В детстве она любила собирать цветы, ее манил их пьянящий аромат, их яркая красота, их нежность и невинность. Собирать и плести из них венки. Ведь и само ее имя означало «венец», «корона», «диадема». Она грезила о дне, когда прекрасный юноша увенчает ее голову венком из темно-синих, дурманящих васильков и прошепчет сокровенные слова любви. Хотя, дочь польского князя вполне могла надеяться и на драгоценную диадему, украсившую бы ее хорошенькую белокурую головку.
Увы, пути Господни неисповедимы, и далеко не всем мечтам дано сбываться. А быть может, большинству из них и вовсе сбыться никогда не суждено. Думала ли маленькая, беззаботно собирающая цветы Стефа, любимица отца, что жизнь окажется вовсе не такой радужной, яркой и безоблачной, словно жаркое июльское утро? Конечно не думала, да ей и незачем было этого делать, ведь за нее думал любящий отец — знатный польский князь, за нее думала матушка, обожавшая свою дочь — единственного выжившего ребенка, наряжавшая ее, словно маленькую принцессу.
Отец часто повторял, что отдаст свою девочку только за самого прекрасного и самого знатного князя во всей Речи Посполитой, на всей Волыни, где они в ту пору проживали. Правда, матушка парировала, что дело вовсе не в богатстве и происхождении, а в чувствах и во взаимном уважении между супругами. Всего этого — нежности, заботы, неугасающей страсти, между родителями Стефы было с избытком, будто они не способны были прожить друг без друга и дня. Такая же семья будет и у их красавицы Стефании. Ей найдут самого лучшего в мире жениха.
Старая няня умела гадать на свечном воске. Когда Стефе исполнилось шестнадцать, она попросила ее погадать на жениха. Каким он будет? Как его будут звать? Каков он будет из себя? Ведь в этом возрасте девице уже пристало задумываться о своем будущем. Впрочем, родители не торопили дочь, они не желали расставаться со своей принцессой так скоро.
— Гадание это большой грех, дитя мое, — грустно вздохнула няня.
— Господь простит нас, — умоляюще поглядела на нее Стефа. — Ну няня! Ну пожалуйста. Только один разочек. Только лишь один!
— Ну хорошо. Что с тобой делать, — няня торопливо перекрестилась.
Стефа знала, что гадание является грехом, и по обыкновению старалась не нарушать заповедей Господних, но свойственное юности любопытство оказалось настолько сильным и непреодолимым, что не было решительно никакой возможности ему противостоять. Неужто Бог ее не простит? Ведь речь идет обо всей ее дальнейшей жизни, о ее судьбе. А няня скажет, каков он будет.
В распахнутое окно спальни ворвался теплый летний ветерок, на стол, где стояла большая жестяная миска с водой бледным холодным светом светила серебряная луна. Внезапно, Стефе стало не по себе. Взглянув на полную, казавшуюся такой холодной и бездушной луну, она поежилась, душу охватила нарастающая тревога, слова няни о грехе эхом отозвались в сердце. Вероятно, необходимо было все это прекратить. Немедленно прекратить и уж более никогда не грешить и не искушать судьбу.
Но, глядя на то, как воск капает в воду, она все же вновь поддалась любопытству и решила довести начатое дело до конца. Вот только до какого конца?
Прищурив свои серые выцветшие глаза, няня внимательно смотрела на гладь воды в миске. Воск рисовал на ней причудливые фигуры, но Стефа не могла понять, что именно они обозначают.
— Ну же, няня? — Стефа нетерпеливо передернула плечом. — Что там?
— Твой муж не будет нашим. Он не будет польским шляхтичем, — удивленно приподняла брови няня.
— Ой, а кем? — вопросительно взглянула на нее Стефа. — Может быть… французом? Я поеду в Париж!
Подобная перспектива Стефу весьма обрадовала, французскому языку ее обучали с раннего детства, и к своим шестнадцати годам она в совершенстве владела им. Безусловно, ей бы очень хотелось взглянуть на Париж. Говорят, дворцы там просто великолепны, а у их короля самые красивые ноги на всем белом свете. Хотя, так ли уж важно мужчине иметь красивые ноги?
