- Это называется – струсил, - отчеканила Саби. – Ты ведь тоже не знал, что я тебе отвечу, тоже сомневался... Но ты смог себя перебороть. А Ирг – если он так и не попытается выяснить всё до конца, значит, он в таком случае трус и недостоин Веро. Лучше один раз бросить вызов и проиграть, чем всю жизнь «сидеть в норе» и вздыхать о несбыточном... А ведь он никогда таким не был...
Тут я не выдержал и, не разбирая дороги, ломанулся в свою комнату.
Трус... Саби права на все сто. И с этим надо что-то делать. Пока не стало слишком поздно...
Какое-то время я нервно наматывал круги по комнате, натыкался на мебель и грязно ругался; потом завалился с ногами на кровать и бездумно уставился в потолок. Мысли разбегались, а те, что удавалось «поймать за хвост», казались совершенно дикими и несвоевременными...
А потом я кое о чём вспомнил. Встал и пошёл в комнату родителей, запертую на ключ почти семь лет назад... Когда-то здесь жили счастливые люди. Жили себе жили, и однажды попали в страшную аварию. Она умерла у него на руках... А он выжил – с тем, чтобы через два месяца уйти вслед за ней. Габа до сих пор не может простить, что сын сам не захотел жить дальше, угас, истощённый тоской и невольным чувством вины – за то, что не смог спасти любимую женщину. Бабушка не хотела понимать, как можно хотеть смерти, если тебе всего сорок шесть, и у тебя есть сын-оболтус, которого ещё нужно «поставить на ноги», есть мать, в конце концов... Сама Габа овдовела примерно в таком же возрасте, и ничего, живёт себе припеваючи, не забивая голову каким-то глупостями... Наверное, это правильно. Да вот только я и тогда не осуждал своего отца, а теперь – тем более. Он просто очень сильно любил мою маму. Так, что жизнь без неё просто утратила для него смысл.
Я хорошо помню наш последний разговор, такое невозможно забыть. Отец просил у меня прощения и тихо плакал... И говорил – я чувствую, я слышу, как моя Сауле зовёт меня. Прости, но я уже всё решил... Он ушёл на следующее утро – со счастливой улыбкой на измученном лице.
С тех пор в этой комнате ничего не изменилось. Жена дяди Матаса раз в неделю приходит сюда убираться, но за всё это время не переложила ни одной книги. Я и с закрытыми глазами нашёл бы то, что мне было нужно. Резную деревянную шкатулку, где хранились мамины драгоценности. Красивые дорогие вещи, обручальные кольца... И ещё одно кольцо. То, которое отец подарил ей на помолвку. Большой прямоугольный камень на тонком ободке из белого золота. Прозрачный зеленоватый аквамарин – изменчивый, как холодные воды родной Балтики - притягивает взгляд, держит и уже не отпускает. Его завораживающая глубина до боли напоминает глаза одной девушки. Уже – моей любимой девушки...
А ведь точно. Вот почему я сразу потянулся к этому кольцу. Оно просто создано для Альфи. Как в своё время его любила моя мать, так сейчас она не стала бы возражать, если я подарю его той, что могла бы стать следующей хозяйкой нашего дома. Если бы только захотела...
Я затолкал кольцо в карман джинсов и вышел из комнаты. Перед таким разговором надо хотя бы поесть, еда успокаивает...
Так, с надкусанным бутербродом в одной руке и стопкой коньяка в другой, меня и застала Альфи. Фыркнула и угрожающе потрясла перед носом кулаком:
- Это что ещё такое?! Кто это тут напивается в одну харю??
Я закашлялся и машинально влил в себя оставшийся коньяк.
- Уфф... А что, ты тоже хочешь? Давай налью!
- Дурак...
Она поставила чайник, вытащила из холодильника остатки вчерашнего салата и устало плюхнулась за стол.
Я судорожно хлопнул по карману – и тоже полез в холодильник.
- Как день прошёл?
- Нормально.
