– Нет, – беспечно ответила она. – Просто с утра маяло: «позвони Римме»… Я позвонила, а у тебя голос похоронный. В последний раз такой голос был у тебя тогда, когда ты в больничку по скорой ехала с переломом, помнишь?
Я помнила. Классика жанра – поскользнулась, упала, очнулась. Только вместо гипса – обледенелая дорожка, совсем не мягкая. Спасибо неравнодушным прохожим, но скорая ехала сорок минут, а Оля позвонила, когда меня уже грузили в машину. Конечно, голос был похоронным. Ещё бы ему быть другим. Послушала бы я ваш голос после сорока минут на морозе со сломанной голенью!
– Но сейчас-то не перелом, – буркнула я.
– Именно! – воздела Оля палец. – Именно не перелом, а всего-то навсего лишь труп. Причём даже не твой.
Сейчас она скажет. Сейчас она это скажет. Вот прямо сейчас!
– Выше нос, Римус, – сказала Оля радостно. – Жизнь прекрасна и удивительна!
Что я и говорила!
Поймите меня правильно, – Оля хорошая, очень хорошая. Всегда поддержит, обнимет, напоит свежим кофе или ароматным чаем – по ситуации. Но чем старше становимся мы обе, тем дальше нас разводят наши характеры и наша жизнь. Оля – вся порыв, ей нужны гром, молнии, движение, шумные вечеринки, отчаянные безумства, экстрим и бурлящий поток. А мне бы в норку и – тихо там сидеть, чтоб никто не трогал. Смотреть на пламя свечи, укрыть ноги пледом и в любимом кресле открыть любимую книгу, неспешно приготовить себе кофе и посмотреть фигурное катание, действующий чемпионат или повтор…
Поэтому мы не живём вместе уже лет восемь как. Не всем из наших родственников это нравится, как же, целых две квартиры, по одной на каждую, где скромность?! Но мы с сестрой понимаем друг друга до той самой горькой точки на дне души, за которой в сердце смотрит вечность: нам не ужиться под одной крышей, ни ей, ни мне.
Оля живёт в новостройках Приморского района. Самая крайняя улица города, за ней – уже Ленобласть. Такая вот у нас интересная особенность: город – Санкт-Петербург, но область – Ленинградская. Был референдум, на котором жители области решили оставить прежнее наименование.
А у парадной нас встречали. Громадный лохматый чёрный зверюган сидел невозмутимым столбом в позе Кота Баюна и явно ждал нас. Я споткнулась: уж очень кот похож был на того, сунувшегося мне в ноги сегодня утром у лифта.
– Это Бегемот, – радостно объяснила наличие зверя Оля. – Он у нас общий. Что, Бегемот, зайдёшь?
Бегемот зевнул во всю пасть, не поворачивая головы. Потом раскрыл глаза и посмотрел прямо на меня. Я споткнулась второй раз: глаза у животного были чёрными. Полностью чёрными, в цвет шерсти. Так не бывает.
– Ты чего, котов боишься? – участливо спросила сестра, звякая ключами. – Римма!
– Не боюсь я, – буркнула я и снова внимательно посмотрела на кошачье.
Глаза у Бегемота были, конечно же, как и у всех его сородичей, зелёными. Он вальяжно вошёл вслед за нами, поднялся на лифте на этаж…
– И в квартиру пустишь? – восхитилась я.
Оля всю жизнь не переваривала животных в доме. Ни котов, ни собак любого размера, ни даже попугайчиков. И вот тебе, пожалуйста.
– Жалко животину, – сказала Ольга чуть виновато. – Он же породистый, сама видишь. Мэйн-кун, значит, жрать ему надо много. А кто накормит? Все только гладят. Ну, хоть не пинают, и на том спасибо.
– Вот у нас сосед такого же завёл, – мрачно сообщила я. – Цвет вот прям в масть. И морда вся как в него, наглая. Тоже по парадной шарится.
– Некоторым нельзя заводить животных, да, – сказала Оля, открывая квартиру. – Лапы вытри, – это коту.
И тот послушно – глазам не поверила! – провёл лапами по коврику! Передними, потом одной задней, второй задней. После чего чинно прошёл в прихожую.