— Черные глаза! — испуганно отпрянула от миски няня. — Каким огнем они горят! Огнем страсти, диким огнем.
— Я слышала, что французы весьма страстные натуры, — смущенно улыбнулась Стефа.
— Матка боска! Он не француз, милая. — Няня в страхе перекрестилась, — Он не француз…
— Но кто же он? Ты меня пугаешь! — Стефе вновь стало не по себе, она уже пожалела обо всей этой греховной затее.
В окно, все тем же холодным светом светила луна. Стефа решила, что не желает более ничего знать. Няня говорила загадками, понять которые она была не в состоянии, да уже и не хотела. Хватит того, что у него страстные, черные глаза. Это весьма неплохо. А то, что он не шляхтич и не француз, так это няня могла и напутать. И вообще, все эти жуткие гадания — грех и от дьявола! Нынче ночью она будет долго молиться и просить у Господа прощения. Не дай боже, еще матушка с отцом прознают о том, чем они занимались.
— Что ж, тебе минуло девятнадцать, моя принцесса. — Голос отца звучал ласково, но Стефа уловила в нем некие нотки, которые доселе в его голосе не слышала. Повелительные нотки.
— Да, батюшка, — улыбнулась она, с тревогой ожидая, что же намерен сообщить ей отец.
— Я очень люблю тебя, дочка, но всю жизнь держать тебя подле себя я права не имею. Ты должна выйти замуж, тебе надобно иметь свою семью. Пора.
— За кого же, батюшка? — обеспокоенно спросила Стефа.
Отец нашел ей жениха? Но кто же он? Поклонников у нее хватало, но никто из них не вызывал отклика в ее молодом сердце, никто не задевал струн ее души. Она ни в кого не была влюблена. Отец, вероятно, лучше знает, кто мог бы стать для нее подходящей партией. Того, кого он нашел, она сможет полюбить всей душой. Обязана полюбить.
— Сын князя Вишневецкого, очень умный молодой человек. Да и имя у него подходящее для тебя, моя милая, — рассмеялся отец. — Его зовут Стефан. Он — старший сын, и наследует все состояние отца, а так же его титул. К тому же, он наслышан о твоих достоинствах, о твоей красоте, и страстно желает с тобой познакомиться.
«А я ни о его достоинствах, ни уж тем более о его красоте совершенно не наслышана.» — не без иронии подумала Стефа, но не решилась произнести это вслух.
— Стефан и Стефания! Какая прекрасная будет пара. — Мать ласково пригладила ее завитые светлые локоны, волнами ниспадавшие на плечи, поправила кружевной воротник на платье. — Нужно надеть самое лучшее платье. Более открытое, Стефи. Ты молода и прекрасна, а эти воротнички лишь скрывают твою красоту.
— Я должна вырядиться для него? — невольно вырвалось у Стефы.
— И для себя, дорогая, — ответила мать. — Наша дочь должна быть самой красивой. Нужно произвести благоприятное впечатление на Стефана и на князя.
«Могу ли я быть красивой для кого-то без этих платьев?» — Стефа почувствовала себя уязвленной.
Зачем ей сражать наповал своей красотой незнакомца, которого еще даже ни разу не видела? Станет ли он столь же тщательно готовиться к их встрече, желая покорить ее сердце? Внезапно, на нее нахлынуло воспоминание о той самой ночи, когда они гадали с няней при свечах. В памяти ожил шепот теплого летнего ветра и серебряный свет холодной луны. Няня сказала, что у него черные, горящие страстным огнем глаза. Диким, страстным огнем…
— Батюшка, а у этого Стефана черные глаза? Ты ведь видал его прежде, — стараясь придать своему голосу оттенок безразличия спросила Стефа.
— Нет, дочка. Глаза у него голубые. Но он весьма хорош собой, — ободряюще погладил ее по руке отец. — А почему ты спрашиваешь?
