Мама улыбалась. Кажется, она решила, что ужин пропал не до конца. Ну-ну.
– Практикой, пап, – ответила я. – У меня сейчас практика. А это то же самое, что и учёба, только на дому. Если не сдам вовремя, будет плохо.
– Могут отчислить, – вставила свою половинку энерго мама.
– Мы что-нибудь придумаем! – с энтузиазмом сообщил папа, и тут же выдал первое, что пришло ему в голову: – Можно нанять кого-нибудь, кто сделает эту работу за тебя и для тебя!
У меня возникло крепкое подозрение в том, что бедный мой папа не понимает, в какой именно академии я учусь. Возможно, даже не знает её названия. Его ведь не было на торжественном приёме в студенты, он знал, что я прохожу отборочные, но ограничился лишь поддержкой и поздравлениями по связи. Потому что был далеко, по уши в своём проекте новой художественной школы для одарённых детей на одном из миров фронтира...
Задумка грандиозная, как впрочем, всегда, но нашёл, где реализовывать. Новенькие, только что открытые для активной колонизации миры смотрят на своих граждан как на нечто, способное приносить пользу в достойном деле выживания на диких просторах. Все таланты остаются за пределами заботы о хлебе насущном. Без шуток, о хлебе именно: надо строить, пахать, сеять, рожать детей, выводить новую колонию на самообеспечение и самоокупаемость. Некогда здесь о красках и кистях думать…
Хотя папины резоны тоже несли в себе рациональное зерно. Зачем заставлять прирождённого художника закапывать талант свой в землю? Вот школа. Она позаботится о мечтателях не от мира сего, способных когда-нибудь в будущем поразить Галактику силой своего художественного дара.
Папа у нас идеалист, конечно же. Но большинство его задумок всё же скорее успешны, чем нет. Он очень хорошо знает, что делает, зачем и почему.
– Нет, пап, – сказала я. – Никого нанимать я не буду, мне самой интересно.
– Интереснее, чем общение с отцом, которого ты два года не видела? – качая головой, воскликнул он. – Докатились! И долетались.
– Дело государственной важности, – воздела я палец. – А общественное выше личного, согласись.
– Разве что государственной, – протянул он недовольно.
Нет, просто так папа не сдастся, но первый раунд за мной. А там поглядим!
После ужина разошлись ещё очень не скоро. Папа у нас – человек-праздник, с ним хорошо и замечательно, и время бежит со скоростью света. Когда я очнулась наконец-то в своей спальне, было уже далеко за полночь.
Первый день из отпущенных мне двенадцати ухнул в чёрную дыру безвозвратно. Я хотела активировать экран и хотя бы ознакомиться в общих чертах с маминым заданием, но глаза слипались со страшной силой. Можно было, конечно, принять стимуляторы, но на них придётся тогда держаться все двенадцать дней, а это плохо. Похмелье потом слишком уж гадкое, не хочу. Не будем пока трогать стимуляторы. Оставим их на совсем уже крайний случай…
Сон свалил меня быстро и качество. Спала я крепко, без сновидений. А утром проснулась от бодрой песенки в исполнении папиного голоса:
– Утро начинается, начинается! Город просыпается, просыпается! Тэл, хватит дрыхнуть, так ты всю жизнь проспишь.
Вот что ты с ним будешь делать?
Я швырнула подушку:
– Папа, сгинь!
– Мимо, – радостно сообщил он, и пощекотал мне пятки чем-то невесомым, но абсолютно убойным.
Щекотка получилась что надо. Весь сон согнало со скоростью света.
– Сгинь! – завизжала я, подбирая ноги и натягивая на себя одеяло. – Я уже не твоя малышка в коротких штанишках! Не имеешь права врываться ко мне в спальню без предупреждения! А вдруг я тут с любовником?!
Но папу никакими скандалами не проймёшь.
– Где? – живо заинтересовался он.
– Кто? – не поняла я.
– Любовник. Где, где этот негодяй и мерзавец, соблазнивший мою бедную невинную кроткую дочурку без моего на то дозволения?! Вывалять срочно в смоле и перьях!
– Папа!!!
Он посерьёзнел в один миг.
