Дропкат реальности, или магия блефа
Мамаева Надежда
эл. адрес: nadezda.mamaichik@gmail.com; тел.: +7 (927) 684 00 00
Шаффл судеб
Шаффл есть любой способ перемешивания карт для того, чтобы при раздаче получить непредсказуемую и неопределенную комбинацию для игроков. Для шулера же шаффл – удобная возможность сдать себе нужные карты.
Из поучения каталы Хайроллера
– Для шулера у тебя есть два существенных недостатка, – голос седого, как лунь, но не потерявшего с годами стати старика не был недовольным, скорее он констатировал самую упрямую в мире вещь – факт.
– Какие? – настороженно спросила молодая девушка.
Скорее, она сделала это ради того, чтобы поддержать разговор, нежели ей был интересен ответ. Меж тем ее ловкие пальцы чиповали стек одной рукой, собирая ровно двадцать фишек одного номинала в аккуратную стопку. Выходило неплохо, хотя собранный стек еле–еле помещался в ее ладони.
Старик соизволил пояснить:
– Во–первых, у тебя слишком маленькие руки. Под такими ладонями тяжело спрятать крапленую карту или лишнюю фишку.
–Но ты сам говорил, что пальцы–то ловкие, – возразила она, недовольно пыхтя. Стек, после того, как девушка от него дропкатом отделила стопки по пять, четыре и три фишки значительно уменьшился и сейчас весьма вольготно размещался в ее ладони.
–Не перебивай!– старик посерьезнел. Его наставительный тон в такие минуты всегда заставлял её внутренне подобраться. – Маленькие руки для мужчины. Да, глядя на твои пальчики, тяжело будет заподозрить в тебе шулера – а это уже скорее плюс, нежели минус. А вот вторая проблема посерьезнее.
Выдержав настолько длинную паузу, что даже лицедеи императорских подмостков обзавидовались бы, добавил:
–Потому как женщин – катал не бывает. Ни один уважающий себя герр не сядет играть за стол с дамой не только высшего, но и полусвета. А с теми, кто бы сел играть с женщиной, я бы сам не советовал тебе связываться. Это наверняка такая шушуера, что и заточку под ребро не погнушаются после игры пустить.
–А зачем же ты меня тогда учишь всему этому? – девушка недоуменно обвела взглядом стол зеленого сукна, на котором лежала пара запечатанных колод. В углу виднелся столбик ставок, написанных мелом (они были сделанны ныне беседовавшими еще вчера, когда девушка и старик на интерес до полуночи играли в аллусский пятикарточный принт), стояли стеки с фишками и лежали собственно карты.
– Потому что знания лишними не бывают. У тебя и так, кроме этих знаний и родословной, ничего за душой нет, – припечатал старик.
Тут Хайроллер был прав. Некогда отец юной фьеррины, что ныне вела беседу, достопочтимый герр Мираскес Хайроллер (он же сын старика, сидящего за столом) был любителем играть по–крупному, ну и проигрался. Подчистую. А после решил проблему долгов кардинально – пустил себе пулю в лоб. Может, для него это и был геройский поступок. Может, Мираскес и думал, что таким образом избавит хотя бы свою любимую жену и маленькую тогда еще дочурку от долговой ямы... Но Вассария (а именно так звали юную собеседницу) подросла и твердо усвоила, что самоубийство – это способ лишь перекинуть свои проблемы на плечи близких, самому канув в небытие. Тогда Мираскес для себя все решил, оставив на этом свете дражайшую супругу с маленькой дочкой на руках в осаде кредиторов.
Мать Вассарии – тогда молодая еще красавица двадцати одного года – сделала то возможное, что было в ее ситуации: выставила единственное свое богатство на аукцион мужского тщеславия. И стала из баронессы Хейроллер графиней Бертран.
Герр Бертран был уже не молод, статен и столь же дружелюбен, как мраморная колонна. Когда Вассария, шестилетняя, увидела его в первый и последний раз, он показался ей олицетворением вечной зимы: снежно–белые волосы, резкие черты лица, индевеющий взгляд.
