Ветров. Откуда он здесь взялся, должен же был сортиры зубной щёткой чистить! Наплевал на приказ? Похоже на него. Хочет сдохнуть, очевидно же. Куда, куда лезет, его паранорма слабее ламбертовской, не удержит ведь!
Огненный щит, ничего лучше не придумаешь, если ты паранормал с низким индексом Гаманина. Ни на «серый тлен» ни на «отражение» тебя попросту не хватит. «Отражение», кстати, применила Ламберт, и как сработало! Вот только Ветров не Ламберт.
Именно так и выглядит смерть, когда подходит слишком близко. Время растягивается до бесконечности, и ты ничего не можешь сделать, кроме как смотреть в центр карманного белого циклона. Почему-то визуально вышедший из жерла коллапсара вихрь кажется именно белым, как снег, как метельный смерчик, как туго свёрнутая спиралька детской хлопушки, неопасный, и от того забавный, не говоря уже о том, что маленький, не больше ладони. Но забавности в нём мало: если развернётся, конец не только нам, но всему кораблю и ещё окружающему пространству на все шесть сторон, радиусом в две световые минуты. Чудесная перспектива, не так ли? Ещё бы!
Сила против силы, паранорма против технического гения врага, мгновение истины, когда шар застывает на острие клинка и не известно, куда его дёрнет: влево, к смерти, или направо, к жизни… И что-то лопается с едва слышны хрустальным звоном. Как будто огромный стеклянный шар швырнули в металлическую стену, и он взрывается осколками, осколки звенящей сверкающей волной сыплются вниз, на пол…
Вихрь распадается, гаснет, утрачивая смертоносную силу. Время рывком возвращается в обычный режим. Я вижу, как оседает на руках своей подруги-гентбарки Ламберт, как тает паранормальное пламя на кулаках Ветрова, как осторожно утирает платочком лоб Дивномиров. Успели!
Будем жить.
– Там защита есть от самоподрыва, – поясняет Дивномиров в пространство. – Ну… вот… успел…
– Минуту, – неверяще выговаривает Ветров, разжимая пальцы. – Целую минуту я держал его ОДИН!
– Подумайте насчет повышения квалификации, юноша, – серьёзно советует ему Дивномиров. – Ваш реальный индекс Гаманина явно не соответствует занесённому в личный профиль.
– Какая разница, – бурчит тот в ответ. – Теперь-то…
– Вы же здесь не навсегда, – рассудительно замечает телепат. – Два-три года, насколько я помню.
– Ага, – кивает тот. – Как будто за эти два-три года можно остаться в живых…
– Остаться в живых на войне вообще непредсказуемая и странная штука. На гражданке шансов больше… И то, если по звезде не долбанут походя коллапсаром вроде этого, только мощнее в несколько раз…
Пока они между собой треплются, я подхожу к телу, уже зная, что нового ничего не увижу.
Да, девчонка. Жёлтые волосы. Зелёная черта в та-горме. Это такой голографический знак на щеке, вроде нашего персонкода, только доступ к своему профилю мы получаем из терминалов или ключа-жетона на шее, а у них – наносится татуировкой на кожу. Если вдуматься, удобно. Попадёшь в задницу, терминал с жетоном потеряешь, и что делать. У телепатов есть ментальный код, а у всех остальных – проблемы с восстановлением профиля.
Впрочем, если нанесёшь код доступа себе на морду, в лучшем случае, тебя не поймут, в худшем – потеряешь всё, что копила годами. Репутацию, социальный капитал и накопления. Если что-то плохо лежит, то это означает только одно: оно плохо лежит. Было ваше, станет наше.
У врага всё иначе. В их социальной системе Демон Пустоты рог сломит, долго объяснять, да и не ксенопсихолог я, всего не знаю. А зелёная черта означает низкое рождение. То есть, мёртвая с детства в собственной малой семье – изгой и позор родовой ветви.
Просто по факту своего рождения, понимаете? Не за проступки, не за какие-то изъяны, склочный характер, преступления, не знаю, за что ещё. Только за то, что родилась вот такой неправильной, с генами другого клана, доставшимися от дальних предков именно ей. Жёлтые волосы в семье, где все темноволосые, определённо преступление. И никто из своих не отомстит, потому что никто не знает о твоём существовании. Такие дела.