– Кофе на столе, пирожки тоже. Приводи себя в порядок, Тэл. Я подожду.
Папа вышел в двери, тихо сомкнувшиеся за ним. А я взялась ладонями за щёки. Боги Галактики, ну, что, что мне с ним делать?! Если я запрусь и отключу личный терминал, он вернётся сюда с отрядом спецназа. Папа, родной, я тебя люблю, но вот сейчас, – именно сейчас! – не мог бы ты оставить меня в покое? На двенадцать дней. Всего лишь. Разве много? Разве так уж много я прошу?!
На самом деле, я понимала, что хочу слишком многого. Папа меня не услышит. И не оставит в покое. И плакали мои двенадцать дней. Нет, уже одиннадцать…
В Академии я научилась считать время чуть ли не в первую очередь. Иначе меня бы отчислили после первого же круга. Не умеешь ограничивать себя сейчас, чтобы получить преимущество завтра, – проваливай. В операторы складского погрузчика или обратно в свою золотую клеточку, никого судьба твоя дальнейшая уже не волнует.
Если я хочу выиграть наш с мамой спор – и получить своё будущее, своё, а не смерть заживо в кабинете топ-менеджера, мне придётся пойти на тяжёлый, свинский, мерзкий скандал. С папой, ага.
Почему он не приехал позже?
Почему его не было раньше? Полгода, скажем, тому назад.
Почему – сейчас?!
Я съела пирожки, не ощутив вкуса. Кофе, великолепный сорт, идеально заваренный, с имбирём, как я и люблю, тоже в горло не лез. Но я допила его до конца.
Переоделась. Туника и мягкие широкие брюки, самая обычная неброская одежда… если не вглядываться в качество ткани… А как ты в него не вглядишься, если за парсек видать. Шили вручную на заказ!
Я подобрала волосы в хвост, вздохнула: как мне не хотелось нырять в неизбежность. Но делать нечего. Хвост лучше всего рубить целиком, а не по частям.
Двери моей спальни выходили в небольшой холл с мягкими креслами, панорамным окном и рыжими невысокими цветами по полу вдоль стекла. Красиво, мило, уютно. И горело бы оно всё пламенем!
– Тэл! – радостно начал папа…
– Так, стоп, – выставила я ладони. – Прими максимально серьёзную форму, папа.
– Принял! – с готовностью сообщил он.
Я критически оглядела его с головы до ног. Серьёзностью там не пахло вообще. Совсем. То есть, полностью.
– Папа.
– Всё, всё, всё, какой взгляд грозный! Мать копируешь? Тебе не идёт.
– Папа, выслушай меня, – терпеливо повторила я.
– Тебе не понравился кофе? – скорбно вопросил он. – Или выпечка оказалась недостаточно вкусна?
– Папа!!!
Он поморщился, демонстративно прижал к уху палец и сказал недовольно:
– Вовсе незачем так кричать, Тэл! Я не глухой.
Угу, кто бы говорил. Не глухой, а всё равно не слышит. Потому что не хочет!
– Папа, у меня задание, – начала я.– Очень важное для меня. Судьбоносное. Оно большое и объёмное. Я буду заниматься с ним одиннадцать дней. Я буду очень занята, папа. И я тебя прошу, если ты меня любишь, если ты по-настоящему любишь меня, ты дашь мне возможность задание выполнить. А для этого не звонишь и не врываешься ко мне в любое время дня и ночи! На связь выходить буду я сама. Так надо, папа. Мне надо. Понимаешь?
Он молчал какое-то время, потом поднял на меня взгляд, и я поразилась какой-то обречённой безысходности, проступившей на его лице. Нас в Академии учили считывать эмоциональный фон собеседника по малейшим жестам, мимике, взгляду. Но одно дело тренироваться на своих же сокурсниках, совсем другое – применить полученное знание к родному и близкому человеку.
Мне отчего-то стало страшно. Так страшно, что даже вспотели ладони и заныло, зачесалось простреленное недавно плечо.
Всё давным-давно зажило, даже шрама не осталось. Чистая психосоматика. Плечо напоминает о травме каждый раз, когда мне становится тревожно, неуютно и не по себе. Врачи сказали, это не навсегда. Со временем пройдёт. Надо только немного потерпеть.
