Несмотря на жгучий мороз, к уютному кафе в переулке всё подходили и подходили в темноте посетители. Они собирались в небольшом банкетном зале с круглым столом внушительных размеров, тогда как смежное огромное помещение с отдельными столиками почти пустовало. Уютный свет от бра по стенам лился на довольные, раскрасневшиеся с мороза молодые лица мужчин и женщин одного возраста. Официанты сновали туда-сюда, пытаясь угодить радостной компании. Все галдели, без умолку задавали вопросы и рассказывали что-то один другому, или кто-нибудь один брал слово и пытался развлекать всех сразу. Но его тут же перебивали другие, в нетерпении вставляя свои подробности.
Поднялась грузная молодая женщина, возможно, самая несимпатичная из присутствующих, но самая активная в этом застолье:
— Ну давайте за наш девятый «А»! — провозгласила она, подняв бокал.
Посыпались возражения:
— Обалдела, Мурашина?!
— Почему за девятый, а не первый или одиннадцатый?
— Да!.. Мы тут всю школу вместе отбарабанили…
Мурашина важно прочистила горло и безапеляционно заявила:
— Ну потому что девятый был самым интересным!.. Мне больше никогда в жизни так не везло, как в тот год. Помните, из-за эпидемии отменили экзамены? А дистанционка в конце девятого?.. Я так больше никогда не ржала. Сколько прикалывались над учителями!
Все засмеялись и припомнили ей, как она спала на информатике, а попугай разговаривал её голосом и срывал урок. После всеобщего веселья и других воспоминаний она добавила:
— А парочка Тимофеева–Штольский? — она насмешливо посмотрела на худощавого шатена с пивом. Он дружески опирался на крепкие плечи спортивного брюнета по соседству. — Помните их поцелуи с Анькой взасос перед столовкой?
— В столовке тоже! — поправил кто-то под общий хохот.
— И на уроках… — блондин, говоривший это, просверлил взглядом ухмылявшегося шатена и покивал: — Я всё видел, Штольский! И хватит пиво сосать, ты как в восьмом начал, никак с ним не расстанешься! Выпей с нами! — он приподнял бутылку водки.
— Пиво – благородный напиток, для ценителей, — лениво отозвался Штольский, — водка – для одноклеточных.
Блондин обиделся:
— Вот ты всегда так, не уважал нас… — он обратился ко всем: — Вот за что его Тимофеева любила?.. Это ведь я с ней в школьном театре играл… — погрустнел он и пьяно моргнул.
Штольский усмехнулся:
— Подкатывать к Тимофеевой – это искусство для избранных. Зря ты старался, Балямов.
Блондин насупленно посмотрел на него и снова обратился ко всем:
— Помните, они поругались? Мурашина в общем чате тотализатор устроила, я больше всех денег поставил на то, что Анька его бросит. А они всех обманули. Или нет? — он снова уставился на Штольского. Остальные тоже с любопытством повернули головы в его сторону.
— Да, Ген, расскажи уже! Дело-то прошлое, — вставил кто-то.
Но Штольский лишь многозначительно хмыкнул и отпил пива. Когда внимание от него отвлеклось на другие разговоры, он наклонился ближе к другу:
— Лёва, где она? Ты звонил? — спросил он с претензией, хоть и тихо.
Брюнет уверенно кивнул:
— Конечно! Сказала, что проведёт мастеркласс и приедет, — он посмотрел на часы, — уже должна была…
Гена вздохнул и снова отпил пива:
— Надеюсь, ты не сказал, что я здесь буду?
— Ну… она спрашивала вообще-то…
— А ты? — насторожился Штольский.
— Ну я сказал… не знаю точно...
— Лёва, тупень! — нахмурился Штольский. — Надо было сказать, что меня не будет!
За столом обсуждение снова вернулось к паре влюблённых когда-то одноклассников.
— Хм, тоже не понимаю почему Геночка на неё позарился, он меня всегда любил! Правда? — очень интересная блондинка в обрамлении заманчивых мягких кудряшек пронзила требовательным взглядом Штольского.
Он лишь дёрнул бровью, глядя на неё.