Очень остро захотелось подраться, может быть, даже убить. Ору на Ветрова, чтоб близко к телу не подходил. А то ещё пнёт, с него станется.
– Она сражалась достойно, – говорю, чуть успокоившись. – Прояви уважение.
Молчит, смотрит злобно. Кинется? Давай, мальчик, подсласти мне день!
Не кинулся.
Ну, и чёрные дыры с ним.
Потом была вся эта суета с отчётами, объяснениями, ментальный скан от Дивномирова – стандартная процедура, пора бы привыкнуть, но ненавижу до хруста на зубах! Никогда не вставлю себе телепатический имплант, говно, а не паранорма.
Когда всё закончилось, беру бутыль синенькой и надираюсь в одно рыло до соплей. Да, скверная слабость для капитана боевой эскадрильи. Знаю. Но там, на дне бутылки, боль ненадолго утихает, и можно её тихонько погладить.
Что мне эта вражеская девчонка, по сути? Кто она такая, чтобы я из-за неё задыхалась? Ей же, мать вашу, лет семнадцать, если не меньше. Обучили, набили башку лозунгами насчёт умереть красиво и тем самым снять позор с семьи, вот мы её и убили. Красиво, тут не отнимешь. Красивый бой. Если бы не наши паранормалы, Ламберт с Ветровым, фейерверк на похоронах вышел бы богатый.
Но кто она мне такая? Кто? Сестра, дочь, внучка? Сейчас, ага. Влезла в истребитель с коллапсаром, не смогла от меня уйти – получи, сама виновата.
И что им всем от нас надо, почему им космоса мало, ну чего в наше пространство лезут и лезут, сволочи! Сидели бы у себя. Посылали бы экспедиции всякие исследовательские, мало, что ли, загадок и тайн у Вселенной. Но нет, они к нам. С ракетами и коллапсарами. Уроды. Старотерранские собаки женского пола… забыла слово, оно такое короткое и ёмкое… а я забыла. Надо будет найти в информе по тегу «обсценная речь Старой Терры и при случае пользоваться.
Разбираю косу, руки дрожат. Тяжёлые тёмно-сиреневые пряди текут сквозь пальцы. Как много в них лиловых нитей седины! Старею… скоро стану как Дивномиров, спокойной-спокойной, может быть, и пить даже прекращу, как знать.
Бутылка, она ведь от нервов. Ни от чего больше.
Хотя Дивномиров тоже градусы уважает. Его коньяк – лучший на корабле.
Коньяк, точно. Пойду к Дивномирову, вот. Не прогонит же! Единственный, кто меня тут понимает… вот только перворанговый он… твою же мать... опять не всё слава Федерации. Телепаты, да ещё на первом ранге, да психологи, те ещё засранцы. Он такой весь из себя понимающий специалист, пьёт вместе с тобой, тебе поддакивает, когда надо, когда надо – молчит. А ты душу ему выворачиваешь… сама, добровольно… душу свою… наизнанку… Ненавижу!
Мысли начинают путаться, уже хорошо. Заглядываю в бутылку: нет, до дна ещё далеко. Отлично. Пью дальше.
В один из моментов просветления обнаруживаю себя на обзорной площадке. Она только называется обзорной, вместо прозрачной обшивки, как положено в круизных лайнерах, например, здесь установлены экраны. Внешний корпус боевого корабля – не курорт, там стоят системы дальней и средней защиты, генераторы, пушки ближней защиты. Куда туда ещё прямой иллюминатор втыкать? И на что нам через него смотреть? На звёзды? Мы эти звёзды… Катали мы ваши звёзды!
Швыряю бутылку, – опустела, не нужна больше. Ничего экранам не сделается, крепкие они, и защита там стоит. Но вместо фальшивого космоса бутылка попадает в Ветрова и сгорает в огне его паранормы, не долетев до тела считанные миллиметры.
Что он тут делает?!
Это моё… моё место!
Моё одиночество!
Моя боль!
