Красивое животное. Потому что я не верила, что в таком красивом теле живёт благородная и достойная душа. Слишком уж напоказ действовал этот господин.
Но всё же, он произвёл впечатление. Я почувствовала жар и томление во всём теле. Ещё немного – и тоже превращусь в животное. В зверя, который живёт только инстинктами… Женщине так легко скатиться до животного состояния… Стыдно, неловко, но так волнительно…
Кусая губы, чтобы скрыть усмешку, я посмотрела по сторонам и обнаружила, что все женщины в бассейне переживали схожие чувства. Дамы краснели и бледнели, но ни одна не отвела взгляд и в обморок ради сохранения достоинства не упала.
Мужчина выпил лимонад, не глядя протянул бокал, и официант услужливо его подхватил, кланяясь и что-то говоря, но пловец уже не слушал.
Подняв тучу брызг, он снова бросился в воду и поплыл вразмашку, не обращая внимания на возмущение пожилых леди, которым брызги прилетели в лицо.
- Кажется, я знаю, кто это, - сказала я, уже не сдерживая улыбки. – Это – господин королевский эмиссар. Граф Бранчефорте.
- С чего ты взяла, Рокси? – изумилась Стелла, не отрывая взгляда от пловца.
- Подумай сама, - сказала я, вольготно опираясь локтям на край бассейна и еле шевеля ногами в воде, - у кого ещё хватит наглости заявиться в благородное собрание в таком возмутительном костюме? Только у королевского любимчика, который не боится жалоб о нарушении нравственности. К тому же, ты видела, как перед ним вился официант? Можешь вспомнить, чтобы такое было, хотя бы, с графиней Ленсборо? А сейчас наш дельфин разговаривает с мэром, и мэр просто излучает лучики добра и счастья. С тобой мэр когда-нибудь так разговаривал?
- Нет, - растерянно ответила Стелла.
Словно в ответ на мою маленькую речь появился управляющий баней с серебряным подносом, на котором лежало письмо, и громко объявил:
- Милорд Бранчефорте! Вам письмо из департамента!
Весь бассейн ахнул, а я засмеялась, не боясь быть услышанной, потому что после аханья началось шумное обсуждение этой новости.
Виновник переполоха будто бы и не заметил, какое произвёл впечатление. Он лениво махнул управляющему рукой, приказывая унести письмо, и продолжил разговаривать с мэром.
- Королевский эмиссар! – с восторгом сказала Юлиана. – Папа читал в утренней газете…
- Да, он приехал подлечиться на водах, - похвасталась осведомлённостью другая подружка Стеллы.
- Помяните моё слово, девушки, - сказала я, поворачиваясь к объекту всеобщего внимания спиной, - он сюда приехал не здоровье поправлять. У него тут какое-то важное и секретное дело.
- Что ты такое говоришь, Рокси? – зашептала Стелла, теперь косясь на Бранчефорте с опаской. – Какое секретное дело?
Остальные девушки посматривали на героя дня (а может и недели) с жадным любопытством, одновременно стараясь принять надлежащий благородным и благовоспитанным девицам скромный и кроткий вид.
- Ну не думаешь же ты, что он приехал к нам лечить ревматизм? – фыркнула я. – Взгляни, он здоров, как бык.
- Мой папа говорил, - очень к месту вставила Юлиана, - что Бранчефорте раньше были инквизиторами. Их фамилия столетиями была на службе у короля именно для этого…
- Для чего? – переспросила Стелла дрожащим голоском.
- Для охоты на ведьм, конечно, - ответила Юлиана, не сводя глаз с милорда эмиссара, который как раз закончил разговор с мэром и решил сменить стиль плавания – перевернулся на спинку, выставив из воды всё то, что мужчинам выставлять не полагается.
Это я заметила, оглянувшись через плечо, а в голове уже сами собой складывались строки новой статьи мистера Ронбери.
