И вот смоет вас волной с палубы вашего космобота, терминал с переводчиком потеряется, и окажетесь вы среди народа, который не говорит на нивикийском. Да и об эсперанто, государственном языке Федерации, там, может быть, что-то слышали, мол, есть такой в природе, как выглядит, не знаем, и знать не хотим. Смешно? О да. Пока внезапно не влетите в эту гранитную стену на первой космической.
– Вы влетали, профессор? – спросил у него.
– Да, – скупо улыбнулся тот. – Один раз. Мне хватило впечатлений. Продолжим! В конце первого курса вас ожидает практика по распределению, но! – он воздел палец. – Десять лучших и одного по выбору чемпиона, набравшего максимальное количество баллов за учебные достижения, я возьму с собой в экспедицию на Нивикию-прайм или любую другую планету, где нивикийцы оставили значимые артефакты. Цель экспедиции пока не определена точно. Условно - Нивикия-прайм, но это ещё может измениться. Срок экспедиции стандартный – семьдесят дней.
Все оживились. Нивикия-прайм! Материнский мир сгинувшей свыше десяти тысяч лет тому назад цивилизации! Это вам не местные старотерранские раскопы в вечной мерзлоте! И не старые туннели обидно близкого Селеналэнда! Это – Приключение. Большое Приключение! За несколько дальних пересадок от планетарной системы Солнца. Вот только…
– Простите, а если по итогам лучшими окажемся все мы, румасвиринув Сатув? – вопрос вырвался у меня сам собой. – Ну, вот все постараемся, у всех одинаковый балл окажется по итогу.
Профессор лучезарно улыбнулся:
– Тогда, – сказал он ласково, – я придумаю дополнительные тесты и экзамены, сложнее и разнообразнее стандартных. Большинство обязательно отсеется.
– Надеюсь, это будешь ты, – не удержалась я от шпильки в бок шароглазому.
Тот лишь тонко улыбнулся и ответил тем же свистящим шёпотом:
– Включите логику, Ламберт-Балина. Совершенно точно отсеется тот, кто проскользнул в Университет последним местом в списке…
У-у-у! Урод!
– А сейчас – небольшой экспресс-тест на знание вами нивикийского литературного языка, – продолжил профессор. – На ваши терминалы пришла форма, откройте её, пожалуйста. Это образец контрольного задания по языку, адаптированный для студентов. Нивикийцы использовали подобные подборки контрольных для обучения родному языку детей старшего возраста. В соответствии с вашим результатом будет составлен индивидуальный план дополнительных занятий. Конечно, вас отбирали в группу прежде всего именно по баллам за нивикийский, работы с низким результатом попросту не прошли… Но уровень знаний у вас всё-таки разный, и сейчас мы определим точнее, у кого какой. Итак, полчаса, время пошло…
По итогам теста профессор выразил большую скорбь. Дети, сказал. Куколки. Будем делать из вас крылатиков. И вывалил на наши терминалы вал: пошаговый учебный план, контрольные тесты, самостоятельную работу и текст, размером в четыре экрана, каждому свой, который следовало перевести с нивикийского на эсперанто, русский и чинтсах по выбору. Всё это к концу семидневки.
– А спать когда?! – поневоле вырвалось у кого-то из нас, уже успевшего заглянуть в график занятий по другим дисциплинам.
И ведь там навряд ли выдадут домашние задания размером поменьше!
– После смерти отоспитесь, – жизнерадостно прочирикал профессор, прощаясь с нами до завтрашнего утра.
Никто его энтузиазм не разделил. Организованной толпой потащились вниз, на динамические тренировки. И вот там меня ждал очередной банан: оказывается, пока мы в триста седьмой писали контрольку для профессора Сатува, нейросеть универа просто и без затей разбила нас на пары по тому, как мы расселись. То есть, что?
Правильно. Я оказалась в паре с дорогим товарищем-вражьей-рожей! Мы оба взвыли, каждый на свой манер, но инструктор оказался неумолим.