По итогам той приснопамятной аудиенции и последовавшего разговора с матушкой Васса и была отослана в провинциальное захолустье к деду герру Аллару Хайроллеру, в прошлом ловеласу и шулеру (впрочем, последнее так и не было доказано), сколотившему свое состояние на карточных играх.
–А папу ты тоже учил играть? – этот вопрос мучил девушку давно, но ей все никак не удавалось его задать. А тут дедушка в почти благодушном настроении...
– Нет.
Резкий, рубленный ответ заставил ее внутренне поежиться. Уж больно тон был хлесткий, словно удар кнута.
– Не только не учил, но и категорически запрещал ему брать в руки карты. Мираскес был слишком увлекающимся. Слишком... Он и помолвки с твоей матерью добивался с какой–то одержимостью, азартом. Хотя семья этой почтенной фьеррины была против их брака, твоему отцу таки удалось добиться желаемого.
Итог этих достижений, то бишь Васса, сейчас сидела за столом и чувствовала, практически материально ощущала, как мрачные мысли деда, словно стая воронья, кружат над его головой.
– Не отвлекайся, давай теперь ложный карттинг, а потом шаффл. И когда будешь мешать карты, спрячь в рукав трефового туза.
В этом весь Аллар Хейроллер. Для него лучшее лекарство от любых тяжких дум – это дело. А любимое его дело – карты. Сейчас он уже редко выходил в свет. Да и какой «свет» в этой провинциальной техонской глуши?
Маленький городок в одной из провинций необъятной империи, где из развлечений осенняя ярмарка, зимние побоища и традиционное весеннее сжигание чучела Ульраны–зимы на городской площади перед ратушей. На последнее, кстати, выходит посмотреть и сам хоганов дланник: осенит всех божьим знамением, обзовет народное гулянье мракобесьем, полюбуется, как пылает костер, да и обратно в храм зайдет. Бывает, еще какой-нибудь недобитый лютней менестрель приедет, затянет заунывную балладу. Хорошо, если у сего лицедея голос будет, а то ведь иногда как завоет, что все коты в округе в недоумении – какому их усато–полосатому собрату так хвост прищемили?
Домик, где жили дед с внучкой, был небольшим. Это единственное, что осталось у Аллара после погашения части сыновьих долгов. По хозяйству помогала баба Гара – дородная тетка из ближайшего околотка, приходящая к ним два раза в неделю, чтобы приготовить, постирать да прибрать. Впрочем, в последнее время часть ее обязанностей по настоянию дедушки Васса взяла на себя, как-то готовка, штопка и уборка. Хотя графини (априори) и не должны заниматься такими делами, но то в теории, а это – жизнь.
Так и жили они вдвоем: герр Хейроллер и его внучка, то бишь Вассария Бертран (отчим все же согласился дать ей свои титул и фамилию, при условии, что не увидит падчерицу больше).
Образование и воспитание Вассы были целиком и полностью заслугой дедушки. Конечно, тонкостей этикета она при таком раскладе, увы и ах, не знала, умением искусно картавить (говорят, в столице сейчас среди барышень это модно) похвастать тоже не могла, а из танцев знала только креп и мальрон – то единственное, что играли на приемах, устраиваемых губернатором.
Стук в дверь вывел Вассу из состояния размышления.
– Сходи, открой, – дедушка, удобно расположившийся в кресле-качалке, не пожелал покидать столь уютного пристанища.
Выйдя из залы и добравшись по коридору до входной двери, девушка отперла замок.
На пороге стоял почтарь. Похоже, новенький. Раньше письма и газеты разносил почтенный Мальрин. Но старик начал сдавать и засобирался на покой. Его преемника украшала щербатая улыбка, чуть задранный кверху конопатый нос и кургузый сюртук. Все это никак не вязалось со слякотной погодой, что властвовала на улице. Мешанине из дождя и снега под стать постная серая физиономия и доха потеплее.
–Письмо для герра Хейроллера.
