Эхо разбитого Порядка
«Они снова натягивают струны. Снова не слышат, как они воют...»
Рагнар
Пахло пылью, потом и страхом. Здесь всегда так пахло. Шахта «Сердце Кары» глухо стонала под ударами кирок и гулким ревом резонансных буров где-то вверху. Каждый удар отдавался в костях, как укор. Рагнар из клана «Расколотый Молот» впился пальцами, грубыми и потрескавшимися, как кора мертвого дерева, в рукоять своей кирки. Не инструмент — оружие. Жаль, но пока только в мыслях.
Перед ним копошились сородичи. Нур-Халад: Дети Камня и Огня. Теперь – черви в ране мира. Их кожистая, землисто-красная кожа была покрыта серой пылью и старыми рубцами от плетей Гармонизаторов. Янтарные и зеленые глаза, которые должны были пылать силой в молитвах у горных святынь, теперь тускло мерцали в полумраке, отражая жалкий свет биолюминесцентных лишайников, прилепленных к стенам туннеля.
— Дергайся быстрее, старая кочерга! – Сиплый голос прозвучал сзади. Гарт из клана «Тихая Наковальня». Предатель. Его броня, грубая пародия на геометричное изящество Кименов, но все же броня, блестела тускло. В руке резонансный прут, жужжащий тихой угрозой. — Хор требует кристаллы. Кристаллы, а не твое ленивое бездействие.
Рагнар медленно обернулся. Глаза его, янтарные, как расплавленная руда, встретились с глазами Гарта. В них не было страха, только ненависть. Глубокая и древняя, как сами горы, в которых родилась вся раса Нур-Халад. Ненависть, которая заменяла ему воздух.
— Твой Хор может сдохнуть в своем резонирующем улье, Гарт, – процедил Рагнар. Голос его был похож на скрежет камней. — А ты последовать за ним. С моей помощью.
Гарт усмехнулся, но в глазах его что-то мелькнуло — словно тень, скользнувшая между светом и тьмой. Не уверенность. Нечто иное... Рагнар уловил это мгновение. Страх. Тот самый страх, что гложет предателя изнутри, страх перед теми, кого он предал. Перед их правдой.
— Прикуси язык, шлак, – бросил Гарт, но не подошел ближе. Прут в его руке зажужжал громче. – И копай. Или твоя дочка в биореакторном блоке Б поплатится за то, что папочка не хочет работать.
Удар ниже пояса. Точный. Рагнар сглотнул ком ярости, раскаленный, как лава. Его пальцы сжали древко кирки так, что дерево затрещало. Малышка Лора. Вонючие чаны… Образ худенькой фигурки, пригнанной в «мусорное гетто» Тельхид, заставил кровь стучать в висках. Он снова повернулся к стене, поднял кирку. Ударил. Камень крошился. Не кристалл. Мусор.
Копай. Выживай. Жди. Жди сигнала. Слова старого Ургона, шамана, что еще теплил в сердцах шахтеров сопротивление, жужжали в голове вместе с резонансным гудением сверху. Ярость Пламени горит внутри, Рагнар. Но если выпустишь ее рано – сожжешь себя и других. Предатели везде — не только среди надзирателей. Даже в пещерах.
Предатели. Клан «Тихая Наковальня» — черное пятно на всей расе Нур-Халад. Они открыли священные пещеры Кименам. За обещания власти, за броню, за право вознестись над своими же. Гарт был щенком по сравнению с теми, кто командовал Корпусами Подавления. Но и он был мишенью. Очень желанной.
Рагнар ударил снова. И снова. Каждый удар – по лицу Гарта. По мертвому лицу Архитектора, что спроектировал эту шахту-могилу. По хлипкой шее каждого Кимена.
Внезапно кирка провалилась. Со звоном. Не в камень. Во что-то… пустое.
Рагнар отшатнулся, пыль заклубилась. В стене зияла небольшая дыра. Оттуда потянуло запахом, чуждым шахте: сыростью, гнилью, чем-то… живым. И древним. Запахом болот и руин.
— Что там? – рявкнул Гарт, подходя, прут наготове. – Кристалл? Говори, шлак!
Рагнар заглянул в пролом. Темнота. Но в глубине… слабое, хаотичное мерцание. Не резонансное. Органическое. Биолюминесценция. Как у расы Тельхид, но иное. И еще… тихий, едва уловимый звон. Не в ушах, в костях. Как эхо забытой песни.