– В космосе, – веско заявил он, – запрещено работать в одиночку. Работают парами, четвёрками и так далее. Страховать друг друга необходимо постоянно, пос-то-ян-но! Не нравится – отчисляйтесь, ищите себе другую работу, попроще.
– Ну, Тумба-Юмба, ты попал, – злобно прошипела я от избытка чувств.
– Моё имя, – сказал он холодно, через губу, – Тоумплетхари Юмпаткиф, и сделайте одолжение, не коверкайте его на свой примитивный лад.
– Слишком сложно для такой примитивной меня, – отрезала я.
– Вы говорите ложь.
– Да ну. С чего бы это вдруг?
– Вам несложно было пройти аудирование по нивикийскому на самый высокий балл в группе. А этот язык фонетически сложнее моего! И потом, по глазам вижу, врёте!
– Вот глаз моих попрошу не касаться, – отрезала я. – На свои собственные посмотри! – И показала пальцами, какие у него у самого гляделки.
Вполлица. И цвет мерзкий!
– Ат-ставить разговоры, – вклинился в нашу милую беседу инструктор. – На стартовую позицию, бегом марш!
Я прибежала первой. Физподготовка – наше всё. Вторым пёр за мной, дыша в затылок, угадайте кто. А потом инструктор вдохновённо звал записываться к нему на военную кафедру, мол, потом сразу получаете офицерское звание, правда, отслужить на благо Федерации придётся пять лет по контракту, но ведь не рядовым же. На меня он сразу глаз положил: пирокинетики в армии очень востребованы. Я сказала, что подумаю.
А про себя решила: фиг вам. Я в Университет-то поступила в том числе именно затем, чтобы в армии не служить. Что я там потеряла, военные операции - совершенно не моё. Мы, паранормалы, военнообязанные все, независимо от пола. Высшее образование давало поблажку. А то ушлют ведь куда-нибудь за горизонт событий, мятеж там подавлять какой-нибудь. Вернёшься потом домой на одной ноге, вместо второй конечности поставят механику, как соседу через квартал. Или вместо глаза опять же камеру, как у баб-Иры, капитана ВКС Федерации в отставке. Чумовая совершенно бабка, со штырём в башке и во-от с такими кулаками, ну – сорок лет в десантуре отпахать, да не где-нибудь тыловой крысой в штабе, а на передовой. В детстве она меня восхищала безмерно. А сейчас... Повзрослела я. И поумнела, что бы там мама ни говорила в адрес сотрудников репродуктивного центра, забывших запрограммировать моему эмбриону мозги.
Потом была большая перемена. На целых полтора часа. Все разбрелись кто куда, в основном, соображая насчёт чего-нибудь пожрать. Поэтому рекреационная зона оказалась забита перекусывающими по самые стены. В воздухе стоял равномерный гул: делились впечатлениями. Не только новички, как мы, но и старшие курсы, у них ведь тоже начались сегодня занятия.
Я нашла себе место у фонтана на выходе. Забралась с ногами на широкий парапет, Поболтала ладонью в зеленоватой, подсвеченной синими и сиреневыми огнями воде. Холодная! Хорошо. Я бы с удовольствием залезла в фонтан с головой, всё-таки жарковато было в университете, как в любом городском присутственном месте. Пирокинетики в городах практически не живут, поэтому и микроклимат здесь настраивают на стандартный для лишённых «горячей» паранормы комфорт. То есть, душно, жарко, воздух похож на плотный жирный бульон, но в целом терпеть можно. Именно что – терпеть…
Снаружи, за пределами города – вечная зима. Заснеженные белые поля, «горячие» реки, отороченные ажурным кружевом намёрзшего по берегам льда, стеклянные «горячие» розы, леса из опять же «горячих» елей. А за лесом – прямая трасса на Зеленодар, а справа от трассы – тепловой оазис с геотермальными источниками и вулканом (тем самым). От оазиса спустя десять километров налево, под указатель, – к нам, в Отрадное. Посёлок городского типа у нас. То есть, десятка три частных домовладений с общей, под стандартным куполом системы климат-контроля, застройкой в центре.