Но терпеть сейчас реально оказалось невмоготу.
– Тэл, – сказал папа глухим голосом. – Я записался в дальнюю экспедицию. Межзвёздный транспортник «Новая Колхида», он отбывает через десять дней…
– Что? – в разум не вместилось.
Амбициозный проект «Новые Рубежи» – поиск новых, пригодных к колонизации миров и их первичное освоение. Я о нём слышала. Да тьма раздери, покажите мне того, кто не слышал! Наша семья сотрудничает с ними вовсю. Маме удалось выхватить несколько жирных федеральных контрактов на поставку оборудования, на продовольственные программы…
Но полёт на таком транспортнике – это билет в один конец. Слишком далеко от метрополии. Рейсовые туда не ходят. А на частной яхте лететь – замучаешься, мощность не та, не даёт доступа к дальнобойным гиперпространственным гейтам. Приходится добираться мелкими скачками, а потом ещё и назад возвращаться... Потери времени колоссальные. Ну, так и галактические расстояния – это вам не на орбитальную станцию слетать.
– Я хотел побыть с тобой, Тэл, – тихо сказал папа. – Мы ведь не скоро ещё увидимся…
– Что тебе там надо? – поразилась я. – Что ты потерял в новом, малоосвоённом мире?!
Он пожал плечами и ответил:
– Смысл жизни, быть может…
– Может, откажешься всё же? – спросила я. – Смысл жизни – это прекрасно, но разве оно того стоит…
– А ты откажешься от своего задания? – вопросом на вопрос ответил папа.
– Понятно, – сказала я. – Тогда давай выработаем стратегию исходя из наших интересов.
– Давай, – с готовностью согласился папа.
– Когда именно улетаешь и откуда?
Папа сказал.
– Отлично. Через четыре дня встречаемся. Но до того – я занята, папа. Не надо доставать по связи, не надо присылать спецназ вскрывать двери моей спальни, незачем самому появляться, как ты сделал сегодня! Я занята. Прости. Вот как ты не можешь перенести дату старта «Новой Колхиды», так и я не могу наплевать на задание, понимаешь?
Надежда, что папа услышит меня, была слабой. Но я должна была попытаться. На сердце лежал тяжёлый ком: пахло серьёзной ссорой. А ссориться с папой мне очень не хотелось.
Я его люблю. Мне всегда с ним было хорошо, он сделал всё, чтобы детство моё не казалось беспросветным и бесконечным «надо и должна»…
– Тэл, я не видел тебя почти два года…
Папа, пожалуйста, услышь меня! Мама никогда не слышала, никогда. Теперь и ты туда же… Невыносимо!
– И собираешься бросить меня на всю оставшуюся жизнь, – покивала я. – Не просто бросить, а – оставить у разбитого корыта. Если я не сделаю задание, я потеряю своё будущее. Ты улетишь со своей «Новой Колхидой», к новой жизни и её смыслу, а я, папа? Что буду делать я? На нелюбимой работе. С клеймом неудачницы. Всю жизнь.
Он качнул головой и спросил скорбно:
– Ты считаешь, что десять дней с любящим родителем можно вот просто так взять и сбросить в мусоропровод?
– А ты считаешь, что можно сломать любимой дочери жизнь просто так? – вернула я ему мяч.
Пикировки, обычные для разговоров с мамой, в отношении папы давались мне очень нелегко. Как будто толкаешь вверх на гору тяжёлый камень раза в три больше себя самой. Сейчас сорвётся и раздавит. Вот прямо сейчас…
– Ну, уж и сломать… – неуверенно выговорил он.
– Сломать, именно сломать, не сомневайся, – заверила его я, чувствуя себя донельзя мерзко. – Любишь меня? Пойми меня!
– Ты изменилась, – качая головой, выговорил папа, оглядывая меня так, будто впервые увидел. – Ты очень сильно изменилась, девочка. Стала так похожа на мать…
Удар ниже пояса, аж дыхание перехватило. Сравнить меня с мамой! Да я… я… я не она! И никогда не стремилась быть на неё похожей, никогда, и папа знал об этом. Или – не знал? Или – тут хуже?
