Я задумалась и чуть не столкнулась с Царёвым, который стоял за углом, прислонившись к стене плечом и скрестив на груди руки.
- Ты зачем тут прячешься? – спросила я, проходя мимо.
Анчуткин семенил следом за мной, и, оглянувшись, я увидела, что Царёв всё так же подпирает стену и провожает нас взглядом. Это и понятно – ещё один с мухами или тараканами.
- Ждёт, наверное, кого-то, - сказала я Анчуткину.
Он посмотрел на меня, поправляя очки, но ничего не сказал.
После занятий я распрощалась с Анчуткиным, он отправился домой, к бабушке, а я – к себе в комнату. Как-то так получилось, что в субботу я была приглашена на пять кружковых занятий к разным преподавателям, и это немного озадачивало. Раздвоиться мне, что ли, чтобы всё успеть?
В дверь постучали, и я крикнула: «открыто!», - не поднимая головы от расписания внеклассных занятий.
- Ты одна? – в мою комнату зашёл Царёв и аккуратно закрыл за собой дверь.
- Конечно, нет, - не удержалась я, чтобы не съязвить. – Остальные под кроватью спрятались. А тебе что надо?
- Просто, - он пожал плечами и положил на стол два яблока – больших, жёлтых. – Вот, отцу прислали из Армении. Угощайся.
Я поморщилась. Но не от подарка, а от того, что он сказал про Армению. Кариночка родом оттуда. Я вспомнила, что Вольпина разговаривала с Кошем Невмертичем, и на душе стало совсем пасмурно.
- Спасибо, угощусь, - проворчала я.
Царёв потоптался на месте, но когда я на него выразительно посмотрела, двинулся к выходу. Но не дошёл и опять остановился.
- Зачем ты возишься с Анчуткиным? – спросил он.
- Че-е-го? – протянула я, отрываясь от расписания и глядя на Царёва так, словно он превратился не в сокола, а в индийского петуха. – Ванечка, ты на ленте физического воздействия головой ударился? Ни с кем я не вожусь. Всё. Пока-пока. Спасибо за яблоки ещё раз.
- Он же неудачник! – выпалил Царёв.
После этого последовала долгая пауза, во время которой мы с Царёвым смотрели друг на друга, будто боролись взглядами.
- Он – неудачник, - повторил Царёв чётко и громко. – У него восемьдесят три процента, а он простейшего заклинания не может освоить. Только и знает, что свою артефакторику.
- А ты у нас, значит, удачник, - сказала я, потихоньку закипая.
Похоже, что в этом институте с начала учебного года студенты и преподаватели поставили перед собой цель доводить меня до белого каления по десять раз на дню. И у Царёва это очень неплохо сейчас получалось.
- Ты не того в друзья выбрала, - с нажимом сказал он. – Почему ты не хочешь общаться с нами?
- С вами – это с кем? – ядовито поинтересовалась я.
- Со мной, с Андрюхой…
- После того, как вы кинули меня на прошлогоднем смотре школ? – перебила я его.
Царёв заметно побледнел, но продолжал так же твёрдо:
- Тогда были такие обстоятельства. Отец запретил мне.
- Вот-вот! - дала я волю голосу. – Пока ты действовал по обстоятельствам, кое-какой неудачник всегда помогал мне и был рядом. И не предавал, как некоторые удачники!
- Ты не понимаешь, я не пойду против своего отца…
- Я не понимаю? Я все понимаю! – вскочив с кровати, я бросила листы с расписанием, но не рассчитала, и они веером разлетелись по комнате. Только сейчас было не до них. – Ты просто струсил, - я наступала на Царёва, сжимая кулаки. – Поэтому и не пошел. А я бы пошла. И уверена, что Анчуткин тоже бы пошел. Поэтому я с ним, а не с тобой.
- Прости, но тогда…
То, что Царёв ещё пытался оправдаться, взбесило меня до крайности. Я толкнула его в грудь, выпихивая из комнаты, он упирался, и я схватила его за воротник куртки и поволокла вон.
- Василиса, - Царёв пытался разжать мои пальцы, - не глупи!.. Я тебе на полном серьезе говорю…
- А я тебе на полном серьезе расквашу нос, если еще раз скажешь про Бориску гадости!