Весело санузлы зубной щёткой оттирать? Не очень, прямо вам скажу. Она хотела меня унизить, у неё получилось. Мелкая, мерзкая тварька! Скиапфарабу, она сказала. В информе всё есть, воспринял. Осознал в полной мере, кто теперь мною командует. Последняя недобитая гнида из Смитанарухов, потомственных бунтовщиков! После того, как всю эту гнилую семейку умножили на ноль прямо в их родовом гадюшнике, в Федерации сразу дышать свободнее стало.
Они же сепаратные переговоры с врагом вели, сволочи! Чтобы уйти с изрядным куском нашего пространства – на ту сторону. А враг на радостях уже распланировал, как и где свои базы обустраивать.
Ненавижу!
И вот пока чистишь этот… санузел… обязательно в него кто-нибудь заявится посрать. Хорошо хоть, кабинки закрытого типа. Всё-таки не наземная казарма.
Молчат, сволочи, не говорят ничего, но взгляды выразительные. И хихикают за спиной. Стиснуть зубы и терпеть. Драться с отбросами – много чести. А они тут все как на подбор, любую колупни – волосы дыбом от прежних «подвигов»!
Что-то высшие чины не догоняют, я считаю. Почётная смерть в бою – слишком роскошный подарок. Плазму в лоб, и все дела. С доведением до родственников, за что. А то похороны им потом почётные, с флагом Федерации… тьфу.
Ненавижу.
Но полковника Дивномирова игнорировать не получается. Отставляю все свои уборочные дела, вытягиваюсь по струнке. Спасительное дело, Устав. Когда был зелёным новобранцем, бесился от тупости, в нём заложенной. Но теперь… Теперь мне понятно, как эта тупость превращается в броню, давая стопроцентную неуязвимость.
– Вольно, – бросает мне Дивномиров. – Пойдём.
– Куда?
– Куда велю, – усмехается уголком рта. – Или тебе нравится разговаривать в сортире?
Кажется, именно в сортире разговаривать не по душе как раз самому Дивномирову. Вот как скажу ему сейчас: «да, нравится». Что он ответит?
– Хозяин – барин, – летит мне в лицо поговорка моей родной планеты.
Опёрся спиной о стену, руки на груди скрестил и смотрит с лёгкой ухмылочкой. Ждёт, когда я пожалею о своём упрямстве. Хрен тебе, мозгоклюй поганый. Слышишь мои мысли, да? Мои права личности ограничены, значит, можно в мозгах копаться без зазрения совести, вот и копайся, гад, смотри.
Напрягаюсь, вспоминаю похабные рисунки из тех, что подростки на опорах мостов рисуют. Как тебе такое? Приятно наблюдать?
– На чём летал? – спрашивает Дивномиров.
Отвечаю. А сам думаю: нашёл о чём спрашивать, будто в моём личном деле записей нет!
– В спарке не летал никогда? С полным слиянием.
– Нет.
– Плохо.
Пожимаю плечами. Летать с кем-нибудь из этих… этих… с полным слиянием сознаний через интерфейс спаренных борт-партнёров двух истребителей увольте.
– Не придётся в паре, – усмехается Дивномиров, читает, всё-таки, мысли, подлец! – Здесь другой принцип. Принцип полного слияния. А так как у тебя нет опыта, то считаю нужным доставить в твои куцые мозги все необходимые паттерны.
– Я не даю согласия на ментальное воздействие!
Кажется, я почти кричу. Но если вы имели когда-либо дела с телепатами, вы понимаете, что за словами господина полковника стоит. Спина сразу покрывается едким ледяным потом. Паранорма пирокинеза – это мощь, не сравнимая ни с чем. Но перед любым телепатом, кроме разве что третьего ранга, ты словно под перекрёстным огнём без брони. Они берут твои мозги, вытряхивают их из черепушки, – образно выражаясь! – сушат, комкают, расправляют и снова вкладывают обратно. И ты такой после всего этого уже не очень-то ты.
Кто-то другой.
Смотришь в зеркало, взгляд не узнаёшь.
Был уже… опыт.