– Во даёт! – восхитилась я. – Дрессированный. А может, вправду того… Бегемот? – с надеждой спросила я. – Из свиты Воланда. А?
– Может быть, – подыграла мне сестра. – И вот, понимаешь, как не пустить? Помнишь, что происходило с теми, кто проявлял к свите Сатаны мало почтения?
Я посмеялась, а у самой мурашки по спине побежали. А что если и впрямь…
Кот сидел у входа на кухню в гордой позе сфинкса всем своим видом показывая, что он, конечно же, воспитанный и вежливый кот, он понимает, что у вас, двуногих, не бывает неважных разговоров, но если прямо сейчас не пустят к миске, то вполне вероятно превращение в демона, вполне вероятно. Вам нужен в квартире демон? Нет? Тогда дверь, пожалуйста. И миска там, надеюсь, не пустая?
– Чёрт его знает, откуда он взялся, – говорила Оля, ставя чайник. – Пришёл однажды на пост охраны, худой, в репьях, с драным ухом, и остался. Никто не погнал, он прижился. Ухо ему вылечили, блох с глистами протравили. Так и живёт.
– Давно?
– С сентября.
– Взяла бы себе, – предложила я, наблюдая, как Бегемот трудится над миской с кормом.
– Не домашний он. Вечно бродит где-то, сейчас налопается, поспит и попросится на волю.
– Может, в частном доме жил? – предположила я.
– Может быть.
Мы одновременно посмотрели на кота. Тот оторвался от миски, потянулся и вдруг бухнулся на бок, а потом и вовсе завалился кверху лапами. Здоровый, что твой пёс! Мэйн-кун, что вы хотите. А на пузе у него внезапно оказался клок белой шерсти. Смешно.
Потом был кофе – горячий, со сливками, как я люблю. Потом Ольгу вызвонил кто-то по её работе, и она ушла разговаривать в комнату. А я стояла на балконе – он здесь тёплый, добавочная комната, настоящий зимний сад с геранью, фиалками, орхидеями и лианами… забыла название... цветут такими белыми гроздьями, из кончика каждого цветка высовывается ещё алый язычок… клеродендрум Томпсона, вот!
Отсюда, с двадцать третьего этажа, виден весь Финский залив, в хорошую погоду можно даже разглядеть купол Морского собора в Кронштадте. Огромный, громаднейший простор, заполненный небом, водой и ветром. Были бы крылья – встать бы сейчас на перила и – вниз, разворачивая летательные конечности уже в падении. Но люди без самолётов или парапланов умеют летать лишь недолго и строго вниз.
Неприятно вспомнился утрешний труп. Вот ведь… жил, на что-то надеялся. И не стало его, а мир не лопнул и даже не вздрогнул, живёт себе дальше, уже без него. Затылок прокололо застарелым, детским ещё, ужасом, когда я впервые осознала, что есть на этом свете ещё и смерть. Мне было лет пять, может, меньше. Мама с Ольгой говорили придушенным шепотом: «разбился»… «несчастный случай»… «похороны завтра в…»
Кто разбился, какой несчастный случай, что такое похороны. Оля объясняла мне с конца: похороны – умершего человека отпевают и закапывают в землю, хоронят, потому и похороны. Несчастный случай – когда ты ничего плохого не делаешь, и вокруг тебя никто ничего плохого не делает, а у машины внезапно отказывают тормоза. Брак производителя. Случайность. Кто…
Тебе уже пять, не маленькая. И лучше сразу, чем потом. Папа разбился, Римус. Папу похоронят завтра после полудня… Не реви. Это – жизнь…
Папу я видела редко. Родители развелись после моего рождения, но остались друзьями, бывает и так. Отец приходил… редко, мама не препятствовала, просто он был лётчиком гражданской авиации… постоянно в рейсах… и новая семья у него уже была. Но – приходил, я каждую встречу ждала как праздник, и вот говорят мне, что – похоронят. Что раз умер – значит, уже никогда не придёт.
Я не верила, всё мне казалось, что «умер» это просто «ушёл далеко, вернётся не скоро». Что навсегда – мой детский разум вместить не мог. Как это – навсегда? Вот прямо совсем-совсем навсегда?! Вот всё вокруг будет, а тебя не будет? Как так-то?!