– Что тебе твоё задание? – с досадой спросил папа. – Возможность устроиться на хорошей должности в семейном бизнесе?
– Папа, – тихо, одними губами выговорила я, переживая очень неприятный момент осознания. – А ты вообще знаешь, где я учусь? Без информа! В глаза мне посмотри и ответь. Знаешь?
– Высшая Школа Экономики и Права, – без запинки ответил он, но, видно, в моём лице проявилось нечто страшное, отчего папа быстро сдал назад: – А разве не так?
– Ты попрекаешь меня тем, что после двух лет разлуки я не желаю разбить о тебя все свои надежды на дальнейшую жизнь, – тихим голосом выговорила я. – А сам за эти два года даже не поинтересовался, где я учусь! Ладно, ты не поддерживал меня во время вступительных, тебя не было на оглашении приказа о приёме… ты слишком занятой и важный, ты был на другом краю обитаемой Галактики, я не беспокоила тебя такими пустяками… Но – не узнать, где учится твоя дочь хотя бы перед приездом… Папа, – меня ударило по затылку вторым озарением, – а твой новый смысл жизни на «Колхиде» уж не новая ли женщина, а?
– Я – взрослый человек, – глаза его сузились, и я поняла, что попала в мякотку, и что он очень серьёзно разозлён.
Не показушно-дурашливо, как почти во все наши прежние ссоры, заканчивающиеся каким-нибудь показательным праздником непослушания, вроде тура впечатлений по Синегорью или спуском на морское дно ради охоты за акулдаками. А по-настоящему, так, как никогда с ним не бывало ещё. Во всяком случае, не при мне, не на меня и не со мной.
– Точно! – хлопнула я себя кулаком по ладони. – У тебя другая женщина! А у меня – младшие братишки и сестрички, да? Уже родившиеся или планируемые, неважно. Потому ты и бежишь в мир фронтира, всё остальное того не стоило бы. Мама там до твоей новой семейки не дотянется, верно?
– Стелла!
– А здесь ты не в форме кварковой лужицы сейчас только лишь потому, что мама тебя попросила достать меня, не так ли? Чтобы я уже совершенно точно провалила задание!
– Стелла, что ты себе позволяешь?! – возмутился отец. – Как ты смеешь говорить такое и так? Ты себя слышишь?
– Не смей меня виноватить! – яростно заявила я. – Не смей мешать мне работать! И маме передай, что она не дождётся. Всё. Слушать ничего больше не хочу! Ах, да, – спроси у мамы, наконец, в какой такой Академии я на самом деле учусь!
Я убежала к себе, заперла дверь и с размаху бросилась на постель. Меня душило рыданиями от того, что я разложила по полочкам высокоумную схему дорогой мамы. И от того, что с папой больше никогда не будет так, как прежде. Сегодняшняя ссора сожгла мосты. Через десять день папа и вовсе улетит. Бросит меня навсегда. Что ему! У него будут ещё дочери. И сыновья. Что ему до меня? Ведь я – мамина дочь. Он ведь так и сказал, не постеснялся.
Папа и раньше появлялся редко. Да, взрослый человек, мужчина, были любовницы, наверняка. Но чтоб записаться с очередной из них на полёт в один конец…
Мир несправедлив. Жизнь несправедлива. Рождение в золотой клетке – не панацея от бед.
Отрыдавшись, я привела себя в порядок ледяным душем. Замёрзла, заказала себе горячий кофе. Выдохнула.
Мне плохо. Мне очень плохо. Но это не повод проваливать задание. На кону моя жизнь. Я хочу вырваться из маминых сетей, и я это сделаю!
Но на экран я вывела первым делом не сводные новости по «Монстрам навсегда», а кинула визит Шкртчуму. Ш не умеют врать, а когда пытаются, по их вытянутым насекомьим лицам всё крупным шрифтом пишется. Если, конечно, умеешь считывать эмоциональные реакции нечеловека.
Я – умела.
– Шкртчум, – выпалила я сразу, как только наш управляющий проявился на голографическом экране. – Мама сейчас в процессе развода, не так ли?
– Прошу прощения, я не имею права разглашать подобную информацию, – надел управляющий каменную маску.
– Даже мне? – удивилась я, внимательно за ним наблюдая. – Я – их дочь, меня напрямую касается!