Бранчефорте совершил около десяти заплывов от края до края бассейна – и на спинке, и вразмашку, и стилем «бабочка», выпрыгивая из воды чуть ли не до пояса, и пока он так развлекался, никто не посмел выплыть на середину. Мы так и жались к бортикам бассейна, наблюдая то, что нам демонстрировали во всей красе – и я не сомневалась, что господин эмиссар эпатирует благородную публику намеренно. Только зачем привлекать к себе излишнее внимание, если приехал по секретному королевскому поручению?
Стоп, Роксана. Это ты сама только что придумала про поручение. Возможно, бедняга граф, и в самом деле, болен – может, у него подагра или геморрой.
Я не удержалась и прыснула, но никто этого не заметил, даже моя сестра.
После последнего заплыва господин Бранчефорте не стал утруждать себя использованием купальной лесенки, чтобы выбраться из бассейна, а попросту подтянулся на руках и вылез из воды, отряхиваясь, как мокрая собака. Он встряхнул головой, и брызги полетели в разные стороны – в основном, в лицо почтенным леди, которые считали публичное купание слишком безнравственным, и предпочитали возлежать в шезлонгах, одевшись в костюмы для утренней прогулки и укутавшись для верности пледом.
Мы все проводили эмиссара взглядами, пока он не скрылся в мужской раздевалке, и только тогда все дамы выдохнули и принялись болтать.
Мои подруги обсуждали внешность и физические достоинства графа, дамы постарше выдавали более полезную информацию, и я навострила уши, стараясь уловить, что говорит леди Летиция Эррол, которая составляла огромную конкуренцию небезызвестной Анне Симпсон по части сплетен.
- Они обожает всё красивое, - авторитетно говорила леди Эррол. – У него коллекция лучших драгоценных камней во всём королевстве, есть оранжерея, где выращивают самые красивые сорта роз, он собирает полотна известных художников, и у него в доме целая галерея картин. Но главное сокровище этой галереи – не полотна Штилера, - тут леди повысила голос, хотя полагалось понизить, но я была ей за это очень благодарна. – У него есть совсем другая коллекция. Красивейших женщин нашего времени. Если вы понимаете, что я имею в виду.
Она сделала выразительную паузу, но никто из дам не высказал предположений по поводу этой загадочной коллекции, поэтому леди Эррол со вздохом объяснила:
- С каждой женщины, с которой у графа были… неоднозначные отношения, он заказывает портрет. Таких портретов у него уже около тысячи.
- Какой ужас! – воскликнула полковница Уилби.
Она всегда всему ужасалась, поэтому на её причитания уже никто не обращал внимания. Вот и теперь дамы даже не взглянули на полковницу, а продолжали с волнением слушать леди Эррол.
Я постаралась подобраться поближе, не привлекая к себе внимания.
- Причем в его коллекции, - было видно, что леди упивалась тем, что располагает сведениями о новом госте курорта, - не только благородные дамы. Там есть и простолюдинки. Один из портретов – портрет дочери сапожника. Так что этот господин не гнушается никем и ничем.
- Но куда смотрит король? – потрясённо спросила госпожа Арундел.
- Графу Бранчефорте в рот, - заявила леди Эррол. – Король верит каждому его слову, и если господин граф говорит, что его галерея красавиц – всего лишь дань женской красоте, то король с этим согласен.
- Немыслимо! – воскликнула полковница Уилби, но на неё опять никто не посмотрел.
- Так что будьте осторожны, дорогие подруги, - леди Эррол обвела дам многозначительным взглядом. – Кто знает, может, скоро галерея графа Бранчефорте пополнится портретом одной из жительниц Солимара.
- Графиня Ленсборо уже отправила ему приглашение, - услышала я лорда Вустера, который прогуливался возле бассейна с лордом Лестером. – И он милостиво его принял. Мне не терпится поговорить с ним о конфликте в южных колониях…
«Если только граф Бранчефорте приехал сюда разговаривать со стариками о политике, - мысленно ответила я. – Что-то мне подсказывает, что у него другие планы».
Но часы пробили полдень, и нас ждал лёгкий обед в павильоне, а потом я отправилась к господину Эверетту для позирования.