И вот сегодня это безжалостное «навсегда» отсекло от мира ещё одну жизнь, считай, на моих глазах. Как мужчина упал, я не видела, стояла спиной, но зато слышала. Этот глухой влажный удар в землю… И тот тип в линялом плаще бомжа и в дорогущих ботинках фирмы «Timberland». Такие или похожие ботинки носит Олин муж и наше начальство. Свободным обитателям улиц они могли перепасть только выброшенными, изрядно ношенными. Но у того типа ботинки сияли чистотой, тщательным уходом и недавним сроком службы.
Вспомнился взгляд – яркие, словно фонарики, голубые глаза, и – в самую душу. Я поёжилась, воспоминание оказалось отменно неприятным, куда хуже памяти о звуке, с каким ударилось о клумбу мёртвое тело. И чёрная кошка ещё. Хотя вот уж кошка тут совсем ни при чём!
Рядом со мной бесшумно возник Бегемот, постоял немного, затем положил передние лапы на перила. Ох, и здоровый! Рысь, а не кот. Ещё эти кисточки торчком на ушах…
Он не мяукал и не мурлыкал. Просто стоял, поставив лапы на перила, и смотрела на залив, совсем как человек.
– Мне почему-то кажется, что вы не очень-то кот, – задумчиво сказала я ему фразу Мастера из известного произведения Булгакова.
Бегемот даже ухом не шевельнул. В его круглых зелёных глазах с вертикальной щелью зрачка не светилось ничего, похожего на разум.
Да, хозяин у него умер, вот что. Жил в частном доме, потом умер, ну, а предоставленный самому себе кот ушёл искать лучшей жизни. Нашёл. И снова у меня мысли про смерть, с отчётливым холодком под лопаткой. Догнало страхом, утром было ещё ничего, и днём ничего, а вот сейчас от страха заледенели пальцы. Вот это я и есть во всей красе: запоздалая реакция, всё доходит, как до жирафа. Зато уж когда дойдёт! Туши свет.
Самая неприятная часть: разговор с начальником. Блин, если тебе сказали, что труп и полиция, поэтому буду недоступна, что ты названиваешь и СМС-ки шлёшь, самодур несчастный?! Не отвечает человек, значит, есть причина. Наверное, танчики опротивели в кои веки раз, а тут развлечение. Что он у себя в кабинете по полдня играется, все знали. В танчики.
У меня давно мелькала крамольная мысль что-нибудь ему злобно туда подсунуть типа windows-приколов. Играется такой, а потом хлоп – синий экран с матерным словом. BSODов он боялся, как огня, потому что ни черта не понимал, что там написано, и сразу начинал орать. Останавливала собственная лень. Но ей-богу, доведёт окончательно, – подсуну!
Я положила смартфон на столик. Ну-ка, пусть с ним Алиса пообщается, у меня сил уже не осталось. Долго ждать не пришлось – первые аккорды Вивальды, «Танец смерти», – оно самое.
Алиса – название условное, ничего общего с набирающим популярность голосовым Яндекс-помощником не имеет. Это моё собственное, кривое и кое-как на коленке слепленное приложение, весь смысл которого – свести общение с неприятным типом, по недоразумению зовущим себя моим начальником, до минимума.
Он уже с нею общался, кстати. Ничего не заподозрил.
– Добрый вечер, Лаврентий Петрович, – хмуро, моим голосом, ответила Алиса.
– Где вас носят черти, Римма Анатольевна! – как всегда, без здрасьте, с места в карьер. – Паччиму не берёте трубку?! Когда, спрашивается, будет готов регулятор?
Смешно. В наш век трубку не берут, на неё нажимают, точнее, нажимают на её изображение. Давно уже не осталось тех, старых, дисковых ещё телефонов с тяжёлыми трубками на шнурах кольцами, разве что в совсем уж глухих углах, где нет интернета, и, по совместительству, жизни. А выражение живёт и здравствует.
– Регулятор будет готов в срок, Лаврентий Петрович, – с убийственным терпением отвечала Алиса.
– Срок – через две недели! А у вас и конь не валялся. Две недели! Две! Недели!!
– Через две недели будет готово, Лаврентий Петрович.
На балконе возникла Оля с квадратными глазами. Понимаю: лежит смарт на столике и сам отвечает собеседнику моим голосом. Я приложила палец, мол, тихо, всё под контролем.
