На самом деле вся эта мебель и прочие детали интерьера изготавливается по индивидуальному заказу, вполне себе функциональна и являет собой произведение искусства. С точки зрения Ш, разумеется.
– Держи, – в моих руках оказался защищённый терминал. – Прикладывай палец… вот сюда. Так, пошла инициация…
– Доступ по генетическому коду? – полюбопытствовала я.
– И по нему, и ещё по ряду параметров, включая индивидуальное сопротивление кожи. Данные – важные. Нельзя допустить утечки. Кругом у нас – кто?
– Враги, – со вздохом сказала я.
В бизнесе не бывает друзей, только партнёры. В большом бизнесе особенно. И любой из тех, кто улыбается тебе на званом вечере, порадуется твоей неудаче. Потому что твои проигрыши – это их победа.
– Мы делили фруктовый плод, много нас, а он урод, – хмыкнул Шкртчум. – Всё, процедура настройки закончилась. Удачи тебе!
– Ты в курсе, что мама задумала? – спросила я.
Он улыбнулся. Улыбка у Ш вполне человеческая, и лицо тоже приятное, светлое. Когда к глазам привыкнешь.
– Что бы она ни задумала, ты справишься, – уверенно сказал он.
– Ну, вот, хоть кто-то в меня верит, – пробурчала я, сворачивая терминал в трубочку и отправляя его за пазуху, во внутренний карман. – Не то, что родная мать-ехидна.
– Инесса гордится тобой.
– Да ну, – не поверила я.
– Она тебя любит, – зашёл Шкртчум с другого курса.
– И я её люблю, тоже мне новость. Вот только она в меня не верит. Сказала, что я обязательно провалюсь.
– А ты не проваливайся, – предложил он мне.
– Хороший совет, – кивнула я задумчиво, соскакивая с бревна. – Правильный. Пожалуй, я ему последую.
– Стелла, – окликнули меня от порога.
Я обернулась.
Шкртчум сложил на груди руки – а это у Ш признак сильного волнения, если не тревоги, – и абсолютно серьёзно сказал мне:
– Удачи.
Я пошла к себе, но забыла короткую дорогу, всё-таки больше года прожила вне стен родного дома. Хм, родным домом называть целый личный небоскрёб – сильно, больше всего подойдёт словечко «дворец». Впрочем, куда там захудалым императорам древности, не способным захватить даже одну-единственную планету целиком, до современной роскоши!
У нас ведь не только эти, прости господи, «Монстры навсегда» в управлении. Основные потоки на промышленных заказах для миров фронтира, а там масштаб – закачаешься.
То есть, исследовательская экспедиция открывает новую кислородную планету, ксенологи тщательно изучают тамошнюю живность на предмет лишнего разума, если разум у зверушек не находится, планету открывают для колонизации. А что в первую очередь нужно для стабильного существования колонии? Правильно! Энергостанции в первую очередь. Без энергии нет жизни. Причём на завозной энергетике долго не проживёшь, первое, что стараются сделать, обеспечить энергетическую самостоятельность нового поселения. Прилетают наши инженеры, делают расчёты, строят: станцию холодного термоядерного синтеза, завод по производству и обслуживанию оборудования для неё, завод по производству стройматериалов, завод по производству заводов…
Контракты здесь долгие. Лет на пятьдесят. А зато планетка сдаётся потом под ключ: прилетайте, осваивайте, живите.
Ну, и филиал экстремального сафари почему бы не открыть. Горы в любом случае на планете есть. И водоёмы…
А для того, чтобы весь этот бизнес держался на плаву, сдавал объекты в срок, вырывал из пасти конкурентов самые выгодные контракты, и не позволял тем же самым конкурентам себя сожрать, существует моя мама. И она хочет, чтобы я впряглась и начала тянуть лямку, как древняя ломовая лошадь, наравне с нею.
Маму можно понять. Ей нужен помощник, наследник и продолжатель семейного дела. Но и меня поймите! Я жить хочу, а не погибать заживо там, где мне неинтересно, скучно, противно.