Тихий Зов? Мысль промелькнула, чужая, навеянная рассказами Ургона о древних пророчествах и пробуждающихся Тельхидах. Чушь, болотная слизь не зовет — она гниет и служит.
— Мусор, – хрипло сказал Рагнар, отворачиваясь. — Пустота. Провал. Завалит нас всех.
Но он запомнил точку и странное мерцание в глубине. В мире, где все было предопределено гнетом Порядка, пустота и странный свет пахли… возможностью. Опасной. Возможно, смертельной. Но возможностью.
Пульс
Сознание было липкой пленкой на поверхности черного озера боли. Пульс (было ли у него имя раньше? Он не помнил. Только «Единица Био-Реактора Гамма-7») ощущал вонь. Горячую, густую, сладковато-тошнотворную. Запах разлагающейся органики, химикатов и… себя. Всех Тельхид. Живого топлива.
Его тело, тонкое, гибкое, с кожей, которая сейчас была тускло-фиолетовой с хаотичными пятнами мерцающего зеленого (стресс? мутация? он не знал), погружено по пояс в теплую, булькающую жижу биореактора. Тысячи щупалец-пальцев сородичей копошились в ней, бессознательно перемешивая, фильтруя, расщепляя. Автоматизм. Как дыхание когда-то.
Но сейчас… было Иное.
В его цепкой, трехпалой руке (не щупальце! Рука!) он сжимал… Осколок. Найденный вчера в куче отбросов, принесенных на переработку. Гладкий, холодный, не металл и не камень. Мерцающий изнутри тусклым, переливчатым светом – то синим, как глубокая вода, то багровым, как старая рана. Он прятал его в складках кожи на груди, когда надсмотрщики-Гармонизаторы проходили мимо со своими жужжащими прутами, излучающими волны покорности, которые заставляли его щупальца судорожно дергаться.
Тихий Зов.
Слова возникли в его… уме? Ранее был только Коллективный Разум – мутный океан феромонов, образов, потребностей стаи. Потом – Большое Тихое. Когда Кимены подавили его резонансными сетями. Оставив только боль, голод, страх и автоматические действия. А теперь… был голос. Не звук. Ощущение. Вибрация. Исходящая от Осколка. Или изнутри самого Пульса? Он не понимал.
Она звала. Не к чему-то конкретному. К… Пробуждению? К Пониманию? К Свободе? Слова были новыми, острыми, как осколки стекла в мозгу. Он не знал, что они значат. Но они были. И это было страшно. Страшнее прута Гармонизатора. Потому что прут можно пережить. А это новое чувство… «Я»… оно могло уничтожить его. Оно уже жгло изнутри.
Он посмотрел вокруг своими несколькими черными глазами. Тусклый свет биореактора выхватывал из полумрака такие же, как он, фигуры. Тельхид. Тонкие, сгибающиеся под невидимым гнетом. Их кожа была тусклой, биолюминесценция – слабой, редкой, как умирающие звезды Сирадного Покрова. Они были пустыми сосудами. Живыми инструментами. Каким он был… вчера?
Рядом с ним копошилась «Единица». Он… она? оно? Пульс не знал. Раньше не было нужды знать. Ее кожа была бледно-голубой, мерцание почти угасло. Одно из ее щупалец было неестественно вздуто, покрыто странными, твердыми наростами. Мутация. Биореактор делал свое дело. Кимены называли это «оптимизацией». Пульс почувствовал… что-то. Тягучее, горькое. Жалось? Новое слово. Новое чувство.
Он бессознательно (или сознательно?) выделил крошечную порцию феромонов. Успокоения. Солидарности. Такие, какие выделяла бы стая раньше, чтобы утешить больного сородича. Запах сладковатый, травянистый.
«Единица» слегка вздрогнула. Ее черные глаза, обычно пустые, на мгновение метнулись в сторону Пульса. В них мелькнуло… недоумение? Крайне слабое. Почти призрачное. Потом погасли. Она снова погрузилась в автоматическое помешивание жижи.
Но Пульс увидел. Миг. Искру. В кромешной тьме ее сознания. Как эхо Коллективного Разума. Или… начало нового?
Тихий Зов. Он исходил от Осколка на его груди, жгучего холодного пятна. Он звал не только его. Он звал их. Всех. Он хотел разжечь искры.
