А ведь он еще привез ясыря из похода на татарву. Вероятно, дело было в нем? Но, как же такое может быть? Нет, таких мыслей даже и допускать нельзя, грешно перед Господом. Ежели она теперь просватана, то назад пути нет. Придется подчиниться, стать верной и покорной женой брату своего любимого. На Дону девиц не спрашивали, кого их сердце желает, на кого родня укажет, за того и шли. Стерпится — слюбится.
— Ну, Ганька. Завтра гулевать будем! — Игнат похлопал младшего брата по плечу.
— А ты когда? Васька — девка дюже пригожая, чегой-то ты с ней не слюбился? Таперича моя будеть. — рассмеялся юный Ганя.
— Не охоч я покамест. Не надобна она мне, забирай себе, кахай ее, милуй.
— Где Адиль? — неожиданно спросил Ганя. — Я нонче не видал его.
— Ад — иль, — запнувшись повторил Игнат. — А ты имя егонное помнишь, а? А где он могет быть, я велел ему дров для баньки натаскать. Не сбег поди. Куды ему текать-то?
— Жалко мне его… — грустно улыбнулся Ганя, — дюже хорош, лицо, как у девки. Несчастный такой, все ходить, крушится. Ты ужо с ним поласковей.
— Я же ш и так не серчаю. Раз токмо по морде дал, да и то не шибко. Я уж буду поласковей, ты не сумлевайся, — краешком рта усмехнулся Игнат и облизнул полные губы. — Сыщи нехристя, да ко мне приведи. Завтра на свадебке вина ему нальем. Нехай погуляет.
— Да ведь нельзя жо ему, Гнат!
— А мне-то чего? Покрещу его, не будеть нехристем.
— А буде он не охоч? — вопросительно приподнял бровь Ганя.
— А нагайка моя завсегда охоча! Окорочу ею, коль прекословить будеть, — сузил свои синие глаза Игнат.
Адиль не мог поверить своим ушам. Нет, он вовсе не подслушивал разговор своих хозяев, да и все равно не понял бы половину из того, что они говорили. Игнат велел ему принести дров для бани, что он покорно и выполнил. Принеся дрова, он хотел пойти к себе, и хотя бы ненадолго забыться, отвлечься от своих горестных мыслей. Быть может, ему удалось бы уснуть, увидеть во сне отца с братьями и матушку.
Поднявшись на балкон, опоясывающий курень, он случайно услышал разговор Игната с Ганей, ведь теплым июньским днем ставни и окна были открыты. Хозяин сказал брату, что окрестит Адиля, а если тот не пожелает, то усмирит нагайкой. Разве можно силой обращать в свою веру? Но разве сами они, магометане не делали того же самого?
Адиль почувствовал, как к глазам вновь предательски подступают слезы. Отчаяние вновь душило его, стальными тисками сдавливая горло. Но, все же, огромным усилием воли он не дал им пролиться. Нет, он больше не будет рыдать, оплакивая свою горькую участь. Ему скоро шестнадцать, пора становиться мужчиной. Что бы сказал отец? Раз уж такова его судьба, то он примет ее, стало быть на то воля Аллаха. Даже, ежели хозяин изобьет его до смерти, он не подчинится и не отречется от своей веры.
— Подь сюды. Это… как тебя? Ад — диль… Вона, Ганька заучил, — подозвал прислуживающего за свадебным столом Адиля Игнат.
— Чем могу прислужиться, хозяин? — опустил голову подошедший Адиль.
Раздался взрыв хохота подвыпивших гостей.
— Да не прислужиться, а служить, дурачина, — Игнат потрепал его по голове. — Сядь, выпей за жениха с невестой.
— Налей ему Гнат, пусть нехристь осушит чарку за молодых! — вновь засмеялись станичники.
Усадив его за стол, Игнат протянул ему кружку с темно-бордовым напитком. Адиль уже знал, что это вино — недозволенный пророком напиток. Он не желал его пить. Не желал нарушать заветы пророка и гневить Всевышнего.
— Простите хозяин, — ответил Адиль, посмотрев Игнату прямо в глаза.
Он более не хотел все время опускать голову и выказывать полную покорность. Он был готов повиноваться хозяину, но грешить против Всевышнего не станет.