— Просто так… — опустила глаза она.
— Едем, Стефи. Уже пора. — Мать довольным взглядом оглядела Стефу с головы до ног. — Ты выглядишь великолепно, моя принцесса! Любой мужчина, который тебя увидит, будет сражен наповал.
Глядя в большое зеркало, Стефа и сама имела возможность в этом убедиться: пышное, золотистое, атласное платье, расшитое серебряной нитью безупречно облегало ее точеную фигуру, а корсет выгодно подчеркивал осиную талию. Довольно глубокое декольте являло взору длинную, тонкую шею и белые, словно выточенные из мрамора плечи.
Пожалуй, впечатление на князя и его сыночка она произведет без малейшего труда. Они конечно же будут сражены наповал. Отчего же тогда в душу с самого раннего утра пробралась смутная тревога и никак не желала ее покидать. Стефа не желала уезжать из дома, не хотела покидать стены своего родного дома именно сейчас, именно сегодня, в этот самый день. На сердце было тревожно и неспокойно, словно, совсем скоро должно было случиться нечто ужасное?
Большим усилием воли, она отогнала эти не дающие спокойно думать и дышать мысли. Ну что страшного, в самом деле, может произойти? Она смутно слышала, что нынче на Волыне было неспокойно. Волынь находилась под властью Речи Посполитой, но в последнее время участились нападения казаков и крестьян на польских дворян-землевладельцев. Во всяком случае, такие слухи по округе ходили, быть может и безосновательные. Так зачем же трепетать перед этими кровожадными варварами? Неужели их жалкие потуги стоят того, чтобы запереться в стенах особняка, отгородившись от мира? Нет, эти дикари не стоят и толики подобного малодушия.
Стефа решила, что нужно гнать от себя все дурные мысли и думать лишь о предстоящей встрече со своим женихом. Она едет навстречу своей судьбе, ничто и никто не в силах ей помешать. Жаль, правда, что глаза у него не черные, а голубые. Стефа поняла, что все эти гадания просто ересь и полная чушь. Няня вовсе не увидела, каков будет ее жених. Она говорила, что у него черные глаза и, мало того, что он даже не польский шляхтич. Но как оказалось, это совершеннейший вздор.
Улыбнувшись своему прекрасному отражению в зеркале, она чуть приподняла подол своего платья и решительно направилась вниз, в холл. Родители уже давно ждали ее, чтобы отвести в карету. Негоже опаздывать на встречу с будущем мужем.
Черные глаза. Черные глаза, полные огня, полные страсти, дикой страсти. Бешеной, необузданной страсти. Они смотрели прямо на нее. Это не были глаза ее жениха, то были глаза ее злейшего врага. Страшные предчувствия не обманули Стефу, тревожные слухи не оказались беспочвенными, а предсказания няни при свете луны… оказались правдивыми?
— О матка боска… — в ужасе перекрестившись, она лихорадочно поднесла ладонь к груди, ей казалось, что она задыхается, будто бы огромная змея кольцом сдавила ее тонкую нежную шею, да и туго затянутый корсет мешал вдохнуть глоток спасительного воздуха.
И эти глаза. Эти черные горящие глаза гипнотизировали ее, сводили с ума, не давая сосредоточиться. В глазах темнело, Стефа поняла, что еще немного и она потеряет сознание, даже не успев проститься с убитыми матушкой и отцом. Да, эти нелюди убили их. Слухи о нападениях на польских дворян оказались верны и ничуть не преувеличены. Запорожские казаки напали на их карету. Они застрелили отца, затем выскочившую из кареты мать.
Стефа оставалась в карете, она будто окаменела и не способна была даже пошевелиться. Весь происходящий ужас казался ей дурным сном, просто жутким, бесконечным кошмаром. Но она должна проснутся, обязательно должна. Проснуться или… умереть. Погибнуть, как и отец с матушкой.