– Практикой, пап, – ответила я. – У меня сейчас практика. А это то же самое, что и учёба, только на дому. Если не сдам вовремя, будет плохо.
– Могут отчислить, – вставила свою половинку энерго мама.
– Мы что-нибудь придумаем! – с энтузиазмом сообщил папа, и тут же выдал первое, что пришло ему в голову: – Можно нанять кого-нибудь, кто сделает эту работу за тебя и для тебя!
У меня возникло крепкое подозрение в том, что бедный мой папа не понимает, в какой именно академии я учусь. Возможно, даже не знает её названия. Его ведь не было на торжественном приёме в студенты, он знал, что я прохожу отборочные, но ограничился лишь поддержкой и поздравлениями по связи. Потому что был далеко, по уши в своём проекте новой художественной школы для одарённых детей на одном из миров фронтира...
Задумка грандиозная, как впрочем, всегда, но нашёл, где реализовывать. Новенькие, только что открытые для активной колонизации миры смотрят на своих граждан как на нечто, способное приносить пользу в достойном деле выживания на диких просторах. Все таланты остаются за пределами заботы о хлебе насущном. Без шуток, о хлебе именно: надо строить, пахать, сеять, рожать детей, выводить новую колонию на самообеспечение и самоокупаемость. Некогда здесь о красках и кистях думать…
Хотя папины резоны тоже несли в себе рациональное зерно. Зачем заставлять прирождённого художника закапывать талант свой в землю? Вот школа. Она позаботится о мечтателях не от мира сего, способных когда-нибудь в будущем поразить Галактику силой своего художественного дара.
Папа у нас идеалист, конечно же. Но большинство его задумок всё же скорее успешны, чем нет. Он очень хорошо знает, что делает, зачем и почему.
– Нет, пап, – сказала я. – Никого нанимать я не буду, мне самой интересно.
– Интереснее, чем общение с отцом, которого ты два года не видела? – качая головой, воскликнул он. – Докатились! И долетались.
– Дело государственной важности, – воздела я палец. – А общественное выше личного, согласись.
– Разве что государственной, – протянул он недовольно.
Нет, просто так папа не сдастся, но первый раунд за мной. А там поглядим!
После ужина разошлись ещё очень не скоро. Папа у нас – человек-праздник, с ним хорошо и замечательно, и время бежит со скоростью света. Когда я очнулась наконец-то в своей спальне, было уже далеко за полночь.
Первый день из отпущенных мне двенадцати ухнул в чёрную дыру безвозвратно. Я хотела активировать экран и хотя бы ознакомиться в общих чертах с маминым заданием, но глаза слипались со страшной силой. Можно было, конечно, принять стимуляторы, но на них придётся тогда держаться все двенадцать дней, а это плохо. Похмелье потом слишком уж гадкое, не хочу. Не будем пока трогать стимуляторы. Оставим их на совсем уже крайний случай…
Сон свалил меня быстро и качество. Спала я крепко, без сновидений. А утром проснулась от бодрой песенки в исполнении папиного голоса:
– Утро начинается, начинается! Город просыпается, просыпается! Тэл, хватит дрыхнуть, так ты всю жизнь проспишь.
Вот что ты с ним будешь делать?
Я швырнула подушку:
– Папа, сгинь!
– Мимо, – радостно сообщил он, и пощекотал мне пятки чем-то невесомым, но абсолютно убойным.
Щекотка получилась что надо. Весь сон согнало со скоростью света.
– Сгинь! – завизжала я, подбирая ноги и натягивая на себя одеяло. – Я уже не твоя малышка в коротких штанишках! Не имеешь права врываться ко мне в спальню без предупреждения! А вдруг я тут с любовником?!
Но папу никакими скандалами не проймёшь.
– Где? – живо заинтересовался он.
– Кто? – не поняла я.
– Любовник. Где, где этот негодяй и мерзавец, соблазнивший мою бедную невинную кроткую дочурку без моего на то дозволения?! Вывалять срочно в смоле и перьях!
– Папа!!!
Он посерьёзнел в один миг.
– Кофе на столе, пирожки тоже. Приводи себя в порядок, Тэл. Я подожду.