– Согласие не требуется, – невозмутимо отвечает Дивномиров на мои слова. – Сейчас идём в ангар, и ты мне показываешь на тренажёре, насколько ты хреновый пилот. Потом решу, что с тобой делать. Полное слияние предполагает отказ на время боя от собственной воли в пользу воли капитана. Если ты не сможешь летать в таких условиях, лучше тебе не летать вовсе. Иначе погубишь всех.
Говорят, телепатический раппорт работает в обе стороны. Вот только перворанговые умеют хорошо контролировать себя, поэтому воспринять что-либо от них, особенно личное, ведомому сознанию невозможно. Но мне кажется, будто я уловил за кончик какую-то его мысль, причём даже не мысль, а, скорее, чувство. Самый хвостик. И тут же ударило в затылок пониманием: что сейчас делать и как.
– Вот оно что, – выдавливаю из себя самую гадкую усмешку, на какую способен. – Нежные печеньки! И какова она в постели?
– Идиот.
В голосе Дивномирова сквозит усталое презрение. Ему даже бить меня не хочется, и это почему-то задевает. Я бы на месте полковника обязательно сунул зуботычину. Просто чтобы обозначить конкретнее, кто тут из нас двоих сортирный дневальный. Но ни грамма превосходства, лишь удушающее громадное презрение пополам со снисходительной жалостью к скудоумному. Бесит! Убил бы! На кулаках пригорает, смотрю, и точно, пламя пляшет. Убираю огонь, стараюсь на мерзкую усмешечку не реагировать. Приём такой есть, когда не в глаза, а в переносицу взгляд упираешь. И голову не опускаешь и в то же время оппонента не видишь.
И никто ничего тебе сказать не может, потому что в Уставе не прописано чётко, в какую конкретно область начальственного рыла ты в таких ситуациях смотреть обязан.
Дивномиров внезапно поднял ладонь, прислушиваясь к чему-то, доступному только ему одному. Кивнул мне – даже голос у него изменился:
– В ангар. Ведут пленного.
Пленный – это хорошо, думаю. Есть на ком злость сорвать, особенно, если взбесится. А у врага бешеных не меньше, чем у нас. Они же нас не просто так ненавидят, у них целая идейная база под это подведена. Тошнит их, видите ли, от того, что мы вообще, в принципе, существуем в Галактике. Довелось как-то плотно пообщаться кое с кем из них, послушать, что они о нас думают. Ничего нового, в общем-то, большинство наших думает о них так же, особенно те, кто потерял на войне друзей или близких, но с той только разницей, что враг первым начал, а мы защищаемся. Мы к ним не лезли. Нас их проблемы вообще не колебали, хватало своих! Гады. Ненавижу.
… Пойманная машина хороша! Как вся их техника. Зеркальная обшивка, броня, и лишь паранормальное зрение позволяет мне в полной мере оценить чудовищную мощь, заключённую в небольшой «птичке»: спаренный компакт-коллапсар!
Однажды я видел, как ударили по звезде из стационарного коллапсара, с большого корабля. Сам болтался снаружи, естественно, кто меня в командный пункт пустил бы. Навсегда в памяти – кипящее пространство на пути луча до его входа в жерло гиперпрокола к центру звезды. Такая жуть, до сих пор снится. И вот нечто, способное на то же самое, только в меньшем масштабе, паркуется прямо под моим носом. Разнесёт же всё к такой-то матери, если не перехватить!
Эпическая драка с вражеским пилотом впечатляет. Они сильные, сволочи. У них броня не чета нашей. Но я успеваю подбежать лишь после того, как всё уже закончено.
Всё затем, чтобы напороться на смерть открытой грудью. Пафосное сравнение, знаю, но другого не будет. У нас, паранормалов, больше чувств, чем у натуральнорождённых или телепатов. Вышедший из жерла коллапсара смертоносный вихрь ощущается внешним щитом как ушат кипятка на голую кожу. Больно, твою же мать! Больно так, как никогда ещё в жизни. Переломы и шесть часов без обезбола полгода назад после неудачного захода на разбитую палубу – забудьте. Детский лепет.
Если я сейчас упущу эту дрянь, она развернётся в полноценную коллапсирующую спираль. Кораблю – хана, окружающему пространству на три-четыре световых минуты сферой – хана, и в брешь на внешнем рубеже «Алмазного щита», прикрывающего планетарную локаль, ворвётся враг. Надо думать, кружит на периферии и давно уже ждёт такой возможности!