Лишенная возможности дышать, Стефа чувствовала, как оседает на пол кареты, она желала лишь одного — побыстрее присоединиться к родителям, исчезнуть, раствориться, умереть. Все еще пребывая в полусознании, она услышала, как трещит ткань ее платья, кто-то разрывал его сзади, расслаблял шнуровку корсета. Она поняла, что сейчас случится нечто страшное, то, страшнее чего для женщины нет на свете.
— Нет... Пожалуйста, не надо… — из последних сил произнесла Стефа.
Но, внезапно ощутила, что дышать стало легко, что она более не задыхается, в глазах просветлело.
— Чего не надо? Зачем эту дрянь носите? Зараз полегчает, дивчина, — услышала она успокаивающий мужской голос, повернулась и увидела все те же черные глаза, насмешливо глядящие на нее.
— Убейте меня… — прошептала она, увидев нож в руках смотрящего на нее черноглазого казака.
— Не бойся, — видимо, поняв, что Стефа обратила внимание на нож, он спрятал его за голенище сапога. — Я этим твою дрянь разрезал.
— И меня им убейте, коль вы моих родителей убили, — устало прикрыла глаза Стефа.
Казалось, ей было уже все равно, что с ней произойдет.
— Я не убивал, — нахмурился казак. — А сколько наших казаков ваши ляхи порубали?! Я тебя не убью, не за тем я тебе жизнь спас. Твоя жизнь теперь моя. Как же убить такую гарну дивчину?
— Хотите выкуп? Денег? — Стефа пыталась поправить разъезжающееся с разорванным корсетом платье.
Она могла бы заплатить за себя выкуп, но никакого желания жить у нее больше не было. Зачем ей жить, если матушки с отцом больше нет? Они были ее миром, она обожала родителей. И даже перспектива выйти замуж за сына князя Вишневецкого ее уже нисколько не прельщала. Пропади они все пропадом, все эти женихи, ведь ежели не было бы надобности ехать с ним знакомиться, то матушка с отцом были бы сейчас живы!
— Денег? — в глазах казака мелькнуло искреннее удивление. — На что мне твои деньги, панна? Я и сам не беден. У меня и угодья, и скотина есть. Не будешь нуждаться. Зараз сама все побачишь.
— Что я побачю? — горько усмехнулась Стефа. — Я предлагаю Вам деньги. Золото.
— Золото? — приподнял черную бровь казак, — Да неужто казак за золото дивчину отдаст, которая его причаровала? Это ваши ляхи до золота охочи.
— Делайте, что хотите… — Стефа поняла, что спорить с ним не имеет никакого смысла, с этими людьми невозможно ни о чем договориться.
Ей и впрямь было уже неважно, что с ней станет. После перенесенного кошмара хотелось просто навсегда закрыть глаза, свинцовым грузом навалилась дикая усталость.
«Да неужто казак за золото дивчину отдаст, которая его причаровала?» — как ни стыдно было Стефе самой себе в этом признаться, но слова казака невольно нашли отклик в ее душе. А этот Стефан взял бы ее без приданого? Отец ведь давал за ней немалое приданое. Отныне ей, кажется, не суждено увидеть его уже никогда. Как это ни странно, но ей казалось, что именно он даже более виновен в гибели родителей, нежели обезумевшие казаки. Если бы только не нужно было к нему ехать, очаровывать его, производить впечатление! Матушка оказалась права: впечатление ей произвести удалось, да вот только не на сына князя.
— Как эта твоя дрянь называется? От которой чуть не померла?
— Эта дрянь называется корсет. И чуть не умерла я не из-за него, а из-за вашей дикости. — Стефа задумчиво разглядывала причудливые цветные узоры на занавесках хаты Матвея Гвинтовки — того самого черноглазого казака, который вытащил ее из кареты и привез к себе на хутор.
— А вы-то ляхи небось не дикие, благородные все? — сузил черные глаза Матвей.
— Наверное мы… — замялась Стефа, не зная, что на это ответить и не находя ответа в своей душе. — Я не знаю. Пожалуйста, уходи. Оставь меня, Матвей. Я хочу помолиться за упокой души матушки и отца.