Я любила эти послеполуденные часы, когда солнце заливало наш город до самых крыш. Солимар – это солнечная вода. Может быть, конечно, такое название было дано из-за целебной воды, которая в этих краях красноватого цвета, но солнце – оно ведь бывает красным только на закате. А всё остальное время оно золотое. Мне хотелось думать, что те древние народы, что жили на этих полях задолго до нас, называя свою деревушку Солимаром, имели в виду не целебные источники, бьющие из-под земли, а солнечный свет, льющийся с небес. Это интереснее и романтичнее.
- О чём задумались, Роксана? – спросил меня господин Эверетт, на короткое время показываясь из-за мольберта и снова за ним скрываясь.
Мама была бы шокирована, если бы услышала, что художник называет меня просто по имени, без приставки «леди». Но я считала, что творческому человеку позволено относиться к окружающим с некоторой фамильярностью. К тому же, господин Эверетт годился мне в отца – он был почти ровесником папы, моложе всего на пару лет. Да и художники – странные люди. Они живут в мире, который неподвластен нам, простым смертным. Почему бы не прощать им маленькие странности?
- Задумалась о бренности мира, - ответила я. – Кто мы по сравнению с вечностью?
- Слишком мрачные мысли для такого ясного дня, - по своему обыкновению, господин Эверетт говорил хмуро и отрывисто, но я знала, что он не сердится – просто сосредоточен на работе. – И слишком мрачные для вашей красоты.
- Благодарю, - сказала я мягко. – Обещаю не предаваться мрачным мыслям. Вы ведь предпочтёте, чтобы на лице модели была радость, а не раздумья.
Художник в очередной раз вынырнул из-за мольберта и посмотрел на меня в упор. Но это был не оценивающий взгляд, а совсем другой. Один из тех взглядов, что, если верить заграничным романам, «проникают и в ум, и в душу».
- Я выбрал моделью вас, - сказал господин Эверетт. – Конечно, мне бы хотелось видеть на вашем лице радость, но если вы выберете печаль, я не посмею вас упрекнуть. И напишу на полотне то, что вижу.
- Никто не говорит о печали, - заверила я его. – Простите, я не к месту решила пофилософствовать.
- Всё, что вы говорите и делаете – к месту, - произнёс он и снова углубился в работу.
- Ещё раз благодарю, - тихо сказала я, но он, кажется, не услышал.
Окна мастерской господина Эверетта выходили на улицу, и я прекрасно видела, как по ту сторону собираются в группки молодые люди – щеголевато одетые, модно причёсанные и с «аристократической бледностью на лице». Те самые богатые бездельники, которые приезжают в наш город сопровождать матерей, отцов, ворчливых старых тётушек или таких же ворчливых и не менее старых бабушек. Стояли там и другие – одетые попроще и загорелые, как пастухи. Эти были из местных. Со многими я была знакома, а некоторых помнила подростками в коротких штанишках.
Все они изображали, что наслаждаются солнцем и беседой, но я знала истинную причину. Конечно же, они пришли сюда не для того, чтобы полюбоваться на спину господина Эверетта.
- Можете отдохнуть пять минут, - разрешил художник и подошёл к окну, где стояла тарелка с крохотными бутербродами с ветчиной и сардинами. - А, ваша свита уже на месте, - заметил он, отправляя в рот сразу два бутерброда и запивая их остывшим кофе из большой фарфоровой кружки. – Вы популярнее Медовой Мэри. За ней тоже толпами ходили в своё время.
Моя мамочка пришла бы в очередное состояние потрясения и шока, если бы услышала, что её дочку сравнивают с актрисой сомнительной репутации.
- Наверное, она радовалась этому больше, чем я, - сказала я, поднимаясь из кресла, в котором позировала, и прохаживаясь по мастерской, чтобы размяться.
- Простите, если мои слова показались вам обидными, - сказал господин Эверетт. – Но красота привлекает людей в любом обличии. В этом нет ничего постыдного. Красота – это особая любовь небес. Мы всегда тянемся к тем, кто обласкан небесами. Чтобы хоть немного погреться в их свете. А уж кого небеса одарят божественной красотой – деву благородных кровей или простолюдинку – об этом известно только Творцу.