Я, конечно, буду жить в общежитии при Университете, но домой по выходным и, особенно, на каникулы, отчего не выбираться. Хорошо, когда твой дом – в том же мире, что и твой вуз, да не просто на той же самой планете, а совсем рядом, на машине доехать можно. Тем, кто прилетел из внешнего космоса, не так весело, надо думать. Далеко от дома, и планета неприветливая. Но диплом Старотерранского Ксенологического того стоит, однозначно!
… Он возник внезапно и без спросу уселся рядом, я поперхнулась кофе от такой наглости, закашлялась.
– Постучать по спине? – невинно предложил он.
– Нет! Сама.
– Сама так сама, – не стал он спорить, зато стал смотреть с любопытством, слегка склонив голову на бок
От кашля у меня проступили слёзы, я живо вообразила, на кого я сейчас похожа, и обозлилась ещё больше.
– Отстань от меня! – заявила я, вытирая щёки. – Ты другого места себе найти не мог?
– Мог бы – нашёл бы, – абсолютно серьёзно сообщил он.
Вокруг действительно была толпа, и даже наш фонтан облепили парочки и просто небольшие группки по интересам. Немного свободного места было только рядом со мной. Но упрямство не дало мне успокоиться вовремя:
– Вот иди и ищи себе дальше, Тумба-Юмба! А здесь я сижу.
– Фонтан – общее имущество Университета, – выдал он, – сидеть на нём может любой сотрудник или студент Университета. Я хочу сидеть здесь. И перестаньте коверкать моё имя!
Снова этот взгляд. Чистое, незамутнённое любопытство на грани хамства. Я взмокла, пытаясь придумать достойный ответ. Любое моё слово будет отпрепарировано, поняла я. Может, не вслух, но какая разница-то. Он действительно меня изучал. Как бактерию под микроскопом.
Я лопнула от злости, снова порадовавшись, что прилившая к щекам кровь никак не изменит цвет моего лица. Светлокожие багровеют в подобных ситуациях как вареные раки, сколько раз сама наблюдала. Со мной подобный фокус не пройдёт.
В морду дать нельзя – исключат. Легко. Нейросеть «Арбитраж» безжалостна и беспощадна, именно потому, что искусственный интеллект, а не живой специалист, который в целом ещё может тебе, как сестре по биологическому виду, посочувствовать. Словом отругнуться – какая-то детская склока получится. А вот тебя, по-нашему!
Недолго думая, я «прогрела» гранит. Пирокинез – это ведь не просто пламя сгенерировать и что-нибудь сжечь. Любое повышение температуры по своему желанию в любом материале. Так что Тумба-Юмба храбрился недолго: когда камень под его задницей раскалился до состояния адовой сковородки, он слетел с него как миленький.
Слева от меня сидели такие же паранормалы-пирокинетики, как я, они не отреагировали. А шароглазому хватило.
Я победно улыбнулась, допила кофе, встала и сделала ручкой. Остынет после меня ещё очень нескоро, а жаловаться… Что-то подсказывало мне, что жаловаться Тумба-Юмба не побежит. Ниже его достоинства такие жалобы.
Нам выделили места в жилом корпусе, мне досталась угловая комната с двумя окнами. В ней было отличное спальное место и симпатичный кухонный блок, но больше всего мне понравился учебный стационарный терминал в столе между окнами. Там уже светилось расписание занятий на завтра, и разноцветные напоминалки в стиле «задание требует выполнения».
Живём!
Маме только надо сообщить.
– Я уже знаю, – сообщила мама, проявляясь на голографическом экране терминала. – Что ж, могу поздравить. Молодец. Дома когда появишься?
– Завтра уже, наверное. Мне комнату дали, – похвасталась я. – Смотри: два окна. Два настоящих целых окна, даже не экраны!
– Лика, – серьёзно сказала она, и замолчала, выдерживая паузу.
– Да, мам? – спросила я с тягостным предчувствием будущей нотации.
И точно.
– Держи себя в руках. Никого не убивай.
– Мама!– возмутилась я – Кого я за всю свою жизнь убила?!