Год в Академии дал мне очень многое. И я не собиралась терять свою новую жизнь!
Когда я поняла, что забрела не туда, возвращаться было уже поздно. Обширная обзорная галерея с великолепным видом на сияющий вечерними огнями город была прекрасна, пуста и не имела никакого отношения к моим личным апартаментам. Кажется, я заблудилась…
Но обращаться к нейросети «Домохозяин» мне пока не хотелось. Успею! Тем более, она тут настроена согласно статусу. Явится прилизанная голограмма в стиле дорого-богато и начнёт вещать безупречным пресным голоском «поверните налево. Теперь поверните направо. В лифтовом холле вызовите третий слева лифт… » Ну её.
А у нас в интернате при Академии, между прочим, все настройки в стиле «Злой сержант». Истошный утренний вопль «Па-а-д-д-д-йом!» мёртвого разбудит, не то, что слегка уставших после полуночных возлияний курсантов…
Не-не-не-не, я не пью! Ненавижу спутанное сознание. Да ещё и дело Гросси о яде в бокале вина впечатлило. Вообще, я очень быстро выучилась просыпаться за пять минут до подъёма, потому что ничто не вызывает такой лютой боли по утрам, как насилие будильника над спящим мозгом. Но вот сокурсники – другое дело… Некоторые скоро сойдут с дистанции, как я посмотрю. Именно из-за страсти к развлечениям в ущерб учёбе.
Я села на пол перед огромным панорамным окном. Свет в галерее был приглушен, ничто не мешало любоваться улицами и зданиями города. Небоскрёбы до горизонта, сверкающие зеркальными гранями, причудливо изогнутые, подсвеченные огнями. Гигантские арки пешеходных мостов. Зелёные зоны – характерные пирамидальные кварталы с висячими садами. Несколько уровней дорог, каждая трасса – в защитном камуфляж-поле, чтобы ни звука не вырывалось оттуда в окружающий мир.
Не каждый мир может позволить себе выстроить по единому плану такой город. Обычно города расползаются кляксами – достраиваются, улучшаются, переделываются в процессе своего развития, по мере роста населения, совершенствования технического прогресса и перехода на новые уровни решения общественных задач. Сапфирдол сразу получил единый проект строительства и развития. Если здесь что-то строится, будьте уверены, оно не выходит за границы плана.
Сверху, с орбиты, структура города похожа на диковинный цветок. Особенно ночью, когда солнце освещает другую сторону планеты.
Есть у нас и другие города-цветы, но скромнее и меньше. Всё это труд нескольких поколений, заключивших когда-то сделку со своим будущим. Лучшие специалисты по урбанистическому и ландшафтному дизайну – наши. В Галактике постепенно появляются города-цветы… Но наш им не переплюнуть никогда. У нас фора была в четыре столетия!
Шаги. И впору подхватиться бы, хватаясь на отсутствующую кобуру у бедра (носить плазмоган дома – это уж слишком!). Но я узнала идущего. И, конечно же, вскочила моментально. Чтобы тут же броситься на шею, как в детстве, с радостным визгом:
– Папа!
– Ну-ну-ну-ну, – ворчливо выговорил он. – Телячьи нежности! С ног не снеси.
Папа у меня художник. Настоящий. Старой классической школы реализма. Его работы востребованы, он постоянно если не в перелётах с выставками, то в хлопотах о поддержании искусства среди народа. У него в ведении несколько школ для одарённых детей, есть и для взрослых, вздумавших заняться вдруг искусством. Отбор жесточайший: папа может позволить себе выбирать в ученики лучших, а не тех, кто заплатит больше. У него немало чисто благотворительных проектов, он с них ни половинки энерго не получает, и доволен.
Но его картины пользуются такой бешеной популярностью по всей Галактике, что ему нет нужды просить что-либо у мамы. Мама и рада была бы давать ему столько средств, сколько ни попросит, вот только он никогда на моей памяти к ней не обращался...
Как он с мамой сошёлся, огромный вопрос. Они такие разные! Впрочем, противоположности сходятся, говорят.
– Рад тебя видеть, Тэл, – искренне сказал папа.