- А Саби с Томом?
- Сидят, смотрят по телеку какую-то чушь... А у тебя как?
Она вздохнула, не поднимая глаз от тарелки.
- Тоже нормально...
- Не убедила. Что случилось?
- Да ничего особенного... Просто что-то вымоталась, настроение поганое... Ты ни при чём, но, если вдруг сорвусь, извини заранее, ладно?
- Хорошо, – я встал и задумчиво воззрился на кофемашину. – Давай я сделаю нам по кофе.
- С ликёром? – невольно улыбнулась Альфи. – А ты умеешь?
- Не-а. Так что тоже заранее извини.
Она засмеялась, и у меня отлегло от сердца.
Мы посидели, попили (конечно же, это был ЕЁ кофе) и поболтали о всяких пустяках.
Потом она встала, с удовольствием потянулась... И я вскочил прежде, чем услышал, что уже «почти двенадцать, не пора ли пойти поспать...»
- Аль, погоди минутку.
Чёрт, как я это скажу?! Я же ни фига не успел подготовиться! И выгляжу сейчас как дурак, в заношенной рубашке без двух пуговиц и старых джинсах. Без цветов (ага, был бы тогда «дурак с букетом»...) Но – если не сейчас, боюсь, что вообще никогда на это не решусь.
Бедняга Том! Как я теперь его понимаю!..
Судорожно зажатое в кулаке кольцо, казалось, прожигает кожу насквозь.
- Ты чего? Что-то случилось? – невольно забеспокоилась она. – У тебя такое лицо, как будто...
- Альфи... – хрипло перебил я. – Скажи мне... Скажи одну вещь... Прямо сейчас.
Медленно разжал влажную ладонь, и кольцо с тихим стуком упало на стол, покатилось и остановилось у пустой кофейной чашки.
Она с недоумением уставилась на него, потом перевела взгляд на меня.
- Что это?
- Это - я делаю тебе предложение. Выходи за меня.
Я не узнал собственный голос – сдавленный, едва слышный, с какими-то позорными истерическими нотками... И плевать, главное – я всё-таки это сказал.
Закусил губу и, как в омут головой, сделал шаг ей навстречу. Что сейчас будет? Что она мне ответит?!
Я ожидал чего угодно – непонимания, недоверия, удивления, даже насмешки... Но не того, с каким ужасом она отшатнётся от меня; не этих застывших глаз, ставших из зелёных почти чёрными. Не взгляда – в первую секунду растерянного, беспомощного, в котором теперь отражалась бесконечная обида. И злость. Презрение. Равнодушие...
- Ты... зачем... Господи, Ирг, да за что?! Неужели ты так хочешь со мной переспать, что готов вот ТАК унизить?? Да как же вы все мне надоели, ненавижу, ненавижу!!
С грохотом захлопнулась входная дверь.
А я прислонился горящим лбом к прохладной кафельной стенке и закрыл глаза.
Альфи, Альфи... Лучше бы ты меня ударила. Или посмеялась, назвав идиотом, швырнула кольцо прямо в рожу... Но всё гораздо страшнее. Ты просто мне не веришь. Причём не веришь настолько, что и на миг не допустила, что это предложение – всерьёз. Что это не издёвка, не очередная неуклюжая попытка мужчины навешать лапши и затащить тебя в постель – а настоящая, вымученная правда. Ты знаешь, как я хочу тебя – но ведь это ещё не всё. Я понял, что на самом деле хочу разделить с тобой целую жизнь. Что я люблю тебя...
Почему же я не сказал ей этого? Впрочем, какая теперь разница... Слишком поздно. Это действительно конец, тупик, из которого нет выхода. Она теперь точно уедет – завтра, а, может, уже сегодня ночью. Она гордая, она ни за что не станет терпеть унижение, даже ради Саби и Тома. И в очередной раз начнёт новую жизнь – где-нибудь подальше отсюда, без нас. Без меня...