Папа вышел в двери, тихо сомкнувшиеся за ним. А я взялась ладонями за щёки. Боги Галактики, ну, что, что мне с ним делать?! Если я запрусь и отключу личный терминал, он вернётся сюда с отрядом спецназа. Папа, родной, я тебя люблю, но вот сейчас, – именно сейчас! – не мог бы ты оставить меня в покое? На двенадцать дней. Всего лишь. Разве много? Разве так уж много я прошу?!
На самом деле, я понимала, что хочу слишком многого. Папа меня не услышит. И не оставит в покое. И плакали мои двенадцать дней. Нет, уже одиннадцать…
В Академии я научилась считать время чуть ли не в первую очередь. Иначе меня бы отчислили после первого же круга. Не умеешь ограничивать себя сейчас, чтобы получить преимущество завтра, – проваливай. В операторы складского погрузчика или обратно в свою золотую клеточку, никого судьба твоя дальнейшая уже не волнует.
Если я хочу выиграть наш с мамой спор – и получить своё будущее, своё, а не смерть заживо в кабинете топ-менеджера, мне придётся пойти на тяжёлый, свинский, мерзкий скандал. С папой, ага.
Почему он не приехал позже?
Почему его не было раньше? Полгода, скажем, тому назад.
Почему – сейчас?!
Я съела пирожки, не ощутив вкуса. Кофе, великолепный сорт, идеально заваренный, с имбирём, как я и люблю, тоже в горло не лез. Но я допила его до конца.
Переоделась. Туника и мягкие широкие брюки, самая обычная неброская одежда… если не вглядываться в качество ткани… А как ты в него не вглядишься, если за парсек видать. Шили вручную на заказ!
Я подобрала волосы в хвост, вздохнула: как мне не хотелось нырять в неизбежность. Но делать нечего. Хвост лучше всего рубить целиком, а не по частям.
Двери моей спальни выходили в небольшой холл с мягкими креслами, панорамным окном и рыжими невысокими цветами по полу вдоль стекла. Красиво, мило, уютно. И горело бы оно всё пламенем!
– Тэл! – радостно начал папа…
– Так, стоп, – выставила я ладони. – Прими максимально серьёзную форму, папа.
– Принял! – с готовностью сообщил он.
Я критически оглядела его с головы до ног. Серьёзностью там не пахло вообще. Совсем. То есть, полностью.
– Папа.
– Всё, всё, всё, какой взгляд грозный! Мать копируешь? Тебе не идёт.
– Папа, выслушай меня, – терпеливо повторила я.
– Тебе не понравился кофе? – скорбно вопросил он. – Или выпечка оказалась недостаточно вкусна?
– Папа!!!
Он поморщился, демонстративно прижал к уху палец и сказал недовольно:
– Вовсе незачем так кричать, Тэл! Я не глухой.
Угу, кто бы говорил. Не глухой, а всё равно не слышит. Потому что не хочет!
– Папа, у меня задание, – начала я.– Очень важное для меня. Судьбоносное. Оно большое и объёмное. Я буду заниматься с ним одиннадцать дней. Я буду очень занята, папа. И я тебя прошу, если ты меня любишь, если ты по-настоящему любишь меня, ты дашь мне возможность задание выполнить. А для этого не звонишь и не врываешься ко мне в любое время дня и ночи! На связь выходить буду я сама. Так надо, папа. Мне надо. Понимаешь?
Он молчал какое-то время, потом поднял на меня взгляд, и я поразилась какой-то обречённой безысходности, проступившей на его лице. Нас в Академии учили считывать эмоциональный фон собеседника по малейшим жестам, мимике, взгляду. Но одно дело тренироваться на своих же сокурсниках, совсем другое – применить полученное знание к родному и близкому человеку.
Мне отчего-то стало страшно. Так страшно, что даже вспотели ладони и заныло, зачесалось простреленное недавно плечо.
Всё давным-давно зажило, даже шрама не осталось. Чистая психосоматика. Плечо напоминает о травме каждый раз, когда мне становится тревожно, неуютно и не по себе. Врачи сказали, это не навсегда. Со временем пройдёт. Надо только немного потерпеть.
Но терпеть сейчас реально оказалось невмоготу.