— Да она его рисовала всё время! — вспомнили за столом. — Все знали какое у него там что!.. Анька разозлилась тогда и выложила его во всех подробностях в чат! — раздался всеобщий хохот. Штольский лишь вяло улыбнулся.
— А что, правда у тебя всё так хорошо в штанах?.. Как она рисовала? — спросила, пряча улыбку, Мурашина, и все одноклассники выжидающе перестали есть и пить, уставившись на Штольского.
Он картинно отставил одну руку, растопырив длинные пальцы, и обвёл всех многозначительным взглядом:
— Ну вы же знаете, что она в Суриковку поступила! Туда просто так не берут…
Все переглянулись, кто-то хихикнул. Блондинка с кудрями плотоядно смерила его взглядом и расстегнула верхнюю пуговку на полупрозрачной блузке.
В их небольшой банкетный зал влетела, запыхавшись, девушка с длинными слегка растрёпанными волосами. На ее розовой от мороза щеке пламенел след красной краски, наспех растертый рукой. Она обвела присутствующих взглядом и расслабленно потеплела лицом.
— Анька! — воскликнула радостно Мурашина.— Всё такая же!
— Тимофеева... — мечтательно протянул Балямов себе под нос и сосредоточился на водке.
— Замарашка наша явилась, — хмыкнула громче всех блондинка.
— Здравствуй, Ксюша... — похолодевшим голосом парировала Аня, изменившись в лице. — Тоже ужасно рада тебя видеть!
— И я... ужасно... — надменно фыркнула Ксюша и демонстративно отвернулась.
Штольский, исподлобья наблюдая за вошедшей, не шевелился, но стоило ей заметить Гену среди одноклассников, он вдруг странно дёрнулся и выронил пиво. Тяжелый стакан звучно приземлился, стукнув донышком по пустой тарелке. Аня в свою очередь несвязно дёрнула бровями в попытке нахмуриться и кинулась было обратно к выходу, но её задержали захапывающие объятия Мурашиной и ещё пары девушек, поспешивших навстречу. Её приветственно расцеловали в щеки, после чего в четыре руки оттёрли от неё краску вместе с помадой, оставшейся от поцелуев. Они утащили Аню за стол, усадив напротив Штольского рядом с Балямовым.
— Водочки? — радостно предложил тот.
Аня проигнорировала его и согласилась на предложенное с другой стороны вино. Но ей не дали даже отпить, засыпав вопросами о работе и личной жизни. Аня в подробностях отчиталась о своей художественной деятельности и умолчала про личную жизнь.
— А мы тут вспоминали, как ты Штольского голым рисовала, — вставил уже изрядно опьяневший Балямов, — у вас как, было потом ещё что-нибудь?.. Или тогда всё закончилось?
— Это уже никому не интересно! — отчеканила она и выпила залпом пол-бокала красного, после чего метнула взгляд в Штольского. Он криво ухмыльнулся.
— Почему?! — взревела Мурашина. — Тогда все ставки полетели в дыру!.. Никто так и не понял, что у вас там! Это самое интересное!
— Всё закончилось, да! — выпалила Аня, бегло сверившись со Штольским глазами, и потупилась. — Ничего не было… — закончила она, глядя в стол.
— Так закончилось или не было? — ехидно уточнила Ксения, наклонившись к столу, чтобы изучить в подробностях допрашиваемую. Все замерли в ожидании деталей. Аня пару раз схватила ртом воздух, не находя слов.
— Всегда любил!.. — вдруг зазвучал в тишине Штольский, и все переключились на него. — Элеонору Рузвельт.
— Геночка, ты, как всегда, самый загадочный, — пропела Ксения, картинно закинув в рот виноградинку, — почему ты, а не сам Рузвельт?
Штольский насмешливо поведал:
— Она кое-что сказала… Великие умы обсуждают идеи. Средние умы - события. Мелкие умы обсуждают людей.
Все переглянулись. В воздухе повисло напряжение. Гена неопределённо поводил рукой в воздухе:
— Я к тому, что… может, перейдём к каким-нибудь идеям?
— Идея! — озарился Балямов. — Давайте выпьем!