Ну и пусть. Наверное, так даже лучше. Саби с Томом переживут, вместе им будет легче. А я – какая разница? Как в той моей песне – «Нет смысла». Его не осталось, ни в чём. Вены вскрыты, впереди лишь агония... Пусть.
Вероника.
Я долго ходила по пустым ночным улицам – в этом благопристойном районе действительно пустым. Сначала душила дикая злость, потом – слёзы. Ирг, Ирг... как же ты мог? Неужели я ошиблась, и ты такой же, как все?!
Как сегодняшний самоуверенный чиновник, настойчиво сующий свою визитку, как тот весёлый бригадир-ремонтник в новой квартире Саби и Тома... Последний «благородно» предложил мне свой обеденный бутерброд в обмен на обещание срочно выйти за него замуж. А для этого – сегодня же вечером поехать к нему «знакомиться с будущей роднёй». И всё это приходилось выслушивать с вежливой улыбкой, превозмогая желание настучать по их самодовольным мордам... Как же я устала!! Куда бы не приехала – в «цивильную» Европу, в отдалённый военный гарнизон в России, на литовское Побережье – везде происходит одно и то же. «Неотразимые» местные кобели с места в карьер идут «на абордаж», их завистливые подруги стремятся отравить жизнь... Ну, почему так происходит, почему, что я делаю не так?! Ведь даже тогда, когда я назло самой себе подстриглась чуть ли не налысо и ходила в жутких балахонах, «извращенцев-любителей» хватало с избытком! Дядя Алгис тогда смеялся и говорил: терпи, ты вся в маму; мне, бедному, до сих пор приходится от неё жеребцов отгонять... Утешил.
Вот что, что мне теперь делать?! Кто посоветовал Иргу устроить этот фарс с предложением? Или он сам это придумал? Зачем?? То есть, понятно зачем, но всё-таки... Я так надеялась, что он меня хоть немножечко уважает, что он не собирался меня унижать. Зря надеялась... Всю жизнь твердишь себе – верить нельзя НИКОМУ, и каждый раз всё равно ошибаешься, раскрываешь душу, а потом долго зализываешь раны. И в этот раз будет так же.
Наверное, всё же стоит поговорить с Сабиной, она мне стала как сестра. Извиниться за то, что уезжаю, попытаться объяснить – что после этого физически не смогу нормально общаться с Иргом, даже исключительно по делам. Совесть моя тут почти чиста: в фестивале они уже участвуют, в новой квартире вовсю идёт ремонт... Вот только крёстной для маленькой Гинтаре мне уже не быть. Но ничего, переживу...
Через два часа я окончательно замёрзла и решила возвращаться. Надо срочно выпить чего-нибудь горячего и лечь спать. «Утро вечера мудренее» - говорила моя мама. Так и есть; я уже успокоилась, а завтра – завтра будет новый день. И - маленькая надежда на то, что Ирг всё же поймёт, как меня обидел, и попросит прощения. А я смогу поверить ему снова. По правде, мне очень этого хочется...
Я обошла вокруг дома, пытаясь разглядеть свет за зашторенными окнами. Везде темно... Только на увитом виноградом балконе колышется странная красная точка. Я понаблюдала за ней и поняла, что это, оказывается, сигаретный огонёк. Но ведь у нас вроде бы никто не курит... В следующую секунду горящий окурок отвесно полетел вниз, чуть мне не на голову. С балкона раздалось характерное позвякивание, потом приглушённое ругательство – и пустая коньячная бутылка приземлилась рядом на клумбе. На балконе зажёгся новый красный огонёк...
Ирг не спал. Предсказуемо пил, а ещё курил одну сигарету за другой. Значит, нервничает, значит, ему есть, о чём подумать... Захотелось подняться к нему, выкинуть нафиг всю отраву и попытаться поговорить. Ему сейчас плохо. Что бы он ни натворил – я, наверное, так и не смогу относиться к нему хуже. Ну, может, выпил лишнего, брякнул очередную глупость... Возможно, это я виновата: не смогла удержать его на безопасном расстоянии, сама периодически забывалась и не скрывала своей симпатии, позволяла лишнее и ему, и себе. Эгоистка...