– Не будет готово через две недели – срежу премию! – вызверилось начальство.
– Срежете премию, уволюсь, – хладнокровно пообещала Алиса.
Что?! Она сдурела?!
– Ах, ты… ты… Да как ты смеешь! Ты! – задохнулись на том конце связи от возмущения.
– Я с вами на ты не пила, Лаврентий Петрович, – невозмутимо указала Алиса.
Я отцепенела и ткнула в красную трубку на сенсорной кнопке, отключая связь, чтобы Алиса ещё что-нибудь не сказала. Не с неё же завтра прямо с утра будут спускать шкуру без наркоза, с меня!
– Это что сейчас такое было? – заворожено спросила сестра. – Восстание машин?
– Искусственный интеллект, – буркнула я, в замирании ожидая начальственного звонка.
Звонка не было. Минута прошла, звонка не было. Неужели впечатлился? Вот было бы хорошо…
– Алиса это, – объяснила я. – Но не та, что в Яндексе, а моя. Я её сама… чтоб с нашим Берией поменьше контачить.
– С Берией? – восхитилась Ольга.
– Баранов он, – с досадой сказала я, (а звонка всё не было). – Лаврентий Петрович. По паспорту. Но ты же его слышала?
Ольга кивнула.
– Вот. Достал! – меня прорвало эмоцией. – Зараза.
– Уволься, – предложила Оля. – С твоей специальностью и твоим опытом, и, не побоюсь сказать, гениальностью, работу найдёшь где угодно.
– Проект жалко, – вздохнула я.
– А, ну если жалко – тогда терпи. Хотя, вообще-то, жалко в жопке у пчёлки, Римус. Ты меня понимаешь?
– Оля! Не начинай.
– Мне отъехать надо, клиент вызвонил, – объяснила она. – Ты тут не стесняйся. Бельё в шкафу, твоя комната сама знаешь где. Холодильник тоже твой, но если захочешь ещё что-нибудь, «Риомаг» внизу, Яндекс-еда в интернете. Этого, – кивок на Бегемота, – выпустишь, когда попросит. Провожать не надо, сам уковыляет. Да, Лёшик скоро должен вернуться… встретишь. Ну, и всё…
– А просо от золы освободить? – спросила я.
– Нету проса, – развела Оля руками, – как и золы. Не заготовила.
– Бардак, – серьёзно сообщила я.
– Бардак, – согласилась она.
Мы переглянулись и расхохотались. Про Золушку-с-балом у нас это семейное, из детства ещё. Когда я рвалась на дискотеки, а сестра придумывала разные домашние дела. Чтоб, значит, и по дому всё было сделано, и младшая на гульбище опоздала бы и её бы туда не пустили. Сейчас – смешно. А тогда было не смешно совсем. Как вспомню свои слёзы, вопли, обидки, мелкие мелочные местюшки вроде кнопки на стуле или кирпича в сумочку вместо документов… позор. Но благодаря сестре, не устававшей долбить в глупый детский мозг: «учись, учись, учись, а нагуляться ещё успеешь», я теперь то, что я есть. Ведущий инженер-программист. Которому досталось тупое начальство, да…
Бегемот проводил сестру вместе со мной, потом растянулся в прихожей во всю свою длину, пришлось перешагивать, а он и ухом не повёл, паршивец.
Я снова убрела на балкон. Звонка от Берии нашего не было, что не могло не радовать. Я понимала, что завтра мне вынесут мозг, но… завтра будет завтра. А сейчас солнце ползло к закату, подкрашивая облака алым золотом, и где-то там, на горизонте, в районе Кронштадта, летели к земле косые дожди.
Сейчас бы катер… ну, скутер… может, яхту с парусом… и вперёд, вспахивать пространство, ловя на грудь ветер. Одна беда, нет у меня ни катера, ни скутера, ни яхты с парусом. Ни желания осваивать управление ими, ни времени. Регулятор сам себя не напишет.
Так что я вытащила из сумочки свой верный нетбук и погрузилась в работу. Очнулась только тогда, когда меня мягко тронули за коленку чёрной мохнатой лапой. Бегемот. А я и забыла.
– Выйти хочешь? – спросила я.