Мы возились возле дверей, Царёв бормотал совершенно ненужные мне извинения, я злилась всё сильнее, и тут дверь распахнулась – настежь, бесшумно, так что мы едва не вывалились в коридор.
На пороге стоял Кош Невмертич и молча смотрел на нас, переводя взгляд с меня на Царёва и обратно. Я тут же отпустила куртку Царёва, а он сделал шаг в сторону, приглаживая растрепавшиеся во время нашей возни волосы.
- Что здесь происходит? – спросил ректор глухо, как будто ему сдавило горло.
- Внеклассная воспитательная работа, - ответила я дерзко. – А вас не учили стучаться, прежде чем войти?
- Даже не подумал об этом, - парировал ректор. – Вы так увлеклись воспитательной работой, Краснова, что я думал – вас убивают.
- Скорее наоборот, - огрызнулась я.
Царёв предостерегающе дернул меня за рукав, но я только покривилась. Боялась я их, всех вместе взятых! С их ректором во главе!..
- Наслышан о ваших успехах на ленте у Ивана Родионовича, - согласился Кош Невмертич, и с меня разом слетела вся бравада.
- Это получилось нечаянно, - торопливо сказала я.
- Даже не сомневаюсь, - ответил ректор. – Поэтому завтра в обеденный перерыв вам, Краснова, необходимо прийти…
- К вам в кабинет? – перебила я.
Что ж, это будет очень даже кстати. Будет повод поговорить наедине. А у меня есть, что сказать.
- К Барбаре Збыславовне, - Кош Невмертич будто припечатал меня взглядом. – На внеклассную воспитательную беседу. А вы, Царёв, за мной. Для вас найдем другое внеклассное занятие.
- У вас же сегодня внеклассные занятия с Вольпиной! – не утерпела я.
Что он ответит? Подтвердит? Или удивится? Я с замиранием сердца следила за ректором, но лицо его было непроницаемым, как маска.
И ответ был абсолютно в кощеевском стиле:
- Вот вас, Краснова, это точно не касается. Идёмте, Царёв.
Царёв понурился и поплёлся по коридору следом за Кошем Невмертичем, а я с силой захлопнула дверь. Этого мне показалось мало, и я еще раз открыла ее и хлопнула так, что сломала дверную ручку.
- Жаль, что приходится ещё раз напоминать вам о необходимости поддерживать дисциплину в нашем институте, - Барбара Збыславовна Ягушевская пододвинула ко мне вазочку с карамельками и предложила: - Возьми конфетку, Василиса.
Даже безобидное слово «конфетка» сразу напомнило мне о Вольпиной и прижгло так, что я заёрзала в мягком кресле, в котором сидела перед заведующей по учебной части. Разумеется, от угощения я отказалась.
- Что-то не нравится? – сразу же спросила Ягушевская.
- Кто-то не нравится, - угрюмо поправила я ее. – Мне Вольпина ваша хвалёная не нравится.
- Как интересно, - она по-птичьи склонила голову к плечу. – И чем же она вам так не по душе?
- А что в ней хорошего? – ответила я вопросом на вопрос.
- А что плохого? У Карины очень непростая судьба. Но, в отличие от вас, она быстро освоилась в «Иве», сумела найти друзей, сплотить вокруг себя единомышленников. За ней идут. Она умеет привлечь внимание и удержать интерес…
Возразить ей было нечего, потому что с ее точки зрения Вольпина кругом была хороша. Если бы можно было рассказать, что она болтала про меня и Коша Невмертича… Но я не повторила бы этого даже под пытками. Потому что это было всё равно, что жаловаться. Как-то… жалко. Поэтому я ничего не сказала, а Барбара Збыславовна продолжала:
- В то время как вы, Василиса, сильно сдали позиции по сравнению с прошлым годом.
- С чего это? – обиделась я.
- Вы раздражены, так и фонтанируете негативными эмоциями. Это все замечают. Не стану спрашивать вас о причинах негатива, - темные глаза Ягушевской вспыхнули, а губы еле заметно дрогнули в улыбке, как будто она видела меня насквозь, - потому что Кош Невмертич сказал, что это совершенно не важно. Но он попросил передать вам, что Жар-птица – это честность, благие мысли и огонь. Будьте именно такой. Колдовство меняет, и не в лучшую сторону. Но только от вас зависит – изменитесь вы или будете сопротивляться этим изменениям.