Но как? Все они были рабами. Биомусором. Их тела слабы, а воля подавлена. Над ними висел купол Города-Улья Кименов, геометрический кошмар Порядка, пронизанный резонансной энергией, которая могла в любой момент превратить их разум (если он есть) в кисель.
Пульс сжал Осколок сильнее. Холод обжег. В его собственном теле что-то ответило. Биоалхимия. Не просто регенерация царапин или адаптация к яду. Что-то глубже. Ощущение… потенциала. Спрятанного. Опасного. Как спящий вулкан под ногами Нур-Халад.
Он посмотрел на свои щупальца, копошащиеся в отвратительной жиже. Его щупальца. Его тело. Его боль. Его страх. И… Его Осколок. Его Зов.
Он не знал, что делать. Не знал, куда идти. Но он больше не был просто «Единицей». Он был Пульсом. И это было началом. И концом. Он чувствовал это в каждой мерцающей клетке своего пробуждающегося существа. Гармонизаторы с их прутами и резонансные сети Кименов чуяли не только неповиновение. Они чуяли изменение. И они придут. Загасить его. Загасить всех.
Пульс осмотрелся, увидел, как на него пялится еще одна «Единица» — ее кожа была синего оттенка и казалось, что она рассматривает собрата с удивлением. Или показалось?
Он выпустил еще одну струйку феромонов. Страха. Но на этот раз – своего. Осознанного. Предупреждение в пустоту. Для тех, кто, возможно, как «Единица» рядом, мешающая отходы в чане, еще мог уловить его.
Бойтесь. Но… бойтесь вместе со мной.
Рагнар
Пыль от пролома осела, оставив горьковатый привкус на языке. Гарт фыркнул, плюнул в сторону провала.
— Дыра. Как твои надежды, Расколотый Молот. – Он ткнул жужжащим прутом в сторону Рагнара. — Завали ее. Сейчас. Пока обвал не привлек их внимание.
«Их». Гармонизаторов. Или хуже – самих Кименов-Технархов, чьи безликие дроны иногда скользили по верхним уровням, как тени проклятого Порядка. Мысль о том, что эти ходячие мертвецы с черными глазами могут спуститься сюда, в потный ад шахты, заставила даже Гарта нервно дернуться.
Рагнар молча взял лом. Не для заваливания. Для осмотра. Пустота пахла возможностью. Слова старого Ургона вертелись в голове: «Под горой – не только кристаллы рабства. Там – кости мира. И кости помнят». Нур-Халадец сунул лом в пролом и расширил его. Камень поддавался легко, слишком легко, как гнилая древесина. Запах усилился: тлен, сырость, и… что-то металлическое? Старое. Не резонансное.
— Эй, шлак! Я сказал – завали! – Гарт повысил голос, но не приближался. Трус. Предатель всегда трус, даже если не показывает этого. А Гарт смердил страхом.
— Завали сам, предатель из Наковальни, – процедил Рагнар, не оборачиваясь. Он копал. Камень осыпался, открывая узкий лаз в темноту. То самое хаотичное мерцание было ближе. И звон… нет, не звон. Гул. Низкий, вибрирующий, отзывающийся в зубах. Как стон спящего гиганта. Не резонанс Кименов. Иное.
Внезапно рядом с ним с шумом осел пласт породы. Из образовавшейся щели вывалилось несколько мелких камней и… кусок чего-то гладкого, темного, покрытого странными, мертвыми лишайниками. Не камень. Металл. Но не знакомый сплав Кименов. Старый. Очень старый. С выгравированными знаками, стертыми временем и подземными ядами. Знаками, которые заставили сердце Рагнара екнуться. Спирали. Волны. Звезды в кругах. Предтечи.
Он схватил артефакт (это должен был быть артефакт!) прежде, чем Гарт успел что-то разглядеть. Грубая пластина, холодная, как лед полярной пустыни, даже сквозь мозолистые пальцы. Она не мерцала, не жужжала. Она просто была. И в ней чувствовалась… тишина. Глубокая, всепоглощающая. Противоядие от вечного гула резонансных буров.
— Что ты нашел?! – Гарт шагнул ближе, прут замер в готовности ударить. – Отдай! Все находки – собственность Хора!
Рагнар спрятал пластину за пазуху, под грубую робу. Холод прижался к коже, странно успокаивая ярость. Он повернулся к Гарту, медленно поднял лом. Глаза пылали, но не слепой ненавистью. Расчетом. Холодным, как металл Предтеч.