- Вы художник, а говорите как поэт, - пошутила я, рассматривая холсты на подрамниках, которые стояли вдоль стен.
Картины были незакончены, но везде – даже в собрании Олимпийских богов – на заднем плане угадывались холмы и далёкие горы Солимара.
- Не хотите посмотреть на свой портрет? – спросил господин Эверетт.
- Он ведь ещё не готов, - ответила я.
Художник хмыкнул:
- Вы – первая натурщица, которая не суётся мне под руку каждые пять минут, чтобы посмотреть похоже ли получается.
- Позвольте высказать догадку, что под словом «похоже» ваши натурщицы подразумевали прямой нос, огромные глаза и маленький пунцовый ротик, - не удержалась я от шутки.
- Именно так, - кивнул он. – Вы самая приятная модель в моей жизни, Роксана. Терпеливы, молчаливы, пластичны…
- Пластична? – удивилась я. – Разве чтобы сидеть в кресле неподвижно, нужна пластичность? Вы что-то путаете.
- Не путаю, - он задумчиво посмотрел в окно. – Даже для того, чтобы сидеть неподвижно, нужна особая гармоничная гибкость суставов и мышц. У вас всё это есть. Жаль, что я не встретил вас раньше. Мог бы написать столько великолепных картин.
- Ваши картины и без меня великолепны, - возразила я.
Он поморщился и взялся за кисти.
- Хороши, но не великолепны. Художник – не волшебник. Он может приукрасить то, что видит, но не может придумать то, чего нет. Я недоволен своими прошлыми работами. Мне не удалось в полной мере осуществить свой замысел, потому что модели были деревянные, как вот этот мольберт. Но теперь… - он посмотрел на меня и взял палитру. – Всё, хватит разговоров. Продолжим.
Я заняла прежнее место, приняла прежнюю позу, и настенные часы начали мерно отстукивать следующий час.
Всё же в словах господина Эверетта был резон. Потому что когда я отправилась домой после позирования, спина у меня ныла, а колени дрожали. Но пять минут ходьбы вернули тело в прежнее состояние, и я бодро зашагала к дому, не обращая внимания на юношей, которые следовали за мной на расстоянии десяти шагов. Этот был обычный ритуал – местная молодёжь знала моё расписание дня наизусть. Молодые люди сопровождали меня на прогулках, в мастерскую и из неё, в библиотеку и обратно, а приходя домой я обнаруживала в почтовом ящике ворох писем, на большинстве которых значилось «Для леди Роксаны Розенталь».
Вот и теперь крышка ящика не закрывалась. Я выгребла всю корреспонденцию, поднялась на крыльцо и зашла в дом. Только после этого господа провожатые начали нехотя расходиться. Я незаметно наблюдала за ними через боковое окошко и посмеивалась. Вряд ли кому-то из этих блестящих молоденьких мальчиков семья разрешит пригласить на танец Роковую Роксану, не то что позвать её замуж. А без разрешения семьи можно лишь шататься по улицам.
В доме было тихо, и наша служанка и по совместительству повариха Мэри-Анн выглянула из кухни, когда я позвонила в дверной колокольчик.
- Графиня и леди Стелла ещё не вернулись, - бодро отрапортовала Мэри-Анн, - господин Тенби на обеде у судьи. Вам что-то угодно?
- Нет, ничего… - начала я, но служанка меня перебила.
- Ой, а где ваш браслет?! – воскликнула она.
Остроглазая Мэри-Анн сразу увидела то, что я заметила только сейчас. Пропал мой браслет – серебряная цепочка с четырьмя миниатюрами, на которых были изображены папа, мама, Стелла и отчим. Это был подарок от мамы на мой восемнадцатый день рождения. Этот подарок я носила постоянно, снимая только если надевала вечернее платье, а браслет не подходил по стилю. Мне хотелось всегда видеть лица дорогих мне людей. И вот теперь этот бесценный для меня подарок исчез.