«Кош Невмертич сказал…», «попросил передать»… А сам почему не сказал?!
Я угрюмо молчала, глядя перед собой, на вазочку с разноцветными конфетами. Луч солнца падал на них, и они казались драгоценными камешками.
Честность… Я хоть раз ему врала? Всегда говорила правду. Даже когда выпустила из Особой тюрьмы джанару – сразу призналась.
- Мне кажется, мы и в самом деле требуем от вас слишком много, - мягко сказала Барбара Збыславовна. – Я просмотрела ваше расписание – у вас вся суббота в кружковых занятиях. Понятно, что каждый преподаватель хочет видеть Жар-птицу на своем предмете, но для вас это слишком большая нагрузка, как мне кажется. Чтобы никого не обидеть, сделаем так: вы выберете те занятия, которые вам интересны… Допустим, три или четыре предмета, а насчет остальных я объяснюсь с преподавателями. Скажу, что Кош Невмертич запретил пока вам их углубленное изучение – проводит эксперимент.
- Спасибо, - выдавила я, по-прежнему разглядывая конфеты.
- Определитесь за завтрашний день, - Ягушевская снова пододвинула ко мне вазочку. – И возьмите конфетку, Василиса. У вас слишком кислое выражение лица. Немного сладости не помешает.
Тут опять бы не помешал лимонадик с водкой!
Я вышла из кабинета Ягушевской в ещё более растрёпанных чувствах, чем зашла. Значит, ректор решил воспитывать меня на расстоянии. Самому сказать обо всем – это выше его королевского достоинства, привлек к воспитанию главную фрейлину.
Анчуткин ждал меня за углом и сразу бросился расспрашивать – как и что.
- Всё нормально, - процедила я сквозь зубы. – Посоветовала пить успокоительное.
- А-а… - протянул он, захлопав глазами.
- Два-а… передразнила я его.
Следующими лентами были уроки потаенной магии. В прошлом году этот предмет вел Кош Невмертич, но в этом году в расписании преподавателем была указана Щукина Светлана Емельяновна, и это тоже не радовало. Как будто ректор решил держаться как можно дальше от меня. Я что – такая опасная?!.
- Привет! – нам навстречу выплыла Вольпина в сопровождении своих «конфеток».
Я сделала вид, что не расслышала, и хотела пройти мимо, но она загородила мне дорогу, с улыбочкой заглядывая в лицо.
- У вас сейчас потаенная магия? Очень интересный предмет! У нас Кош Невмертич ведет. А у вас – Щукина? Она такая забывчивая, по-моему!
- Дай пройти, - потребовала я.
Сегодня все «конфетки» были в розовых кофточках. Это смотрелось странно – как будто собралась спортивная команда.
- По средам мы носим розовое! – радостно поделилась Вольпина, заметив мой недоуменный взгляд. – Розовый освежает цвет лица и молодит. А ты почему носишь синее и голубое? Тебе бы желтый пошел, или яркий зеленый – что-нибудь яркое. А так – слишком уныло…
- Вот сама и надень что-нибудь желтое, и зеленое, - посоветовала я ей, - и красное. И будешь, как светофор.
Она рассмеялась, словно я сказала что-то о-очень забавное. А я нарочно зажала нос, показывая, как меня раздражают ее приторные духи.
- Ты такая милая! – объявила Вольпина, играя ямочками на щеках, не обращая внимания на игнор. – А правда, что в прошлом году ты этого красавчика со второго курса – Царёва, прямо на ленте, в полете сбила? А ещё Щукину вальсировать заставила, а потом ректору врезала, что он даже пошатнулся?
- Сплетни, что ли, собираешь? – спросила я с недовольством.
- Нет, - изумилась Вольпина и растерянно захлопала ресницами. - Борис рассказал, - и она перевела взгляд на Анчуткина.
Он покраснел до слез и забормотал что-то насчет «известно всем».
- Трепло, - прошипела я, толкнула Вольпину плечом, чтобы убралась с дороги, и пошла в аудиторию.