– Я за него.
Плутоватый парнишка озорно улыбнулся и, почесав не сильно чистой пятерней взлохмаченные вихры, выдал:
–А не сильно ты на герра похожа. Что делаешь сегодня вечером?
Брови девушки непроизвольно взметнулись вверх. Молодчик, статься, принял ее за смазливую служаночку: ну да, платье простое, серое, купленное (не сшитое на заказ точно по мерке) в лавке не для господ, а для горожанок. Ну, шустер! Времени зря не теряет.
– Вечером, конечно, свободна, вот только уложу сына и трех дочурок спать, – и, не давая молодцу опомниться, Васса игриво прощебетала, как бы извиняясь: – раньше у них папашка был, он их и укладывал, но он слинял, вот спиногрызы плохо и засыпают, но если новый на должность отца появится ...
Девушка усиленно захлопала ресничками, кося под альтернативно одаренную. Парень впечатлился и уже более серьезным тоном, с обращением на «Вы» произнес:
– Вот ваше письмо, передайте его герру.
Больше, не говоря ни слова, развернулся и вприпрыжку унесся дальше по улице.
– Надо же ж, какие мы пугливые, – для порядку прокомментировала девушка, для пущей картины уперев руки в бока. Закрыв дверь, она вернулась обратно к деду.
– Васса, зачем ты так с молодым человеком? – тон старика был серьезен, но мракобесы в глазах плясали джигу.
– Я–то совсем ничего, я совсем даже не против, это он какой–то пугливый оказался... – поддерживая игру деда, начала Васса.
– Ладно, давай сюда, что он там принес.
Девушка потянула письмо деду. Такая корреспонденция, с графской печатью рода Бертран на сургуче приходили два раза в год – на день рождения Вассы и под Новый год. Писала матушка, поздравляя дочь с очередным праздником.
Вассария, в первый год старательно выводившая неумелой рукой руны на пергаменте и отсылавшая свои послания чуть-ли не каждый месяц (они так и оставались без ответов), впоследствии стала лишь пунктуально отвечать на приходящие письма, отстраненно интересуясь погодой, природой и матушкиным здоровьем. Пришедший конверт выбивался из привычного эпистолярного графика.
Меж тем дед распечатал сургуч и углубился в чтение. По мере того, как его выбеленный временем, но все еще цепкий взгляд бегал по строчкам, лицо все больше походила на такое, о котором шулера говорят – игральный фасад: без эмоций, бесстрастное, ничего не выражающее. Плохой признак.
Дед оторвал взгляд от листа, испещрённого бисерным почерком матушки Вассарии, с кучей завитушек и вензелей в конце каждого слова и на мгновение замолчав, произнес:
– Ну что ж, это должно было когда–то случиться. Я дал тебе все, что мог. Денег, увы, у меня нет, есть только знание и умение выигрывать в карты. Их тебе я и передал. А сейчас, похоже, твой отчим и моя бывшая невестка вспомнили о том, что у них подросла девица на выданье и решили расплатиться с кем–то из знати, заключив брачный договор на твое имя.
Умению держать удар дедушка научил Вассу еще в первый год ее пребывания в этом доме. Вот и сейчас, раздираемая бурей чувств от смятения до негодования, внешне девушка старалась выглядеть спокойной. Не задавала вопросов, обычных для семнадцатилетней фьеррины, оказавшейся в схожей ситуации. Старик одобрительно усмехнулся, и, мгновение спустя, продолжил:
– В письме не сказано, за кого тебя прочат, но готовься к тому, что будущий супруг будет навряд ли воплощением девичьих грез, скорее уж таким же старым ревматиком, как и я.
В его словах была доля истины: на подарки судьбы из рук отчима надеяться не приходилось.
– В письме так же сказано, чтобы я отправил тебя в столицу в сопровождении компаньонки, но поскольку её у нас и в помине нет, придаться тебе поехать одной.
– А как же приличия? – подначила дедушку внучка.
– А разве ты их соблюдаешь? – в тон ей ответил Хейроллер.