Но всё же, он произвёл впечатление. Я почувствовала жар и томление во всём теле. Ещё немного – и тоже превращусь в животное. В зверя, который живёт только инстинктами… Женщине так легко скатиться до животного состояния… Стыдно, неловко, но так волнительно…
Кусая губы, чтобы скрыть усмешку, я посмотрела по сторонам и обнаружила, что все женщины в бассейне переживали схожие чувства. Дамы краснели и бледнели, но ни одна не отвела взгляд и в обморок ради сохранения достоинства не упала.
Мужчина выпил лимонад, не глядя протянул бокал, и официант услужливо его подхватил, кланяясь и что-то говоря, но пловец уже не слушал.
Подняв тучу брызг, он снова бросился в воду и поплыл вразмашку, не обращая внимания на возмущение пожилых леди, которым брызги прилетели в лицо.
- Кажется, я знаю, кто это, - сказала я, уже не сдерживая улыбки. – Это – господин королевский эмиссар. Граф Бранчефорте.
- С чего ты взяла, Рокси? – изумилась Стелла, не отрывая взгляда от пловца.
- Подумай сама, - сказала я, вольготно опираясь локтям на край бассейна и еле шевеля ногами в воде, - у кого ещё хватит наглости заявиться в благородное собрание в таком возмутительном костюме? Только у королевского любимчика, который не боится жалоб о нарушении нравственности. К тому же, ты видела, как перед ним вился официант? Можешь вспомнить, чтобы такое было, хотя бы, с графиней Ленсборо? А сейчас наш дельфин разговаривает с мэром, и мэр просто излучает лучики добра и счастья. С тобой мэр когда-нибудь так разговаривал?
- Нет, - растерянно ответила Стелла.
Словно в ответ на мою маленькую речь появился управляющий баней с серебряным подносом, на котором лежало письмо, и громко объявил:
- Милорд Бранчефорте! Вам письмо из департамента!
Весь бассейн ахнул, а я засмеялась, не боясь быть услышанной, потому что после аханья началось шумное обсуждение этой новости.
Виновник переполоха будто бы и не заметил, какое произвёл впечатление. Он лениво махнул управляющему рукой, приказывая унести письмо, и продолжил разговаривать с мэром.
- Королевский эмиссар! – с восторгом сказала Юлиана. – Папа читал в утренней газете…
- Да, он приехал подлечиться на водах, - похвасталась осведомлённостью другая подружка Стеллы.
- Помяните моё слово, девушки, - сказала я, поворачиваясь к объекту всеобщего внимания спиной, - он сюда приехал не здоровье поправлять. У него тут какое-то важное и секретное дело.
Прода от 09.06.2022, 07:09
Глава 2
- Что ты такое говоришь, Рокси? – зашептала Стелла, теперь косясь на Бранчефорте с опаской. – Какое секретное дело?
Остальные девушки посматривали на героя дня (а может и недели) с жадным любопытством, одновременно стараясь принять надлежащий благородным и благовоспитанным девицам скромный и кроткий вид.
- Ну не думаешь же ты, что он приехал к нам лечить ревматизм? – фыркнула я. – Взгляни, он здоров, как бык.
- Мой папа говорил, - очень к месту вставила Юлиана, - что Бранчефорте раньше были инквизиторами. Их фамилия столетиями была на службе у короля именно для этого…
- Для чего? – переспросила Стелла дрожащим голоском.
- Для охоты на ведьм, конечно, - ответила Юлиана, не сводя глаз с милорда эмиссара, который как раз закончил разговор с мэром и решил сменить стиль плавания – перевернулся на спинку, выставив из воды всё то, что мужчинам выставлять не полагается.
Это я заметила, оглянувшись через плечо, а в голове уже сами собой складывались строки новой статьи мистера Ронбери.