Ему не нравилось ледяное Стелла, вот он и придумал звать меня на свой лад. Мама морщилась, мол, какая-то кличка для животного-компаньона, но мамино мнение мы вдвоём дружно не учитывали.
– Надолго ты здесь? – спросила я.
Вопрос не праздный. Папа в Сапфирдоле практически не бывает. Какая-то вселенская удача, что он приехал аккурат к моему возвращению из Академии на каникулы…
А ещё я поняла, что мама скрыла от него мои приключения с тем преступником-Ш. Из любви, конечно же… Наверное, и мне ни к чему рассказывать… Если прямо не спросит. А он не спросит, он же не знает.
– Имею я право побыть с дочерью столько, сколько захочу? – вопросил он абсолютно серьёзно. – Или я раб на галёрах бессловесный?!
– Какие галёры, пап, они остались в докосмической эпохе! – засмеялась я.
С папой мне всегда было легко и спокойно. Он рассказал про галёры: они прекрасно себя чувствуют в реконструкторских клубах. Проводятся соревнования! Но гребут, конечно же, не рабы, а свободные граждане, порабощённые своим увлечением. Показал со своего терминала наброски с таких соревнований. Ему заказали большое панно для новой пересадочной станции. Планета Клифф, водный мир. Тематика – морская, естественно… Под старину.
– Несколько смешно, разумная жизнь на Клиффе появилась всего-то лет четыреста тому назад, с первыми колонистами от Человечества, – говорил папа. – С многотысячелетней историей старушки Земли не сравнить. Но, как и всякая колония, они прошли через свой натуральный век. То есть, парусные и гребные суда стали на какое-то время не блажью развлекающейся молодёжи, а реальным средством передвижения и перевозки грузов…
– А иначе бы ты отказался, – понимающе кивнула я.
– Конечно! Стиль «под старину» должен иметь и внутреннее наполнение тоже, без него картина не оживёт никогда.
Да, чего-чего, а внутреннего света в папиных картинах всегда нереально много. Даже электронное изображение влияет на сознание с неслабой силой. А уж когда видишь оригинал… А если ещё присутствуешь на процессе создания…
У папы меняется лицо, глаза горят, руки порхают над полотном, – он весь там, в новых образах, окружающий мир умирает для него полностью. Только мне одной он позволял присутствовать в студии во время работы, всех остальных гнал безжалостно: мешают. Я – не мешала ему никогда.
Даже будучи мелкой противной занозой в не скажу, каком месте, которой только дай что-нибудь пролить, порвать, испортить. Кляксы? А посмотри, что можно из этого пятна сотворить. На, ляпни ещё. И ещё! Держи кисточку. Делай, как я, делай лучше меня.
А краски-то были фосфоресцирующие и приставучие, простой акустический душ с ними не справился. И когда я радостно выбежала в конференц-зал, где у мамы шли какие-то переговоры…
Нет, мама не орала, хотя ей очень хотелось. Она вообще сдержанная и спокойная, как ледяная королева из детских сказок. Но она тогда посмотрела на нас с папой взглядом, дезинтегрирующим в кварковую пыль, и отправила мыться. И сказала, что неплохо бы заставить нас отмывать умаруханные коридоры собственными языками, если бы только знать заранее, чем это поможет. Ведь за нами не задержится придумать что-нибудь ещё…
А потом я подслушала нечаянно, как они ссорились. Тихим шёпотом, отчего было ещё страшнее. Мама считала, что папа дурно влияет на ребёнка, девочку. Растит из неё оболтуса, а ведь девочку ждёт высший свет и надо прививать хорошие манеры уже сейчас, вместо вот этого вот. А папа спросил у неё – помню дословно! – «Ребёнок для родителей, Инесса, или родители для ребёнка?»
Вот после этого я стала реже его видеть. Намного реже, чем раньше, кстати…
– Зайдёшь ко мне в студию?
Я очнулась от нахлынувших детских воспоминаний и ответила, что зайду обязательно. А потом вдруг вспомнила, что мне дали всего двенадцать дней на анализ первичных данных… Ладно, один день папе я подарю, ничего страшного...