— Чего ты? — нахмурил брови Игнат.
— Я не могу, — решительно ответил Адиль. — Не могу это пить. Аллах не дозволяет…
Не дав Адилю договорить, Игнат сжал в руке его волосы на затылке и резко запрокинул ему голову.
— Пей, нехристь! Не то зараз силком волью в тебя, сучий ты сын!
Несмотря на то, что Адиль пообещал себе быть сильным, ему стало по-настоящему страшно. Глаза хозяина яростно сверкали, будто полыхали синем пламенем, к тому же, он уже изрядно выпил. Таким суровым Адиль его еще ни разу не видел. Он понял, что Игнат сломает его пополам, но силой вольет в него этот греховный напиток.
— Я выпью, хозяин… пустите… прошу.
— Пей, сучий сын, татарское отродье! — прикрикнул кто-то из гостей, и выпустил ему в лицо струю едкого табачного дыма.
Как это ни странно, дым подействовал на него одурманивающе и успокаивающе. Адиль вздохнул полной грудью, и ему даже понравилось дышать этим странным воздухом, как бы стыдно ни было себе в том признаться. Всевышний должен простить его, ведь он все видит и знает. Он знает, что у него просто нет иного выхода, кроме покорности воле врагов.
Взяв кружку с вином, Адиль поднес ее к губам, и его рука чуть дрогнула. Несколько алых капель пролились на рубаху.
— Пей, не боись, не помрешь небось! — подбадривал кто-то из станичников.
Неожиданно, он почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд и невольно повернул голову. Во главе стола сидели жених — брат хозяина Ганя со своей невестой, очень красивой и юной девушкой, с венком из живых цветов на голове, одетой в белое платье. Она казалась печальной и смотрела на Адиля с нескрываемой жалостью. Когда их взгляды встретились, она незаметно указала ему пальцем на кружку и кивнула.
Адиль осторожно пригубил запретный напиток, сделал глоток, затем еще один, чувствуя на языке терпкий, но приятный, и такой необычный вкус.
— Ай, молодца! Давай до конца, за Ганьку с Васькой, — одобрительно похлопал его по плечу Игнат.
Адиль послушно допил до конца, и ему показалось, что на душе стало легче и спокойнее. Голова будто бы постепенно чем-то затуманивалась, мысли путались, и уж более не хотелось думать ни о чем дурном. Неужто в земной жизни ему суждены лишь страдания? Если все веселятся, то почему бы и ему не забыться, хотя бы ненадолго, хотя бы на время. А дальше будь, что будет.
— Где я? — Адиль с трудом открыл глаза.
Он вспомнил, что прислуживал вчера на свадьбе Гани — брата хозяина, вспомнил, как хозяин заставил его выпить вина, вспомнил печальную невесту и ее полный сочувствия взгляд. Вспомнил, что греховный напиток даже пришелся ему по душе, на сердце потеплело, и впервые за долгое время отступила тоска, бесконечно точившая сердце. А дальше все происходило, будто в тумане. Где же он теперь? Сев на постели и оглядевшись, Адиль понял, что находится в комнате Игната, своего хозяина. Но как он попал сюда и что здесь делает?
— Запамятовал, чего вчерась было? — улыбнулся ему вошедший в комнату Игнат.
— Я… не все помню, хозяин… — Адиль покраснел. Ему было неловко, взгляд красивых синих глаз хозяина смущал его. — Почему я здесь?
— Ты вчерась еще вина выпил, закусил, гутарил, что хорошо тебе здеся с нами.
— Простите… Я совершил грех.
Адиль понимал, что должен раскаиваться за свой поступок, ведь он нарушил завет пророка. Но, к своему удивлению, раскаяния он не чувствовал, и даже не ощущал особого стыда. Разве он виноват, что его приневолили? Игнат бы все равно принудил его выпить. Что еще он мог сделать в своем бесправном положении? Нынче он был далеко от дома, и вероятно никогда его уж более не увидит. Быть может, лучше постараться смирить душу и привыкнуть к жизни в станице?
— А апосля ты сам идтить не мог, я тебя на постелю свою и снес. А греха на тебе нет, не крушись. Вот окрещу тебя. — Сев рядом на постель, Игнат осторожно провел рукой по щеке Адиля. — Любый мой, цветочек лазоревый.
