– Сначала здесь было совсем мало воды, – говорит озерная дева,
и неопознанное чудовище тихо спрашивает:
– Откуда же она вся взялась?
– Я много плакала, – говорит озерная дева.
Неопознанное чудовище широко открывает глаза.
Nosema
СКАЗКА ОБ ОЗЕРНОЙ ДЕВЕ, ВЛЮБЛЕННОМ РЫЦАРЕ И ПОЛОВИНКЕ СЕРДЦА
Один рыцарь влюбился в озерную деву, услыхав, как она поет на закате. И так влюбился, что ни есть не мог, ни пить, ни спать: лишь о ней думал, лишь ее хотел видеть. Каждый вечер он отправлялся в лес, к озеру, где обитала прекрасная певунья, и слушал ее голос, прячась в зарослях камыша. Но всякий раз, стоило ему выйти из своего укрытия, как озерная дева немедля замолкала и бросалась в воду. А бедному рыцарю оставалось лишь серебристое эхо да покачивающиеся на озерной глади листья кувшинок.
Вечер за вечером, лето уходило, а рыцарю все никак не удавалось подойти к озерной деве. Друзья смеялись над ним, старые слуги переглядывались и шептались украдкой, что господин их зачарован бессердечной лесной нелюдью. Рыцарь не слышал ни смеха, ни пересуд, ведь все его мысли были в лесу, а в ушах с заката и до заката звучал голос, чистый и нежный, как переливы ручья по камням. И вот однажды он не выдержал, и когда озерная дева, завидев его, собралась соскользнуть с толстой ивовой ветви в воду, протянул к ней руку и крикнул: – Погоди! Не беги от меня, прошу!
Велико же было его изумление пополам с радостью, когда светловолосая дева повернула к нему лицо и недовольно спросила:
– Чего ты хочешь от меня, смертный? Каждый вечер ты приходишь тревожить мой покой, но не ломаешь тростник, не рвешь водяные цветы и не ловишь озерную рыбу? Зачем ты здесь?
– А мне не нужны ни тростник, ни цветы, ни рыба, – рыцарь улыбнулся и шагнул к старой иве, на которой устроилась озерная дева. – Я здесь для того, чтобы видеть тебя и слушать твой голос. Я здесь потому, что сердце зовет меня к тебе, и этот зов сильнее меня.
– Сердце? – тонкие брови удивленно поползли вверх. Озерная дева огляделась вокруг. – Ни в моем озере, ни на его берегах не водится зверь с таким именем. И отчего его зов слышен только тебе, но не другим людям?
– Ты не знаешь, что такое сердце? – пришел черед удивиться рыцарю. – Это не зверь и не человек, и живет оно не в лесу, а в моей груди. Потому и не слышит его никто, кроме меня. Хочешь послушать? Когда ты рядом, оно стучит особенно громко.
Он взял озерную деву за руку – тонкая белоснежная кисть показалась ему ледяной – и приложил ладонь к своей груди, нежно поглаживая холодные пальцы.
– Слышишь?
– Рукой? – озерная дева взглянула на него так, будто хотела добавить что-то едкое, но вдруг лицо ее переменилось. Маленькая рука крепче прижалась к груди. – Слышу. Нет, чувствую. Что это, смертный? Что это стучит мне в ладонь? Как громко… почему же у меня в груди никто не живет?
Рыцарь смотрел на нее недоверчиво, зная, что никто не может жить без сердца. Не зря же оно есть и у птиц, и у зверей. Правда, насчет рыб он был не совсем уверен, но ведь сидящая на суку девушка не была рыбой: он не видел ни жабр, ни плавников, ни лягушачьих перепонок, и из под ее белоснежного одеяния выглядывала босая ножка, а вовсе не рыбий хвост, как у морских дев с картинок в узорчатом часослове.
Озерная дева поймала недоверчивый взгляд и свободной рукой приложила его ладонь к своей груди. От этого невинного жеста беднягу бросило в жар, и сердце его под прохладной ладошкой застучало так, что озерная дева ахнула, широко распахнув прозрачные голубые глаза.