Кот развернулся и бесшумно потёк в прихожую. Я бросила взгляд на залив – мимолётная красота заката впечаталась в память единой вспышкой.
Я помнила. Классика жанра – поскользнулась, упала, очнулась. Только вместо гипса – обледенелая дорожка, совсем не мягкая. Спасибо неравнодушным прохожим, но скорая ехала сорок минут, а Оля позвонила, когда меня уже грузили в машину. Конечно, голос был похоронным. Ещё бы ему быть другим. Послушала бы я ваш голос после сорока минут на морозе со сломанной голенью!
– Но сейчас-то не перелом, – буркнула я.
– Именно! – воздела Оля палец. – Именно не перелом, а всего-то навсего лишь труп. Причём даже не твой.
Сейчас она скажет. Сейчас она это скажет. Вот прямо сейчас!
– Выше нос, Римус, – сказала Оля радостно. – Жизнь прекрасна и удивительна!
Что я и говорила!
Поймите меня правильно, – Оля хорошая, очень хорошая. Всегда поддержит, обнимет, напоит свежим кофе или ароматным чаем – по ситуации. Но чем старше становимся мы обе, тем дальше нас разводят наши характеры и наша жизнь. Оля – вся порыв, ей нужны гром, молнии, движение, шумные вечеринки, отчаянные безумства, экстрим и бурлящий поток. А мне бы в норку и – тихо там сидеть, чтоб никто не трогал. Смотреть на пламя свечи, укрыть ноги пледом и в любимом кресле открыть любимую книгу, неспешно приготовить себе кофе и посмотреть фигурное катание, действующий чемпионат или повтор…
Поэтому мы не живём вместе уже лет восемь как. Не всем из наших родственников это нравится, как же, целых две квартиры, по одной на каждую, где скромность?! Но мы с сестрой понимаем друг друга до той самой горькой точки на дне души, за которой в сердце смотрит вечность: нам не ужиться под одной крышей, ни ей, ни мне.
Оля живёт в новостройках Приморского района. Самая крайняя улица города, за ней – уже Ленобласть. Такая вот у нас интересная особенность: город – Санкт-Петербург, но область – Ленинградская. Был референдум, на котором жители области решили оставить прежнее наименование.
А у парадной нас встречали. Громадный лохматый чёрный зверюган сидел невозмутимым столбом в позе Кота Баюна и явно ждал нас. Я споткнулась: уж очень кот похож был на того, сунувшегося мне в ноги сегодня утром у лифта.
– Это Бегемот, – радостно объяснила наличие зверя Оля. – Он у нас общий. Что, Бегемот, зайдёшь?
Бегемот зевнул во всю пасть, не поворачивая головы. Потом раскрыл глаза и посмотрел прямо на меня. Я споткнулась второй раз: глаза у животного были чёрными. Полностью чёрными, в цвет шерсти. Так не бывает.
– Ты чего, котов боишься? – участливо спросила сестра, звякая ключами. – Римма!
– Не боюсь я, – буркнула я и снова внимательно посмотрела на кошачье.
Глаза у Бегемота были, конечно же, как и у всех его сородичей, зелёными. Он вальяжно вошёл вслед за нами, поднялся на лифте на этаж…
– И в квартиру пустишь? – восхитилась я.
Оля всю жизнь не переваривала животных в доме. Ни котов, ни собак любого размера, ни даже попугайчиков. И вот тебе, пожалуйста.
– Жалко животину, – сказала Ольга чуть виновато. – Он же породистый, сама видишь. Мэйн-кун, значит, жрать ему надо много. А кто накормит? Все только гладят. Ну, хоть не пинают, и на том спасибо.
– Вот у нас сосед такого же завёл, – мрачно сообщила я. – Цвет вот прям в масть. И морда вся как в него, наглая. Тоже по парадной шарится.
– Некоторым нельзя заводить животных, да, – сказала Оля, открывая квартиру. – Лапы вытри, – это коту.
И тот послушно – глазам не поверила! – провёл лапами по коврику! Передними, потом одной задней, второй задней. После чего чинно прошёл в прихожую.
– Во даёт! – восхитилась я. – Дрессированный. А может, вправду того… Бегемот? – с надеждой спросила я. – Из свиты Воланда. А?