Так и началась предсвадебная эскапада Вассарии.
Чахлая на вид каурая лошадка проявляла чудеса выносливости, одолевая с завидным упорством до семидесяти лин в день, в то время как породистые рысаки, пройдя это же расстояние (правда, немного быстрее), требовали смены. Довеском к ее седлу и поклаже выступала Васса, мокрая, грязная и злая. От дилижанса, ходившего раз в месяц в сторону столицы, и дамского платья они с дедушкой отказались. Одиноко путешествующая фьеррина – большой искус для мошенников. Да и к сроку, указанному в письме Вассария никак при таком способе путешествия не успевала. Поэтому – мужское седло, порты, заправленные в голенища сапогов, да плащ, подбитый мехом. Последний, укрывавший от мороси, что является предвестником скорой зимы, лип к лошадиному крупу и уже не согревал, насквозь пропитанный влагой. До столицы оставался один дневной переход, и заночевать на этот раз Васса планировала в таверне, что уже виднелась у обочины широкого и многолюдного тракта. Чуть в стороне от нее располагалась небольшая деревенька. Девушка припомнила карту, что рассматривала с утра, кажется, название этого поселения «Старые Параты», что такое эти самые «параты» она не знала, но почему–то это словосочетание прочно ассоциировалось у нее со старыми портками. Уж не знамо почему.
Оставив лошадь у коновязи и кинув монетку расторопному мальцу, зашла, мысленно помянув недобрым словом бывшего хозяина кобылы, удружившего с кличкой животины – Пехота. Причем ни на какие другие эта зараза не отзывалась, разве что на Пёху еще, хотя, справедливости ради, каурая ее оправдывала – плелась по грязным колеям тракта и не вязла.
Таверна приветливо встречала путников гвалтом, запахом прокисшего пива и чесночным духом, который призван был отпугнуть нечисть. По мнению Вассы, так и первых двух составляющих вполне бы хватило, но хозяин рачительно развесил плетенки с сим луковичным не только у входа, но и по всему залу.
Девушка устало откинула капюшон, выискивая взглядом свободное место. Плохая погода сделала эту задачу трудновыполнимой – зал был полон народу. Кто попроще – прихлебывал пиво и закусывал пенный напиток сушеным окуньком, кто побогаче – за отдельным столиком вкушал бараньи ребрышки с гречневой кашей и вином.
Углядев–таки свободный столик, правда, недалеко от выхода, из которого сноровистая разносчица то и дело выносила заказы или уносила подносы с пустой посудой, Васса ринулась на облюбованную территорию.
Устроилась на лавке и вытянула ноги, а заодно оперла спину и многострадальную поясницу о притолоку двери, в которой в очередной раз скрылась подавальщица. Дорога изрядно вымотала Вассу. Ей хотелось поесть и поскорее завалиться спать. И особо даже не важно при этом было, насколько чистой будет постель – девушка чувствовала, что рухнет туда, не раздеваясь.
Вассария отстраненно подумала еще, что надо бы заплатить за нумер вперед – а то вдруг еще пожалует кто, и свободных комнат вовсе не останется. Но вставать ей откровенно не хотелось.
Дородная, но при ее комплекции невероятно расторопная тетка нависла над девушкой спустя всего каких–то пару клинов, за это время Васса как раз успела отогреться, но не сомлеть от тепла.
– Чего изволит фьеррина? У нас сегодня подают бараньи ребрышки с гречневой кашей, заправленной шкварками, есть вчерашние щи с мясным пирогом, свиная рулька вот–вот поспеет... – разливалась не хуже площадного зазывала подавальщица.
– Каши со шкварками и кружку сбитня. – Вассария мысленно подсчитывала сребры, что остались у нее в кармане. На мясо явно не хватало.
Слегка разочарованная таким скудным заказом, разносчица повернулась к фьеррине своей весьма внушительной кормой и уплыла восвояси. Уже через два клина перед Вассой стояла вожделенная каша. Положив оговоренный сребрень на столешницу, девушка принялась за еду.