Пока за столом царило оживление по поводу нового тоста, Аня украдкой взглянула на Штольского, но, наткнувшись на его неприкрытое разглядывание, снова потупилась, поискав куда деть глаза. Бывший девятый «А», обсудив прошлые учебные будни, потянулся на улицу покурить. Аня тоже поднялась из-за стола. В другом зале её за руку поймал Штольский. Она тут же сделала ледяное лицо в его сторону.
— Что ты меня хватаешь? — прошипела она.
— Ань… я когда-нибудь тебя хватал? — он спокойно отпустил её руку. — Ты же не куришь. Чего подскочила?
Она смутилась на секунду, а потом выпалила, гневно глядя на него:
— Надоело там смотреть!.. Как ты эту Бикис охмуряешь…
— Я?! Ксюху? — изумился Штольский. — Она сама себя охмуряет, от меня уже ничего не требуется.
— Вот именно, а ты ко всему готов!
— Тимофеева, я и так знаю, что ты ненормальная на всю голову, можешь не стараться ещё больше…
Её губы дрогнули в подобии улыбки. Штольский поозирался по сторонам и предложил:
— Давай отойдём… сюда… — он кивнул на отдельный тёмный закуток со столиком, где стояла табличка «Зарезервировано». Штольский нырнул за простенок и прислонился к нему спиной в ожидании. Аня, помедлив секунду, тоже вошла. Она оценила обстановку и спросила, пряча улыбку:
— Вечер выпускников… этот резерв… Что ещё ты подстроил, Штольский?
— Я?! — он ткнул себе в грудь длинными пальцами. — Вообще ничё не подстраивал… — Штольский вытянул к ней руку.
Аня посмотрела в его раскрытую ладонь, но и только.
— Именно поэтому мне кроме Мурашиной позвонили Седобородов, Балямов, Яновская и ещё Лёва Абагян два раза?.. А нет, прости, Лёва три раза, ещё перед самым началом тоже звонил. И всё потому, что ты ничего не подстраивал, да?
Штольский прыснул, не удержавшись:
— Лёва, конечно, перестарался. Я говорил: пару раз звякнешь… — он выпучил глаза, — а вот Балямов по собственной инициативе! Я его вообще не привлекал! Я не могу с одноклеточными общаться, ты же знаешь… — говоря всё это он продолжал держать раскрытой ладонь.
Аня в очередной раз посмотрела в неё, потом Штольскому в лицо и как будто занервничала.
К ним влетел розовощёкий официант, услужливо забирая со стола табличку о резерве места:
— Вы уже здесь?.. Извините за задержку, я сейчас всё сделаю…
Штольский сунул ему в карман купюру:
— Ты уже всё сделал, ничего не надо.
— Как всё? — оторопел официант.
— Ну так!.. Всё, свободен! — нетерпеливо произнёс Штольский.
— Ты – хренов кукловод… как всегда… — покачала головой Аня.
— Ну ты же и так уже поняла? — он снова вытянул перед ней ладонь и заглянул в глаза. — Ну давай… — шёпотом протянул он.
Аня взволнованно задышала, заметалась взглядом между его лицом и рукой, а потом сокрушённо выдохнула и наконец ткнула в его ладонь своим мизинцем.
Штольский удовлетворённо прикрыл глаза и, снова лениво приподняв ресницы, поцеловал её мизинец:
— Как тогда, в девятом… Когда больше ничего было нельзя… Кайф!.. — выдохнул он.
Она явно нервничала, взглядывая на него:
— Что ты хочешь от меня, Штольский? Что ты опять меня мучаешь?! — не выдержала она. Её глаза увлажнились.
Штольский дёрнулся в усмешке:? — И это говорит та, которая меня полгода раздевала и часами малевала моё истерзанное тело? Во всех позах и размерах…
— Чем это оно истерзанное?!
— Вот этим… — он поднёс её же мизинец ближе к её лицу и подчёркнуто плавно отпустил его, как будто высыпал песок из руки, — только не говори, что ты издевалась не специально… У меня стояк был, как по заказу, раздеваюсь – всё… А до тебя нельзя было даже дотронуться… никогда… кроме тех пары дней, когда мы целовались. Я стал извращенцем из-за тебя, Тимофеева, — усмехнулся он, — я научился ловить от этого кайф…
Её губы дрогнули в улыбке:
— Ты был идеальным натурщиком…
Он приблизился, склонив голову к её лицу.