Билось ли сердце у красавицы, рыцарь так и не понял. Не до того ему было: слишком заняты вдруг оказались руки и губы, торопясь лаской и нежностью удержать нежданную добычу. Но и тогда, когда губы озерной девы потеплели от поцелуев, а бледные щеки окрасил румянец, заметный даже в вечерних сумерках, ладонь ее оставалась у рыцаря на груди, словно завороженная переменчивым ритмом.
На рассвете, когда небо прочертила первая розовая полоса, рыцарь проснулся, то ли от холода, то ли от негромкого всплеска воды. Плащ рядом с ним был пуст, а на озерной глади расходились широкие круги. Тщетно звал он озерную деву: круглые листья кувшинок сомкнулись в плотный ковер, украшенный распускающимися цветами, и только голоса птиц отвечали на его зов.
Охрипнув и отчаявшись, рыцарь побрел прочь от озера, не разбирая дороги, и опомнился от грустных раздумий только тогда, когда обнаружил, что стоит перед покосившейся лесной избушкой под земляной крышей. Из избушки призывно пахло свежевыпеченным хлебом, и рыцарь почувствовал, что смертельно голоден и замерз. Он толкнул скрипучую дверь и, наклонив голову, чтобы не зашибиться о низкую притолоку, шагнул в теплый полумрак.
Старуха, хлопотавшая у очага, ответила на приветствие гостя без испуга и удивления, будто к ней каждое утро забредали голодные господа из замка. Миг, и на столе перед рыцарем оказалась кружка с парным молоком и блюдо с горкой теплых пресных лепешек. Он с жадностью впился зубами в мягкий хлеб и сам не заметил, как рассказал старухе о своем разговоре с озерной девой и о том, как внезапно и безжалостно она оставила его на рассвете. Старуха слушала его внимательно и качала головой.
– У озерных дев нет сердца, мой господин. Недаром их кличут нелюдью. Они не умеют ни любить, ни ненавидеть, и горе тому, кому они приглянутся и западут в душу. Вам бы забыть ее поскорее, вот что я вам скажу. А ежели это трудно, можно сварить зелье из сон-травы и конопли, так память как рукой снимет.
– Да ты, никак, ведунья? – рыцарь отставил пустую кружку и пристально взглянул на старуху. – Не хочу я ее забывать. Лучше свари мне такое зелье, чтобы озерная дева меня полюбила и осталась со мной навсегда.
Усмехнулась лесная ведунья невесело и недобро.
– Нет такого зелья, мой господин. Для приворота надобно сердце, а его нету. Ну разве что…, – старуха задумалась, перебирая сухими пальцами край передника. – Разве что отдать ей половину вашего. Только тогда она станет наполовину человеком и жить в воде больше не сможет. И… – ведунья замялась, отвела глаза, – ежели с ней что дурное случится…
– Ничего, – у рыцаря задрожали от волнения руки. – Я буду ее беречь, как зеницу ока, и ничего дурного не случится. Говори же, ты можешь сварить такое зелье? Озолочу!
– Да на что мне, старой, ваше золото, добрый господин! В могилу его с собой не возьмешь и похлебку не сваришь. Привезите мне из замка пару копченых окороков да дюжину кругов колбасы на зиму, и довольно. Ввечеру отвар для вас приготовлю, вам только надобно будет заставить озерную деву приложить ладонь к вашей груди, как давеча. Ступайте-ка домой, мой господин, и возвращайтесь ко мне на закате.
В замок рыцарь летел, как на крыльях и до вечера не находил себе места, мечтая о встрече с озерной девой. А вечером вновь вскочил на коня, навьюченного снедью, и поскакал к лесной избушке. Отвар ведуньи оказался на диво горьким, но он осилил всю кружку и потом долго ждал, пока пройдет странный шум в голове, а ноги снова смогут ходить. На прощание ведунья строго-настрого наказала ему осушить все водоемы в замке, закрыть все колодцы и никогда не подпускать озерную деву ни к реке, ни к пруду, ни, упаси боже, к лесному озеру. Иначе… старуха выразительно нахмурилась, но рыцарь лишь беспечно махнул рукой и пришпорил коня.