Мамаева Надежда
эл. адрес: nadezda.mamaichik@gmail.com; тел.: +7 (927) 684 00 00
Глава 1
Шаффл судеб
Шаффл есть любой способ перемешивания карт для того, чтобы при раздаче получить непредсказуемую и неопределенную комбинацию для игроков. Для шулера же шаффл – удобная возможность сдать себе нужные карты.
Из поучения каталы Хайроллера
– Для шулера у тебя есть два существенных недостатка, – голос седого, как лунь, но не потерявшего с годами стати старика не был недовольным, скорее он констатировал самую упрямую в мире вещь – факт.
– Какие? – настороженно спросила молодая девушка.
Скорее, она сделала это ради того, чтобы поддержать разговор, нежели ей был интересен ответ. Меж тем ее ловкие пальцы чиповали стек одной рукой, собирая ровно двадцать фишек одного номинала в аккуратную стопку. Выходило неплохо, хотя собранный стек еле–еле помещался в ее ладони.
Старик соизволил пояснить:
– Во–первых, у тебя слишком маленькие руки. Под такими ладонями тяжело спрятать крапленую карту или лишнюю фишку.
–Но ты сам говорил, что пальцы–то ловкие, – возразила она, недовольно пыхтя. Стек, после того, как девушка от него дропкатом отделила стопки по пять, четыре и три фишки значительно уменьшился и сейчас весьма вольготно размещался в ее ладони.
–Не перебивай!– старик посерьезнел. Его наставительный тон в такие минуты всегда заставлял её внутренне подобраться. – Маленькие руки для мужчины. Да, глядя на твои пальчики, тяжело будет заподозрить в тебе шулера – а это уже скорее плюс, нежели минус. А вот вторая проблема посерьезнее.
Выдержав настолько длинную паузу, что даже лицедеи императорских подмостков обзавидовались бы, добавил:
–Потому как женщин – катал не бывает. Ни один уважающий себя герр не сядет играть за стол с дамой не только высшего, но и полусвета. А с теми, кто бы сел играть с женщиной, я бы сам не советовал тебе связываться. Это наверняка такая шушуера, что и заточку под ребро не погнушаются после игры пустить.
–А зачем же ты меня тогда учишь всему этому? – девушка недоуменно обвела взглядом стол зеленого сукна, на котором лежала пара запечатанных колод. В углу виднелся столбик ставок, написанных мелом (они были сделанны ныне беседовавшими еще вчера, когда девушка и старик на интерес до полуночи играли в аллусский пятикарточный принт), стояли стеки с фишками и лежали собственно карты.
– Потому что знания лишними не бывают. У тебя и так, кроме этих знаний и родословной, ничего за душой нет, – припечатал старик.
Тут Хайроллер был прав. Некогда отец юной фьеррины, что ныне вела беседу, достопочтимый герр Мираскес Хайроллер (он же сын старика, сидящего за столом) был любителем играть по–крупному, ну и проигрался. Подчистую. А после решил проблему долгов кардинально – пустил себе пулю в лоб. Может, для него это и был геройский поступок. Может, Мираскес и думал, что таким образом избавит хотя бы свою любимую жену и маленькую тогда еще дочурку от долговой ямы... Но Вассария (а именно так звали юную собеседницу) подросла и твердо усвоила, что самоубийство – это способ лишь перекинуть свои проблемы на плечи близких, самому канув в небытие. Тогда Мираскес для себя все решил, оставив на этом свете дражайшую супругу с маленькой дочкой на руках в осаде кредиторов.
Мать Вассарии – тогда молодая еще красавица двадцати одного года – сделала то возможное, что было в ее ситуации: выставила единственное свое богатство на аукцион мужского тщеславия. И стала из баронессы Хейроллер графиней Бертран.
Герр Бертран был уже не молод, статен и столь же дружелюбен, как мраморная колонна. Когда Вассария, шестилетняя, увидела его в первый и последний раз, он показался ей олицетворением вечной зимы: снежно–белые волосы, резкие черты лица, индевеющий взгляд.