— Штольский… — её голос дрогнул, — только не трогай меня…
— Я никогда тебя первый не трогал, ты знаешь… — продышал он над ней.
— Штольский… не надо… не мучай меня… — взмолилась Аня, воздев брови домиком. Она смотрела, как загипнотизированная, в его тёмные глаза.
— Ну давай… — прошелестел он, — просто скажи…
— Придурок… — выдохнула она со стоном, закатив глаза и безвольно подвесив руки на его шею так, будто сдавалась.
Он тут же подхватил одной рукой её под спину, а пальцами другой провёл по её лицу, как бы нащупывая в нём то, на что обычно опирается взгляд. Он вылеплял её брови, глаза, нос и щёки, слегка искажая иногда черты растягиванием кожи. Её лицо отвечало взаимностью, откликаясь на все движения. Иногда она прикрывала веки, а потом распахивала так, словно молила о новых прикосновениях. И тогда он шумно выдыхал ртом, едва заметно сдвигая брови, и снова настойчиво касался её кожи. Длинные пальцы слепили нечто новое из её податливых губ, и он, прижав её к стене, вдруг прошептал в них:
— Скажи, что хочешь…
— Да… — она мелко покивала и потянула его голову к себе, зарывшись пальцами ему в волосы.
Но он сопротивлялся, лишь иногда касаясь её кожи кончиком носа или щекоча губами, но чаще просто тёплым дыханием.
— Штольский!.. — она почти рыкнула на него наподобие дикой кошки и схватила зубами за губу.
Он усмехнулся, возбуждённо дыша на неё, и, увернувшись от следующего укуса, спросил:
— Ты ведь знала, что я тут буду? — он немного укусил её мочку, а потом склонился над шеей, проведя губами чуть вниз и снова вернувшись к уху.
— Да… — срывающимся голосом призналась она.
— И ты надела эти кнопки…
Она только выдохнула, запрокинув голову, а он метнулся рукой вниз и, проведя ею от подола джинсовой юбки вверх, беспрепятственно расстегнул с лёгкими щелчками несколько кнопок почти до соединения ног. Он немного застонал, обняв ладонью внутри бедра. Аня снова попыталась завладеть его губами, но он увернулся. Она бессильно прокатила голову по стене, отворачиваясь. Штольский мгновенно воспользовался открывшимся кусочком кожи на ключице, ворвавшись губами в расстёгнутый ворот рубашки сбоку.
— Ты меня мучаешь, — прошептала она еле слышно.
— Не больше, чем ты меня, — он пропутешествовал по её шее, шелестя дыханием, до лица. Рука внизу пригрела в ладони мягкий холмик сквозь трусики. Последовал её резкий вдох, а потом рваный выдох, и снова поиск его губ. Он немного поддался, позволив укусить. И, еле заметно ухмыльнувшись, вдруг обхватил её губы и провёл по ним сначала языком, а потом соскользнул с них зубами, едва ли прикусывая. Аня потянулась за новой порцией ласки, но её не последовало. Штольский упёрся взглядом в неё настолько близким, что едва можно было различить черты, но зато хорошо ощущалось тепло и жадное дыхание.
— Чего ты хочешь? — дрожащим голосом взмолилась она.
— Хочу, чтобы ты не бегала от меня. Сто лет уже тебя не видел…
— Всего полгода, придурок…
Он с лёгким стоном проник ладонью в трусики. Она слегка осела, закрывая глаза, и крепче впилась ему в шею и волосы.
— Кружева? — выдохнул он ей в губы. — Не мёрзнешь?… Без колготок… — усмехнувшись, он сразу посерьёзнел и прикрыл глаза, почти касаясь её губ.
— Сняла… в гардеробе… так и знала, что заинтересуешься…
— И побрилась… — он рыкнул что-то нечленораздельное и накинулся терзающим поцелуем на её раскрывшийся навстречу рот, продолжая мягко массировать её тепло между ног. Её дыхание перестало подчиняться общему ритму, рождённому поцелуем, она бесконтрольно впилась пару раз зубами в его язык и губы и подалась бёдрами к нему, задержав дыхание на вдохе. И тогда он внезапно остановился, глядя из-под опущенных ресниц на её страсть.