Ведунья не обманула. Рыцарю даже не пришлось заставлять озерную деву: она сама попросила дать послушать, как стучит удивительное сердце. Но только ее ладонь коснулась груди рыцаря, как дева тихо вскрикнула и лишилась чувств. А когда пришла в себя, быстрый конь уже стучал копытами по подъемному мосту замка. И странное дело, лесная дева даже не испугалась: глаза ее смотрели на рыцаря с любовью и восхищением, а пальцы сделались теплыми, как у людей.
Не прошло и месяца, как слава о прекрасной хозяйке замка облетела всю округу. Друзья и соседи рыцаря съезжались к нему, чтобы полюбоваться на дивную красавицу и послушать, как она поет. Новую госпожу полюбили все, кроме пастухов да конюхов, которым теперь приходилось гонять скот и лошадей на водопой в деревню, ведь по приказу рыцаря все пруды в замке и ров вокруг него были засыпаны землей, а колодцы накрыты крышками с замками. Зато в замке удивительным образом пропали почти все комары.
Рыцарь и его красавица-жена жили в любви и согласии и души друг в друге не чаяли. И только горничные госпожи замечали, что стоило хозяину отправиться на страстно любимую им охоту или заиграться в кости с друзьями, как хозяйка делалась молчаливой и холодной, и в глазах у нее плескалась тоска. Но слугам полагается помалкивать о делах господских, и если они и судачили о госпоже, то лишь между собой.
Осень и зима пролетели незаметно, а на весеннее солнцестояние в замке праздновали двойной праздник: светлую Пасху и благую весть о скором появлении наследника. В самый разгар праздничного пира под стенами замка запели чужие трубы, и по мосту через сухой ров во двор вступил пышный кортеж под королевскими знаменами. Высокий гость прибыл в замок с просьбой о ночлеге, а остался на неделю, пленившись прекрасной хозяйкой и ее чудным пением. Дело кончилось тем, что король предложил рыцарю место при дворе, а супруге его пожаловал должность придворной дамы при королеве. Поскольку тщеславие нашему рыцарю было не чуждо, он принял королевскую милость с радостью, и придворный кортеж отбыл из замка, увеличившись на двоих человек.
Вместе с королевской свитой рыцарь с молодой женой добрались до столицы и в предместье погрузились на королевскую барку, чтобы попасть во дворец на другом берегу реки. Тяжелая барка плыла медленно, и придворные развлекали себя как умели: кто бренчанием на лютне и пением, кто рассказами, а кто игрой в кости. Среди последних оказался и наш рыцарь. Ему везло, и он выигрывал одну партию за другой, совсем позабыв о жене и не замечая в пылу азарта, что она пробралась на высокую корму барки и стоит у самых поручней, глядя в бегущую за кормой воду. Сзади раздались испуганные крики женщин, но рыцарь расслышал их не сразу, а когда вскочил и обернулся, было уже поздно: белый плащ мелькнул в воздухе крылом чайки и пропал за бортом.
И таким леденящим холодом обожгло рыцаря, будто это не жена его, а он сам упал с высоты в холодную речную воду. Он дернулся, хватая губами воздух и чувствуя, как смыкается над его головой ледяная волна. Сердце забилось быстро-быстро, и сквозь шум крови в ушах почудился ему суровый голос ведуньи: «…станет она наполовину человеком и жить в воде больше не сможет». Задыхаясь, рыцарь шагнул к борту, медленно, будто сквозь толщу воды, но запнулся и рухнул на палубу барки. Половинка сердца вздрогнула в груди в последний раз и замерла. Навсегда.
А тело прекрасной супруги рыцаря так и не нашли. Только белый плащ вынесло рекой на берег, утопленница же пропала в воде без следа.