— Попробуй взять, предатель, – его голос был тише, опаснее. – И твоя броня не спасет тебя от камня, который «случайно» упадет тебе на голову во время смены. Шахта опасное место. Особенно для крыс.
Они замерли. Шум работы вокруг стих. Нур-Халад смотрели. Тусклые глаза загорались искрами. Не надеждой. Злорадством. Ненавистью к Гарту. Рагнар чувствовал это — они ненавидят его больше, чем боятся прута.
Гарт замер, и в его глазах вспыхнула неуверенность. Взгляд скользнул по лицам рабов — но встретил лишь окаменевшие маски. Не лица — изваяния, высеченные из ненависти. Он сжал челюсти, сглотнув ком горечи и страха
— Завали дыру, Рагнар, – сказал он, отступая на шаг, голос потерял металл. – И… работай. Ради дочери.
Он резко развернулся и зашагал прочь – широко, нервно, почти бегом – к островку безопасности — зоне надсмотрщиков. Его сгорбленные плечи, напряжённая походка, каждый неловкий шаг – всё это кричало громче слов. Кричало о страхе.
Рагнар опустил лом. Не время. Еще не время. Он посмотрел на заваленный пока лаз. Почувствовал холод артефакта у груди. На лица сородичей и искры ненависти в глазах. Эти искры нужно было раздуть в пламя. Пламя Ярости. Ургон должен был узнать об этом: о дыре, о Предтечах, о страхе предателя.
Выживай. Копай. Жди. Но теперь ждать стало невыносимо. Холодный артефакт жег кожу. Как призыв.
Пульс
Осколок на его груди горел. Не теплом. Ледяным огнем, проникающим в кости, в щупальца, в те темные уголки, где только начинало шевелиться что-то похожее на мысль. Тихий Зов превратился в Гул. Тот же гул, что доносился из пролома в шахте Рагнара, но здесь, в чане биореактора, он резонировал внутри Пульса. Тот чувствовал его каждой клеткой, каждым мерцающим пятном на своей коже.
Они знают.
Мысль пронзила его, острая и ясная. Резонансные сети Города-Улья, невидимые паутины Порядка, опутавшие все. Они чувствовали аномалию. Вибрацию Осколка. Искажение в их совершенной геометрической симфонии.
Наверху, за толстыми стеклами обзорной платформы, появились тени. Два Гармонизатора. Не обычные надсмотрщики с прутами. Их броня была тоньше, изящнее, отливая холодным синим. Глаза за шлемами – невидимы, но Пульс чувствовал их внимание. Сканирующее. Холодное как нож. Продвинутые инструменты Доминиона. Регуляторы.
Один из них поднял руку. На запястье – устройство, испускавшее едва видимую волну: не боль, не приказ. Зонд. Чистый, проникающий импульс сканирования.
Волна прошла сквозь чаны, сквозь теплую органическую жижу, сквозь тела Тельхид. Пульс сжался. Его биолюминесценция вспыхнула хаотично, ярко-желтым цветом паники. Он попытался подавить ее, сделать кожу тусклой, как у других. Но Осколок на груди… ответил. Микроскопическая рябь пространства, невидимая глазу, но ощутимая Пульсом как крошечный щелчок-протест. Защитный барьер? Или просто эхо древней мощи?
Регулятор в синей броне резко повернул голову в его сторону. Устройство на запястье замерцало интенсивнее. Второй Регулятор что-то сказал в скрытый комлинк, его голос, искаженный фильтром, донесся как металлический скрежет.
Пульс замер. Каждое щупальце онемело. Страх был физическим, густым, как слизь реактора. Его только что зародившееся «Я» сжалось, готовое лопнуть. Они нашли. Они придут. Забрать. Уничтожить. Осколок был его… всем. Ключом к Зову. К пониманию. К тому, что он не просто Единица.
Рядом копошилась та же Тельхид, «Единица» с кривым, несуразным щупальцем. Пульс, движимый слепым импульсом, протянул к ней одно из своих. Не для утешения. Для… связи? Он попытался направить к ней струйку феромонов. Не успокоения. Тревоги. Опасности. Спросил? Видишь? Чувствуешь? Они здесь!
«Единица» медленно повернула несколько глаз в его сторону.