— Скоро молиться будешь по нашему, по православному, — усмехнулся он. — Перед свадьбой крещу тебя в нашу веру.
— А ты спросил меня, согласна ли я? — возмущенно ответила Стефа. — Не приму православие и замуж за тебя не пойду.
Увы, пути Господни неисповедимы, и далеко не всем мечтам дано сбываться. А быть может, большинству из них и вовсе сбыться никогда не суждено. Думала ли маленькая, беззаботно собирающая цветы Стефа, любимица отца, что жизнь окажется вовсе не такой радужной, яркой и безоблачной, словно жаркое июльское утро? Конечно не думала, да ей и незачем было этого делать, ведь за нее думал любящий отец — знатный польский князь, за нее думала матушка, обожавшая свою дочь — единственного выжившего ребенка, наряжавшая ее, словно маленькую принцессу.
Отец часто повторял, что отдаст свою девочку только за самого прекрасного и самого знатного князя во всей Речи Посполитой, на всей Волыни, где они в ту пору проживали. Правда, матушка парировала, что дело вовсе не в богатстве и происхождении, а в чувствах и во взаимном уважении между супругами. Всего этого — нежности, заботы, неугасающей страсти, между родителями Стефы было с избытком, будто они не способны были прожить друг без друга и дня. Такая же семья будет и у их красавицы Стефании. Ей найдут самого лучшего в мире жениха.
Старая няня умела гадать на свечном воске. Когда Стефе исполнилось шестнадцать, она попросила ее погадать на жениха. Каким он будет? Как его будут звать? Каков он будет из себя? Ведь в этом возрасте девице уже пристало задумываться о своем будущем. Впрочем, родители не торопили дочь, они не желали расставаться со своей принцессой так скоро.
— Гадание это большой грех, дитя мое, — грустно вздохнула няня.
— Господь простит нас, — умоляюще поглядела на нее Стефа. — Ну няня! Ну пожалуйста. Только один разочек. Только лишь один!
— Ну хорошо. Что с тобой делать, — няня торопливо перекрестилась.
Стефа знала, что гадание является грехом, и по обыкновению старалась не нарушать заповедей Господних, но свойственное юности любопытство оказалось настолько сильным и непреодолимым, что не было решительно никакой возможности ему противостоять. Неужто Бог ее не простит? Ведь речь идет обо всей ее дальнейшей жизни, о ее судьбе. А няня скажет, каков он будет.
В распахнутое окно спальни ворвался теплый летний ветерок, на стол, где стояла большая жестяная миска с водой бледным холодным светом светила серебряная луна. Внезапно, Стефе стало не по себе. Взглянув на полную, казавшуюся такой холодной и бездушной луну, она поежилась, душу охватила нарастающая тревога, слова няни о грехе эхом отозвались в сердце. Вероятно, необходимо было все это прекратить. Немедленно прекратить и уж более никогда не грешить и не искушать судьбу.
Но, глядя на то, как воск капает в воду, она все же вновь поддалась любопытству и решила довести начатое дело до конца. Вот только до какого конца?
Прищурив свои серые выцветшие глаза, няня внимательно смотрела на гладь воды в миске. Воск рисовал на ней причудливые фигуры, но Стефа не могла понять, что именно они обозначают.
— Ну же, няня? — Стефа нетерпеливо передернула плечом. — Что там?
— Твой муж не будет нашим. Он не будет польским шляхтичем, — удивленно приподняла брови няня.
— Ой, а кем? — вопросительно взглянула на нее Стефа. — Может быть… французом? Я поеду в Париж!
Подобная перспектива Стефу весьма обрадовала, французскому языку ее обучали с раннего детства, и к своим шестнадцати годам она в совершенстве владела им. Безусловно, ей бы очень хотелось взглянуть на Париж. Говорят, дворцы там просто великолепны, а у их короля самые красивые ноги на всем белом свете. Хотя, так ли уж важно мужчине иметь красивые ноги?
— Черные глаза! — испуганно отпрянула от миски няня. — Каким огнем они горят! Огнем страсти, диким огнем.