- Василиса! – догнал меня чуть не плачущий Анчуткин. – Это же все знают! Весь институт об этом…
- Боря, не доводи меня, - сказала я, и он сразу затих, и не заговаривал со мной до самого начала ленты.
На этот раз я не стала упрямиться, и когда Щукина – щупленькая, в вязаной старомодной кофте и в огромных очках, чудом удерживавшихся на кончике тонкого сухого носа, вошла в аудиторию, я вместе со всем надела блокиратор, защищающий макушку от энергетического удара из космоса.
У девочек это были самоцветные кокошники, у парней – парчовые и бархатные шапки с отворотами. Сама Щукина водрузила на голову огромный конусовидный кокошник, украшенный голубыми камнями и жемчужными подвесками.
- Внимание, господа студенты, - напевала она старческим, дребезжащим голосом, - сейчас вы представите себе ситуацию из своего прошлого – что-то, что хотели бы изменить. Представьте – и попытайтесь изменить. Я буду проверять вас выборочно, но это не значит, что надо халтурить! Думаем, думаем и не ленимся!
В аудитории были приспущены шторы, создавая таинственный полумрак, а на кафедре Щукина зажгла свечу. Я посмотрела и закрыла глаза, чтобы не расхохотаться – при свете огня добрейшая Светлана Емельяновна представляла собой очень уморительное зрелище – баба-яга, решившая примерить шляпку Елены-прекрасной.
- Сосредоточение, господа студенты… - дребезжала Щукина, как будто позванивала по граненому стаканчику, - спокойствие, сосредоточение и внимание…
Я постаралась припомнить что-то неловкое из своей жизни. Как ходила с бабушкой в театр? Нет, не то. Театр – это даже интересно. Как однажды сделала сальто и поскользнулась? Тоже не то. Тогда мы хохотали, как полоумные. Когда смешно – менять не хочется. Что же?.. Что же?..
Жесткая институтская скамейка вдруг стала мягкой, и я откинулась назад, оперевшись на локти и открывая глаза. Аудитория пропала, и теперь это была комната – освещенная мягким оранжевым светом светильника, стоявшего на тумбочке. Я полулежала на огромной кровати, а на противоположной стене висело зеркало в круглой раме. Я уже видела это зеркало. И помнила, что это зеркало… когда-то было разбито…
- Полагаю, вы горите от страсти, Краснова? – услышала я знакомый голос и вздрогнула.
Ко мне подходил Кош Невмертич. Он сбросил пиджак на столик, а потом принялся расстегивать пуговицы на своей рубашке – сначала на рукавах, а потом на вороте.
Это было видение из прошлого!
Тот самый момент, когда я, впустив в себя джанару, залезла в дом ректора, вскрыла его сейф, обнаружив там фотографии Марины Морелли, и попыталась соблазнить Коша Невмертича…
Я думала обо всем этом, а сама уже снимала толстовку, неловко стаскивая ее через голову. Сейчас ректор подойдет ко мне, сейчас поцелует…
Хотя, нет. Не поцелует. Сейчас он будет читать заклинание, чтобы изгнать ведьму, и мне будет больно и плохо. И это, наверное, надо как-то исправить.
Кош Невмертич – такой настоящий! – сел на постель и погладил меня по щеке. Я чувствовала даже запах его одеколона – свежий, горьковатый, как морской бриз. И невольно закрыла глаза, подставляя губы для поцелуя.
- Вы дрожите, Краснова, - услышала я голос ректора над самым ухом. Голос был тихим, с завораживающей хрипотцой. – Не бойтесь, я знаю, что делать…
Конечно, он знал. И укладывал меня спиной на кровать, бережно поддерживая, а я чуть не застонала, потому что на этом моя сказка должна была закончиться. Может, нафантазировать, что он не смог прогнать джанару? Или что я потеряла сознание и не испытала снова той боли, когда ведьма покидала моё тело?..
- Просто доверься мне, - раздался вдруг шепот совсем не по сценарию, а потом горячие жадные губы коснулись моей щеки, шеи, и я по-настоящему застонала, когда ректор прижал меня к постели – но не ладонью, как когда изгонял ведьму, а своим телом.
Какая чудесная иллюзия!..