По итогам той приснопамятной аудиенции и последовавшего разговора с матушкой Васса и была отослана в провинциальное захолустье к деду герру Аллару Хайроллеру, в прошлом ловеласу и шулеру (впрочем, последнее так и не было доказано), сколотившему свое состояние на карточных играх.
–А папу ты тоже учил играть? – этот вопрос мучил девушку давно, но ей все никак не удавалось его задать. А тут дедушка в почти благодушном настроении...
– Нет.
Резкий, рубленный ответ заставил ее внутренне поежиться. Уж больно тон был хлесткий, словно удар кнута.
– Не только не учил, но и категорически запрещал ему брать в руки карты. Мираскес был слишком увлекающимся. Слишком... Он и помолвки с твоей матерью добивался с какой–то одержимостью, азартом. Хотя семья этой почтенной фьеррины была против их брака, твоему отцу таки удалось добиться желаемого.
Итог этих достижений, то бишь Васса, сейчас сидела за столом и чувствовала, практически материально ощущала, как мрачные мысли деда, словно стая воронья, кружат над его головой.
– Не отвлекайся, давай теперь ложный карттинг, а потом шаффл. И когда будешь мешать карты, спрячь в рукав трефового туза.
В этом весь Аллар Хейроллер. Для него лучшее лекарство от любых тяжких дум – это дело. А любимое его дело – карты. Сейчас он уже редко выходил в свет. Да и какой «свет» в этой провинциальной техонской глуши?
Маленький городок в одной из провинций необъятной империи, где из развлечений осенняя ярмарка, зимние побоища и традиционное весеннее сжигание чучела Ульраны–зимы на городской площади перед ратушей. На последнее, кстати, выходит посмотреть и сам хоганов дланник: осенит всех божьим знамением, обзовет народное гулянье мракобесьем, полюбуется, как пылает костер, да и обратно в храм зайдет. Бывает, еще какой-нибудь недобитый лютней менестрель приедет, затянет заунывную балладу. Хорошо, если у сего лицедея голос будет, а то ведь иногда как завоет, что все коты в округе в недоумении – какому их усато–полосатому собрату так хвост прищемили?
Домик, где жили дед с внучкой, был небольшим. Это единственное, что осталось у Аллара после погашения части сыновьих долгов. По хозяйству помогала баба Гара – дородная тетка из ближайшего околотка, приходящая к ним два раза в неделю, чтобы приготовить, постирать да прибрать. Впрочем, в последнее время часть ее обязанностей по настоянию дедушки Васса взяла на себя, как-то готовка, штопка и уборка. Хотя графини (априори) и не должны заниматься такими делами, но то в теории, а это – жизнь.
Так и жили они вдвоем: герр Хейроллер и его внучка, то бишь Вассария Бертран (отчим все же согласился дать ей свои титул и фамилию, при условии, что не увидит падчерицу больше).
Образование и воспитание Вассы были целиком и полностью заслугой дедушки. Конечно, тонкостей этикета она при таком раскладе, увы и ах, не знала, умением искусно картавить (говорят, в столице сейчас среди барышень это модно) похвастать тоже не могла, а из танцев знала только креп и мальрон – то единственное, что играли на приемах, устраиваемых губернатором.
Стук в дверь вывел Вассу из состояния размышления.
– Сходи, открой, – дедушка, удобно расположившийся в кресле-качалке, не пожелал покидать столь уютного пристанища.
Выйдя из залы и добравшись по коридору до входной двери, девушка отперла замок.
На пороге стоял почтарь. Похоже, новенький. Раньше письма и газеты разносил почтенный Мальрин. Но старик начал сдавать и засобирался на покой. Его преемника украшала щербатая улыбка, чуть задранный кверху конопатый нос и кургузый сюртук. Все это никак не вязалось со слякотной погодой, что властвовала на улице. Мешанине из дождя и снега под стать постная серая физиономия и доха потеплее.
–Письмо для герра Хейроллера.
– Я за него.