«Они снова натягивают струны. Снова не слышат, как они воют...»
Глава 1.
Рагнар
Пахло пылью, потом и страхом. Здесь всегда так пахло. Шахта «Сердце Кары» глухо стонала под ударами кирок и гулким ревом резонансных буров где-то вверху. Каждый удар отдавался в костях, как укор. Рагнар из клана «Расколотый Молот» впился пальцами, грубыми и потрескавшимися, как кора мертвого дерева, в рукоять своей кирки. Не инструмент — оружие. Жаль, но пока только в мыслях.
Перед ним копошились сородичи. Нур-Халад: Дети Камня и Огня. Теперь – черви в ране мира. Их кожистая, землисто-красная кожа была покрыта серой пылью и старыми рубцами от плетей Гармонизаторов. Янтарные и зеленые глаза, которые должны были пылать силой в молитвах у горных святынь, теперь тускло мерцали в полумраке, отражая жалкий свет биолюминесцентных лишайников, прилепленных к стенам туннеля.
— Дергайся быстрее, старая кочерга! – Сиплый голос прозвучал сзади. Гарт из клана «Тихая Наковальня». Предатель. Его броня, грубая пародия на геометричное изящество Кименов, но все же броня, блестела тускло. В руке резонансный прут, жужжащий тихой угрозой. — Хор требует кристаллы. Кристаллы, а не твое ленивое бездействие.
Рагнар медленно обернулся. Глаза его, янтарные, как расплавленная руда, встретились с глазами Гарта. В них не было страха, только ненависть. Глубокая и древняя, как сами горы, в которых родилась вся раса Нур-Халад. Ненависть, которая заменяла ему воздух.
— Твой Хор может сдохнуть в своем резонирующем улье, Гарт, – процедил Рагнар. Голос его был похож на скрежет камней. — А ты последовать за ним. С моей помощью.
Гарт усмехнулся, но в глазах его что-то мелькнуло — словно тень, скользнувшая между светом и тьмой. Не уверенность. Нечто иное... Рагнар уловил это мгновение. Страх. Тот самый страх, что гложет предателя изнутри, страх перед теми, кого он предал. Перед их правдой.
— Прикуси язык, шлак, – бросил Гарт, но не подошел ближе. Прут в его руке зажужжал громче. – И копай. Или твоя дочка в биореакторном блоке Б поплатится за то, что папочка не хочет работать.
Удар ниже пояса. Точный. Рагнар сглотнул ком ярости, раскаленный, как лава. Его пальцы сжали древко кирки так, что дерево затрещало. Малышка Лора. Вонючие чаны… Образ худенькой фигурки, пригнанной в «мусорное гетто» Тельхид, заставил кровь стучать в висках. Он снова повернулся к стене, поднял кирку. Ударил. Камень крошился. Не кристалл. Мусор.
Копай. Выживай. Жди. Жди сигнала. Слова старого Ургона, шамана, что еще теплил в сердцах шахтеров сопротивление, жужжали в голове вместе с резонансным гудением сверху. Ярость Пламени горит внутри, Рагнар. Но если выпустишь ее рано – сожжешь себя и других. Предатели везде — не только среди надзирателей. Даже в пещерах.
Предатели. Клан «Тихая Наковальня» — черное пятно на всей расе Нур-Халад. Они открыли священные пещеры Кименам. За обещания власти, за броню, за право вознестись над своими же. Гарт был щенком по сравнению с теми, кто командовал Корпусами Подавления. Но и он был мишенью. Очень желанной.
Рагнар ударил снова. И снова. Каждый удар – по лицу Гарта. По мертвому лицу Архитектора, что спроектировал эту шахту-могилу. По хлипкой шее каждого Кимена.
Внезапно кирка провалилась. Со звоном. Не в камень. Во что-то… пустое.
Рагнар отшатнулся, пыль заклубилась. В стене зияла небольшая дыра. Оттуда потянуло запахом, чуждым шахте: сыростью, гнилью, чем-то… живым. И древним. Запахом болот и руин.
— Что там? – рявкнул Гарт, подходя, прут наготове. – Кристалл? Говори, шлак!
Рагнар заглянул в пролом. Темнота. Но в глубине… слабое, хаотичное мерцание. Не резонансное. Органическое. Биолюминесценция. Как у расы Тельхид, но иное. И еще… тихий, едва уловимый звон. Не в ушах, в костях. Как эхо забытой песни.