— Я слышала, что французы весьма страстные натуры, — смущенно улыбнулась Стефа.
— Матка боска! Он не француз, милая. — Няня в страхе перекрестилась, — Он не француз…
— Но кто же он? Ты меня пугаешь! — Стефе вновь стало не по себе, она уже пожалела обо всей этой греховной затее.
В окно, все тем же холодным светом светила луна. Стефа решила, что не желает более ничего знать. Няня говорила загадками, понять которые она была не в состоянии, да уже и не хотела. Хватит того, что у него страстные, черные глаза. Это весьма неплохо. А то, что он не шляхтич и не француз, так это няня могла и напутать. И вообще, все эти жуткие гадания — грех и от дьявола! Нынче ночью она будет долго молиться и просить у Господа прощения. Не дай боже, еще матушка с отцом прознают о том, чем они занимались.
***
— Что ж, тебе минуло девятнадцать, моя принцесса. — Голос отца звучал ласково, но Стефа уловила в нем некие нотки, которые доселе в его голосе не слышала. Повелительные нотки.
— Да, батюшка, — улыбнулась она, с тревогой ожидая, что же намерен сообщить ей отец.
— Я очень люблю тебя, дочка, но всю жизнь держать тебя подле себя я права не имею. Ты должна выйти замуж, тебе надобно иметь свою семью. Пора.
— За кого же, батюшка? — обеспокоенно спросила Стефа.
Отец нашел ей жениха? Но кто же он? Поклонников у нее хватало, но никто из них не вызывал отклика в ее молодом сердце, никто не задевал струн ее души. Она ни в кого не была влюблена. Отец, вероятно, лучше знает, кто мог бы стать для нее подходящей партией. Того, кого он нашел, она сможет полюбить всей душой. Обязана полюбить.
— Сын князя Вишневецкого, очень умный молодой человек. Да и имя у него подходящее для тебя, моя милая, — рассмеялся отец. — Его зовут Стефан. Он — старший сын, и наследует все состояние отца, а так же его титул. К тому же, он наслышан о твоих достоинствах, о твоей красоте, и страстно желает с тобой познакомиться.
«А я ни о его достоинствах, ни уж тем более о его красоте совершенно не наслышана.» — не без иронии подумала Стефа, но не решилась произнести это вслух.
— Стефан и Стефания! Какая прекрасная будет пара. — Мать ласково пригладила ее завитые светлые локоны, волнами ниспадавшие на плечи, поправила кружевной воротник на платье. — Нужно надеть самое лучшее платье. Более открытое, Стефи. Ты молода и прекрасна, а эти воротнички лишь скрывают твою красоту.
— Я должна вырядиться для него? — невольно вырвалось у Стефы.
— И для себя, дорогая, — ответила мать. — Наша дочь должна быть самой красивой. Нужно произвести благоприятное впечатление на Стефана и на князя.
«Могу ли я быть красивой для кого-то без этих платьев?» — Стефа почувствовала себя уязвленной.
Зачем ей сражать наповал своей красотой незнакомца, которого еще даже ни разу не видела? Станет ли он столь же тщательно готовиться к их встрече, желая покорить ее сердце? Внезапно, на нее нахлынуло воспоминание о той самой ночи, когда они гадали с няней при свечах. В памяти ожил шепот теплого летнего ветра и серебряный свет холодной луны. Няня сказала, что у него черные, горящие страстным огнем глаза. Диким, страстным огнем…
— Батюшка, а у этого Стефана черные глаза? Ты ведь видал его прежде, — стараясь придать своему голосу оттенок безразличия спросила Стефа.
— Нет, дочка. Глаза у него голубые. Но он весьма хорош собой, — ободряюще погладил ее по руке отец. — А почему ты спрашиваешь?
— Просто так… — опустила глаза она.
***
— Едем, Стефи. Уже пора. — Мать довольным взглядом оглядела Стефу с головы до ног. — Ты выглядишь великолепно, моя принцесса! Любой мужчина, который тебя увидит, будет сражен наповал.