и неопознанное чудовище тихо спрашивает:
– Откуда же она вся взялась?
– Я много плакала, – говорит озерная дева.
Неопознанное чудовище широко открывает глаза.
Nosema
СКАЗКА ОБ ОЗЕРНОЙ ДЕВЕ, ВЛЮБЛЕННОМ РЫЦАРЕ И ПОЛОВИНКЕ СЕРДЦА
Один рыцарь влюбился в озерную деву, услыхав, как она поет на закате. И так влюбился, что ни есть не мог, ни пить, ни спать: лишь о ней думал, лишь ее хотел видеть. Каждый вечер он отправлялся в лес, к озеру, где обитала прекрасная певунья, и слушал ее голос, прячась в зарослях камыша. Но всякий раз, стоило ему выйти из своего укрытия, как озерная дева немедля замолкала и бросалась в воду. А бедному рыцарю оставалось лишь серебристое эхо да покачивающиеся на озерной глади листья кувшинок.
Вечер за вечером, лето уходило, а рыцарю все никак не удавалось подойти к озерной деве. Друзья смеялись над ним, старые слуги переглядывались и шептались украдкой, что господин их зачарован бессердечной лесной нелюдью. Рыцарь не слышал ни смеха, ни пересуд, ведь все его мысли были в лесу, а в ушах с заката и до заката звучал голос, чистый и нежный, как переливы ручья по камням. И вот однажды он не выдержал, и когда озерная дева, завидев его, собралась соскользнуть с толстой ивовой ветви в воду, протянул к ней руку и крикнул: – Погоди! Не беги от меня, прошу!
Велико же было его изумление пополам с радостью, когда светловолосая дева повернула к нему лицо и недовольно спросила:
– Чего ты хочешь от меня, смертный? Каждый вечер ты приходишь тревожить мой покой, но не ломаешь тростник, не рвешь водяные цветы и не ловишь озерную рыбу? Зачем ты здесь?
– А мне не нужны ни тростник, ни цветы, ни рыба, – рыцарь улыбнулся и шагнул к старой иве, на которой устроилась озерная дева. – Я здесь для того, чтобы видеть тебя и слушать твой голос. Я здесь потому, что сердце зовет меня к тебе, и этот зов сильнее меня.
– Сердце? – тонкие брови удивленно поползли вверх. Озерная дева огляделась вокруг. – Ни в моем озере, ни на его берегах не водится зверь с таким именем. И отчего его зов слышен только тебе, но не другим людям?
– Ты не знаешь, что такое сердце? – пришел черед удивиться рыцарю. – Это не зверь и не человек, и живет оно не в лесу, а в моей груди. Потому и не слышит его никто, кроме меня. Хочешь послушать? Когда ты рядом, оно стучит особенно громко.
Он взял озерную деву за руку – тонкая белоснежная кисть показалась ему ледяной – и приложил ладонь к своей груди, нежно поглаживая холодные пальцы.
– Слышишь?
– Рукой? – озерная дева взглянула на него так, будто хотела добавить что-то едкое, но вдруг лицо ее переменилось. Маленькая рука крепче прижалась к груди. – Слышу. Нет, чувствую. Что это, смертный? Что это стучит мне в ладонь? Как громко… почему же у меня в груди никто не живет?
Рыцарь смотрел на нее недоверчиво, зная, что никто не может жить без сердца. Не зря же оно есть и у птиц, и у зверей. Правда, насчет рыб он был не совсем уверен, но ведь сидящая на суку девушка не была рыбой: он не видел ни жабр, ни плавников, ни лягушачьих перепонок, и из под ее белоснежного одеяния выглядывала босая ножка, а вовсе не рыбий хвост, как у морских дев с картинок в узорчатом часослове.
Озерная дева поймала недоверчивый взгляд и свободной рукой приложила его ладонь к своей груди. От этого невинного жеста беднягу бросило в жар, и сердце его под прохладной ладошкой застучало так, что озерная дева ахнула, широко распахнув прозрачные голубые глаза.