Сколько раз мои сны о ректоре прерывались на самом интересном месте, а оказывается, можно было просто представить его и себя, и поцелуй тоже можно представить…
- Ты зачем тут прячешься? – спросила я, проходя мимо.
Анчуткин семенил следом за мной, и, оглянувшись, я увидела, что Царёв всё так же подпирает стену и провожает нас взглядом. Это и понятно – ещё один с мухами или тараканами.
- Ждёт, наверное, кого-то, - сказала я Анчуткину.
Он посмотрел на меня, поправляя очки, но ничего не сказал.
После занятий я распрощалась с Анчуткиным, он отправился домой, к бабушке, а я – к себе в комнату. Как-то так получилось, что в субботу я была приглашена на пять кружковых занятий к разным преподавателям, и это немного озадачивало. Раздвоиться мне, что ли, чтобы всё успеть?
В дверь постучали, и я крикнула: «открыто!», - не поднимая головы от расписания внеклассных занятий.
- Ты одна? – в мою комнату зашёл Царёв и аккуратно закрыл за собой дверь.
- Конечно, нет, - не удержалась я, чтобы не съязвить. – Остальные под кроватью спрятались. А тебе что надо?
- Просто, - он пожал плечами и положил на стол два яблока – больших, жёлтых. – Вот, отцу прислали из Армении. Угощайся.
Я поморщилась. Но не от подарка, а от того, что он сказал про Армению. Кариночка родом оттуда. Я вспомнила, что Вольпина разговаривала с Кошем Невмертичем, и на душе стало совсем пасмурно.
- Спасибо, угощусь, - проворчала я.
Царёв потоптался на месте, но когда я на него выразительно посмотрела, двинулся к выходу. Но не дошёл и опять остановился.
- Зачем ты возишься с Анчуткиным? – спросил он.
- Че-е-го? – протянула я, отрываясь от расписания и глядя на Царёва так, словно он превратился не в сокола, а в индийского петуха. – Ванечка, ты на ленте физического воздействия головой ударился? Ни с кем я не вожусь. Всё. Пока-пока. Спасибо за яблоки ещё раз.
- Он же неудачник! – выпалил Царёв.
После этого последовала долгая пауза, во время которой мы с Царёвым смотрели друг на друга, будто боролись взглядами.
- Он – неудачник, - повторил Царёв чётко и громко. – У него восемьдесят три процента, а он простейшего заклинания не может освоить. Только и знает, что свою артефакторику.
- А ты у нас, значит, удачник, - сказала я, потихоньку закипая.
Похоже, что в этом институте с начала учебного года студенты и преподаватели поставили перед собой цель доводить меня до белого каления по десять раз на дню. И у Царёва это очень неплохо сейчас получалось.
- Ты не того в друзья выбрала, - с нажимом сказал он. – Почему ты не хочешь общаться с нами?
- С вами – это с кем? – ядовито поинтересовалась я.
- Со мной, с Андрюхой…
- После того, как вы кинули меня на прошлогоднем смотре школ? – перебила я его.
Царёв заметно побледнел, но продолжал так же твёрдо:
- Тогда были такие обстоятельства. Отец запретил мне.
- Вот-вот! - дала я волю голосу. – Пока ты действовал по обстоятельствам, кое-какой неудачник всегда помогал мне и был рядом. И не предавал, как некоторые удачники!
- Ты не понимаешь, я не пойду против своего отца…
- Я не понимаю? Я все понимаю! – вскочив с кровати, я бросила листы с расписанием, но не рассчитала, и они веером разлетелись по комнате. Только сейчас было не до них. – Ты просто струсил, - я наступала на Царёва, сжимая кулаки. – Поэтому и не пошел. А я бы пошла. И уверена, что Анчуткин тоже бы пошел. Поэтому я с ним, а не с тобой.
- Прости, но тогда…
То, что Царёв ещё пытался оправдаться, взбесило меня до крайности. Я толкнула его в грудь, выпихивая из комнаты, он упирался, и я схватила его за воротник куртки и поволокла вон.
- Василиса, - Царёв пытался разжать мои пальцы, - не глупи!.. Я тебе на полном серьезе говорю…
- А я тебе на полном серьезе расквашу нос, если еще раз скажешь про Бориску гадости!