Глядя в большое зеркало, Стефа и сама имела возможность в этом убедиться: пышное, золотистое, атласное платье, расшитое серебряной нитью безупречно облегало ее точеную фигуру, а корсет выгодно подчеркивал осиную талию. Довольно глубокое декольте являло взору длинную, тонкую шею и белые, словно выточенные из мрамора плечи.
Пожалуй, впечатление на князя и его сыночка она произведет без малейшего труда. Они конечно же будут сражены наповал. Отчего же тогда в душу с самого раннего утра пробралась смутная тревога и никак не желала ее покидать. Стефа не желала уезжать из дома, не хотела покидать стены своего родного дома именно сейчас, именно сегодня, в этот самый день. На сердце было тревожно и неспокойно, словно, совсем скоро должно было случиться нечто ужасное?
Большим усилием воли, она отогнала эти не дающие спокойно думать и дышать мысли. Ну что страшного, в самом деле, может произойти? Она смутно слышала, что нынче на Волыне было неспокойно. Волынь находилась под властью Речи Посполитой, но в последнее время участились нападения казаков и крестьян на польских дворян-землевладельцев. Во всяком случае, такие слухи по округе ходили, быть может и безосновательные. Так зачем же трепетать перед этими кровожадными варварами? Неужели их жалкие потуги стоят того, чтобы запереться в стенах особняка, отгородившись от мира? Нет, эти дикари не стоят и толики подобного малодушия.
Стефа решила, что нужно гнать от себя все дурные мысли и думать лишь о предстоящей встрече со своим женихом. Она едет навстречу своей судьбе, ничто и никто не в силах ей помешать. Жаль, правда, что глаза у него не черные, а голубые. Стефа поняла, что все эти гадания просто ересь и полная чушь. Няня вовсе не увидела, каков будет ее жених. Она говорила, что у него черные глаза и, мало того, что он даже не польский шляхтич. Но как оказалось, это совершеннейший вздор.
Улыбнувшись своему прекрасному отражению в зеркале, она чуть приподняла подол своего платья и решительно направилась вниз, в холл. Родители уже давно ждали ее, чтобы отвести в карету. Негоже опаздывать на встречу с будущем мужем.
***
Черные глаза. Черные глаза, полные огня, полные страсти, дикой страсти. Бешеной, необузданной страсти. Они смотрели прямо на нее. Это не были глаза ее жениха, то были глаза ее злейшего врага. Страшные предчувствия не обманули Стефу, тревожные слухи не оказались беспочвенными, а предсказания няни при свете луны… оказались правдивыми?
— О матка боска… — в ужасе перекрестившись, она лихорадочно поднесла ладонь к груди, ей казалось, что она задыхается, будто бы огромная змея кольцом сдавила ее тонкую нежную шею, да и туго затянутый корсет мешал вдохнуть глоток спасительного воздуха.
И эти глаза. Эти черные горящие глаза гипнотизировали ее, сводили с ума, не давая сосредоточиться. В глазах темнело, Стефа поняла, что еще немного и она потеряет сознание, даже не успев проститься с убитыми матушкой и отцом. Да, эти нелюди убили их. Слухи о нападениях на польских дворян оказались верны и ничуть не преувеличены. Запорожские казаки напали на их карету. Они застрелили отца, затем выскочившую из кареты мать.
Стефа оставалась в карете, она будто окаменела и не способна была даже пошевелиться. Весь происходящий ужас казался ей дурным сном, просто жутким, бесконечным кошмаром. Но она должна проснутся, обязательно должна. Проснуться или… умереть. Погибнуть, как и отец с матушкой.
Лишенная возможности дышать, Стефа чувствовала, как оседает на пол кареты, она желала лишь одного — побыстрее присоединиться к родителям, исчезнуть, раствориться, умереть. Все еще пребывая в полусознании, она услышала, как трещит ткань ее платья, кто-то разрывал его сзади, расслаблял шнуровку корсета. Она поняла, что сейчас случится нечто страшное, то, страшнее чего для женщины нет на свете.