— Нет… прошу вас. Не надо. Не крестите, не невольте меня. — Адилю стало не по себе, но он и сам не понимал отчего именно — от того, что Игнат желает обратить его в свою веру, или же от его взгляда, прикосновения и ласковых слов.
— Не прекословь, мальчонка. Как гутарю, так и будеть. А ну, вставай, — взяв Адиля за руку, Игнат подвел его к иконе, стоящей на полке, в красном углу.
Перекрестившись, он взглянул на Адиля. В его суровом взгляде уже не было той нежности, что еще пару мгновений назад.
— Крестись и ты.
Адиль понял, что идти наперекор хозяину нет никакой возможности, ему придется покориться, желает он того или нет. К тому же, перечить, откровенно говоря, и не хотелось. Сложив пальцы так, как показалось ему, это сделал Игнат, он торопливо перекрестился.
— Добре, мальчик, добре. Во первой раз, а верно сделал, — потрепал его по голове Игнат, — Я пойду до Дону скупаюсь, охоч со мной пойти? Плавать-то могешь?
— Простите… не понимаю, — обеспокоенно переспросил Адиль.
Он действительно не понял, чего хочет от него хозяин, о чем он говорит.
— До Дону пойдем, дурачина, — рассмеялся Игнат, — скупаемся, пока Ганька с Василиской спят. Умотал он ее, небось. Нехай милуются.
Теперь Адиль понял, что хозяин желает взять его с собой искупаться. Взять с собой на Дон. Лето выдалось жарким, и он действительно был бы счастлив окунуться в холодную воду, хотя плавать он не умел. Отец его этому не учил. Но что вообще он умел? Даже воином быть не научился.
Про то, как Ганя умотал Василису, он тоже догадался. Это заставило слабо улыбнуться. Но, вдруг он вспомнил, о том, как печальна была невеста, с какой жалостью смотрела на него. Возможно, в ней он сможет найти сострадание, а она в нем.
— Ну давай, малец! Иди, не боись, не утопнешь! Да сымай одежку-то, не стыдися.
Подойдя к кромке чистой прохладной воды у берега Дона, Адиль дотронулся до опустившей свои поникшие книзу ветви ивы. Ему нравилась зелень этих деревьев, дурманил аромат прибрежных трав и цветов, он наслаждался ощущением теплого летнего солнца на своей коже, видом ярко-синего неба, напоминающего цвет глаз хозяина. Имел ли он право получать наслаждение и радоваться, находясь в неволе у своих врагов, ничего не зная о судьбе своих близких? Ответа на эти вопросы Адиль не знал, но он так хотел жить, и хотел верить, что его жизнь не должна закончится сейчас, когда он еще столь юн. Когда впереди еще долгие годы, пусть и здесь, на Дону, а не в родном доме.
— Чего стоишь, подь сюды. Давай, не робей! — Он ощутил на своем теле холодные брызги.
Подошедший Игнат обрызгал его с ног до головы. Адилю вдруг захотелось сделать тоже самое, но осмелиться на подобный поступок он не мог.
— Заходь в воду, — смеялся Игнат, чуть подтолкнув его дальше в реку. — Здеся тебе не Бахчисарайский фонтан.
— Вы о нем знаете? — искренне удивился Адиль.
— Да как не знать, ты ж сам вчерась гутарил. Че маманя тебе гутарила про хана вашего, собаку. Того, кто девку польскую полонил, а она померла, руки на себя наложила.
— Это фонтан слез… — задумчиво произнес Адиль.
Он и впрямь вспомнил о том, что перед сном рассказывал Игнату об этой легенде. Вероятно, выпив вина и потеряв самообладание, ему хотелось открыть хозяину душу.
— Здеся не слезы, любый мой. Здеся Дон раздольный. Не крушись почем зря.
— Не буду, — улыбнулся Адиль и брызнул на Игната водой, поразившись собственной смелости.
— Ах ты ж паразит эдакий! — в ответ Игнат тоже обдал его холодными брызгами.
Но, неожиданно прижав к себе, стал покрывать его лицо жаркими поцелуями.