Мы возились возле дверей, Царёв бормотал совершенно ненужные мне извинения, я злилась всё сильнее, и тут дверь распахнулась – настежь, бесшумно, так что мы едва не вывалились в коридор.
На пороге стоял Кош Невмертич и молча смотрел на нас, переводя взгляд с меня на Царёва и обратно. Я тут же отпустила куртку Царёва, а он сделал шаг в сторону, приглаживая растрепавшиеся во время нашей возни волосы.
- Что здесь происходит? – спросил ректор глухо, как будто ему сдавило горло.
- Внеклассная воспитательная работа, - ответила я дерзко. – А вас не учили стучаться, прежде чем войти?
- Даже не подумал об этом, - парировал ректор. – Вы так увлеклись воспитательной работой, Краснова, что я думал – вас убивают.
- Скорее наоборот, - огрызнулась я.
Царёв предостерегающе дернул меня за рукав, но я только покривилась. Боялась я их, всех вместе взятых! С их ректором во главе!..
- Наслышан о ваших успехах на ленте у Ивана Родионовича, - согласился Кош Невмертич, и с меня разом слетела вся бравада.
- Это получилось нечаянно, - торопливо сказала я.
- Даже не сомневаюсь, - ответил ректор. – Поэтому завтра в обеденный перерыв вам, Краснова, необходимо прийти…
- К вам в кабинет? – перебила я.
Что ж, это будет очень даже кстати. Будет повод поговорить наедине. А у меня есть, что сказать.
- К Барбаре Збыславовне, - Кош Невмертич будто припечатал меня взглядом. – На внеклассную воспитательную беседу. А вы, Царёв, за мной. Для вас найдем другое внеклассное занятие.
- У вас же сегодня внеклассные занятия с Вольпиной! – не утерпела я.
Что он ответит? Подтвердит? Или удивится? Я с замиранием сердца следила за ректором, но лицо его было непроницаемым, как маска.
И ответ был абсолютно в кощеевском стиле:
- Вот вас, Краснова, это точно не касается. Идёмте, Царёв.
Царёв понурился и поплёлся по коридору следом за Кошем Невмертичем, а я с силой захлопнула дверь. Этого мне показалось мало, и я еще раз открыла ее и хлопнула так, что сломала дверную ручку.
Глава 7
- Жаль, что приходится ещё раз напоминать вам о необходимости поддерживать дисциплину в нашем институте, - Барбара Збыславовна Ягушевская пододвинула ко мне вазочку с карамельками и предложила: - Возьми конфетку, Василиса.
Даже безобидное слово «конфетка» сразу напомнило мне о Вольпиной и прижгло так, что я заёрзала в мягком кресле, в котором сидела перед заведующей по учебной части. Разумеется, от угощения я отказалась.
- Что-то не нравится? – сразу же спросила Ягушевская.
- Кто-то не нравится, - угрюмо поправила я ее. – Мне Вольпина ваша хвалёная не нравится.
- Как интересно, - она по-птичьи склонила голову к плечу. – И чем же она вам так не по душе?
- А что в ней хорошего? – ответила я вопросом на вопрос.
- А что плохого? У Карины очень непростая судьба. Но, в отличие от вас, она быстро освоилась в «Иве», сумела найти друзей, сплотить вокруг себя единомышленников. За ней идут. Она умеет привлечь внимание и удержать интерес…
Возразить ей было нечего, потому что с ее точки зрения Вольпина кругом была хороша. Если бы можно было рассказать, что она болтала про меня и Коша Невмертича… Но я не повторила бы этого даже под пытками. Потому что это было всё равно, что жаловаться. Как-то… жалко. Поэтому я ничего не сказала, а Барбара Збыславовна продолжала:
- В то время как вы, Василиса, сильно сдали позиции по сравнению с прошлым годом.
- С чего это? – обиделась я.
- Вы раздражены, так и фонтанируете негативными эмоциями. Это все замечают. Не стану спрашивать вас о причинах негатива, - темные глаза Ягушевской вспыхнули, а губы еле заметно дрогнули в улыбке, как будто она видела меня насквозь, - потому что Кош Невмертич сказал, что это совершенно не важно. Но он попросил передать вам, что Жар-птица – это честность, благие мысли и огонь. Будьте именно такой. Колдовство меняет, и не в лучшую сторону. Но только от вас зависит – изменитесь вы или будете сопротивляться этим изменениям.