Билось ли сердце у красавицы, рыцарь так и не понял. Не до того ему было: слишком заняты вдруг оказались руки и губы, торопясь лаской и нежностью удержать нежданную добычу. Но и тогда, когда губы озерной девы потеплели от поцелуев, а бледные щеки окрасил румянец, заметный даже в вечерних сумерках, ладонь ее оставалась у рыцаря на груди, словно завороженная переменчивым ритмом.
На рассвете, когда небо прочертила первая розовая полоса, рыцарь проснулся, то ли от холода, то ли от негромкого всплеска воды. Плащ рядом с ним был пуст, а на озерной глади расходились широкие круги. Тщетно звал он озерную деву: круглые листья кувшинок сомкнулись в плотный ковер, украшенный распускающимися цветами, и только голоса птиц отвечали на его зов.
Охрипнув и отчаявшись, рыцарь побрел прочь от озера, не разбирая дороги, и опомнился от грустных раздумий только тогда, когда обнаружил, что стоит перед покосившейся лесной избушкой под земляной крышей. Из избушки призывно пахло свежевыпеченным хлебом, и рыцарь почувствовал, что смертельно голоден и замерз. Он толкнул скрипучую дверь и, наклонив голову, чтобы не зашибиться о низкую притолоку, шагнул в теплый полумрак.
Старуха, хлопотавшая у очага, ответила на приветствие гостя без испуга и удивления, будто к ней каждое утро забредали голодные господа из замка. Миг, и на столе перед рыцарем оказалась кружка с парным молоком и блюдо с горкой теплых пресных лепешек. Он с жадностью впился зубами в мягкий хлеб и сам не заметил, как рассказал старухе о своем разговоре с озерной девой и о том, как внезапно и безжалостно она оставила его на рассвете. Старуха слушала его внимательно и качала головой.
– У озерных дев нет сердца, мой господин. Недаром их кличут нелюдью. Они не умеют ни любить, ни ненавидеть, и горе тому, кому они приглянутся и западут в душу. Вам бы забыть ее поскорее, вот что я вам скажу. А ежели это трудно, можно сварить зелье из сон-травы и конопли, так память как рукой снимет.
– Да ты, никак, ведунья? – рыцарь отставил пустую кружку и пристально взглянул на старуху. – Не хочу я ее забывать. Лучше свари мне такое зелье, чтобы озерная дева меня полюбила и осталась со мной навсегда.
Усмехнулась лесная ведунья невесело и недобро.
– Нет такого зелья, мой господин. Для приворота надобно сердце, а его нету. Ну разве что…, – старуха задумалась, перебирая сухими пальцами край передника. – Разве что отдать ей половину вашего. Только тогда она станет наполовину человеком и жить в воде больше не сможет. И… – ведунья замялась, отвела глаза, – ежели с ней что дурное случится…
– Ничего, – у рыцаря задрожали от волнения руки. – Я буду ее беречь, как зеницу ока, и ничего дурного не случится. Говори же, ты можешь сварить такое зелье? Озолочу!
– Да на что мне, старой, ваше золото, добрый господин! В могилу его с собой не возьмешь и похлебку не сваришь. Привезите мне из замка пару копченых окороков да дюжину кругов колбасы на зиму, и довольно. Ввечеру отвар для вас приготовлю, вам только надобно будет заставить озерную деву приложить ладонь к вашей груди, как давеча. Ступайте-ка домой, мой господин, и возвращайтесь ко мне на закате.
В замок рыцарь летел, как на крыльях и до вечера не находил себе места, мечтая о встрече с озерной девой. А вечером вновь вскочил на коня, навьюченного снедью, и поскакал к лесной избушке. Отвар ведуньи оказался на диво горьким, но он осилил всю кружку и потом долго ждал, пока пройдет странный шум в голове, а ноги снова смогут ходить. На прощание ведунья строго-настрого наказала ему осушить все водоемы в замке, закрыть все колодцы и никогда не подпускать озерную деву ни к реке, ни к пруду, ни, упаси боже, к лесному озеру. Иначе… старуха выразительно нахмурилась, но рыцарь лишь беспечно махнул рукой и пришпорил коня.