– Не убила, – признала она факт. – Но покалечила.
– Они сами виноватые были! И Снежину я сразу всё рассказала.
– Лика! – мама повысила голос.
– Ну, ма-ам!
Ей про Тумбу-Юмбу настучали уже! Да я думаю, не только про него. Наш дорогой учитель, и ещё кто-нибудь, легко. Ну я ему… я ему… я нашему дорогому румасвиринуву Сатуву кофе переварю, вот! Когда в следующий раз к нам заглянет! Пусть мучается. Он из вежливости не скажет, что гадость ему подали. И будет пить, как миленький. Гентбарцы, вообще-то, человеческую пищу не едят, и кофе не жалуют тоже, это лично профессор Сатув любитель. Ну, вот и получит он у меня. А нечего потому что.
А Тумбу-Юмбу не собиралась я убивать, конечно же, тем более, калечить. Если сам не полезет. Нож, между прочим, у него на поясе здоровый. С алмазной завитушкой на рукояти, идеограммой его Рода, надо думать. Ножны изрядно потёртые, то есть, не для красоты с собой носит. Интересно, он убивал? С него ведь станется. Или ещё нет?
– Ли-ка, – раздельно выговорила мама с отчётливой угрозой в голосе.
Бить она меня никогда не била, даже если я ей хамила. Было такое, да… хамила несколько раз. Но потом как-то так всегда получалось, что лучше бы ударила, честное слово. Меня совесть обгладывала до костей, а после стачивала и сами кости тоже. До сих пор, стоит только вспомнить, аж в затылке свербит от стыда. Потому что это мама. Самый родной и самый замечательный человек даже не в Галактике, – во всей Вселенной…
– Я не буду никого убивать, мама, – пообещала я торжественно. – Клянусь!
– Хорошо, – кивнула она.
Вытянула всё-таки обещание. Я никогда не нарушала данное однажды слово, чего бы мне ни стоило его исполнить, мама знала об этом, и бессовестно поймала меня в ловушку. Оставалось только скрежетать зубами за свой длинный язык: нет бы, сначала подумать, и только потом отправлять на озвучку в речевой аппарат свои мысли.
– А покалечить можно? – с надеждой спросила я. – Ну, хоть чуть-чуть. Ну, вот на столечко?
– Уже с кем-то поцапалась, – проницательно сказала мама.
– Нууууу….
– Лика!
– Я не буду убивать и слишком уж тяжело калечить, но драться, если по-другому никак, – буду! – непримиримо заявила я.
– А ты точно ту специальность выбрала? – поинтересовалась мама. – Может, всё-таки в армию? Между прочим, ещё не поздно. Первые две недели мобильные, можно перейти в другой вуз по собственному желанию. Освободишь место для того бедолаги, который шёл следом за тобой…
– Не хочу в армию, – упёрлась я. – Мама, не начинай!
В армию – это надо было с ясельного возраста меня по военным секциям водить, а не таскать на раскопы. И не разговаривать со мной с того же самого ясельного периода на нивикийском. А то ведь я долгое время думала, что нивикийский – язык нашей родины, Пацифиды. Пока в школе, на занимательной культурологии по теме «Кто в Галактике живёт», не узнала, что в локали Пацифиды разговаривают на эсперанто и смеси англо-русского, потому что народ Пацифиды – потомки колонистов со Старой Терры. Там высадилась семь веков назад одна из экспедиций проекта «Галактический Ковчег». А нивикийский – это нивикийский. Язык давно сгинувшей цивилизации такого масштаба, который нам, нынешним, просто даже не снился.
– Смотри у меня, – завершила разговор мама грозным предупреждением.
Да уж. Смотреть теперь придётся. Обещала же!
Задания прямо сейчас делать не стала. Я с детства владею языком, что там может быть сложного, позже сделаю. Или даже завтра с утра. А пока – как у нас на портале Университета насчёт развлечений?