Тихий Зов? Мысль промелькнула, чужая, навеянная рассказами Ургона о древних пророчествах и пробуждающихся Тельхидах. Чушь, болотная слизь не зовет — она гниет и служит.
— Мусор, – хрипло сказал Рагнар, отворачиваясь. — Пустота. Провал. Завалит нас всех.
Но он запомнил точку и странное мерцание в глубине. В мире, где все было предопределено гнетом Порядка, пустота и странный свет пахли… возможностью. Опасной. Возможно, смертельной. Но возможностью.
Пульс
Сознание было липкой пленкой на поверхности черного озера боли. Пульс (было ли у него имя раньше? Он не помнил. Только «Единица Био-Реактора Гамма-7») ощущал вонь. Горячую, густую, сладковато-тошнотворную. Запах разлагающейся органики, химикатов и… себя. Всех Тельхид. Живого топлива.
Его тело, тонкое, гибкое, с кожей, которая сейчас была тускло-фиолетовой с хаотичными пятнами мерцающего зеленого (стресс? мутация? он не знал), погружено по пояс в теплую, булькающую жижу биореактора. Тысячи щупалец-пальцев сородичей копошились в ней, бессознательно перемешивая, фильтруя, расщепляя. Автоматизм. Как дыхание когда-то.
Но сейчас… было Иное.
В его цепкой, трехпалой руке (не щупальце! Рука!) он сжимал… Осколок. Найденный вчера в куче отбросов, принесенных на переработку. Гладкий, холодный, не металл и не камень. Мерцающий изнутри тусклым, переливчатым светом – то синим, как глубокая вода, то багровым, как старая рана. Он прятал его в складках кожи на груди, когда надсмотрщики-Гармонизаторы проходили мимо со своими жужжащими прутами, излучающими волны покорности, которые заставляли его щупальца судорожно дергаться.
Тихий Зов.
Слова возникли в его… уме? Ранее был только Коллективный Разум – мутный океан феромонов, образов, потребностей стаи. Потом – Большое Тихое. Когда Кимены подавили его резонансными сетями. Оставив только боль, голод, страх и автоматические действия. А теперь… был голос. Не звук. Ощущение. Вибрация. Исходящая от Осколка. Или изнутри самого Пульса? Он не понимал.
Она звала. Не к чему-то конкретному. К… Пробуждению? К Пониманию? К Свободе? Слова были новыми, острыми, как осколки стекла в мозгу. Он не знал, что они значат. Но они были. И это было страшно. Страшнее прута Гармонизатора. Потому что прут можно пережить. А это новое чувство… «Я»… оно могло уничтожить его. Оно уже жгло изнутри.
Он посмотрел вокруг своими несколькими черными глазами. Тусклый свет биореактора выхватывал из полумрака такие же, как он, фигуры. Тельхид. Тонкие, сгибающиеся под невидимым гнетом. Их кожа была тусклой, биолюминесценция – слабой, редкой, как умирающие звезды Сирадного Покрова. Они были пустыми сосудами. Живыми инструментами. Каким он был… вчера?
Рядом с ним копошилась «Единица». Он… она? оно? Пульс не знал. Раньше не было нужды знать. Ее кожа была бледно-голубой, мерцание почти угасло. Одно из ее щупалец было неестественно вздуто, покрыто странными, твердыми наростами. Мутация. Биореактор делал свое дело. Кимены называли это «оптимизацией». Пульс почувствовал… что-то. Тягучее, горькое. Жалось? Новое слово. Новое чувство.
Он бессознательно (или сознательно?) выделил крошечную порцию феромонов. Успокоения. Солидарности. Такие, какие выделяла бы стая раньше, чтобы утешить больного сородича. Запах сладковатый, травянистый.
«Единица» слегка вздрогнула. Ее черные глаза, обычно пустые, на мгновение метнулись в сторону Пульса. В них мелькнуло… недоумение? Крайне слабое. Почти призрачное. Потом погасли. Она снова погрузилась в автоматическое помешивание жижи.
Но Пульс увидел. Миг. Искру. В кромешной тьме ее сознания. Как эхо Коллективного Разума. Или… начало нового?
Тихий Зов. Он исходил от Осколка на его груди, жгучего холодного пятна. Он звал не только его. Он звал их. Всех. Он хотел разжечь искры.