Ведунья не обманула. Рыцарю даже не пришлось заставлять озерную деву: она сама попросила дать послушать, как стучит удивительное сердце. Но только ее ладонь коснулась груди рыцаря, как дева тихо вскрикнула и лишилась чувств. А когда пришла в себя, быстрый конь уже стучал копытами по подъемному мосту замка. И странное дело, лесная дева даже не испугалась: глаза ее смотрели на рыцаря с любовью и восхищением, а пальцы сделались теплыми, как у людей.
Не прошло и месяца, как слава о прекрасной хозяйке замка облетела всю округу. Друзья и соседи рыцаря съезжались к нему, чтобы полюбоваться на дивную красавицу и послушать, как она поет. Новую госпожу полюбили все, кроме пастухов да конюхов, которым теперь приходилось гонять скот и лошадей на водопой в деревню, ведь по приказу рыцаря все пруды в замке и ров вокруг него были засыпаны землей, а колодцы накрыты крышками с замками. Зато в замке удивительным образом пропали почти все комары.
Рыцарь и его красавица-жена жили в любви и согласии и души друг в друге не чаяли. И только горничные госпожи замечали, что стоило хозяину отправиться на страстно любимую им охоту или заиграться в кости с друзьями, как хозяйка делалась молчаливой и холодной, и в глазах у нее плескалась тоска. Но слугам полагается помалкивать о делах господских, и если они и судачили о госпоже, то лишь между собой.
Осень и зима пролетели незаметно, а на весеннее солнцестояние в замке праздновали двойной праздник: светлую Пасху и благую весть о скором появлении наследника. В самый разгар праздничного пира под стенами замка запели чужие трубы, и по мосту через сухой ров во двор вступил пышный кортеж под королевскими знаменами. Высокий гость прибыл в замок с просьбой о ночлеге, а остался на неделю, пленившись прекрасной хозяйкой и ее чудным пением. Дело кончилось тем, что король предложил рыцарю место при дворе, а супруге его пожаловал должность придворной дамы при королеве. Поскольку тщеславие нашему рыцарю было не чуждо, он принял королевскую милость с радостью, и придворный кортеж отбыл из замка, увеличившись на двоих человек.
Вместе с королевской свитой рыцарь с молодой женой добрались до столицы и в предместье погрузились на королевскую барку, чтобы попасть во дворец на другом берегу реки. Тяжелая барка плыла медленно, и придворные развлекали себя как умели: кто бренчанием на лютне и пением, кто рассказами, а кто игрой в кости. Среди последних оказался и наш рыцарь. Ему везло, и он выигрывал одну партию за другой, совсем позабыв о жене и не замечая в пылу азарта, что она пробралась на высокую корму барки и стоит у самых поручней, глядя в бегущую за кормой воду. Сзади раздались испуганные крики женщин, но рыцарь расслышал их не сразу, а когда вскочил и обернулся, было уже поздно: белый плащ мелькнул в воздухе крылом чайки и пропал за бортом.
И таким леденящим холодом обожгло рыцаря, будто это не жена его, а он сам упал с высоты в холодную речную воду. Он дернулся, хватая губами воздух и чувствуя, как смыкается над его головой ледяная волна. Сердце забилось быстро-быстро, и сквозь шум крови в ушах почудился ему суровый голос ведуньи: «…станет она наполовину человеком и жить в воде больше не сможет». Задыхаясь, рыцарь шагнул к борту, медленно, будто сквозь толщу воды, но запнулся и рухнул на палубу барки. Половинка сердца вздрогнула в груди в последний раз и замерла. Навсегда.
А тело прекрасной супруги рыцаря так и не нашли. Только белый плащ вынесло рекой на берег, утопленница же пропала в воде без следа.