Бранчефорте совершил около десяти заплывов от края до края бассейна – и на спинке, и вразмашку, и стилем «бабочка», выпрыгивая из воды чуть ли не до пояса, и пока он так развлекался, никто не посмел выплыть на середину. Мы так и жались к бортикам бассейна, наблюдая то, что нам демонстрировали во всей красе – и я не сомневалась, что господин эмиссар эпатирует благородную публику намеренно. Только зачем привлекать к себе излишнее внимание, если приехал по секретному королевскому поручению?
Стоп, Роксана. Это ты сама только что придумала про поручение. Возможно, бедняга граф, и в самом деле, болен – может, у него подагра или геморрой.
Я не удержалась и прыснула, но никто этого не заметил, даже моя сестра.
После последнего заплыва господин Бранчефорте не стал утруждать себя использованием купальной лесенки, чтобы выбраться из бассейна, а попросту подтянулся на руках и вылез из воды, отряхиваясь, как мокрая собака. Он встряхнул головой, и брызги полетели в разные стороны – в основном, в лицо почтенным леди, которые считали публичное купание слишком безнравственным, и предпочитали возлежать в шезлонгах, одевшись в костюмы для утренней прогулки и укутавшись для верности пледом.
Мы все проводили эмиссара взглядами, пока он не скрылся в мужской раздевалке, и только тогда все дамы выдохнули и принялись болтать.
Мои подруги обсуждали внешность и физические достоинства графа, дамы постарше выдавали более полезную информацию, и я навострила уши, стараясь уловить, что говорит леди Летиция Эррол, которая составляла огромную конкуренцию небезызвестной Анне Симпсон по части сплетен.
- Они обожает всё красивое, - авторитетно говорила леди Эррол. – У него коллекция лучших драгоценных камней во всём королевстве, есть оранжерея, где выращивают самые красивые сорта роз, он собирает полотна известных художников, и у него в доме целая галерея картин. Но главное сокровище этой галереи – не полотна Штилера, - тут леди повысила голос, хотя полагалось понизить, но я была ей за это очень благодарна. – У него есть совсем другая коллекция. Красивейших женщин нашего времени. Если вы понимаете, что я имею в виду.
Она сделала выразительную паузу, но никто из дам не высказал предположений по поводу этой загадочной коллекции, поэтому леди Эррол со вздохом объяснила:
- С каждой женщины, с которой у графа были… неоднозначные отношения, он заказывает портрет. Таких портретов у него уже около тысячи.
- Какой ужас! – воскликнула полковница Уилби.
Она всегда всему ужасалась, поэтому на её причитания уже никто не обращал внимания. Вот и теперь дамы даже не взглянули на полковницу, а продолжали с волнением слушать леди Эррол.
Я постаралась подобраться поближе, не привлекая к себе внимания.
- Причем в его коллекции, - было видно, что леди упивалась тем, что располагает сведениями о новом госте курорта, - не только благородные дамы. Там есть и простолюдинки. Один из портретов – портрет дочери сапожника. Так что этот господин не гнушается никем и ничем.
- Но куда смотрит король? – потрясённо спросила госпожа Арундел.
- Графу Бранчефорте в рот, - заявила леди Эррол. – Король верит каждому его слову, и если господин граф говорит, что его галерея красавиц – всего лишь дань женской красоте, то король с этим согласен.
- Немыслимо! – воскликнула полковница Уилби, но на неё опять никто не посмотрел.
- Так что будьте осторожны, дорогие подруги, - леди Эррол обвела дам многозначительным взглядом. – Кто знает, может, скоро галерея графа Бранчефорте пополнится портретом одной из жительниц Солимара.
- Графиня Ленсборо уже отправила ему приглашение, - услышала я лорда Вустера, который прогуливался возле бассейна с лордом Лестером. – И он милостиво его принял. Мне не терпится поговорить с ним о конфликте в южных колониях…
«Если только граф Бранчефорте приехал сюда разговаривать со стариками о политике, - мысленно ответила я. – Что-то мне подсказывает, что у него другие планы».
Но часы пробили полдень, и нас ждал лёгкий обед в павильоне, а потом я отправилась к господину Эверетту для позирования.