Но тут же выяснилось, что у папы полно планов на меня. И сюда сходить, и туда. И то показать, и это. А ещё он загорелся освоить работу с акриловыми красками, изготовленными по старинным рецептам. Краски сам, кстати, готовил, – что-то получилось, что-то нет. Но удалось подобрать удачный состав, после чего химическая лаборатория выдала опытные образцы, и их, конечно же, прямо сейчас надо пустить в дело. Пока не засохли или ещё как-нибудь не испортились. А ещё…
Папа говорил, не умолкая. Я смотрела в его сияющие глаза, видела его невозможную обаятельную улыбку, но уже плохо слышала его.
Во мне расцветали багровые гроздья гнева.
Я догадалась, почему папа приехал! Догадка ударила по затылку не хуже боевого шеста. Папин приезд подстроила мама! Некому больше! У неё были все возможности, а главное, мотив. Она нарочно, специально, заранее подстроила всё так, чтобы папа приехал! Учитывая его жёсткую занятость, конечно же, на небольшой срок. Сколько он мог уделить времени мне? Пять дней, шесть. Двенадцать!
Мама очень хочет, чтобы я провалилась, вот что. Не считаясь ни с чем. Совершенно точно зная, что папу я люблю и не смогу отказать ему в общении.
Какой гнусный приём.
Я почувствовала, что улыбаюсь маминой улыбкой. Ну, мама… ждёшь истерики? Не дождёшься.
Я принимаю бой!
На ужин, как мама и обещала, не явились посторонние лица, с которыми надо было решать какие-либо дела. Ни топ-менеджеров, ни крупных клиентов, ни будущих партнёров, ни нынешних врагов, – не было никого.
Но маме пришлось проглотить присутствие папы. Она, конечно, держала лицо, легко и непринуждённо. Если бы я знала её хуже, то легко поверила бы, что всё в порядке. Чудесная, солнечная, чуть смущённая улыбка ничуть не напоминала акулью. Даже тех, кто, как я, очень хорошо разбирается в сортах маминых улыбок, конкретно эта ничем не насторожила бы. Выдали её глаза. Взгляд был слишком уж сложный, задумчивый.
Зато папа совершенно лишён светского лицемерия, и на лице у него написано всё. Его взгляды на маму, жесты, выражение лица…
В сговоре. Они оба в сговоре! Что и требовалось доказать.
За первый курс в Академии я серьёзно повзрослела, а мама этого не учла, решив сыграть на моей детской привязанности к папе. Ставим птичку.
Слушая великолепные папины планы на завтрашний день, я понимала, что конфликт начнётся прямо сейчас и будет продолжаться до тех пор, пока мои мозги не отъедут на аутсорс полным составом.
– Пап, – сказала я. – Я тебя люблю.
– Конечно, Тэл, – с готовностью отозвался он, и мама тут же поморщилась. – Я тебя обожаю тоже!
– Но завтра я занята. Извини.
Ты хотела спектакля, мама? Ты его получишь. Я была полна яростной решимости.
– Молодёжь! – тут же заворчал папа. – Никакой почтительности к старости! Я специально прилетел ради тебя через половину Галактики. И что я слышу? «Я занята!» – он передразнил меня смешно и очень точно.
С папой правило одного «нет» не работало никогда: он пропускает мимо ушей всё, что содержит отказ или отрицание. Поэтому разговаривать бессмысленно. Придётся действовать. Например, отключить свой терминал на все входящие, запереть дверь комнаты.
И дождаться высадки десанта: а вдруг бедной девочке стало плохо, а вдруг к ней проникли вражеские агенты, а вдруг её прямо сейчас похищают зловредные Ш на предмет медицинских опытов на юном человеческом теле?
Ш ни в чём таком, к слову говоря, за всю историю знакомства Человечества с ними замечены не были, хотя недоразумения при первых контактах случались с обеих сторон.
– Пап, завтра я занята, – повторила я. – И послезавтра тоже.