Но как? Все они были рабами. Биомусором. Их тела слабы, а воля подавлена. Над ними висел купол Города-Улья Кименов, геометрический кошмар Порядка, пронизанный резонансной энергией, которая могла в любой момент превратить их разум (если он есть) в кисель.
Пульс сжал Осколок сильнее. Холод обжег. В его собственном теле что-то ответило. Биоалхимия. Не просто регенерация царапин или адаптация к яду. Что-то глубже. Ощущение… потенциала. Спрятанного. Опасного. Как спящий вулкан под ногами Нур-Халад.
Он посмотрел на свои щупальца, копошащиеся в отвратительной жиже. Его щупальца. Его тело. Его боль. Его страх. И… Его Осколок. Его Зов.
Он не знал, что делать. Не знал, куда идти. Но он больше не был просто «Единицей». Он был Пульсом. И это было началом. И концом. Он чувствовал это в каждой мерцающей клетке своего пробуждающегося существа. Гармонизаторы с их прутами и резонансные сети Кименов чуяли не только неповиновение. Они чуяли изменение. И они придут. Загасить его. Загасить всех.
Пульс осмотрелся, увидел, как на него пялится еще одна «Единица» — ее кожа была синего оттенка и казалось, что она рассматривает собрата с удивлением. Или показалось?
Он выпустил еще одну струйку феромонов. Страха. Но на этот раз – своего. Осознанного. Предупреждение в пустоту. Для тех, кто, возможно, как «Единица» рядом, мешающая отходы в чане, еще мог уловить его.
Бойтесь. Но… бойтесь вместе со мной.
Глава 2.
Рагнар
Пыль от пролома осела, оставив горьковатый привкус на языке. Гарт фыркнул, плюнул в сторону провала.
— Дыра. Как твои надежды, Расколотый Молот. – Он ткнул жужжащим прутом в сторону Рагнара. — Завали ее. Сейчас. Пока обвал не привлек их внимание.
«Их». Гармонизаторов. Или хуже – самих Кименов-Технархов, чьи безликие дроны иногда скользили по верхним уровням, как тени проклятого Порядка. Мысль о том, что эти ходячие мертвецы с черными глазами могут спуститься сюда, в потный ад шахты, заставила даже Гарта нервно дернуться.
Рагнар молча взял лом. Не для заваливания. Для осмотра. Пустота пахла возможностью. Слова старого Ургона вертелись в голове: «Под горой – не только кристаллы рабства. Там – кости мира. И кости помнят». Нур-Халадец сунул лом в пролом и расширил его. Камень поддавался легко, слишком легко, как гнилая древесина. Запах усилился: тлен, сырость, и… что-то металлическое? Старое. Не резонансное.
— Эй, шлак! Я сказал – завали! – Гарт повысил голос, но не приближался. Трус. Предатель всегда трус, даже если не показывает этого. А Гарт смердил страхом.
— Завали сам, предатель из Наковальни, – процедил Рагнар, не оборачиваясь. Он копал. Камень осыпался, открывая узкий лаз в темноту. То самое хаотичное мерцание было ближе. И звон… нет, не звон. Гул. Низкий, вибрирующий, отзывающийся в зубах. Как стон спящего гиганта. Не резонанс Кименов. Иное.
Внезапно рядом с ним с шумом осел пласт породы. Из образовавшейся щели вывалилось несколько мелких камней и… кусок чего-то гладкого, темного, покрытого странными, мертвыми лишайниками. Не камень. Металл. Но не знакомый сплав Кименов. Старый. Очень старый. С выгравированными знаками, стертыми временем и подземными ядами. Знаками, которые заставили сердце Рагнара екнуться. Спирали. Волны. Звезды в кругах. Предтечи.
Он схватил артефакт (это должен был быть артефакт!) прежде, чем Гарт успел что-то разглядеть. Грубая пластина, холодная, как лед полярной пустыни, даже сквозь мозолистые пальцы. Она не мерцала, не жужжала. Она просто была. И в ней чувствовалась… тишина. Глубокая, всепоглощающая. Противоядие от вечного гула резонансных буров.
— Что ты нашел?! – Гарт шагнул ближе, прут замер в готовности ударить. – Отдай! Все находки – собственность Хора!
Рагнар спрятал пластину за пазуху, под грубую робу. Холод прижался к коже, странно успокаивая ярость. Он повернулся к Гарту, медленно поднял лом. Глаза пылали, но не слепой ненавистью. Расчетом. Холодным, как металл Предтеч.