Я любила эти послеполуденные часы, когда солнце заливало наш город до самых крыш. Солимар – это солнечная вода. Может быть, конечно, такое название было дано из-за целебной воды, которая в этих краях красноватого цвета, но солнце – оно ведь бывает красным только на закате. А всё остальное время оно золотое. Мне хотелось думать, что те древние народы, что жили на этих полях задолго до нас, называя свою деревушку Солимаром, имели в виду не целебные источники, бьющие из-под земли, а солнечный свет, льющийся с небес. Это интереснее и романтичнее.
- О чём задумались, Роксана? – спросил меня господин Эверетт, на короткое время показываясь из-за мольберта и снова за ним скрываясь.
Мама была бы шокирована, если бы услышала, что художник называет меня просто по имени, без приставки «леди». Но я считала, что творческому человеку позволено относиться к окружающим с некоторой фамильярностью. К тому же, господин Эверетт годился мне в отца – он был почти ровесником папы, моложе всего на пару лет. Да и художники – странные люди. Они живут в мире, который неподвластен нам, простым смертным. Почему бы не прощать им маленькие странности?
- Задумалась о бренности мира, - ответила я. – Кто мы по сравнению с вечностью?
- Слишком мрачные мысли для такого ясного дня, - по своему обыкновению, господин Эверетт говорил хмуро и отрывисто, но я знала, что он не сердится – просто сосредоточен на работе. – И слишком мрачные для вашей красоты.
- Благодарю, - сказала я мягко. – Обещаю не предаваться мрачным мыслям. Вы ведь предпочтёте, чтобы на лице модели была радость, а не раздумья.
Художник в очередной раз вынырнул из-за мольберта и посмотрел на меня в упор. Но это был не оценивающий взгляд, а совсем другой. Один из тех взглядов, что, если верить заграничным романам, «проникают и в ум, и в душу».
- Я выбрал моделью вас, - сказал господин Эверетт. – Конечно, мне бы хотелось видеть на вашем лице радость, но если вы выберете печаль, я не посмею вас упрекнуть. И напишу на полотне то, что вижу.
- Никто не говорит о печали, - заверила я его. – Простите, я не к месту решила пофилософствовать.
- Всё, что вы говорите и делаете – к месту, - произнёс он и снова углубился в работу.
- Ещё раз благодарю, - тихо сказала я, но он, кажется, не услышал.
Окна мастерской господина Эверетта выходили на улицу, и я прекрасно видела, как по ту сторону собираются в группки молодые люди – щеголевато одетые, модно причёсанные и с «аристократической бледностью на лице». Те самые богатые бездельники, которые приезжают в наш город сопровождать матерей, отцов, ворчливых старых тётушек или таких же ворчливых и не менее старых бабушек. Стояли там и другие – одетые попроще и загорелые, как пастухи. Эти были из местных. Со многими я была знакома, а некоторых помнила подростками в коротких штанишках.
Все они изображали, что наслаждаются солнцем и беседой, но я знала истинную причину. Конечно же, они пришли сюда не для того, чтобы полюбоваться на спину господина Эверетта.
- Можете отдохнуть пять минут, - разрешил художник и подошёл к окну, где стояла тарелка с крохотными бутербродами с ветчиной и сардинами. - А, ваша свита уже на месте, - заметил он, отправляя в рот сразу два бутерброда и запивая их остывшим кофе из большой фарфоровой кружки. – Вы популярнее Медовой Мэри. За ней тоже толпами ходили в своё время.
Моя мамочка пришла бы в очередное состояние потрясения и шока, если бы услышала, что её дочку сравнивают с актрисой сомнительной репутации.
- Наверное, она радовалась этому больше, чем я, - сказала я, поднимаясь из кресла, в котором позировала, и прохаживаясь по мастерской, чтобы размяться.
- Простите, если мои слова показались вам обидными, - сказал господин Эверетт. – Но красота привлекает людей в любом обличии. В этом нет ничего постыдного. Красота – это особая любовь небес. Мы всегда тянемся к тем, кто обласкан небесами. Чтобы хоть немного погреться в их свете. А уж кого небеса одарят божественной красотой – деву благородных кровей или простолюдинку – об этом известно только Творцу.