– Тэл, – сказал папа глухим голосом. – Я записался в дальнюю экспедицию. Межзвёздный транспортник «Новая Колхида», он отбывает через десять дней…
– Что? – в разум не вместилось.
Амбициозный проект «Новые Рубежи» – поиск новых, пригодных к колонизации миров и их первичное освоение. Я о нём слышала. Да тьма раздери, покажите мне того, кто не слышал! Наша семья сотрудничает с ними вовсю. Маме удалось выхватить несколько жирных федеральных контрактов на поставку оборудования, на продовольственные программы…
Но полёт на таком транспортнике – это билет в один конец. Слишком далеко от метрополии. Рейсовые туда не ходят. А на частной яхте лететь – замучаешься, мощность не та, не даёт доступа к дальнобойным гиперпространственным гейтам. Приходится добираться мелкими скачками, а потом ещё и назад возвращаться... Потери времени колоссальные. Ну, так и галактические расстояния – это вам не на орбитальную станцию слетать.
– Я хотел побыть с тобой, Тэл, – тихо сказал папа. – Мы ведь не скоро ещё увидимся…
– Что тебе там надо? – поразилась я. – Что ты потерял в новом, малоосвоённом мире?!
Он пожал плечами и ответил:
– Смысл жизни, быть может…
– Может, откажешься всё же? – спросила я. – Смысл жизни – это прекрасно, но разве оно того стоит…
– А ты откажешься от своего задания? – вопросом на вопрос ответил папа.
– Понятно, – сказала я. – Тогда давай выработаем стратегию исходя из наших интересов.
– Давай, – с готовностью согласился папа.
– Когда именно улетаешь и откуда?
Папа сказал.
– Отлично. Через четыре дня встречаемся. Но до того – я занята, папа. Не надо доставать по связи, не надо присылать спецназ вскрывать двери моей спальни, незачем самому появляться, как ты сделал сегодня! Я занята. Прости. Вот как ты не можешь перенести дату старта «Новой Колхиды», так и я не могу наплевать на задание, понимаешь?
Надежда, что папа услышит меня, была слабой. Но я должна была попытаться. На сердце лежал тяжёлый ком: пахло серьёзной ссорой. А ссориться с папой мне очень не хотелось.
Я его люблю. Мне всегда с ним было хорошо, он сделал всё, чтобы детство моё не казалось беспросветным и бесконечным «надо и должна»…
– Тэл, я не видел тебя почти два года…
Папа, пожалуйста, услышь меня! Мама никогда не слышала, никогда. Теперь и ты туда же… Невыносимо!
– И собираешься бросить меня на всю оставшуюся жизнь, – покивала я. – Не просто бросить, а – оставить у разбитого корыта. Если я не сделаю задание, я потеряю своё будущее. Ты улетишь со своей «Новой Колхидой», к новой жизни и её смыслу, а я, папа? Что буду делать я? На нелюбимой работе. С клеймом неудачницы. Всю жизнь.
Он качнул головой и спросил скорбно:
– Ты считаешь, что десять дней с любящим родителем можно вот просто так взять и сбросить в мусоропровод?
– А ты считаешь, что можно сломать любимой дочери жизнь просто так? – вернула я ему мяч.
Пикировки, обычные для разговоров с мамой, в отношении папы давались мне очень нелегко. Как будто толкаешь вверх на гору тяжёлый камень раза в три больше себя самой. Сейчас сорвётся и раздавит. Вот прямо сейчас…
– Ну, уж и сломать… – неуверенно выговорил он.
– Сломать, именно сломать, не сомневайся, – заверила его я, чувствуя себя донельзя мерзко. – Любишь меня? Пойми меня!
– Ты изменилась, – качая головой, выговорил папа, оглядывая меня так, будто впервые увидел. – Ты очень сильно изменилась, девочка. Стала так похожа на мать…
Удар ниже пояса, аж дыхание перехватило. Сравнить меня с мамой! Да я… я… я не она! И никогда не стремилась быть на неё похожей, никогда, и папа знал об этом. Или – не знал? Или – тут хуже?
– Что тебе твоё задание? – с досадой спросил папа. – Возможность устроиться на хорошей должности в семейном бизнесе?