— Штоль… ский… ну же… — она вонзила ногти ему в спину и плечи сквозь тонкий джемпер, дыхание не слушалось.
— Что же ты… и убегаешь от меня… и готовишься, м? — он состроил что-то насмешливое на лице и лизнул её губы. Она попыталась схватить его язык, он ненадолго поддался и выскользнул.
Поднялась грузная молодая женщина, возможно, самая несимпатичная из присутствующих, но самая активная в этом застолье:
— Ну давайте за наш девятый «А»! — провозгласила она, подняв бокал.
Посыпались возражения:
— Обалдела, Мурашина?!
— Почему за девятый, а не первый или одиннадцатый?
— Да!.. Мы тут всю школу вместе отбарабанили…
Мурашина важно прочистила горло и безапеляционно заявила:
— Ну потому что девятый был самым интересным!.. Мне больше никогда в жизни так не везло, как в тот год. Помните, из-за эпидемии отменили экзамены? А дистанционка в конце девятого?.. Я так больше никогда не ржала. Сколько прикалывались над учителями!
Все засмеялись и припомнили ей, как она спала на информатике, а попугай разговаривал её голосом и срывал урок. После всеобщего веселья и других воспоминаний она добавила:
— А парочка Тимофеева–Штольский? — она насмешливо посмотрела на худощавого шатена с пивом. Он дружески опирался на крепкие плечи спортивного брюнета по соседству. — Помните их поцелуи с Анькой взасос перед столовкой?
— В столовке тоже! — поправил кто-то под общий хохот.
— И на уроках… — блондин, говоривший это, просверлил взглядом ухмылявшегося шатена и покивал: — Я всё видел, Штольский! И хватит пиво сосать, ты как в восьмом начал, никак с ним не расстанешься! Выпей с нами! — он приподнял бутылку водки.
— Пиво – благородный напиток, для ценителей, — лениво отозвался Штольский, — водка – для одноклеточных.
Блондин обиделся:
— Вот ты всегда так, не уважал нас… — он обратился ко всем: — Вот за что его Тимофеева любила?.. Это ведь я с ней в школьном театре играл… — погрустнел он и пьяно моргнул.
Штольский усмехнулся:
— Подкатывать к Тимофеевой – это искусство для избранных. Зря ты старался, Балямов.
Блондин насупленно посмотрел на него и снова обратился ко всем:
— Помните, они поругались? Мурашина в общем чате тотализатор устроила, я больше всех денег поставил на то, что Анька его бросит. А они всех обманули. Или нет? — он снова уставился на Штольского. Остальные тоже с любопытством повернули головы в его сторону.
— Да, Ген, расскажи уже! Дело-то прошлое, — вставил кто-то.
Но Штольский лишь многозначительно хмыкнул и отпил пива. Когда внимание от него отвлеклось на другие разговоры, он наклонился ближе к другу:
— Лёва, где она? Ты звонил? — спросил он с претензией, хоть и тихо.
Брюнет уверенно кивнул:
— Конечно! Сказала, что проведёт мастеркласс и приедет, — он посмотрел на часы, — уже должна была…
Гена вздохнул и снова отпил пива:
— Надеюсь, ты не сказал, что я здесь буду?
— Ну… она спрашивала вообще-то…
— А ты? — насторожился Штольский.
— Ну я сказал… не знаю точно...
— Лёва, тупень! — нахмурился Штольский. — Надо было сказать, что меня не будет!
За столом обсуждение снова вернулось к паре влюблённых когда-то одноклассников.
— Хм, тоже не понимаю почему Геночка на неё позарился, он меня всегда любил! Правда? — очень интересная блондинка в обрамлении заманчивых мягких кудряшек пронзила требовательным взглядом Штольского.
Он лишь дёрнул бровью, глядя на неё.
— Да она его рисовала всё время! — вспомнили за столом. — Все знали какое у него там что!.. Анька разозлилась тогда и выложила его во всех подробностях в чат! — раздался всеобщий хохот. Штольский лишь вяло улыбнулся.
— А что, правда у тебя всё так хорошо в штанах?.. Как она рисовала? — спросила, пряча улыбку, Мурашина, и все одноклассники выжидающе перестали есть и пить, уставившись на Штольского.