– Чем же ты таким серьёзным занята, что оставляешь за бортом любимого родителя, Тэл? – воскликнул он в негодовании.
– Держи, – в моих руках оказался защищённый терминал. – Прикладывай палец… вот сюда. Так, пошла инициация…
– Доступ по генетическому коду? – полюбопытствовала я.
– И по нему, и ещё по ряду параметров, включая индивидуальное сопротивление кожи. Данные – важные. Нельзя допустить утечки. Кругом у нас – кто?
– Враги, – со вздохом сказала я.
В бизнесе не бывает друзей, только партнёры. В большом бизнесе особенно. И любой из тех, кто улыбается тебе на званом вечере, порадуется твоей неудаче. Потому что твои проигрыши – это их победа.
– Мы делили фруктовый плод, много нас, а он урод, – хмыкнул Шкртчум. – Всё, процедура настройки закончилась. Удачи тебе!
– Ты в курсе, что мама задумала? – спросила я.
Он улыбнулся. Улыбка у Ш вполне человеческая, и лицо тоже приятное, светлое. Когда к глазам привыкнешь.
– Что бы она ни задумала, ты справишься, – уверенно сказал он.
– Ну, вот, хоть кто-то в меня верит, – пробурчала я, сворачивая терминал в трубочку и отправляя его за пазуху, во внутренний карман. – Не то, что родная мать-ехидна.
– Инесса гордится тобой.
– Да ну, – не поверила я.
– Она тебя любит, – зашёл Шкртчум с другого курса.
– И я её люблю, тоже мне новость. Вот только она в меня не верит. Сказала, что я обязательно провалюсь.
– А ты не проваливайся, – предложил он мне.
– Хороший совет, – кивнула я задумчиво, соскакивая с бревна. – Правильный. Пожалуй, я ему последую.
– Стелла, – окликнули меня от порога.
Я обернулась.
Шкртчум сложил на груди руки – а это у Ш признак сильного волнения, если не тревоги, – и абсолютно серьёзно сказал мне:
– Удачи.
***
Я пошла к себе, но забыла короткую дорогу, всё-таки больше года прожила вне стен родного дома. Хм, родным домом называть целый личный небоскрёб – сильно, больше всего подойдёт словечко «дворец». Впрочем, куда там захудалым императорам древности, не способным захватить даже одну-единственную планету целиком, до современной роскоши!
У нас ведь не только эти, прости господи, «Монстры навсегда» в управлении. Основные потоки на промышленных заказах для миров фронтира, а там масштаб – закачаешься.
То есть, исследовательская экспедиция открывает новую кислородную планету, ксенологи тщательно изучают тамошнюю живность на предмет лишнего разума, если разум у зверушек не находится, планету открывают для колонизации. А что в первую очередь нужно для стабильного существования колонии? Правильно! Энергостанции в первую очередь. Без энергии нет жизни. Причём на завозной энергетике долго не проживёшь, первое, что стараются сделать, обеспечить энергетическую самостоятельность нового поселения. Прилетают наши инженеры, делают расчёты, строят: станцию холодного термоядерного синтеза, завод по производству и обслуживанию оборудования для неё, завод по производству стройматериалов, завод по производству заводов…
Контракты здесь долгие. Лет на пятьдесят. А зато планетка сдаётся потом под ключ: прилетайте, осваивайте, живите.
Ну, и филиал экстремального сафари почему бы не открыть. Горы в любом случае на планете есть. И водоёмы…
А для того, чтобы весь этот бизнес держался на плаву, сдавал объекты в срок, вырывал из пасти конкурентов самые выгодные контракты, и не позволял тем же самым конкурентам себя сожрать, существует моя мама. И она хочет, чтобы я впряглась и начала тянуть лямку, как древняя ломовая лошадь, наравне с нею.
Маму можно понять. Ей нужен помощник, наследник и продолжатель семейного дела. Но и меня поймите! Я жить хочу, а не погибать заживо там, где мне неинтересно, скучно, противно.
Год в Академии дал мне очень многое. И я не собиралась терять свою новую жизнь!
