногда провожал взглядом, некоторых из проходивших в колонне мимо. Порой он подносил, почти истлевшую сигарету, что бы затянуться, но каждый раз увидев, что она догорела, опускал ее и тут же забывал о ней, до следующего раза, когда ему захотелось бы втянуть горький дым. Так продолжалось несколько минут, пока он не выбросил ее в сторону и не достал новую из пачки в нагрудном кармане. Вставив ее в губы, он так и не поджог край сигареты. Голова его качнулась, и он медленно провалился в полудрему на несколько мгновений.
Разбудил его шум работающего мотора и слабый визг тормозов. Открыв глаза, он увидел щуплого солдатика, слезавшего с мотоцикла, который тот час же подбежал к нему, и приложил руку к козырьку, в знак приветствия. «Недавно на войне…» - подумал про себя Командир, осматривая новенькое обмундирование и начищенные берцы солдатика. Тот не дождавшись ответа, протянул ему сверток, в котором было что-то квадратное, и сказал:
-Товарищ комроты, это же вы делали запрос, по группе, которая пропала перед штурмом городка. Все обстоятельства не известны, но нам удалось изъять вот этот блокнот, и часть документов… В нем записи представителя Особого совещания, которого вы взяли с собой. Так же некоторые сведенья о действиях группы после того, как она попала в город…
Сказав «Спасибо», Комроты открыл блокнот и увидел знакомый подчерк своего не такого уж и «старого», но уже друга. С этим человеком они успел породниться, за те несколько дней, которые они были вместе на передовой. Порой было написано неразборчиво и Командиру стоило только удивляться, как так, его товарищ успевал все записывать и подмечать.
Встав с кирпичного крошева, он крикнул вестового и приказал ему найти Юрку и Старшего группы разведки, а развернувшись, сам ушёл к себе в бэтээр - читать неразборчивый подчерк…
Через несколько минут к нему уже подошли, те двое, которых он искал, и они стали шаг, за шагом стали восстанавливать события, что да как было…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
«…Иногда во снах ко мне приходит Фемида... снимая от усталости повязку, и я вижу, что глаза ее давно мертвы... Они не просто мертвы, там—пустые, темные — глазницы...»
Из записей…
С боку, через окно с фрамугой, закрытую металлической сеткой, падали тусклые лучи света. За стеклом было пасмурно, собирался небольшой дождик. Полоски света тянулись через все помещение, и упирался в противоположную стену. В комнате было накурено, и выдыхаемый дым, собираясь в причудливые узоры, закручиваясь в кольца, поднимался к потолку. Там его разгоняли медленно крутившиеся лопасти потолочного вентилятора. Между оконными стеклами кружился мотылёк, загнанный туда порывом ветра. Он иногда взлетал, но бившись о стекло, опять падал. Этот стук о стекло раздрожал и мешал сосредоточиться.
Я смял очередную недокуренную сигарету и опустил ее в пепельницу, где уже горкой взгромоздились коротыши окурков разной давности. Взяв стакан с еле теплым, но крепко заваренным черным кофе, я уставшими глазами осмотрел бумаги, лежавшие передо мной на столе. Долгий недосып давал о себе знать. В глаза как будто насыпали песка. На листах были списки разыскиваемых, результаты проводимых мероприятий по выявлению военных преступников, карателей и пособников. Которые, впрочем, они оставались без изменений. Все перечисленные в них уже прятались, или уже давно сбежали от Особого совещания.
В дверь тихо постучались, и я, так и не отпив из стакана, поставил его обратно на стол. На двери висел агитационный плакат, с надписью, которая мне постоянно напоминала:
«Перемирие, как все международные договоры, заключается верховной государственной властью.
На театре войны этим правом пользуются по необходимости и военные власти... При перемирии военное положение, и военное право сохраняет свою силу...»
После моего ответа, вошёл комендант, в сопровождении двух караульных, и ввел очередного «беженца». Подойдя ко мне, он протянул мне небольшую пачку документов. На первой странице были описаны обстоятельства, которые послужили причиной проверки. Что-то про то, что представленный паспорт, на контрольно-пропускном пункте, был не установленного образца. Развернувшись, комендант вышел, что то по пути бросив караульным, и те немного помешкав, встали с двух сторон, у двери. Тем временем у вошедшего на холеном, но довольно таки уставшем лице, с синими кругами под глазами, застыло выражение испуга, и непонимания. Очень многих пропускали без досмотров, просто не успевая проверить всех, но на кого имелись ориентировки, и описания, сразу задерживались, и отправлялись на допрос. На вошедшем была старая форма , без знаков различия, с темными участками на плечах, ярко выделявшихся на фоне выцветшей ткани, в местах, где были спороты шевроны. Если внимательно присмотреться, можно было бы увидеть еле торчащие нитки, и неровные кусочки х-б, вырванного с мясом, там, где особенно хорошо были прошиты места крепления знаков различия. Погоны были девственно пусты.