Он картинно отставил одну руку, растопырив длинные пальцы, и обвёл всех многозначительным взглядом:
— Ну вы же знаете, что она в Суриковку поступила! Туда просто так не берут…
Все переглянулись, кто-то хихикнул. Блондинка с кудрями плотоядно смерила его взглядом и расстегнула верхнюю пуговку на полупрозрачной блузке.
В их небольшой банкетный зал влетела, запыхавшись, девушка с длинными слегка растрёпанными волосами. На ее розовой от мороза щеке пламенел след красной краски, наспех растертый рукой. Она обвела присутствующих взглядом и расслабленно потеплела лицом.
— Анька! — воскликнула радостно Мурашина.— Всё такая же!
— Тимофеева... — мечтательно протянул Балямов себе под нос и сосредоточился на водке.
— Замарашка наша явилась, — хмыкнула громче всех блондинка.
— Здравствуй, Ксюша... — похолодевшим голосом парировала Аня, изменившись в лице. — Тоже ужасно рада тебя видеть!
— И я... ужасно... — надменно фыркнула Ксюша и демонстративно отвернулась.
Штольский, исподлобья наблюдая за вошедшей, не шевелился, но стоило ей заметить Гену среди одноклассников, он вдруг странно дёрнулся и выронил пиво. Тяжелый стакан звучно приземлился, стукнув донышком по пустой тарелке. Аня в свою очередь несвязно дёрнула бровями в попытке нахмуриться и кинулась было обратно к выходу, но её задержали захапывающие объятия Мурашиной и ещё пары девушек, поспешивших навстречу. Её приветственно расцеловали в щеки, после чего в четыре руки оттёрли от неё краску вместе с помадой, оставшейся от поцелуев. Они утащили Аню за стол, усадив напротив Штольского рядом с Балямовым.
— Водочки? — радостно предложил тот.
Аня проигнорировала его и согласилась на предложенное с другой стороны вино. Но ей не дали даже отпить, засыпав вопросами о работе и личной жизни. Аня в подробностях отчиталась о своей художественной деятельности и умолчала про личную жизнь.
— А мы тут вспоминали, как ты Штольского голым рисовала, — вставил уже изрядно опьяневший Балямов, — у вас как, было потом ещё что-нибудь?.. Или тогда всё закончилось?
— Это уже никому не интересно! — отчеканила она и выпила залпом пол-бокала красного, после чего метнула взгляд в Штольского. Он криво ухмыльнулся.
— Почему?! — взревела Мурашина. — Тогда все ставки полетели в дыру!.. Никто так и не понял, что у вас там! Это самое интересное!
— Всё закончилось, да! — выпалила Аня, бегло сверившись со Штольским глазами, и потупилась. — Ничего не было… — закончила она, глядя в стол.
— Так закончилось или не было? — ехидно уточнила Ксения, наклонившись к столу, чтобы изучить в подробностях допрашиваемую. Все замерли в ожидании деталей. Аня пару раз схватила ртом воздух, не находя слов.
— Всегда любил!.. — вдруг зазвучал в тишине Штольский, и все переключились на него. — Элеонору Рузвельт.
— Геночка, ты, как всегда, самый загадочный, — пропела Ксения, картинно закинув в рот виноградинку, — почему ты, а не сам Рузвельт?
Штольский насмешливо поведал:
— Она кое-что сказала… Великие умы обсуждают идеи. Средние умы - события. Мелкие умы обсуждают людей.
Все переглянулись. В воздухе повисло напряжение. Гена неопределённо поводил рукой в воздухе:
— Я к тому, что… может, перейдём к каким-нибудь идеям?
— Идея! — озарился Балямов. — Давайте выпьем!
Пока за столом царило оживление по поводу нового тоста, Аня украдкой взглянула на Штольского, но, наткнувшись на его неприкрытое разглядывание, снова потупилась, поискав куда деть глаза. Бывший девятый «А», обсудив прошлые учебные будни, потянулся на улицу покурить. Аня тоже поднялась из-за стола. В другом зале её за руку поймал Штольский. Она тут же сделала ледяное лицо в его сторону.
— Что ты меня хватаешь? — прошипела она.