Огненный щит, ничего лучше не придумаешь, если ты паранормал с низким индексом Гаманина. Ни на «серый тлен» ни на «отражение» тебя попросту не хватит. «Отражение», кстати, применила Ламберт, и как сработало! Вот только Ветров не Ламберт.
Именно так и выглядит смерть, когда подходит слишком близко. Время растягивается до бесконечности, и ты ничего не можешь сделать, кроме как смотреть в центр карманного белого циклона. Почему-то визуально вышедший из жерла коллапсара вихрь кажется именно белым, как снег, как метельный смерчик, как туго свёрнутая спиралька детской хлопушки, неопасный, и от того забавный, не говоря уже о том, что маленький, не больше ладони. Но забавности в нём мало: если развернётся, конец не только нам, но всему кораблю и ещё окружающему пространству на все шесть сторон, радиусом в две световые минуты. Чудесная перспектива, не так ли? Ещё бы!
Сила против силы, паранорма против технического гения врага, мгновение истины, когда шар застывает на острие клинка и не известно, куда его дёрнет: влево, к смерти, или направо, к жизни… И что-то лопается с едва слышны хрустальным звоном. Как будто огромный стеклянный шар швырнули в металлическую стену, и он взрывается осколками, осколки звенящей сверкающей волной сыплются вниз, на пол…
Вихрь распадается, гаснет, утрачивая смертоносную силу. Время рывком возвращается в обычный режим. Я вижу, как оседает на руках своей подруги-гентбарки Ламберт, как тает паранормальное пламя на кулаках Ветрова, как осторожно утирает платочком лоб Дивномиров. Успели!
Будем жить.
– Там защита есть от самоподрыва, – поясняет Дивномиров в пространство. – Ну… вот… успел…
– Минуту, – неверяще выговаривает Ветров, разжимая пальцы. – Целую минуту я держал его ОДИН!
– Подумайте насчет повышения квалификации, юноша, – серьёзно советует ему Дивномиров. – Ваш реальный индекс Гаманина явно не соответствует занесённому в личный профиль.
– Какая разница, – бурчит тот в ответ. – Теперь-то…
– Вы же здесь не навсегда, – рассудительно замечает телепат. – Два-три года, насколько я помню.
– Ага, – кивает тот. – Как будто за эти два-три года можно остаться в живых…
– Остаться в живых на войне вообще непредсказуемая и странная штука. На гражданке шансов больше… И то, если по звезде не долбанут походя коллапсаром вроде этого, только мощнее в несколько раз…
Пока они между собой треплются, я подхожу к телу, уже зная, что нового ничего не увижу.
Да, девчонка. Жёлтые волосы. Зелёная черта в та-горме. Это такой голографический знак на щеке, вроде нашего персонкода, только доступ к своему профилю мы получаем из терминалов или ключа-жетона на шее, а у них – наносится татуировкой на кожу. Если вдуматься, удобно. Попадёшь в задницу, терминал с жетоном потеряешь, и что делать. У телепатов есть ментальный код, а у всех остальных – проблемы с восстановлением профиля.
Впрочем, если нанесёшь код доступа себе на морду, в лучшем случае, тебя не поймут, в худшем – потеряешь всё, что копила годами. Репутацию, социальный капитал и накопления. Если что-то плохо лежит, то это означает только одно: оно плохо лежит. Было ваше, станет наше.
У врага всё иначе. В их социальной системе Демон Пустоты рог сломит, долго объяснять, да и не ксенопсихолог я, всего не знаю. А зелёная черта означает низкое рождение. То есть, мёртвая с детства в собственной малой семье – изгой и позор родовой ветви.
Просто по факту своего рождения, понимаете? Не за проступки, не за какие-то изъяны, склочный характер, преступления, не знаю, за что ещё. Только за то, что родилась вот такой неправильной, с генами другого клана, доставшимися от дальних предков именно ей. Жёлтые волосы в семье, где все темноволосые, определённо преступление. И никто из своих не отомстит, потому что никто не знает о твоём существовании. Такие дела.