— Попробуй взять, предатель, – его голос был тише, опаснее. – И твоя броня не спасет тебя от камня, который «случайно» упадет тебе на голову во время смены. Шахта опасное место. Особенно для крыс.
Они замерли. Шум работы вокруг стих. Нур-Халад смотрели. Тусклые глаза загорались искрами. Не надеждой. Злорадством. Ненавистью к Гарту. Рагнар чувствовал это — они ненавидят его больше, чем боятся прута.
Гарт замер, и в его глазах вспыхнула неуверенность. Взгляд скользнул по лицам рабов — но встретил лишь окаменевшие маски. Не лица — изваяния, высеченные из ненависти. Он сжал челюсти, сглотнув ком горечи и страха
— Завали дыру, Рагнар, – сказал он, отступая на шаг, голос потерял металл. – И… работай. Ради дочери.
Он резко развернулся и зашагал прочь – широко, нервно, почти бегом – к островку безопасности — зоне надсмотрщиков. Его сгорбленные плечи, напряжённая походка, каждый неловкий шаг – всё это кричало громче слов. Кричало о страхе.
Рагнар опустил лом. Не время. Еще не время. Он посмотрел на заваленный пока лаз. Почувствовал холод артефакта у груди. На лица сородичей и искры ненависти в глазах. Эти искры нужно было раздуть в пламя. Пламя Ярости. Ургон должен был узнать об этом: о дыре, о Предтечах, о страхе предателя.
Выживай. Копай. Жди. Но теперь ждать стало невыносимо. Холодный артефакт жег кожу. Как призыв.
Пульс
Осколок на его груди горел. Не теплом. Ледяным огнем, проникающим в кости, в щупальца, в те темные уголки, где только начинало шевелиться что-то похожее на мысль. Тихий Зов превратился в Гул. Тот же гул, что доносился из пролома в шахте Рагнара, но здесь, в чане биореактора, он резонировал внутри Пульса. Тот чувствовал его каждой клеткой, каждым мерцающим пятном на своей коже.
Они знают.
Мысль пронзила его, острая и ясная. Резонансные сети Города-Улья, невидимые паутины Порядка, опутавшие все. Они чувствовали аномалию. Вибрацию Осколка. Искажение в их совершенной геометрической симфонии.
Наверху, за толстыми стеклами обзорной платформы, появились тени. Два Гармонизатора. Не обычные надсмотрщики с прутами. Их броня была тоньше, изящнее, отливая холодным синим. Глаза за шлемами – невидимы, но Пульс чувствовал их внимание. Сканирующее. Холодное как нож. Продвинутые инструменты Доминиона. Регуляторы.
Один из них поднял руку. На запястье – устройство, испускавшее едва видимую волну: не боль, не приказ. Зонд. Чистый, проникающий импульс сканирования.
Волна прошла сквозь чаны, сквозь теплую органическую жижу, сквозь тела Тельхид. Пульс сжался. Его биолюминесценция вспыхнула хаотично, ярко-желтым цветом паники. Он попытался подавить ее, сделать кожу тусклой, как у других. Но Осколок на груди… ответил. Микроскопическая рябь пространства, невидимая глазу, но ощутимая Пульсом как крошечный щелчок-протест. Защитный барьер? Или просто эхо древней мощи?
Регулятор в синей броне резко повернул голову в его сторону. Устройство на запястье замерцало интенсивнее. Второй Регулятор что-то сказал в скрытый комлинк, его голос, искаженный фильтром, донесся как металлический скрежет.
Пульс замер. Каждое щупальце онемело. Страх был физическим, густым, как слизь реактора. Его только что зародившееся «Я» сжалось, готовое лопнуть. Они нашли. Они придут. Забрать. Уничтожить. Осколок был его… всем. Ключом к Зову. К пониманию. К тому, что он не просто Единица.
Рядом копошилась та же Тельхид, «Единица» с кривым, несуразным щупальцем. Пульс, движимый слепым импульсом, протянул к ней одно из своих. Не для утешения. Для… связи? Он попытался направить к ней струйку феромонов. Не успокоения. Тревоги. Опасности. Спросил? Видишь? Чувствуешь? Они здесь!
«Единица» медленно повернула несколько глаз в его сторону.