— Ань… я когда-нибудь тебя хватал? — он спокойно отпустил её руку. — Ты же не куришь. Чего подскочила?
Она смутилась на секунду, а потом выпалила, гневно глядя на него:
— Надоело там смотреть!.. Как ты эту Бикис охмуряешь…
— Я?! Ксюху? — изумился Штольский. — Она сама себя охмуряет, от меня уже ничего не требуется.
— Вот именно, а ты ко всему готов!
— Тимофеева, я и так знаю, что ты ненормальная на всю голову, можешь не стараться ещё больше…
Её губы дрогнули в подобии улыбки. Штольский поозирался по сторонам и предложил:
— Давай отойдём… сюда… — он кивнул на отдельный тёмный закуток со столиком, где стояла табличка «Зарезервировано». Штольский нырнул за простенок и прислонился к нему спиной в ожидании. Аня, помедлив секунду, тоже вошла. Она оценила обстановку и спросила, пряча улыбку:
— Вечер выпускников… этот резерв… Что ещё ты подстроил, Штольский?
— Я?! — он ткнул себе в грудь длинными пальцами. — Вообще ничё не подстраивал… — Штольский вытянул к ней руку.
Аня посмотрела в его раскрытую ладонь, но и только.
— Именно поэтому мне кроме Мурашиной позвонили Седобородов, Балямов, Яновская и ещё Лёва Абагян два раза?.. А нет, прости, Лёва три раза, ещё перед самым началом тоже звонил. И всё потому, что ты ничего не подстраивал, да?
Штольский прыснул, не удержавшись:
— Лёва, конечно, перестарался. Я говорил: пару раз звякнешь… — он выпучил глаза, — а вот Балямов по собственной инициативе! Я его вообще не привлекал! Я не могу с одноклеточными общаться, ты же знаешь… — говоря всё это он продолжал держать раскрытой ладонь.
Аня в очередной раз посмотрела в неё, потом Штольскому в лицо и как будто занервничала.
К ним влетел розовощёкий официант, услужливо забирая со стола табличку о резерве места:
— Вы уже здесь?.. Извините за задержку, я сейчас всё сделаю…
Штольский сунул ему в карман купюру:
— Ты уже всё сделал, ничего не надо.
— Как всё? — оторопел официант.
— Ну так!.. Всё, свободен! — нетерпеливо произнёс Штольский.
— Ты – хренов кукловод… как всегда… — покачала головой Аня.
— Ну ты же и так уже поняла? — он снова вытянул перед ней ладонь и заглянул в глаза. — Ну давай… — шёпотом протянул он.
Аня взволнованно задышала, заметалась взглядом между его лицом и рукой, а потом сокрушённо выдохнула и наконец ткнула в его ладонь своим мизинцем.
Штольский удовлетворённо прикрыл глаза и, снова лениво приподняв ресницы, поцеловал её мизинец:
— Как тогда, в девятом… Когда больше ничего было нельзя… Кайф!.. — выдохнул он.
Она явно нервничала, взглядывая на него:
— Что ты хочешь от меня, Штольский? Что ты опять меня мучаешь?! — не выдержала она. Её глаза увлажнились.
Штольский дёрнулся в усмешке:? — И это говорит та, которая меня полгода раздевала и часами малевала моё истерзанное тело? Во всех позах и размерах…
— Чем это оно истерзанное?!
— Вот этим… — он поднёс её же мизинец ближе к её лицу и подчёркнуто плавно отпустил его, как будто высыпал песок из руки, — только не говори, что ты издевалась не специально… У меня стояк был, как по заказу, раздеваюсь – всё… А до тебя нельзя было даже дотронуться… никогда… кроме тех пары дней, когда мы целовались. Я стал извращенцем из-за тебя, Тимофеева, — усмехнулся он, — я научился ловить от этого кайф…
Её губы дрогнули в улыбке:
— Ты был идеальным натурщиком…
Он приблизился, склонив голову к её лицу.
— Штольский… — её голос дрогнул, — только не трогай меня…
— Я никогда тебя первый не трогал, ты знаешь… — продышал он над ней.
— Штольский… не надо… не мучай меня… — взмолилась Аня, воздев брови домиком. Она смотрела, как загипнотизированная, в его тёмные глаза.