Я тихонько открыла дверь и проскользнула на кухню. Не зажигая свет, поставила чайник, нашарила на полке чашку. Выпила обжигающий чай и наощупь двинулась обратно. На столе так и стояли неубранные кофейные чашки. Рука скользнула по одной из них и вдруг наткнулась на маленький холодный предмет. Кольцо! Оно всё ещё валяется тут... Я машинально взяла его и подошла к окну; тусклый свет дальних фонарей причудливо преломился на искусной огранке большого светлого камня. Надо же, оно, похоже, настоящее... Я почувствовала, что не могу бороться с искушением, и, воровато оглянувшись на дверь, надела кольцо на безымянный палец. Оно пришлось ровно впору.
Да, красивое, очень стильное кольцо, я бы хотела себе такое... Я аккуратно сняла его и положила обратно на стол. Поднялась к себе, на цыпочках пройдя мимо комнаты Ирга, и легла спать.
Ворочалась, ворочалась... Где там! Мысли всё время возвращались к одному и тому же. К Иргу... Я чувствовала, что если пойду сейчас к нему, то выяснение отношений неизбежно выльется в то, чего я всеми силами пыталась избежать. И едва ли это будет его инициатива...
«Стоп, ты что, сдурела, женщина?! – одёргивала себя я. – Ты соображаешь, куда тебя несёт?! Совсем ты запуталась... Дождись хоть утра, остынь, ночные разговоры с Иргом – это очень опасная привычка, ты должна думать головой, а не другим местом! Ты только всё усложнишь...» С этими праведными мыслями я встала, натянула длинную футболку и решительно вышла в коридор.
Из-под двери Ирга пробивался слабый свет; доносившаяся из комнаты приглушённая музыка звучала в тишине довольно отчётливо. Надо же, классика, «Времена года»!
Я глубоко вздохнула и постучала. Ни ответа, ни шагов. Я постучала ещё раз, потом осторожно толкнула дверь – она оказалась не заперта.
В комнате горела лишь одна тусклая настольная лампа. Сигаретный огонёк всё так же подрагивал на балконе. Сколько же он выкурил за всё это время?!
Музыка заглушала мои шаги; я нерешительно остановилась у стола, не зная, стоит ли подойти к нему или лучше будет вернуться к себе (конечно, лучше!)
Взгляд остановился на куче скомканных листков рядом с лампой. Тут же, в большой жестяной коробке, лежали черновики нот, а на них – дешёвая зажигалка. Я, не думая, взяла один лист, расправила и поднесла к свету. Это были стихи, его стихи.
«Оголённые нервы
Сожжённая плоть
Ты кромсаешь мне душу
Как мясник, без наркоза...
Твои губы как яд
А объятья как путы
Но я вырву из сердца
Эту боль, как занозу...»
Дальше лист был криво оторван. Я торопливо взяла следующий...
«Наркотический сон с отголосками яви
Бесконечные ночи и мутные дни
Нет надежды на завтра, мы застыли в начале
И, чужие друг другу, видим общие сны...»
Обрыв.
«Я больше не могу искать тебя
Зная, что тебя просто нет
Ты рядом стоишь, но считаешь меня только тенью
Странно...
Слишком просто оправдать себя
И выйти из мрака на свет
Но зачем снова лгать, если порвана
Нить Ариадны...»
Неровные строчки стали расплываться, и я с силой провела по глазам ладонью.
Ирг... Что же это??
Ещё один лист был с нотами. Почти не чирканный, но залитый с одного края подсохшей жидкостью со знакомым запахом коньяка.
«Я хотел бы смять
Я хотел бы смять
Я хотел бы смять все дни
И оставить ночи
Чтоб с тобою быть вдвоём
Выпей кровь мою, сердце растопчи
Но люби, прошу, люби!