Плутоватый парнишка озорно улыбнулся и, почесав не сильно чистой пятерней взлохмаченные вихры, выдал:
–А не сильно ты на герра похожа. Что делаешь сегодня вечером?
Брови девушки непроизвольно взметнулись вверх. Молодчик, статься, принял ее за смазливую служаночку: ну да, платье простое, серое, купленное (не сшитое на заказ точно по мерке) в лавке не для господ, а для горожанок. Ну, шустер! Времени зря не теряет.
– Вечером, конечно, свободна, вот только уложу сына и трех дочурок спать, – и, не давая молодцу опомниться, Васса игриво прощебетала, как бы извиняясь: – раньше у них папашка был, он их и укладывал, но он слинял, вот спиногрызы плохо и засыпают, но если новый на должность отца появится ...
Девушка усиленно захлопала ресничками, кося под альтернативно одаренную. Парень впечатлился и уже более серьезным тоном, с обращением на «Вы» произнес:
– Вот ваше письмо, передайте его герру.
Больше, не говоря ни слова, развернулся и вприпрыжку унесся дальше по улице.
– Надо же ж, какие мы пугливые, – для порядку прокомментировала девушка, для пущей картины уперев руки в бока. Закрыв дверь, она вернулась обратно к деду.
– Васса, зачем ты так с молодым человеком? – тон старика был серьезен, но мракобесы в глазах плясали джигу.
– Я–то совсем ничего, я совсем даже не против, это он какой–то пугливый оказался... – поддерживая игру деда, начала Васса.
– Ладно, давай сюда, что он там принес.
Девушка потянула письмо деду. Такая корреспонденция, с графской печатью рода Бертран на сургуче приходили два раза в год – на день рождения Вассы и под Новый год. Писала матушка, поздравляя дочь с очередным праздником.
Вассария, в первый год старательно выводившая неумелой рукой руны на пергаменте и отсылавшая свои послания чуть-ли не каждый месяц (они так и оставались без ответов), впоследствии стала лишь пунктуально отвечать на приходящие письма, отстраненно интересуясь погодой, природой и матушкиным здоровьем. Пришедший конверт выбивался из привычного эпистолярного графика.
Меж тем дед распечатал сургуч и углубился в чтение. По мере того, как его выбеленный временем, но все еще цепкий взгляд бегал по строчкам, лицо все больше походила на такое, о котором шулера говорят – игральный фасад: без эмоций, бесстрастное, ничего не выражающее. Плохой признак.
Дед оторвал взгляд от листа, испещрённого бисерным почерком матушки Вассарии, с кучей завитушек и вензелей в конце каждого слова и на мгновение замолчав, произнес:
– Ну что ж, это должно было когда–то случиться. Я дал тебе все, что мог. Денег, увы, у меня нет, есть только знание и умение выигрывать в карты. Их тебе я и передал. А сейчас, похоже, твой отчим и моя бывшая невестка вспомнили о том, что у них подросла девица на выданье и решили расплатиться с кем–то из знати, заключив брачный договор на твое имя.
Умению держать удар дедушка научил Вассу еще в первый год ее пребывания в этом доме. Вот и сейчас, раздираемая бурей чувств от смятения до негодования, внешне девушка старалась выглядеть спокойной. Не задавала вопросов, обычных для семнадцатилетней фьеррины, оказавшейся в схожей ситуации. Старик одобрительно усмехнулся, и, мгновение спустя, продолжил:
– В письме не сказано, за кого тебя прочат, но готовься к тому, что будущий супруг будет навряд ли воплощением девичьих грез, скорее уж таким же старым ревматиком, как и я.
В его словах была доля истины: на подарки судьбы из рук отчима надеяться не приходилось.
– В письме так же сказано, чтобы я отправил тебя в столицу в сопровождении компаньонки, но поскольку её у нас и в помине нет, придаться тебе поехать одной.
– А как же приличия? – подначила дедушку внучка.
– А разве ты их соблюдаешь? – в тон ей ответил Хейроллер.