Аэросладж… Отлично, записываемся. Сразу пометку себе, привезти завтра из дома экипировку… ага, свой собственный болид не только можно, но и нужно, аренда ячейки в паркинге Университета – да, включить. Допуск к полётам в категории «атмосфера-лайт» у меня есть, значит, от экзамена на получение прав отказываемся.
– Вы влетали, профессор? – спросил у него.
– Да, – скупо улыбнулся тот. – Один раз. Мне хватило впечатлений. Продолжим! В конце первого курса вас ожидает практика по распределению, но! – он воздел палец. – Десять лучших и одного по выбору чемпиона, набравшего максимальное количество баллов за учебные достижения, я возьму с собой в экспедицию на Нивикию-прайм или любую другую планету, где нивикийцы оставили значимые артефакты. Цель экспедиции пока не определена точно. Условно - Нивикия-прайм, но это ещё может измениться. Срок экспедиции стандартный – семьдесят дней.
Все оживились. Нивикия-прайм! Материнский мир сгинувшей свыше десяти тысяч лет тому назад цивилизации! Это вам не местные старотерранские раскопы в вечной мерзлоте! И не старые туннели обидно близкого Селеналэнда! Это – Приключение. Большое Приключение! За несколько дальних пересадок от планетарной системы Солнца. Вот только…
– Простите, а если по итогам лучшими окажемся все мы, румасвиринув Сатув? – вопрос вырвался у меня сам собой. – Ну, вот все постараемся, у всех одинаковый балл окажется по итогу.
Профессор лучезарно улыбнулся:
– Тогда, – сказал он ласково, – я придумаю дополнительные тесты и экзамены, сложнее и разнообразнее стандартных. Большинство обязательно отсеется.
– Надеюсь, это будешь ты, – не удержалась я от шпильки в бок шароглазому.
Тот лишь тонко улыбнулся и ответил тем же свистящим шёпотом:
– Включите логику, Ламберт-Балина. Совершенно точно отсеется тот, кто проскользнул в Университет последним местом в списке…
У-у-у! Урод!
– А сейчас – небольшой экспресс-тест на знание вами нивикийского литературного языка, – продолжил профессор. – На ваши терминалы пришла форма, откройте её, пожалуйста. Это образец контрольного задания по языку, адаптированный для студентов. Нивикийцы использовали подобные подборки контрольных для обучения родному языку детей старшего возраста. В соответствии с вашим результатом будет составлен индивидуальный план дополнительных занятий. Конечно, вас отбирали в группу прежде всего именно по баллам за нивикийский, работы с низким результатом попросту не прошли… Но уровень знаний у вас всё-таки разный, и сейчас мы определим точнее, у кого какой. Итак, полчаса, время пошло…
По итогам теста профессор выразил большую скорбь. Дети, сказал. Куколки. Будем делать из вас крылатиков. И вывалил на наши терминалы вал: пошаговый учебный план, контрольные тесты, самостоятельную работу и текст, размером в четыре экрана, каждому свой, который следовало перевести с нивикийского на эсперанто, русский и чинтсах по выбору. Всё это к концу семидневки.
– А спать когда?! – поневоле вырвалось у кого-то из нас, уже успевшего заглянуть в график занятий по другим дисциплинам.
И ведь там навряд ли выдадут домашние задания размером поменьше!
– После смерти отоспитесь, – жизнерадостно прочирикал профессор, прощаясь с нами до завтрашнего утра.
Никто его энтузиазм не разделил. Организованной толпой потащились вниз, на динамические тренировки. И вот там меня ждал очередной банан: оказывается, пока мы в триста седьмой писали контрольку для профессора Сатува, нейросеть универа просто и без затей разбила нас на пары по тому, как мы расселись. То есть, что?
Правильно. Я оказалась в паре с дорогим товарищем-вражьей-рожей! Мы оба взвыли, каждый на свой манер, но инструктор оказался неумолим.
– В космосе, – веско заявил он, – запрещено работать в одиночку. Работают парами, четвёрками и так далее. Страховать друг друга необходимо постоянно, пос-то-ян-но! Не нравится – отчисляйтесь, ищите себе другую работу, попроще.