– Папа, – тихо, одними губами выговорила я, переживая очень неприятный момент осознания. – А ты вообще знаешь, где я учусь? Без информа! В глаза мне посмотри и ответь. Знаешь?
– Высшая Школа Экономики и Права, – без запинки ответил он, но, видно, в моём лице проявилось нечто страшное, отчего папа быстро сдал назад: – А разве не так?
– Ты попрекаешь меня тем, что после двух лет разлуки я не желаю разбить о тебя все свои надежды на дальнейшую жизнь, – тихим голосом выговорила я. – А сам за эти два года даже не поинтересовался, где я учусь! Ладно, ты не поддерживал меня во время вступительных, тебя не было на оглашении приказа о приёме… ты слишком занятой и важный, ты был на другом краю обитаемой Галактики, я не беспокоила тебя такими пустяками… Но – не узнать, где учится твоя дочь хотя бы перед приездом… Папа, – меня ударило по затылку вторым озарением, – а твой новый смысл жизни на «Колхиде» уж не новая ли женщина, а?
– Я – взрослый человек, – глаза его сузились, и я поняла, что попала в мякотку, и что он очень серьёзно разозлён.
Не показушно-дурашливо, как почти во все наши прежние ссоры, заканчивающиеся каким-нибудь показательным праздником непослушания, вроде тура впечатлений по Синегорью или спуском на морское дно ради охоты за акулдаками. А по-настоящему, так, как никогда с ним не бывало ещё. Во всяком случае, не при мне, не на меня и не со мной.
– Точно! – хлопнула я себя кулаком по ладони. – У тебя другая женщина! А у меня – младшие братишки и сестрички, да? Уже родившиеся или планируемые, неважно. Потому ты и бежишь в мир фронтира, всё остальное того не стоило бы. Мама там до твоей новой семейки не дотянется, верно?
– Стелла!
– А здесь ты не в форме кварковой лужицы сейчас только лишь потому, что мама тебя попросила достать меня, не так ли? Чтобы я уже совершенно точно провалила задание!
– Стелла, что ты себе позволяешь?! – возмутился отец. – Как ты смеешь говорить такое и так? Ты себя слышишь?
– Не смей меня виноватить! – яростно заявила я. – Не смей мешать мне работать! И маме передай, что она не дождётся. Всё. Слушать ничего больше не хочу! Ах, да, – спроси у мамы, наконец, в какой такой Академии я на самом деле учусь!
Я убежала к себе, заперла дверь и с размаху бросилась на постель. Меня душило рыданиями от того, что я разложила по полочкам высокоумную схему дорогой мамы. И от того, что с папой больше никогда не будет так, как прежде. Сегодняшняя ссора сожгла мосты. Через десять день папа и вовсе улетит. Бросит меня навсегда. Что ему! У него будут ещё дочери. И сыновья. Что ему до меня? Ведь я – мамина дочь. Он ведь так и сказал, не постеснялся.
Папа и раньше появлялся редко. Да, взрослый человек, мужчина, были любовницы, наверняка. Но чтоб записаться с очередной из них на полёт в один конец…
Мир несправедлив. Жизнь несправедлива. Рождение в золотой клетке – не панацея от бед.
Отрыдавшись, я привела себя в порядок ледяным душем. Замёрзла, заказала себе горячий кофе. Выдохнула.
Мне плохо. Мне очень плохо. Но это не повод проваливать задание. На кону моя жизнь. Я хочу вырваться из маминых сетей, и я это сделаю!
Но на экран я вывела первым делом не сводные новости по «Монстрам навсегда», а кинула визит Шкртчуму. Ш не умеют врать, а когда пытаются, по их вытянутым насекомьим лицам всё крупным шрифтом пишется. Если, конечно, умеешь считывать эмоциональные реакции нечеловека.
Я – умела.
– Шкртчум, – выпалила я сразу, как только наш управляющий проявился на голографическом экране. – Мама сейчас в процессе развода, не так ли?
– Прошу прощения, я не имею права разглашать подобную информацию, – надел управляющий каменную маску.
– Даже мне? – удивилась я, внимательно за ним наблюдая. – Я – их дочь, меня напрямую касается!