Только ты не хочешь...
Так гори оно огнём!!
Я не буду ждать
Я не буду ждать
Я не буду ждать, когда
Ты устанешь первой
И захочешь снова жить
Я порву все струны, я сожгу все песни
И открою дверь туда
Где на старой сцене
Режиссёр, смеясь, сидит...»
Я машинально посмотрела в сторону зажигалки. Зачем она здесь? Зачем вообще вторая зажигалка, если он курит на балконе? И эта жестяная коробка... Неужели он и вправду хочет?.. Лист, плавно кружась, приземлился на ковёр у моих ног. Я нагнулась - и подняла сразу два листа.
На втором были не стихи, а, скорее, записка самому себе. Тот же размашистый наклонный почерк, те же старательно перечёркнутые строчки...
«Не забыть купить новый чехол на запаску. Встреча с организаторами – когда? Позвонить Габе. (кто такая Габа?) Извиниться перед (густо зачиркано) Веро за дурацкую шутку. Куплю ей завтра цветы. А Саби – шоколадку (зачёркнуто) яблок. Что-то башка разболелась, надо найти таблетки и лечь спать...»
Я тупо уставилась на эту странную напоминалку.
Тут я не выдержал и, не разбирая дороги, ломанулся в свою комнату.
Трус... Саби права на все сто. И с этим надо что-то делать. Пока не стало слишком поздно...
Какое-то время я нервно наматывал круги по комнате, натыкался на мебель и грязно ругался; потом завалился с ногами на кровать и бездумно уставился в потолок. Мысли разбегались, а те, что удавалось «поймать за хвост», казались совершенно дикими и несвоевременными...
А потом я кое о чём вспомнил. Встал и пошёл в комнату родителей, запертую на ключ почти семь лет назад... Когда-то здесь жили счастливые люди. Жили себе жили, и однажды попали в страшную аварию. Она умерла у него на руках... А он выжил – с тем, чтобы через два месяца уйти вслед за ней. Габа до сих пор не может простить, что сын сам не захотел жить дальше, угас, истощённый тоской и невольным чувством вины – за то, что не смог спасти любимую женщину. Бабушка не хотела понимать, как можно хотеть смерти, если тебе всего сорок шесть, и у тебя есть сын-оболтус, которого ещё нужно «поставить на ноги», есть мать, в конце концов... Сама Габа овдовела примерно в таком же возрасте, и ничего, живёт себе припеваючи, не забивая голову каким-то глупостями... Наверное, это правильно. Да вот только я и тогда не осуждал своего отца, а теперь – тем более. Он просто очень сильно любил мою маму. Так, что жизнь без неё просто утратила для него смысл.
Я хорошо помню наш последний разговор, такое невозможно забыть. Отец просил у меня прощения и тихо плакал... И говорил – я чувствую, я слышу, как моя Сауле зовёт меня. Прости, но я уже всё решил... Он ушёл на следующее утро – со счастливой улыбкой на измученном лице.
С тех пор в этой комнате ничего не изменилось. Жена дяди Матаса раз в неделю приходит сюда убираться, но за всё это время не переложила ни одной книги. Я и с закрытыми глазами нашёл бы то, что мне было нужно. Резную деревянную шкатулку, где хранились мамины драгоценности. Красивые дорогие вещи, обручальные кольца... И ещё одно кольцо. То, которое отец подарил ей на помолвку. Большой прямоугольный камень на тонком ободке из белого золота. Прозрачный зеленоватый аквамарин – изменчивый, как холодные воды родной Балтики - притягивает взгляд, держит и уже не отпускает. Его завораживающая глубина до боли напоминает глаза одной девушки. Уже – моей любимой девушки...
А ведь точно. Вот почему я сразу потянулся к этому кольцу. Оно просто создано для Альфи. Как в своё время его любила моя мать, так сейчас она не стала бы возражать, если я подарю его той, что могла бы стать следующей хозяйкой нашего дома. Если бы только захотела...