– Может быть, – подыграла мне сестра. – И вот, понимаешь, как не пустить? Помнишь, что происходило с теми, кто проявлял к свите Сатаны мало почтения?
Я посмеялась, а у самой мурашки по спине побежали. А что если и впрямь…
Кот сидел у входа на кухню в гордой позе сфинкса всем своим видом показывая, что он, конечно же, воспитанный и вежливый кот, он понимает, что у вас, двуногих, не бывает неважных разговоров, но если прямо сейчас не пустят к миске, то вполне вероятно превращение в демона, вполне вероятно. Вам нужен в квартире демон? Нет? Тогда дверь, пожалуйста. И миска там, надеюсь, не пустая?
– Чёрт его знает, откуда он взялся, – говорила Оля, ставя чайник. – Пришёл однажды на пост охраны, худой, в репьях, с драным ухом, и остался. Никто не погнал, он прижился. Ухо ему вылечили, блох с глистами протравили. Так и живёт.
– Давно?
– С сентября.
– Взяла бы себе, – предложила я, наблюдая, как Бегемот трудится над миской с кормом.
– Не домашний он. Вечно бродит где-то, сейчас налопается, поспит и попросится на волю.
– Может, в частном доме жил? – предположила я.
– Может быть.
Мы одновременно посмотрели на кота. Тот оторвался от миски, потянулся и вдруг бухнулся на бок, а потом и вовсе завалился кверху лапами. Здоровый, что твой пёс! Мэйн-кун, что вы хотите. А на пузе у него внезапно оказался клок белой шерсти. Смешно.
Потом был кофе – горячий, со сливками, как я люблю. Потом Ольгу вызвонил кто-то по её работе, и она ушла разговаривать в комнату. А я стояла на балконе – он здесь тёплый, добавочная комната, настоящий зимний сад с геранью, фиалками, орхидеями и лианами… забыла название... цветут такими белыми гроздьями, из кончика каждого цветка высовывается ещё алый язычок… клеродендрум Томпсона, вот!
Отсюда, с двадцать третьего этажа, виден весь Финский залив, в хорошую погоду можно даже разглядеть купол Морского собора в Кронштадте. Огромный, громаднейший простор, заполненный небом, водой и ветром. Были бы крылья – встать бы сейчас на перила и – вниз, разворачивая летательные конечности уже в падении. Но люди без самолётов или парапланов умеют летать лишь недолго и строго вниз.
Неприятно вспомнился утрешний труп. Вот ведь… жил, на что-то надеялся. И не стало его, а мир не лопнул и даже не вздрогнул, живёт себе дальше, уже без него. Затылок прокололо застарелым, детским ещё, ужасом, когда я впервые осознала, что есть на этом свете ещё и смерть. Мне было лет пять, может, меньше. Мама с Ольгой говорили придушенным шепотом: «разбился»… «несчастный случай»… «похороны завтра в…»
Кто разбился, какой несчастный случай, что такое похороны. Оля объясняла мне с конца: похороны – умершего человека отпевают и закапывают в землю, хоронят, потому и похороны. Несчастный случай – когда ты ничего плохого не делаешь, и вокруг тебя никто ничего плохого не делает, а у машины внезапно отказывают тормоза. Брак производителя. Случайность. Кто…
Тебе уже пять, не маленькая. И лучше сразу, чем потом. Папа разбился, Римус. Папу похоронят завтра после полудня… Не реви. Это – жизнь…
Папу я видела редко. Родители развелись после моего рождения, но остались друзьями, бывает и так. Отец приходил… редко, мама не препятствовала, просто он был лётчиком гражданской авиации… постоянно в рейсах… и новая семья у него уже была. Но – приходил, я каждую встречу ждала как праздник, и вот говорят мне, что – похоронят. Что раз умер – значит, уже никогда не придёт.
Я не верила, всё мне казалось, что «умер» это просто «ушёл далеко, вернётся не скоро». Что навсегда – мой детский разум вместить не мог. Как это – навсегда? Вот прямо совсем-совсем навсегда?! Вот всё вокруг будет, а тебя не будет? Как так-то?!