Когда я поняла, что забрела не туда, возвращаться было уже поздно. Обширная обзорная галерея с великолепным видом на сияющий вечерними огнями город была прекрасна, пуста и не имела никакого отношения к моим личным апартаментам. Кажется, я заблудилась…
Но обращаться к нейросети «Домохозяин» мне пока не хотелось. Успею! Тем более, она тут настроена согласно статусу. Явится прилизанная голограмма в стиле дорого-богато и начнёт вещать безупречным пресным голоском «поверните налево. Теперь поверните направо. В лифтовом холле вызовите третий слева лифт… » Ну её.
А у нас в интернате при Академии, между прочим, все настройки в стиле «Злой сержант». Истошный утренний вопль «Па-а-д-д-д-йом!» мёртвого разбудит, не то, что слегка уставших после полуночных возлияний курсантов…
Не-не-не-не, я не пью! Ненавижу спутанное сознание. Да ещё и дело Гросси о яде в бокале вина впечатлило. Вообще, я очень быстро выучилась просыпаться за пять минут до подъёма, потому что ничто не вызывает такой лютой боли по утрам, как насилие будильника над спящим мозгом. Но вот сокурсники – другое дело… Некоторые скоро сойдут с дистанции, как я посмотрю. Именно из-за страсти к развлечениям в ущерб учёбе.
Я села на пол перед огромным панорамным окном. Свет в галерее был приглушен, ничто не мешало любоваться улицами и зданиями города. Небоскрёбы до горизонта, сверкающие зеркальными гранями, причудливо изогнутые, подсвеченные огнями. Гигантские арки пешеходных мостов. Зелёные зоны – характерные пирамидальные кварталы с висячими садами. Несколько уровней дорог, каждая трасса – в защитном камуфляж-поле, чтобы ни звука не вырывалось оттуда в окружающий мир.
Не каждый мир может позволить себе выстроить по единому плану такой город. Обычно города расползаются кляксами – достраиваются, улучшаются, переделываются в процессе своего развития, по мере роста населения, совершенствования технического прогресса и перехода на новые уровни решения общественных задач. Сапфирдол сразу получил единый проект строительства и развития. Если здесь что-то строится, будьте уверены, оно не выходит за границы плана.
Сверху, с орбиты, структура города похожа на диковинный цветок. Особенно ночью, когда солнце освещает другую сторону планеты.
Есть у нас и другие города-цветы, но скромнее и меньше. Всё это труд нескольких поколений, заключивших когда-то сделку со своим будущим. Лучшие специалисты по урбанистическому и ландшафтному дизайну – наши. В Галактике постепенно появляются города-цветы… Но наш им не переплюнуть никогда. У нас фора была в четыре столетия!
Шаги. И впору подхватиться бы, хватаясь на отсутствующую кобуру у бедра (носить плазмоган дома – это уж слишком!). Но я узнала идущего. И, конечно же, вскочила моментально. Чтобы тут же броситься на шею, как в детстве, с радостным визгом:
– Папа!
– Ну-ну-ну-ну, – ворчливо выговорил он. – Телячьи нежности! С ног не снеси.
Папа у меня художник. Настоящий. Старой классической школы реализма. Его работы востребованы, он постоянно если не в перелётах с выставками, то в хлопотах о поддержании искусства среди народа. У него в ведении несколько школ для одарённых детей, есть и для взрослых, вздумавших заняться вдруг искусством. Отбор жесточайший: папа может позволить себе выбирать в ученики лучших, а не тех, кто заплатит больше. У него немало чисто благотворительных проектов, он с них ни половинки энерго не получает, и доволен.
Но его картины пользуются такой бешеной популярностью по всей Галактике, что ему нет нужды просить что-либо у мамы. Мама и рада была бы давать ему столько средств, сколько ни попросит, вот только он никогда на моей памяти к ней не обращался...
Как он с мамой сошёлся, огромный вопрос. Они такие разные! Впрочем, противоположности сходятся, говорят.
– Рад тебя видеть, Тэл, – искренне сказал папа.