«Кош Невмертич сказал…», «попросил передать»… А сам почему не сказал?!
Я угрюмо молчала, глядя перед собой, на вазочку с разноцветными конфетами. Луч солнца падал на них, и они казались драгоценными камешками.
Честность… Я хоть раз ему врала? Всегда говорила правду. Даже когда выпустила из Особой тюрьмы джанару – сразу призналась.
- Мне кажется, мы и в самом деле требуем от вас слишком много, - мягко сказала Барбара Збыславовна. – Я просмотрела ваше расписание – у вас вся суббота в кружковых занятиях. Понятно, что каждый преподаватель хочет видеть Жар-птицу на своем предмете, но для вас это слишком большая нагрузка, как мне кажется. Чтобы никого не обидеть, сделаем так: вы выберете те занятия, которые вам интересны… Допустим, три или четыре предмета, а насчет остальных я объяснюсь с преподавателями. Скажу, что Кош Невмертич запретил пока вам их углубленное изучение – проводит эксперимент.
- Спасибо, - выдавила я, по-прежнему разглядывая конфеты.
- Определитесь за завтрашний день, - Ягушевская снова пододвинула ко мне вазочку. – И возьмите конфетку, Василиса. У вас слишком кислое выражение лица. Немного сладости не помешает.
Тут опять бы не помешал лимонадик с водкой!
Я вышла из кабинета Ягушевской в ещё более растрёпанных чувствах, чем зашла. Значит, ректор решил воспитывать меня на расстоянии. Самому сказать обо всем – это выше его королевского достоинства, привлек к воспитанию главную фрейлину.
Анчуткин ждал меня за углом и сразу бросился расспрашивать – как и что.
- Всё нормально, - процедила я сквозь зубы. – Посоветовала пить успокоительное.
- А-а… - протянул он, захлопав глазами.
- Два-а… передразнила я его.
Следующими лентами были уроки потаенной магии. В прошлом году этот предмет вел Кош Невмертич, но в этом году в расписании преподавателем была указана Щукина Светлана Емельяновна, и это тоже не радовало. Как будто ректор решил держаться как можно дальше от меня. Я что – такая опасная?!.
- Привет! – нам навстречу выплыла Вольпина в сопровождении своих «конфеток».
Я сделала вид, что не расслышала, и хотела пройти мимо, но она загородила мне дорогу, с улыбочкой заглядывая в лицо.
- У вас сейчас потаенная магия? Очень интересный предмет! У нас Кош Невмертич ведет. А у вас – Щукина? Она такая забывчивая, по-моему!
- Дай пройти, - потребовала я.
Сегодня все «конфетки» были в розовых кофточках. Это смотрелось странно – как будто собралась спортивная команда.
- По средам мы носим розовое! – радостно поделилась Вольпина, заметив мой недоуменный взгляд. – Розовый освежает цвет лица и молодит. А ты почему носишь синее и голубое? Тебе бы желтый пошел, или яркий зеленый – что-нибудь яркое. А так – слишком уныло…
- Вот сама и надень что-нибудь желтое, и зеленое, - посоветовала я ей, - и красное. И будешь, как светофор.
Она рассмеялась, словно я сказала что-то о-очень забавное. А я нарочно зажала нос, показывая, как меня раздражают ее приторные духи.
- Ты такая милая! – объявила Вольпина, играя ямочками на щеках, не обращая внимания на игнор. – А правда, что в прошлом году ты этого красавчика со второго курса – Царёва, прямо на ленте, в полете сбила? А ещё Щукину вальсировать заставила, а потом ректору врезала, что он даже пошатнулся?
- Сплетни, что ли, собираешь? – спросила я с недовольством.
- Нет, - изумилась Вольпина и растерянно захлопала ресницами. - Борис рассказал, - и она перевела взгляд на Анчуткина.
Он покраснел до слез и забормотал что-то насчет «известно всем».
- Трепло, - прошипела я, толкнула Вольпину плечом, чтобы убралась с дороги, и пошла в аудиторию.
- Василиса! – догнал меня чуть не плачущий Анчуткин. – Это же все знают! Весь институт об этом…
- Боря, не доводи меня, - сказала я, и он сразу затих, и не заговаривал со мной до самого начала ленты.