– Ну, Тумба-Юмба, ты попал, – злобно прошипела я от избытка чувств.
– Моё имя, – сказал он холодно, через губу, – Тоумплетхари Юмпаткиф, и сделайте одолжение, не коверкайте его на свой примитивный лад.
– Слишком сложно для такой примитивной меня, – отрезала я.
– Вы говорите ложь.
– Да ну. С чего бы это вдруг?
– Вам несложно было пройти аудирование по нивикийскому на самый высокий балл в группе. А этот язык фонетически сложнее моего! И потом, по глазам вижу, врёте!
– Вот глаз моих попрошу не касаться, – отрезала я. – На свои собственные посмотри! – И показала пальцами, какие у него у самого гляделки.
Вполлица. И цвет мерзкий!
– Ат-ставить разговоры, – вклинился в нашу милую беседу инструктор. – На стартовую позицию, бегом марш!
***
Я прибежала первой. Физподготовка – наше всё. Вторым пёр за мной, дыша в затылок, угадайте кто. А потом инструктор вдохновённо звал записываться к нему на военную кафедру, мол, потом сразу получаете офицерское звание, правда, отслужить на благо Федерации придётся пять лет по контракту, но ведь не рядовым же. На меня он сразу глаз положил: пирокинетики в армии очень востребованы. Я сказала, что подумаю.
А про себя решила: фиг вам. Я в Университет-то поступила в том числе именно затем, чтобы в армии не служить. Что я там потеряла, военные операции - совершенно не моё. Мы, паранормалы, военнообязанные все, независимо от пола. Высшее образование давало поблажку. А то ушлют ведь куда-нибудь за горизонт событий, мятеж там подавлять какой-нибудь. Вернёшься потом домой на одной ноге, вместо второй конечности поставят механику, как соседу через квартал. Или вместо глаза опять же камеру, как у баб-Иры, капитана ВКС Федерации в отставке. Чумовая совершенно бабка, со штырём в башке и во-от с такими кулаками, ну – сорок лет в десантуре отпахать, да не где-нибудь тыловой крысой в штабе, а на передовой. В детстве она меня восхищала безмерно. А сейчас... Повзрослела я. И поумнела, что бы там мама ни говорила в адрес сотрудников репродуктивного центра, забывших запрограммировать моему эмбриону мозги.
Потом была большая перемена. На целых полтора часа. Все разбрелись кто куда, в основном, соображая насчёт чего-нибудь пожрать. Поэтому рекреационная зона оказалась забита перекусывающими по самые стены. В воздухе стоял равномерный гул: делились впечатлениями. Не только новички, как мы, но и старшие курсы, у них ведь тоже начались сегодня занятия.
Я нашла себе место у фонтана на выходе. Забралась с ногами на широкий парапет, Поболтала ладонью в зеленоватой, подсвеченной синими и сиреневыми огнями воде. Холодная! Хорошо. Я бы с удовольствием залезла в фонтан с головой, всё-таки жарковато было в университете, как в любом городском присутственном месте. Пирокинетики в городах практически не живут, поэтому и микроклимат здесь настраивают на стандартный для лишённых «горячей» паранормы комфорт. То есть, душно, жарко, воздух похож на плотный жирный бульон, но в целом терпеть можно. Именно что – терпеть…
Снаружи, за пределами города – вечная зима. Заснеженные белые поля, «горячие» реки, отороченные ажурным кружевом намёрзшего по берегам льда, стеклянные «горячие» розы, леса из опять же «горячих» елей. А за лесом – прямая трасса на Зеленодар, а справа от трассы – тепловой оазис с геотермальными источниками и вулканом (тем самым). От оазиса спустя десять километров налево, под указатель, – к нам, в Отрадное. Посёлок городского типа у нас. То есть, десятка три частных домовладений с общей, под стандартным куполом системы климат-контроля, застройкой в центре.