Так и началась предсвадебная эскапада Вассарии.
Чахлая на вид каурая лошадка проявляла чудеса выносливости, одолевая с завидным упорством до семидесяти лин в день, в то время как породистые рысаки, пройдя это же расстояние (правда, немного быстрее), требовали смены. Довеском к ее седлу и поклаже выступала Васса, мокрая, грязная и злая. От дилижанса, ходившего раз в месяц в сторону столицы, и дамского платья они с дедушкой отказались. Одиноко путешествующая фьеррина – большой искус для мошенников. Да и к сроку, указанному в письме Вассария никак при таком способе путешествия не успевала. Поэтому – мужское седло, порты, заправленные в голенища сапогов, да плащ, подбитый мехом. Последний, укрывавший от мороси, что является предвестником скорой зимы, лип к лошадиному крупу и уже не согревал, насквозь пропитанный влагой. До столицы оставался один дневной переход, и заночевать на этот раз Васса планировала в таверне, что уже виднелась у обочины широкого и многолюдного тракта. Чуть в стороне от нее располагалась небольшая деревенька. Девушка припомнила карту, что рассматривала с утра, кажется, название этого поселения «Старые Параты», что такое эти самые «параты» она не знала, но почему–то это словосочетание прочно ассоциировалось у нее со старыми портками. Уж не знамо почему.
Оставив лошадь у коновязи и кинув монетку расторопному мальцу, зашла, мысленно помянув недобрым словом бывшего хозяина кобылы, удружившего с кличкой животины – Пехота. Причем ни на какие другие эта зараза не отзывалась, разве что на Пёху еще, хотя, справедливости ради, каурая ее оправдывала – плелась по грязным колеям тракта и не вязла.
Таверна приветливо встречала путников гвалтом, запахом прокисшего пива и чесночным духом, который призван был отпугнуть нечисть. По мнению Вассы, так и первых двух составляющих вполне бы хватило, но хозяин рачительно развесил плетенки с сим луковичным не только у входа, но и по всему залу.
Девушка устало откинула капюшон, выискивая взглядом свободное место. Плохая погода сделала эту задачу трудновыполнимой – зал был полон народу. Кто попроще – прихлебывал пиво и закусывал пенный напиток сушеным окуньком, кто побогаче – за отдельным столиком вкушал бараньи ребрышки с гречневой кашей и вином.
Углядев–таки свободный столик, правда, недалеко от выхода, из которого сноровистая разносчица то и дело выносила заказы или уносила подносы с пустой посудой, Васса ринулась на облюбованную территорию.
Устроилась на лавке и вытянула ноги, а заодно оперла спину и многострадальную поясницу о притолоку двери, в которой в очередной раз скрылась подавальщица. Дорога изрядно вымотала Вассу. Ей хотелось поесть и поскорее завалиться спать. И особо даже не важно при этом было, насколько чистой будет постель – девушка чувствовала, что рухнет туда, не раздеваясь.
Вассария отстраненно подумала еще, что надо бы заплатить за нумер вперед – а то вдруг еще пожалует кто, и свободных комнат вовсе не останется. Но вставать ей откровенно не хотелось.
Дородная, но при ее комплекции невероятно расторопная тетка нависла над девушкой спустя всего каких–то пару клинов, за это время Васса как раз успела отогреться, но не сомлеть от тепла.
– Чего изволит фьеррина? У нас сегодня подают бараньи ребрышки с гречневой кашей, заправленной шкварками, есть вчерашние щи с мясным пирогом, свиная рулька вот–вот поспеет... – разливалась не хуже площадного зазывала подавальщица.
– Каши со шкварками и кружку сбитня. – Вассария мысленно подсчитывала сребры, что остались у нее в кармане. На мясо явно не хватало.
Слегка разочарованная таким скудным заказом, разносчица повернулась к фьеррине своей весьма внушительной кормой и уплыла восвояси. Уже через два клина перед Вассой стояла вожделенная каша. Положив оговоренный сребрень на столешницу, девушка принялась за еду.