И вот сегодня это безжалостное «навсегда» отсекло от мира ещё одну жизнь, считай, на моих глазах. Как мужчина упал, я не видела, стояла спиной, но зато слышала. Этот глухой влажный удар в землю… И тот тип в линялом плаще бомжа и в дорогущих ботинках фирмы «Timberland». Такие или похожие ботинки носит Олин муж и наше начальство. Свободным обитателям улиц они могли перепасть только выброшенными, изрядно ношенными. Но у того типа ботинки сияли чистотой, тщательным уходом и недавним сроком службы.
Вспомнился взгляд – яркие, словно фонарики, голубые глаза, и – в самую душу. Я поёжилась, воспоминание оказалось отменно неприятным, куда хуже памяти о звуке, с каким ударилось о клумбу мёртвое тело. И чёрная кошка ещё. Хотя вот уж кошка тут совсем ни при чём!
Рядом со мной бесшумно возник Бегемот, постоял немного, затем положил передние лапы на перила. Ох, и здоровый! Рысь, а не кот. Ещё эти кисточки торчком на ушах…
Он не мяукал и не мурлыкал. Просто стоял, поставив лапы на перила, и смотрела на залив, совсем как человек.
– Мне почему-то кажется, что вы не очень-то кот, – задумчиво сказала я ему фразу Мастера из известного произведения Булгакова.
Бегемот даже ухом не шевельнул. В его круглых зелёных глазах с вертикальной щелью зрачка не светилось ничего, похожего на разум.
Да, хозяин у него умер, вот что. Жил в частном доме, потом умер, ну, а предоставленный самому себе кот ушёл искать лучшей жизни. Нашёл. И снова у меня мысли про смерть, с отчётливым холодком под лопаткой. Догнало страхом, утром было ещё ничего, и днём ничего, а вот сейчас от страха заледенели пальцы. Вот это я и есть во всей красе: запоздалая реакция, всё доходит, как до жирафа. Зато уж когда дойдёт! Туши свет.
Самая неприятная часть: разговор с начальником. Блин, если тебе сказали, что труп и полиция, поэтому буду недоступна, что ты названиваешь и СМС-ки шлёшь, самодур несчастный?! Не отвечает человек, значит, есть причина. Наверное, танчики опротивели в кои веки раз, а тут развлечение. Что он у себя в кабинете по полдня играется, все знали. В танчики.
У меня давно мелькала крамольная мысль что-нибудь ему злобно туда подсунуть типа windows-приколов. Играется такой, а потом хлоп – синий экран с матерным словом. BSODов он боялся, как огня, потому что ни черта не понимал, что там написано, и сразу начинал орать. Останавливала собственная лень. Но ей-богу, доведёт окончательно, – подсуну!
Я положила смартфон на столик. Ну-ка, пусть с ним Алиса пообщается, у меня сил уже не осталось. Долго ждать не пришлось – первые аккорды Вивальды, «Танец смерти», – оно самое.
Алиса – название условное, ничего общего с набирающим популярность голосовым Яндекс-помощником не имеет. Это моё собственное, кривое и кое-как на коленке слепленное приложение, весь смысл которого – свести общение с неприятным типом, по недоразумению зовущим себя моим начальником, до минимума.
Он уже с нею общался, кстати. Ничего не заподозрил.
– Добрый вечер, Лаврентий Петрович, – хмуро, моим голосом, ответила Алиса.
– Где вас носят черти, Римма Анатольевна! – как всегда, без здрасьте, с места в карьер. – Паччиму не берёте трубку?! Когда, спрашивается, будет готов регулятор?
Смешно. В наш век трубку не берут, на неё нажимают, точнее, нажимают на её изображение. Давно уже не осталось тех, старых, дисковых ещё телефонов с тяжёлыми трубками на шнурах кольцами, разве что в совсем уж глухих углах, где нет интернета, и, по совместительству, жизни. А выражение живёт и здравствует.
– Регулятор будет готов в срок, Лаврентий Петрович, – с убийственным терпением отвечала Алиса.
– Срок – через две недели! А у вас и конь не валялся. Две недели! Две! Недели!!
– Через две недели будет готово, Лаврентий Петрович.
На балконе возникла Оля с квадратными глазами. Понимаю: лежит смарт на столике и сам отвечает собеседнику моим голосом. Я приложила палец, мол, тихо, всё под контролем.
– Не будет готово через две недели – срежу премию! – вызверилось начальство.