Ему не нравилось ледяное Стелла, вот он и придумал звать меня на свой лад. Мама морщилась, мол, какая-то кличка для животного-компаньона, но мамино мнение мы вдвоём дружно не учитывали.
– Надолго ты здесь? – спросила я.
Вопрос не праздный. Папа в Сапфирдоле практически не бывает. Какая-то вселенская удача, что он приехал аккурат к моему возвращению из Академии на каникулы…
А ещё я поняла, что мама скрыла от него мои приключения с тем преступником-Ш. Из любви, конечно же… Наверное, и мне ни к чему рассказывать… Если прямо не спросит. А он не спросит, он же не знает.
– Имею я право побыть с дочерью столько, сколько захочу? – вопросил он абсолютно серьёзно. – Или я раб на галёрах бессловесный?!
– Какие галёры, пап, они остались в докосмической эпохе! – засмеялась я.
С папой мне всегда было легко и спокойно. Он рассказал про галёры: они прекрасно себя чувствуют в реконструкторских клубах. Проводятся соревнования! Но гребут, конечно же, не рабы, а свободные граждане, порабощённые своим увлечением. Показал со своего терминала наброски с таких соревнований. Ему заказали большое панно для новой пересадочной станции. Планета Клифф, водный мир. Тематика – морская, естественно… Под старину.
– Несколько смешно, разумная жизнь на Клиффе появилась всего-то лет четыреста тому назад, с первыми колонистами от Человечества, – говорил папа. – С многотысячелетней историей старушки Земли не сравнить. Но, как и всякая колония, они прошли через свой натуральный век. То есть, парусные и гребные суда стали на какое-то время не блажью развлекающейся молодёжи, а реальным средством передвижения и перевозки грузов…
– А иначе бы ты отказался, – понимающе кивнула я.
– Конечно! Стиль «под старину» должен иметь и внутреннее наполнение тоже, без него картина не оживёт никогда.
Да, чего-чего, а внутреннего света в папиных картинах всегда нереально много. Даже электронное изображение влияет на сознание с неслабой силой. А уж когда видишь оригинал… А если ещё присутствуешь на процессе создания…
У папы меняется лицо, глаза горят, руки порхают над полотном, – он весь там, в новых образах, окружающий мир умирает для него полностью. Только мне одной он позволял присутствовать в студии во время работы, всех остальных гнал безжалостно: мешают. Я – не мешала ему никогда.
Даже будучи мелкой противной занозой в не скажу, каком месте, которой только дай что-нибудь пролить, порвать, испортить. Кляксы? А посмотри, что можно из этого пятна сотворить. На, ляпни ещё. И ещё! Держи кисточку. Делай, как я, делай лучше меня.
А краски-то были фосфоресцирующие и приставучие, простой акустический душ с ними не справился. И когда я радостно выбежала в конференц-зал, где у мамы шли какие-то переговоры…
Нет, мама не орала, хотя ей очень хотелось. Она вообще сдержанная и спокойная, как ледяная королева из детских сказок. Но она тогда посмотрела на нас с папой взглядом, дезинтегрирующим в кварковую пыль, и отправила мыться. И сказала, что неплохо бы заставить нас отмывать умаруханные коридоры собственными языками, если бы только знать заранее, чем это поможет. Ведь за нами не задержится придумать что-нибудь ещё…
А потом я подслушала нечаянно, как они ссорились. Тихим шёпотом, отчего было ещё страшнее. Мама считала, что папа дурно влияет на ребёнка, девочку. Растит из неё оболтуса, а ведь девочку ждёт высший свет и надо прививать хорошие манеры уже сейчас, вместо вот этого вот. А папа спросил у неё – помню дословно! – «Ребёнок для родителей, Инесса, или родители для ребёнка?»
Вот после этого я стала реже его видеть. Намного реже, чем раньше, кстати…
– Зайдёшь ко мне в студию?
Я очнулась от нахлынувших детских воспоминаний и ответила, что зайду обязательно. А потом вдруг вспомнила, что мне дали всего двенадцать дней на анализ первичных данных… Ладно, один день папе я подарю, ничего страшного...