Очень остро захотелось подраться, может быть, даже убить. Ору на Ветрова, чтоб близко к телу не подходил. А то ещё пнёт, с него станется.
– Она сражалась достойно, – говорю, чуть успокоившись. – Прояви уважение.
Молчит, смотрит злобно. Кинется? Давай, мальчик, подсласти мне день!
Не кинулся.
Ну, и чёрные дыры с ним.
Потом была вся эта суета с отчётами, объяснениями, ментальный скан от Дивномирова – стандартная процедура, пора бы привыкнуть, но ненавижу до хруста на зубах! Никогда не вставлю себе телепатический имплант, говно, а не паранорма.
Когда всё закончилось, беру бутыль синенькой и надираюсь в одно рыло до соплей. Да, скверная слабость для капитана боевой эскадрильи. Знаю. Но там, на дне бутылки, боль ненадолго утихает, и можно её тихонько погладить.
Что мне эта вражеская девчонка, по сути? Кто она такая, чтобы я из-за неё задыхалась? Ей же, мать вашу, лет семнадцать, если не меньше. Обучили, набили башку лозунгами насчёт умереть красиво и тем самым снять позор с семьи, вот мы её и убили. Красиво, тут не отнимешь. Красивый бой. Если бы не наши паранормалы, Ламберт с Ветровым, фейерверк на похоронах вышел бы богатый.
Но кто она мне такая? Кто? Сестра, дочь, внучка? Сейчас, ага. Влезла в истребитель с коллапсаром, не смогла от меня уйти – получи, сама виновата.
И что им всем от нас надо, почему им космоса мало, ну чего в наше пространство лезут и лезут, сволочи! Сидели бы у себя. Посылали бы экспедиции всякие исследовательские, мало, что ли, загадок и тайн у Вселенной. Но нет, они к нам. С ракетами и коллапсарами. Уроды. Старотерранские собаки женского пола… забыла слово, оно такое короткое и ёмкое… а я забыла. Надо будет найти в информе по тегу «обсценная речь Старой Терры и при случае пользоваться.
Разбираю косу, руки дрожат. Тяжёлые тёмно-сиреневые пряди текут сквозь пальцы. Как много в них лиловых нитей седины! Старею… скоро стану как Дивномиров, спокойной-спокойной, может быть, и пить даже прекращу, как знать.
Бутылка, она ведь от нервов. Ни от чего больше.
Хотя Дивномиров тоже градусы уважает. Его коньяк – лучший на корабле.
Коньяк, точно. Пойду к Дивномирову, вот. Не прогонит же! Единственный, кто меня тут понимает… вот только перворанговый он… твою же мать... опять не всё слава Федерации. Телепаты, да ещё на первом ранге, да психологи, те ещё засранцы. Он такой весь из себя понимающий специалист, пьёт вместе с тобой, тебе поддакивает, когда надо, когда надо – молчит. А ты душу ему выворачиваешь… сама, добровольно… душу свою… наизнанку… Ненавижу!
Мысли начинают путаться, уже хорошо. Заглядываю в бутылку: нет, до дна ещё далеко. Отлично. Пью дальше.
В один из моментов просветления обнаруживаю себя на обзорной площадке. Она только называется обзорной, вместо прозрачной обшивки, как положено в круизных лайнерах, например, здесь установлены экраны. Внешний корпус боевого корабля – не курорт, там стоят системы дальней и средней защиты, генераторы, пушки ближней защиты. Куда туда ещё прямой иллюминатор втыкать? И на что нам через него смотреть? На звёзды? Мы эти звёзды… Катали мы ваши звёзды!
Швыряю бутылку, – опустела, не нужна больше. Ничего экранам не сделается, крепкие они, и защита там стоит. Но вместо фальшивого космоса бутылка попадает в Ветрова и сгорает в огне его паранормы, не долетев до тела считанные миллиметры.
Что он тут делает?!
Это моё… моё место!
Моё одиночество!
Моя боль!