Я, конечно, буду жить в общежитии при Университете, но домой по выходным и, особенно, на каникулы, отчего не выбираться. Хорошо, когда твой дом – в том же мире, что и твой вуз, да не просто на той же самой планете, а совсем рядом, на машине доехать можно. Тем, кто прилетел из внешнего космоса, не так весело, надо думать. Далеко от дома, и планета неприветливая. Но диплом Старотерранского Ксенологического того стоит, однозначно!
… Он возник внезапно и без спросу уселся рядом, я поперхнулась кофе от такой наглости, закашлялась.
– Постучать по спине? – невинно предложил он.
– Нет! Сама.
– Сама так сама, – не стал он спорить, зато стал смотреть с любопытством, слегка склонив голову на бок
От кашля у меня проступили слёзы, я живо вообразила, на кого я сейчас похожа, и обозлилась ещё больше.
– Отстань от меня! – заявила я, вытирая щёки. – Ты другого места себе найти не мог?
– Мог бы – нашёл бы, – абсолютно серьёзно сообщил он.
Вокруг действительно была толпа, и даже наш фонтан облепили парочки и просто небольшие группки по интересам. Немного свободного места было только рядом со мной. Но упрямство не дало мне успокоиться вовремя:
– Вот иди и ищи себе дальше, Тумба-Юмба! А здесь я сижу.
– Фонтан – общее имущество Университета, – выдал он, – сидеть на нём может любой сотрудник или студент Университета. Я хочу сидеть здесь. И перестаньте коверкать моё имя!
Снова этот взгляд. Чистое, незамутнённое любопытство на грани хамства. Я взмокла, пытаясь придумать достойный ответ. Любое моё слово будет отпрепарировано, поняла я. Может, не вслух, но какая разница-то. Он действительно меня изучал. Как бактерию под микроскопом.
Я лопнула от злости, снова порадовавшись, что прилившая к щекам кровь никак не изменит цвет моего лица. Светлокожие багровеют в подобных ситуациях как вареные раки, сколько раз сама наблюдала. Со мной подобный фокус не пройдёт.
В морду дать нельзя – исключат. Легко. Нейросеть «Арбитраж» безжалостна и беспощадна, именно потому, что искусственный интеллект, а не живой специалист, который в целом ещё может тебе, как сестре по биологическому виду, посочувствовать. Словом отругнуться – какая-то детская склока получится. А вот тебя, по-нашему!
Недолго думая, я «прогрела» гранит. Пирокинез – это ведь не просто пламя сгенерировать и что-нибудь сжечь. Любое повышение температуры по своему желанию в любом материале. Так что Тумба-Юмба храбрился недолго: когда камень под его задницей раскалился до состояния адовой сковородки, он слетел с него как миленький.
Слева от меня сидели такие же паранормалы-пирокинетики, как я, они не отреагировали. А шароглазому хватило.
Я победно улыбнулась, допила кофе, встала и сделала ручкой. Остынет после меня ещё очень нескоро, а жаловаться… Что-то подсказывало мне, что жаловаться Тумба-Юмба не побежит. Ниже его достоинства такие жалобы.
***
Нам выделили места в жилом корпусе, мне досталась угловая комната с двумя окнами. В ней было отличное спальное место и симпатичный кухонный блок, но больше всего мне понравился учебный стационарный терминал в столе между окнами. Там уже светилось расписание занятий на завтра, и разноцветные напоминалки в стиле «задание требует выполнения».
Живём!
Маме только надо сообщить.
– Я уже знаю, – сообщила мама, проявляясь на голографическом экране терминала. – Что ж, могу поздравить. Молодец. Дома когда появишься?
– Завтра уже, наверное. Мне комнату дали, – похвасталась я. – Смотри: два окна. Два настоящих целых окна, даже не экраны!
– Лика, – серьёзно сказала она, и замолчала, выдерживая паузу.
– Да, мам? – спросила я с тягостным предчувствием будущей нотации.
И точно.
– Держи себя в руках. Никого не убивай.
– Мама!– возмутилась я – Кого я за всю свою жизнь убила?!
– Не убила, – признала она факт. – Но покалечила.
– Они сами виноватые были! И Снежину я сразу всё рассказала.
– Лика! – мама повысила голос.