Но тут же выяснилось, что у папы полно планов на меня. И сюда сходить, и туда. И то показать, и это. А ещё он загорелся освоить работу с акриловыми красками, изготовленными по старинным рецептам. Краски сам, кстати, готовил, – что-то получилось, что-то нет. Но удалось подобрать удачный состав, после чего химическая лаборатория выдала опытные образцы, и их, конечно же, прямо сейчас надо пустить в дело. Пока не засохли или ещё как-нибудь не испортились. А ещё…
Папа говорил, не умолкая. Я смотрела в его сияющие глаза, видела его невозможную обаятельную улыбку, но уже плохо слышала его.
Во мне расцветали багровые гроздья гнева.
Я догадалась, почему папа приехал! Догадка ударила по затылку не хуже боевого шеста. Папин приезд подстроила мама! Некому больше! У неё были все возможности, а главное, мотив. Она нарочно, специально, заранее подстроила всё так, чтобы папа приехал! Учитывая его жёсткую занятость, конечно же, на небольшой срок. Сколько он мог уделить времени мне? Пять дней, шесть. Двенадцать!
Мама очень хочет, чтобы я провалилась, вот что. Не считаясь ни с чем. Совершенно точно зная, что папу я люблю и не смогу отказать ему в общении.
Какой гнусный приём.
Я почувствовала, что улыбаюсь маминой улыбкой. Ну, мама… ждёшь истерики? Не дождёшься.
Я принимаю бой!
***
На ужин, как мама и обещала, не явились посторонние лица, с которыми надо было решать какие-либо дела. Ни топ-менеджеров, ни крупных клиентов, ни будущих партнёров, ни нынешних врагов, – не было никого.
Но маме пришлось проглотить присутствие папы. Она, конечно, держала лицо, легко и непринуждённо. Если бы я знала её хуже, то легко поверила бы, что всё в порядке. Чудесная, солнечная, чуть смущённая улыбка ничуть не напоминала акулью. Даже тех, кто, как я, очень хорошо разбирается в сортах маминых улыбок, конкретно эта ничем не насторожила бы. Выдали её глаза. Взгляд был слишком уж сложный, задумчивый.
Зато папа совершенно лишён светского лицемерия, и на лице у него написано всё. Его взгляды на маму, жесты, выражение лица…
В сговоре. Они оба в сговоре! Что и требовалось доказать.
За первый курс в Академии я серьёзно повзрослела, а мама этого не учла, решив сыграть на моей детской привязанности к папе. Ставим птичку.
Слушая великолепные папины планы на завтрашний день, я понимала, что конфликт начнётся прямо сейчас и будет продолжаться до тех пор, пока мои мозги не отъедут на аутсорс полным составом.
– Пап, – сказала я. – Я тебя люблю.
– Конечно, Тэл, – с готовностью отозвался он, и мама тут же поморщилась. – Я тебя обожаю тоже!
– Но завтра я занята. Извини.
Ты хотела спектакля, мама? Ты его получишь. Я была полна яростной решимости.
– Молодёжь! – тут же заворчал папа. – Никакой почтительности к старости! Я специально прилетел ради тебя через половину Галактики. И что я слышу? «Я занята!» – он передразнил меня смешно и очень точно.
С папой правило одного «нет» не работало никогда: он пропускает мимо ушей всё, что содержит отказ или отрицание. Поэтому разговаривать бессмысленно. Придётся действовать. Например, отключить свой терминал на все входящие, запереть дверь комнаты.
И дождаться высадки десанта: а вдруг бедной девочке стало плохо, а вдруг к ней проникли вражеские агенты, а вдруг её прямо сейчас похищают зловредные Ш на предмет медицинских опытов на юном человеческом теле?
Ш ни в чём таком, к слову говоря, за всю историю знакомства Человечества с ними замечены не были, хотя недоразумения при первых контактах случались с обеих сторон.
– Пап, завтра я занята, – повторила я. – И послезавтра тоже.
– Чем же ты таким серьёзным занята, что оставляешь за бортом любимого родителя, Тэл? – воскликнул он в негодовании.