ГЛАВА 2 Илья
Весело санузлы зубной щёткой оттирать? Не очень, прямо вам скажу. Она хотела меня унизить, у неё получилось. Мелкая, мерзкая тварька! Скиапфарабу, она сказала. В информе всё есть, воспринял. Осознал в полной мере, кто теперь мною командует. Последняя недобитая гнида из Смитанарухов, потомственных бунтовщиков! После того, как всю эту гнилую семейку умножили на ноль прямо в их родовом гадюшнике, в Федерации сразу дышать свободнее стало.
Они же сепаратные переговоры с врагом вели, сволочи! Чтобы уйти с изрядным куском нашего пространства – на ту сторону. А враг на радостях уже распланировал, как и где свои базы обустраивать.
Ненавижу!
И вот пока чистишь этот… санузел… обязательно в него кто-нибудь заявится посрать. Хорошо хоть, кабинки закрытого типа. Всё-таки не наземная казарма.
Молчат, сволочи, не говорят ничего, но взгляды выразительные. И хихикают за спиной. Стиснуть зубы и терпеть. Драться с отбросами – много чести. А они тут все как на подбор, любую колупни – волосы дыбом от прежних «подвигов»!
Что-то высшие чины не догоняют, я считаю. Почётная смерть в бою – слишком роскошный подарок. Плазму в лоб, и все дела. С доведением до родственников, за что. А то похороны им потом почётные, с флагом Федерации… тьфу.
Ненавижу.
Но полковника Дивномирова игнорировать не получается. Отставляю все свои уборочные дела, вытягиваюсь по струнке. Спасительное дело, Устав. Когда был зелёным новобранцем, бесился от тупости, в нём заложенной. Но теперь… Теперь мне понятно, как эта тупость превращается в броню, давая стопроцентную неуязвимость.
– Вольно, – бросает мне Дивномиров. – Пойдём.
– Куда?
– Куда велю, – усмехается уголком рта. – Или тебе нравится разговаривать в сортире?
Кажется, именно в сортире разговаривать не по душе как раз самому Дивномирову. Вот как скажу ему сейчас: «да, нравится». Что он ответит?
– Хозяин – барин, – летит мне в лицо поговорка моей родной планеты.
Опёрся спиной о стену, руки на груди скрестил и смотрит с лёгкой ухмылочкой. Ждёт, когда я пожалею о своём упрямстве. Хрен тебе, мозгоклюй поганый. Слышишь мои мысли, да? Мои права личности ограничены, значит, можно в мозгах копаться без зазрения совести, вот и копайся, гад, смотри.
Напрягаюсь, вспоминаю похабные рисунки из тех, что подростки на опорах мостов рисуют. Как тебе такое? Приятно наблюдать?
– На чём летал? – спрашивает Дивномиров.
Отвечаю. А сам думаю: нашёл о чём спрашивать, будто в моём личном деле записей нет!
– В спарке не летал никогда? С полным слиянием.
– Нет.
– Плохо.
Пожимаю плечами. Летать с кем-нибудь из этих… этих… с полным слиянием сознаний через интерфейс спаренных борт-партнёров двух истребителей увольте.
– Не придётся в паре, – усмехается Дивномиров, читает, всё-таки, мысли, подлец! – Здесь другой принцип. Принцип полного слияния. А так как у тебя нет опыта, то считаю нужным доставить в твои куцые мозги все необходимые паттерны.
– Я не даю согласия на ментальное воздействие!
Кажется, я почти кричу. Но если вы имели когда-либо дела с телепатами, вы понимаете, что за словами господина полковника стоит. Спина сразу покрывается едким ледяным потом. Паранорма пирокинеза – это мощь, не сравнимая ни с чем. Но перед любым телепатом, кроме разве что третьего ранга, ты словно под перекрёстным огнём без брони. Они берут твои мозги, вытряхивают их из черепушки, – образно выражаясь! – сушат, комкают, расправляют и снова вкладывают обратно. И ты такой после всего этого уже не очень-то ты.
Кто-то другой.
Смотришь в зеркало, взгляд не узнаёшь.
Был уже… опыт.
– Согласие не требуется, – невозмутимо отвечает Дивномиров на мои слова. – Сейчас идём в ангар, и ты мне показываешь на тренажёре, насколько ты хреновый пилот. Потом решу, что с тобой делать. Полное слияние предполагает отказ на время боя от собственной воли в пользу воли капитана. Если ты не сможешь летать в таких условиях, лучше тебе не летать вовсе. Иначе погубишь всех.