- Вы художник, а говорите как поэт, - пошутила я, рассматривая холсты на подрамниках, которые стояли вдоль стен.
Картины были незакончены, но везде – даже в собрании Олимпийских богов – на заднем плане угадывались холмы и далёкие горы Солимара.
- Не хотите посмотреть на свой портрет? – спросил господин Эверетт.
- Он ведь ещё не готов, - ответила я.
Художник хмыкнул:
- Вы – первая натурщица, которая не суётся мне под руку каждые пять минут, чтобы посмотреть похоже ли получается.
- Позвольте высказать догадку, что под словом «похоже» ваши натурщицы подразумевали прямой нос, огромные глаза и маленький пунцовый ротик, - не удержалась я от шутки.
- Именно так, - кивнул он. – Вы самая приятная модель в моей жизни, Роксана. Терпеливы, молчаливы, пластичны…
- Пластична? – удивилась я. – Разве чтобы сидеть в кресле неподвижно, нужна пластичность? Вы что-то путаете.
- Не путаю, - он задумчиво посмотрел в окно. – Даже для того, чтобы сидеть неподвижно, нужна особая гармоничная гибкость суставов и мышц. У вас всё это есть. Жаль, что я не встретил вас раньше. Мог бы написать столько великолепных картин.
- Ваши картины и без меня великолепны, - возразила я.
Он поморщился и взялся за кисти.
- Хороши, но не великолепны. Художник – не волшебник. Он может приукрасить то, что видит, но не может придумать то, чего нет. Я недоволен своими прошлыми работами. Мне не удалось в полной мере осуществить свой замысел, потому что модели были деревянные, как вот этот мольберт. Но теперь… - он посмотрел на меня и взял палитру. – Всё, хватит разговоров. Продолжим.
Я заняла прежнее место, приняла прежнюю позу, и настенные часы начали мерно отстукивать следующий час.
Всё же в словах господина Эверетта был резон. Потому что когда я отправилась домой после позирования, спина у меня ныла, а колени дрожали. Но пять минут ходьбы вернули тело в прежнее состояние, и я бодро зашагала к дому, не обращая внимания на юношей, которые следовали за мной на расстоянии десяти шагов. Этот был обычный ритуал – местная молодёжь знала моё расписание дня наизусть. Молодые люди сопровождали меня на прогулках, в мастерскую и из неё, в библиотеку и обратно, а приходя домой я обнаруживала в почтовом ящике ворох писем, на большинстве которых значилось «Для леди Роксаны Розенталь».
Вот и теперь крышка ящика не закрывалась. Я выгребла всю корреспонденцию, поднялась на крыльцо и зашла в дом. Только после этого господа провожатые начали нехотя расходиться. Я незаметно наблюдала за ними через боковое окошко и посмеивалась. Вряд ли кому-то из этих блестящих молоденьких мальчиков семья разрешит пригласить на танец Роковую Роксану, не то что позвать её замуж. А без разрешения семьи можно лишь шататься по улицам.
В доме было тихо, и наша служанка и по совместительству повариха Мэри-Анн выглянула из кухни, когда я позвонила в дверной колокольчик.
- Графиня и леди Стелла ещё не вернулись, - бодро отрапортовала Мэри-Анн, - господин Тенби на обеде у судьи. Вам что-то угодно?
- Нет, ничего… - начала я, но служанка меня перебила.
- Ой, а где ваш браслет?! – воскликнула она.
Остроглазая Мэри-Анн сразу увидела то, что я заметила только сейчас. Пропал мой браслет – серебряная цепочка с четырьмя миниатюрами, на которых были изображены папа, мама, Стелла и отчим. Это был подарок от мамы на мой восемнадцатый день рождения. Этот подарок я носила постоянно, снимая только если надевала вечернее платье, а браслет не подходил по стилю. Мне хотелось всегда видеть лица дорогих мне людей. И вот теперь этот бесценный для меня подарок исчез.