Я сразу узнал вошедшего, но не подал виду. Это был бывший комбриг одной из мятежных частей, генерал Грузинский, сильно похудевший, но даже сейчас не потерявший офицерской выправки, которую он пытался скрыть, специально сутулясь. Больной ублюдок, отдавший преступный приказ несколькими днями ранее, при отступлении своей бригады. Этим приказом он выделил карательный отряд—для полной «зачистки» трех деревень, когда заметил, что жители готовились встречать наши наступающие подразделения.
Позже, войдя на улицы этих деревушек, ополченцы и партизаны увидели, как в садах, которые раскинулись вокруг урочища, стоят дети малого возраста, с прибитыми ладошками. Прибитые к яблоням, вишням, абрикосовым деревням. Тогда от жары, всю неделю вкусно пахло созревшими плодами, но теплый ветер приносил запахи пороховой гари и дыма. А вдоль центральной улицы, на орешниках, висели по два-три тела, медленно раскачиваясь на ветру. Это были родители детей и просто местные, не успевшие убежать, скрыться от зверств. Кто повешен за шею, кто за ноги, предварительно забитые до смерти. Дикая, гнетущая тишины, и еле слышное всхлипывания маленьких голосков, которые уже не могли полноценно плакать, а лишь гортанно сопеть, встретила бойцов. Сонгми казался просто легкой прогулкой, по сравнению с этим. Особое совещание заочно вынес решение. Его надо было найти, и поймать ...
Теперь же душегуб неожиданным образом нашелся и сидел напротив.
-Фамилия, имя, отчество…- Спросил спокойно я, открывая папку с бланками.
- Простите, я не понимаю, за что я задержан - Начал комбриг, и попытался заговорить меня:
- Я ничего не совершал, такого...за что меня могли бы схватить и отправить в...
- Повторяю, имя , фамилия , отчество…- перебил я его. И поднял взгляд от бумаг. Лицо генерала перекосило, стало желтым. Не привык «висельник», кода с ним так общаются: жестко, напористо. Склонив голову набок, я присмотревшись и понял: каждая жилка вздулась на его щеке. Желваки заиграли, и казалось, что еще чуть и его прорвет, он начнет кричать, топать ногами, оскорблять. Однако он сдержался. Постепенно лицо у него стало бледным, спокойным. Недаром что генерал, умеет в руках себя держать. Это могло затянуться на долго и я продолжил:
- В общем, закончим этот балаган, господин генерал - при этих словах его взгляд метнулся на меня и он как то скис, понял что вся его бравада, с самого начала была лишним, ненужным действием. Он понял, что его узнали. Я его узнал. Продолжая говорить, не предложив генералу закурить, я взял из пачки новую сигаретку, и прикуривая сам, стал зачитывать ему материалы из донесений , которые получил после прибытия оперативных групп из тех поселков:
«-... проведя опросы выживших, доводим до вашего сведенья, что по описанию и экипировке, неустановленные ранее вооруженные люди, без знаков различия, скорее всего, являются «Грузинцами», на что указывают элементы формы одежды, которые были на балансе у подразделений генерала Грузинского, а именно: черные форменные кителя особого покроя, в которых ранее при старой власти была одета отдельная Первая рота, первого батальона, особо отличившихся, №.. бригады, ремни, и ременно-плечевые системы, типа «А», маски и балаклавы…» так это не то, а вот-продолжал я:
«-…данные разведки и опрос жителей близлижайших хуторов, подтвердил, что ранее эти подразделения, были замечены в этом районе, без элементов маскировки, и с отличительными знаками №... бригады -закончив читать, я отложил листок и помяв переносицу пальцами и спросил:
-Господин генерал, чья была инициатива, подвергнуть карательной акции три деревни, при отступлении к станции «Котел»? Знали ли вы о происходивших событиях? Других подразделений там не было…
Вот именно сейчас мне захотелось посмотреть на него, увидеть животный ужас в его глазах. Увидеть в его глазах страх, перед тем фактом, что нам все известно. Но я не поднял глаза, выдерживая паузу, давая время ему осознать, обдумать мои вопросы. Несколько минут тянулись нескончаемо долго, я уже докурил и опять прихлебывал уже достаточно остывший кофе. Он оказался без сахара, и довольно горьким. Приходилось пить такой, что бы взбодрить себя как следует. Я снова спросил:
-Вы не хотите отвечать?