— Как тебе водица донская, мальчонка мой нипадобный? Хороша? А плавать я научу, — пришедший в комнату Адиля Игнат сел на край его постели и пристально взглянул на него.
— Благодарю, хозяин, — смущенно ответил Адиль.
Он и в самом деле уже давно не чувствовал себя таким счастливым. Ему было хорошо, и казалось, что все печали остались позади.
— Адиль… — проговорил Игнат и крепко прижал его к себе, совсем как там, на Дону.
Затем вновь стал целовать лицо — щеки, скулы, лоб, глаза, приник к губам и увлек в долгий, тягучий поцелуй.
— Хозяин?! — ошарашенно посмотрел на него Адиль.
Поцелуй не был ему противен, но происходящее волновало и страшило. Никогда прежде, он не знал вкуса ничьих губ, ни девичьих, ни тем более мужских. Губы Игната были горячими, сочными, с привкусом терпкого табака. Но ведь целовать мужчину грешно! Чего же хотел от него хозяин?
— Не боись, любый мой, — скинув рубаху, штаны и исподнее, Игнат стоял перед Адилем совершенно обнаженным.
Его тело было крепким, сильными и мускулистым, с темными вьющимися волосами внизу живота. Обнаженного мужчину Адиль тоже видел впервые в жизни. Ни отец, ни братья никогда не представали перед ним полностью без одежды, у магометан это было не принято и даже грешно.
Адиль почувствовал, как его руки холодеют, сердце застучало так бешено, что было готово выпрыгнуть из груди. Заметив охватившее его волнение, Игнат присел рядом и нежно провел ладонью по щеке.
— Терпи, мой цветочек лазоревый, я же ш люблю тебя. Дюже люблю, — приговаривал он, освобождая Адиля от одежды.
— Прошу, хозяин… не надо… сжальтесь… — поняв, чего именно желает от него Игнат, Адиль почувствовал, как его душу вновь накрывают страх и отчаяние.
А ведь еще каких-то полчаса назад он был счастлив. Нет, хозяин не был ему постыл, но то, что он собирался с ним сделать, являлось большим грехом. А разве сам Адиль не совершил грех еще ранее, выпив вина, с наслаждением вдыхая запах казачьего табака? Его приневолили, да и теперь неволят. Он не был в состоянии противостоять сильным рукам своего хозяина, не имел возможности противиться, да и надо ли противиться? Ведь отныне его жизнь принадлежала этому сильному и красивому казаку. Она принадлежала ему с того момента, как он своей черной нагайкой выбил Адиля из седла.
— Тихо. Делай, чего велю, — приказал Игнат, но его голос звучал ласково, а не грозно.
Полностью избавив Адиля от одежды и уложив на постель, Игнат накрыл его своим телом, снова стал целовать его лицо, переместился к тонкой шее и крепко прижался к ней своими полными горячими губами.
Запрокинув голову, Адиль негромко застонал от наслаждения. Подобные ощущения были ему ранее неведомы, и он не мог сдерживать своих чувств, да и надобно ли было это делать?
Чуть приподнявшись, Игнат погладил его по голове, перебирая пальцами отросшие до плеч иссиня-черные шелковистые волосы. Опустив руки ниже, стал осторожно поглаживать грудь, живот и бедра. Потом приник к губам, опалил их своим жарким дыханием, и снова впился поцелуем, еще более страстным, чем первый.
Наконец, оторвавшись от губ Адиля, Игнат выпрямился, и смочив слюною свою затвердевшую плоть подхватил его ноги под коленями, широко разведя их в стороны.
— Тихо, цветочек мой, — увидев в глазах Адиля страх, Игнат успокаивающе погладил его по щеке.
Прикрыв глаза, Адиль обвил руки вокруг его шеи, дотронулся до его вьющихся волос, робко погладил их. Ощутив сильную боль внутри своего тела, он непроизвольно сжал их в руке, но испугавшись гнева хозяина тут же отпустил. Игнат стал неспешно двигаться в теле Адиля, но страсть распаляла его все сильнее, и спустя мгновение движения стали резкими и быстрыми.
Адиль водил рукой по спине Игната, ощущая тепло его кожи. Постепенно, боль смешивалась с другими ощущениями — приятными, волнующими. Ему хотелось вдыхать запах волос хозяина, его табака и даже пота.