— Ну давай… — прошелестел он, — просто скажи…
— Придурок… — выдохнула она со стоном, закатив глаза и безвольно подвесив руки на его шею так, будто сдавалась.
Он тут же подхватил одной рукой её под спину, а пальцами другой провёл по её лицу, как бы нащупывая в нём то, на что обычно опирается взгляд. Он вылеплял её брови, глаза, нос и щёки, слегка искажая иногда черты растягиванием кожи. Её лицо отвечало взаимностью, откликаясь на все движения. Иногда она прикрывала веки, а потом распахивала так, словно молила о новых прикосновениях. И тогда он шумно выдыхал ртом, едва заметно сдвигая брови, и снова настойчиво касался её кожи. Длинные пальцы слепили нечто новое из её податливых губ, и он, прижав её к стене, вдруг прошептал в них:
— Скажи, что хочешь…
— Да… — она мелко покивала и потянула его голову к себе, зарывшись пальцами ему в волосы.
Но он сопротивлялся, лишь иногда касаясь её кожи кончиком носа или щекоча губами, но чаще просто тёплым дыханием.
— Штольский!.. — она почти рыкнула на него наподобие дикой кошки и схватила зубами за губу.
Он усмехнулся, возбуждённо дыша на неё, и, увернувшись от следующего укуса, спросил:
— Ты ведь знала, что я тут буду? — он немного укусил её мочку, а потом склонился над шеей, проведя губами чуть вниз и снова вернувшись к уху.
— Да… — срывающимся голосом призналась она.
— И ты надела эти кнопки…
Она только выдохнула, запрокинув голову, а он метнулся рукой вниз и, проведя ею от подола джинсовой юбки вверх, беспрепятственно расстегнул с лёгкими щелчками несколько кнопок почти до соединения ног. Он немного застонал, обняв ладонью внутри бедра. Аня снова попыталась завладеть его губами, но он увернулся. Она бессильно прокатила голову по стене, отворачиваясь. Штольский мгновенно воспользовался открывшимся кусочком кожи на ключице, ворвавшись губами в расстёгнутый ворот рубашки сбоку.
— Ты меня мучаешь, — прошептала она еле слышно.
— Не больше, чем ты меня, — он пропутешествовал по её шее, шелестя дыханием, до лица. Рука внизу пригрела в ладони мягкий холмик сквозь трусики. Последовал её резкий вдох, а потом рваный выдох, и снова поиск его губ. Он немного поддался, позволив укусить. И, еле заметно ухмыльнувшись, вдруг обхватил её губы и провёл по ним сначала языком, а потом соскользнул с них зубами, едва ли прикусывая. Аня потянулась за новой порцией ласки, но её не последовало. Штольский упёрся взглядом в неё настолько близким, что едва можно было различить черты, но зато хорошо ощущалось тепло и жадное дыхание.
— Чего ты хочешь? — дрожащим голосом взмолилась она.
— Хочу, чтобы ты не бегала от меня. Сто лет уже тебя не видел…
— Всего полгода, придурок…
Он с лёгким стоном проник ладонью в трусики. Она слегка осела, закрывая глаза, и крепче впилась ему в шею и волосы.
— Кружева? — выдохнул он ей в губы. — Не мёрзнешь?… Без колготок… — усмехнувшись, он сразу посерьёзнел и прикрыл глаза, почти касаясь её губ.
— Сняла… в гардеробе… так и знала, что заинтересуешься…
— И побрилась… — он рыкнул что-то нечленораздельное и накинулся терзающим поцелуем на её раскрывшийся навстречу рот, продолжая мягко массировать её тепло между ног. Её дыхание перестало подчиняться общему ритму, рождённому поцелуем, она бесконтрольно впилась пару раз зубами в его язык и губы и подалась бёдрами к нему, задержав дыхание на вдохе. И тогда он внезапно остановился, глядя из-под опущенных ресниц на её страсть.
— Штоль… ский… ну же… — она вонзила ногти ему в спину и плечи сквозь тонкий джемпер, дыхание не слушалось.
— Что же ты… и убегаешь от меня… и готовишься, м? — он состроил что-то насмешливое на лице и лизнул её губы. Она попыталась схватить его язык, он ненадолго поддался и выскользнул.