На этот раз я не стала упрямиться, и когда Щукина – щупленькая, в вязаной старомодной кофте и в огромных очках, чудом удерживавшихся на кончике тонкого сухого носа, вошла в аудиторию, я вместе со всем надела блокиратор, защищающий макушку от энергетического удара из космоса.
У девочек это были самоцветные кокошники, у парней – парчовые и бархатные шапки с отворотами. Сама Щукина водрузила на голову огромный конусовидный кокошник, украшенный голубыми камнями и жемчужными подвесками.
- Внимание, господа студенты, - напевала она старческим, дребезжащим голосом, - сейчас вы представите себе ситуацию из своего прошлого – что-то, что хотели бы изменить. Представьте – и попытайтесь изменить. Я буду проверять вас выборочно, но это не значит, что надо халтурить! Думаем, думаем и не ленимся!
В аудитории были приспущены шторы, создавая таинственный полумрак, а на кафедре Щукина зажгла свечу. Я посмотрела и закрыла глаза, чтобы не расхохотаться – при свете огня добрейшая Светлана Емельяновна представляла собой очень уморительное зрелище – баба-яга, решившая примерить шляпку Елены-прекрасной.
- Сосредоточение, господа студенты… - дребезжала Щукина, как будто позванивала по граненому стаканчику, - спокойствие, сосредоточение и внимание…
Я постаралась припомнить что-то неловкое из своей жизни. Как ходила с бабушкой в театр? Нет, не то. Театр – это даже интересно. Как однажды сделала сальто и поскользнулась? Тоже не то. Тогда мы хохотали, как полоумные. Когда смешно – менять не хочется. Что же?.. Что же?..
Жесткая институтская скамейка вдруг стала мягкой, и я откинулась назад, оперевшись на локти и открывая глаза. Аудитория пропала, и теперь это была комната – освещенная мягким оранжевым светом светильника, стоявшего на тумбочке. Я полулежала на огромной кровати, а на противоположной стене висело зеркало в круглой раме. Я уже видела это зеркало. И помнила, что это зеркало… когда-то было разбито…
- Полагаю, вы горите от страсти, Краснова? – услышала я знакомый голос и вздрогнула.
Ко мне подходил Кош Невмертич. Он сбросил пиджак на столик, а потом принялся расстегивать пуговицы на своей рубашке – сначала на рукавах, а потом на вороте.
Это было видение из прошлого!
Тот самый момент, когда я, впустив в себя джанару, залезла в дом ректора, вскрыла его сейф, обнаружив там фотографии Марины Морелли, и попыталась соблазнить Коша Невмертича…
Я думала обо всем этом, а сама уже снимала толстовку, неловко стаскивая ее через голову. Сейчас ректор подойдет ко мне, сейчас поцелует…
Хотя, нет. Не поцелует. Сейчас он будет читать заклинание, чтобы изгнать ведьму, и мне будет больно и плохо. И это, наверное, надо как-то исправить.
Кош Невмертич – такой настоящий! – сел на постель и погладил меня по щеке. Я чувствовала даже запах его одеколона – свежий, горьковатый, как морской бриз. И невольно закрыла глаза, подставляя губы для поцелуя.
- Вы дрожите, Краснова, - услышала я голос ректора над самым ухом. Голос был тихим, с завораживающей хрипотцой. – Не бойтесь, я знаю, что делать…
Конечно, он знал. И укладывал меня спиной на кровать, бережно поддерживая, а я чуть не застонала, потому что на этом моя сказка должна была закончиться. Может, нафантазировать, что он не смог прогнать джанару? Или что я потеряла сознание и не испытала снова той боли, когда ведьма покидала моё тело?..
- Просто доверься мне, - раздался вдруг шепот совсем не по сценарию, а потом горячие жадные губы коснулись моей щеки, шеи, и я по-настоящему застонала, когда ректор прижал меня к постели – но не ладонью, как когда изгонял ведьму, а своим телом.
Какая чудесная иллюзия!..
Сколько раз мои сны о ректоре прерывались на самом интересном месте, а оказывается, можно было просто представить его и себя, и поцелуй тоже можно представить…