— Нет... Пожалуйста, не надо… — из последних сил произнесла Стефа.
Но, внезапно ощутила, что дышать стало легко, что она более не задыхается, в глазах просветлело.
— Чего не надо? Зачем эту дрянь носите? Зараз полегчает, дивчина, — услышала она успокаивающий мужской голос, повернулась и увидела все те же черные глаза, насмешливо глядящие на нее.
— Убейте меня… — прошептала она, увидев нож в руках смотрящего на нее черноглазого казака.
— Не бойся, — видимо, поняв, что Стефа обратила внимание на нож, он спрятал его за голенище сапога. — Я этим твою дрянь разрезал.
— И меня им убейте, коль вы моих родителей убили, — устало прикрыла глаза Стефа.
Казалось, ей было уже все равно, что с ней произойдет.
— Я не убивал, — нахмурился казак. — А сколько наших казаков ваши ляхи порубали?! Я тебя не убью, не за тем я тебе жизнь спас. Твоя жизнь теперь моя. Как же убить такую гарну дивчину?
— Хотите выкуп? Денег? — Стефа пыталась поправить разъезжающееся с разорванным корсетом платье.
Она могла бы заплатить за себя выкуп, но никакого желания жить у нее больше не было. Зачем ей жить, если матушки с отцом больше нет? Они были ее миром, она обожала родителей. И даже перспектива выйти замуж за сына князя Вишневецкого ее уже нисколько не прельщала. Пропади они все пропадом, все эти женихи, ведь ежели не было бы надобности ехать с ним знакомиться, то матушка с отцом были бы сейчас живы!
— Денег? — в глазах казака мелькнуло искреннее удивление. — На что мне твои деньги, панна? Я и сам не беден. У меня и угодья, и скотина есть. Не будешь нуждаться. Зараз сама все побачишь.
— Что я побачю? — горько усмехнулась Стефа. — Я предлагаю Вам деньги. Золото.
— Золото? — приподнял черную бровь казак, — Да неужто казак за золото дивчину отдаст, которая его причаровала? Это ваши ляхи до золота охочи.
— Делайте, что хотите… — Стефа поняла, что спорить с ним не имеет никакого смысла, с этими людьми невозможно ни о чем договориться.
Ей и впрямь было уже неважно, что с ней станет. После перенесенного кошмара хотелось просто навсегда закрыть глаза, свинцовым грузом навалилась дикая усталость.
«Да неужто казак за золото дивчину отдаст, которая его причаровала?» — как ни стыдно было Стефе самой себе в этом признаться, но слова казака невольно нашли отклик в ее душе. А этот Стефан взял бы ее без приданого? Отец ведь давал за ней немалое приданое. Отныне ей, кажется, не суждено увидеть его уже никогда. Как это ни странно, но ей казалось, что именно он даже более виновен в гибели родителей, нежели обезумевшие казаки. Если бы только не нужно было к нему ехать, очаровывать его, производить впечатление! Матушка оказалась права: впечатление ей произвести удалось, да вот только не на сына князя.
***
— Как эта твоя дрянь называется? От которой чуть не померла?
— Эта дрянь называется корсет. И чуть не умерла я не из-за него, а из-за вашей дикости. — Стефа задумчиво разглядывала причудливые цветные узоры на занавесках хаты Матвея Гвинтовки — того самого черноглазого казака, который вытащил ее из кареты и привез к себе на хутор.
— А вы-то ляхи небось не дикие, благородные все? — сузил черные глаза Матвей.
— Наверное мы… — замялась Стефа, не зная, что на это ответить и не находя ответа в своей душе. — Я не знаю. Пожалуйста, уходи. Оставь меня, Матвей. Я хочу помолиться за упокой души матушки и отца.
— Скоро молиться будешь по нашему, по православному, — усмехнулся он. — Перед свадьбой крещу тебя в нашу веру.
— А ты спросил меня, согласна ли я? — возмущенно ответила Стефа. — Не приму православие и замуж за тебя не пойду.