– Срежете премию, уволюсь, – хладнокровно пообещала Алиса.
Что?! Она сдурела?!
– Ах, ты… ты… Да как ты смеешь! Ты! – задохнулись на том конце связи от возмущения.
– Я с вами на ты не пила, Лаврентий Петрович, – невозмутимо указала Алиса.
Я отцепенела и ткнула в красную трубку на сенсорной кнопке, отключая связь, чтобы Алиса ещё что-нибудь не сказала. Не с неё же завтра прямо с утра будут спускать шкуру без наркоза, с меня!
– Это что сейчас такое было? – заворожено спросила сестра. – Восстание машин?
– Искусственный интеллект, – буркнула я, в замирании ожидая начальственного звонка.
Звонка не было. Минута прошла, звонка не было. Неужели впечатлился? Вот было бы хорошо…
– Алиса это, – объяснила я. – Но не та, что в Яндексе, а моя. Я её сама… чтоб с нашим Берией поменьше контачить.
– С Берией? – восхитилась Ольга.
– Баранов он, – с досадой сказала я, (а звонка всё не было). – Лаврентий Петрович. По паспорту. Но ты же его слышала?
Ольга кивнула.
– Вот. Достал! – меня прорвало эмоцией. – Зараза.
– Уволься, – предложила Оля. – С твоей специальностью и твоим опытом, и, не побоюсь сказать, гениальностью, работу найдёшь где угодно.
– Проект жалко, – вздохнула я.
– А, ну если жалко – тогда терпи. Хотя, вообще-то, жалко в жопке у пчёлки, Римус. Ты меня понимаешь?
– Оля! Не начинай.
– Мне отъехать надо, клиент вызвонил, – объяснила она. – Ты тут не стесняйся. Бельё в шкафу, твоя комната сама знаешь где. Холодильник тоже твой, но если захочешь ещё что-нибудь, «Риомаг» внизу, Яндекс-еда в интернете. Этого, – кивок на Бегемота, – выпустишь, когда попросит. Провожать не надо, сам уковыляет. Да, Лёшик скоро должен вернуться… встретишь. Ну, и всё…
– А просо от золы освободить? – спросила я.
– Нету проса, – развела Оля руками, – как и золы. Не заготовила.
– Бардак, – серьёзно сообщила я.
– Бардак, – согласилась она.
Мы переглянулись и расхохотались. Про Золушку-с-балом у нас это семейное, из детства ещё. Когда я рвалась на дискотеки, а сестра придумывала разные домашние дела. Чтоб, значит, и по дому всё было сделано, и младшая на гульбище опоздала бы и её бы туда не пустили. Сейчас – смешно. А тогда было не смешно совсем. Как вспомню свои слёзы, вопли, обидки, мелкие мелочные местюшки вроде кнопки на стуле или кирпича в сумочку вместо документов… позор. Но благодаря сестре, не устававшей долбить в глупый детский мозг: «учись, учись, учись, а нагуляться ещё успеешь», я теперь то, что я есть. Ведущий инженер-программист. Которому досталось тупое начальство, да…
Бегемот проводил сестру вместе со мной, потом растянулся в прихожей во всю свою длину, пришлось перешагивать, а он и ухом не повёл, паршивец.
Я снова убрела на балкон. Звонка от Берии нашего не было, что не могло не радовать. Я понимала, что завтра мне вынесут мозг, но… завтра будет завтра. А сейчас солнце ползло к закату, подкрашивая облака алым золотом, и где-то там, на горизонте, в районе Кронштадта, летели к земле косые дожди.
Сейчас бы катер… ну, скутер… может, яхту с парусом… и вперёд, вспахивать пространство, ловя на грудь ветер. Одна беда, нет у меня ни катера, ни скутера, ни яхты с парусом. Ни желания осваивать управление ими, ни времени. Регулятор сам себя не напишет.
Так что я вытащила из сумочки свой верный нетбук и погрузилась в работу. Очнулась только тогда, когда меня мягко тронули за коленку чёрной мохнатой лапой. Бегемот. А я и забыла.
– Выйти хочешь? – спросила я.
Кот развернулся и бесшумно потёк в прихожую. Я бросила взгляд на залив – мимолётная красота заката впечаталась в память единой вспышкой.