Говорят, телепатический раппорт работает в обе стороны. Вот только перворанговые умеют хорошо контролировать себя, поэтому воспринять что-либо от них, особенно личное, ведомому сознанию невозможно. Но мне кажется, будто я уловил за кончик какую-то его мысль, причём даже не мысль, а, скорее, чувство. Самый хвостик. И тут же ударило в затылок пониманием: что сейчас делать и как.
– Вот оно что, – выдавливаю из себя самую гадкую усмешку, на какую способен. – Нежные печеньки! И какова она в постели?
– Идиот.
В голосе Дивномирова сквозит усталое презрение. Ему даже бить меня не хочется, и это почему-то задевает. Я бы на месте полковника обязательно сунул зуботычину. Просто чтобы обозначить конкретнее, кто тут из нас двоих сортирный дневальный. Но ни грамма превосходства, лишь удушающее громадное презрение пополам со снисходительной жалостью к скудоумному. Бесит! Убил бы! На кулаках пригорает, смотрю, и точно, пламя пляшет. Убираю огонь, стараюсь на мерзкую усмешечку не реагировать. Приём такой есть, когда не в глаза, а в переносицу взгляд упираешь. И голову не опускаешь и в то же время оппонента не видишь.
И никто ничего тебе сказать не может, потому что в Уставе не прописано чётко, в какую конкретно область начальственного рыла ты в таких ситуациях смотреть обязан.
Дивномиров внезапно поднял ладонь, прислушиваясь к чему-то, доступному только ему одному. Кивнул мне – даже голос у него изменился:
– В ангар. Ведут пленного.
Пленный – это хорошо, думаю. Есть на ком злость сорвать, особенно, если взбесится. А у врага бешеных не меньше, чем у нас. Они же нас не просто так ненавидят, у них целая идейная база под это подведена. Тошнит их, видите ли, от того, что мы вообще, в принципе, существуем в Галактике. Довелось как-то плотно пообщаться кое с кем из них, послушать, что они о нас думают. Ничего нового, в общем-то, большинство наших думает о них так же, особенно те, кто потерял на войне друзей или близких, но с той только разницей, что враг первым начал, а мы защищаемся. Мы к ним не лезли. Нас их проблемы вообще не колебали, хватало своих! Гады. Ненавижу.
… Пойманная машина хороша! Как вся их техника. Зеркальная обшивка, броня, и лишь паранормальное зрение позволяет мне в полной мере оценить чудовищную мощь, заключённую в небольшой «птичке»: спаренный компакт-коллапсар!
Однажды я видел, как ударили по звезде из стационарного коллапсара, с большого корабля. Сам болтался снаружи, естественно, кто меня в командный пункт пустил бы. Навсегда в памяти – кипящее пространство на пути луча до его входа в жерло гиперпрокола к центру звезды. Такая жуть, до сих пор снится. И вот нечто, способное на то же самое, только в меньшем масштабе, паркуется прямо под моим носом. Разнесёт же всё к такой-то матери, если не перехватить!
Эпическая драка с вражеским пилотом впечатляет. Они сильные, сволочи. У них броня не чета нашей. Но я успеваю подбежать лишь после того, как всё уже закончено.
Всё затем, чтобы напороться на смерть открытой грудью. Пафосное сравнение, знаю, но другого не будет. У нас, паранормалов, больше чувств, чем у натуральнорождённых или телепатов. Вышедший из жерла коллапсара смертоносный вихрь ощущается внешним щитом как ушат кипятка на голую кожу. Больно, твою же мать! Больно так, как никогда ещё в жизни. Переломы и шесть часов без обезбола полгода назад после неудачного захода на разбитую палубу – забудьте. Детский лепет.
Если я сейчас упущу эту дрянь, она развернётся в полноценную коллапсирующую спираль. Кораблю – хана, окружающему пространству на три-четыре световых минуты сферой – хана, и в брешь на внешнем рубеже «Алмазного щита», прикрывающего планетарную локаль, ворвётся враг. Надо думать, кружит на периферии и давно уже ждёт такой возможности!