Пауза затягивалась
-Впрочем - продолжил я: - Всем этим займется Особое совещание при чрезвычайной комиссия, мне лишь доверили удостоверить вашу личность, оформить некоторые формальности, и передать вас, в руки трибунала, с надлежащими документами, вот и все...
-Ааа...-Неожиданно сказал генерал:- Я узнал тебя, это же ты?... Ты... Тебя тогда не прикончили, и ты решил предать своих? Ты к ним переметнулся? Что они тебе обещали? Пайку? - Он загоготал: -Или генеральские погоны?
И он заржал еще сильнее, повизгивая, всхлипывая, больными, прокуренными легкими. К нему подошёл сзади один из оставшихся солдат и недовольно положил руку на плече, которое перестало тут же трястись от смеха. Голова генерала вжалась в плечи.
- Нет генерал, -ответил я со вздохом, кивнув караульному, который встал на свое место:- Я вольноопределяющийся, сижу здесь, провожу подтверждение личности... все-го-то...
Его распыляло, он начал, взвизгивая кричать:
- Вы сами развязали, эту войну. Ваше нежелание подчиниться, переросло в бунт, а тот превратился в Смутное время, как там говорили? Не приведи Бог видеть бунт — бессмысленный и беспощадный. Вы же голытьба, вам же надо все развалить, что вы создали? Ничего! Вам люди, что? Щепки! Вы ж уничтожите индивидуальность, загоните всех в бараки, а несогласных -вперед ногами...Вы сами стали рассадником сепаратизма. Это я должен был нести закон и порядок... И не один из вас, не причинил бы зла моей стране...-Его слюни начали вылетать, из возмущенного рта, грудь начала тяжело вздыматься, голос поменялся, стал участливым, глаза погрустнели:
-Ты же был когда то нашим, кем то из нас, что тебе они? Что же ты наделал ? Ты...
-Я, это уже слышал, и не раз- Резко его оборвав, сказал я:
-Они мне, ничего не дали, ничего не обещали. Да и нечего мне не нужно, я тут - на этой стороне, не потому, что за них, а потому, что против вас. И постойте генерал, что? Что я слышу ? Теперь карательные акции, с наказанием детей и женщин-это поддержание порядка?
Сейчас его напыщенность и вера в свою правоту стали бесить меня, но я, взяв себя в руки, успокоившись - подытожил:
-Впрочем, я не буду задавать тебе вопросы, о том, чем ты и твои люди занимались вокруг станции «Котел»- в этом будет разбираться Ревтрибунал. Но вспомните ка, кое-что. Там при старом режиме, мне довелось, случайно, стать свидетелем, ваших делишек. Кто-кто, а я не забыл, как вы нас в пески воевать, в пустыню посылали, помните? Чужую нефть - меняли на нашу смерть, и не надо мне говорить, что это была война. Для вас, это было прибыльным делом, замешанным, на крови солдат и сержантов. А сколько вы, лично вы, брали с людей, что б тех отправить на войну, сколько вы брали, что б повысить солдата до офицера? Сто? Двести тысяч? Сколько вам нужно было отстегнуть, что бы матери и семьи получали пособия и пенсии... Сколотили сборище, синдика подонков, срослись между собой и с прокурорскими, которым отстегивали... Что б те дела ваши прикрывали... Я был против этого, и вы решили меня заткнуть...Я этого не забыл...и за это... вас тоже судить будут...
Глаза на пухлом лице превратились в узкие щелочки-прицелы, лицо приняло брезгливое выражение, голос понизился и стал шипящим:
-Мстишь, значит? Самый позорный способ выбрал? Хапнуть власти, и мстить всем, кто тебя обидел... Иди, найди жилетку и поплачь, сынок. Правду захотел найти? Справедливость? Правда ни тебе, ни кому не понравиться ... Правда в том, что это была система, и от нее никуда б ни делись, никто... Ты думал , что ты умнее всех, ан нет, перемолола тебя система, выплюнула, и эта перемелет, сломает...