– Ну, ма-ам!
Ей про Тумбу-Юмбу настучали уже! Да я думаю, не только про него. Наш дорогой учитель, и ещё кто-нибудь, легко. Ну я ему… я ему… я нашему дорогому румасвиринуву Сатуву кофе переварю, вот! Когда в следующий раз к нам заглянет! Пусть мучается. Он из вежливости не скажет, что гадость ему подали. И будет пить, как миленький. Гентбарцы, вообще-то, человеческую пищу не едят, и кофе не жалуют тоже, это лично профессор Сатув любитель. Ну, вот и получит он у меня. А нечего потому что.
А Тумбу-Юмбу не собиралась я убивать, конечно же, тем более, калечить. Если сам не полезет. Нож, между прочим, у него на поясе здоровый. С алмазной завитушкой на рукояти, идеограммой его Рода, надо думать. Ножны изрядно потёртые, то есть, не для красоты с собой носит. Интересно, он убивал? С него ведь станется. Или ещё нет?
– Ли-ка, – раздельно выговорила мама с отчётливой угрозой в голосе.
Бить она меня никогда не била, даже если я ей хамила. Было такое, да… хамила несколько раз. Но потом как-то так всегда получалось, что лучше бы ударила, честное слово. Меня совесть обгладывала до костей, а после стачивала и сами кости тоже. До сих пор, стоит только вспомнить, аж в затылке свербит от стыда. Потому что это мама. Самый родной и самый замечательный человек даже не в Галактике, – во всей Вселенной…
– Я не буду никого убивать, мама, – пообещала я торжественно. – Клянусь!
– Хорошо, – кивнула она.
Вытянула всё-таки обещание. Я никогда не нарушала данное однажды слово, чего бы мне ни стоило его исполнить, мама знала об этом, и бессовестно поймала меня в ловушку. Оставалось только скрежетать зубами за свой длинный язык: нет бы, сначала подумать, и только потом отправлять на озвучку в речевой аппарат свои мысли.
– А покалечить можно? – с надеждой спросила я. – Ну, хоть чуть-чуть. Ну, вот на столечко?
– Уже с кем-то поцапалась, – проницательно сказала мама.
– Нууууу….
– Лика!
– Я не буду убивать и слишком уж тяжело калечить, но драться, если по-другому никак, – буду! – непримиримо заявила я.
– А ты точно ту специальность выбрала? – поинтересовалась мама. – Может, всё-таки в армию? Между прочим, ещё не поздно. Первые две недели мобильные, можно перейти в другой вуз по собственному желанию. Освободишь место для того бедолаги, который шёл следом за тобой…
– Не хочу в армию, – упёрлась я. – Мама, не начинай!
В армию – это надо было с ясельного возраста меня по военным секциям водить, а не таскать на раскопы. И не разговаривать со мной с того же самого ясельного периода на нивикийском. А то ведь я долгое время думала, что нивикийский – язык нашей родины, Пацифиды. Пока в школе, на занимательной культурологии по теме «Кто в Галактике живёт», не узнала, что в локали Пацифиды разговаривают на эсперанто и смеси англо-русского, потому что народ Пацифиды – потомки колонистов со Старой Терры. Там высадилась семь веков назад одна из экспедиций проекта «Галактический Ковчег». А нивикийский – это нивикийский. Язык давно сгинувшей цивилизации такого масштаба, который нам, нынешним, просто даже не снился.
– Смотри у меня, – завершила разговор мама грозным предупреждением.
Да уж. Смотреть теперь придётся. Обещала же!
***
Задания прямо сейчас делать не стала. Я с детства владею языком, что там может быть сложного, позже сделаю. Или даже завтра с утра. А пока – как у нас на портале Университета насчёт развлечений?
Аэросладж… Отлично, записываемся. Сразу пометку себе, привезти завтра из дома экипировку… ага, свой собственный болид не только можно, но и нужно, аренда ячейки в паркинге Университета – да, включить. Допуск к полётам в категории «атмосфера-лайт» у меня есть, значит, от экзамена на получение прав отказываемся.