Я затолкал кольцо в карман джинсов и вышел из комнаты. Перед таким разговором надо хотя бы поесть, еда успокаивает...
Так, с надкусанным бутербродом в одной руке и стопкой коньяка в другой, меня и застала Альфи. Фыркнула и угрожающе потрясла перед носом кулаком:
- Это что ещё такое?! Кто это тут напивается в одну харю??
Я закашлялся и машинально влил в себя оставшийся коньяк.
- Уфф... А что, ты тоже хочешь? Давай налью!
- Дурак...
Она поставила чайник, вытащила из холодильника остатки вчерашнего салата и устало плюхнулась за стол.
Я судорожно хлопнул по карману – и тоже полез в холодильник.
- Как день прошёл?
- Нормально.
- А Саби с Томом?
- Сидят, смотрят по телеку какую-то чушь... А у тебя как?
Она вздохнула, не поднимая глаз от тарелки.
- Тоже нормально...
- Не убедила. Что случилось?
- Да ничего особенного... Просто что-то вымоталась, настроение поганое... Ты ни при чём, но, если вдруг сорвусь, извини заранее, ладно?
- Хорошо, – я встал и задумчиво воззрился на кофемашину. – Давай я сделаю нам по кофе.
- С ликёром? – невольно улыбнулась Альфи. – А ты умеешь?
- Не-а. Так что тоже заранее извини.
Она засмеялась, и у меня отлегло от сердца.
Мы посидели, попили (конечно же, это был ЕЁ кофе) и поболтали о всяких пустяках.
Потом она встала, с удовольствием потянулась... И я вскочил прежде, чем услышал, что уже «почти двенадцать, не пора ли пойти поспать...»
- Аль, погоди минутку.
Чёрт, как я это скажу?! Я же ни фига не успел подготовиться! И выгляжу сейчас как дурак, в заношенной рубашке без двух пуговиц и старых джинсах. Без цветов (ага, был бы тогда «дурак с букетом»...) Но – если не сейчас, боюсь, что вообще никогда на это не решусь.
Бедняга Том! Как я теперь его понимаю!..
Судорожно зажатое в кулаке кольцо, казалось, прожигает кожу насквозь.
- Ты чего? Что-то случилось? – невольно забеспокоилась она. – У тебя такое лицо, как будто...
- Альфи... – хрипло перебил я. – Скажи мне... Скажи одну вещь... Прямо сейчас.
Медленно разжал влажную ладонь, и кольцо с тихим стуком упало на стол, покатилось и остановилось у пустой кофейной чашки.
Она с недоумением уставилась на него, потом перевела взгляд на меня.
- Что это?
- Это - я делаю тебе предложение. Выходи за меня.
Я не узнал собственный голос – сдавленный, едва слышный, с какими-то позорными истерическими нотками... И плевать, главное – я всё-таки это сказал.
Закусил губу и, как в омут головой, сделал шаг ей навстречу. Что сейчас будет? Что она мне ответит?!
Я ожидал чего угодно – непонимания, недоверия, удивления, даже насмешки... Но не того, с каким ужасом она отшатнётся от меня; не этих застывших глаз, ставших из зелёных почти чёрными. Не взгляда – в первую секунду растерянного, беспомощного, в котором теперь отражалась бесконечная обида. И злость. Презрение. Равнодушие...
- Ты... зачем... Господи, Ирг, да за что?! Неужели ты так хочешь со мной переспать, что готов вот ТАК унизить?? Да как же вы все мне надоели, ненавижу, ненавижу!!
С грохотом захлопнулась входная дверь.
А я прислонился горящим лбом к прохладной кафельной стенке и закрыл глаза.
Альфи, Альфи... Лучше бы ты меня ударила. Или посмеялась, назвав идиотом, швырнула кольцо прямо в рожу... Но всё гораздо страшнее. Ты просто мне не веришь. Причём не веришь настолько, что и на миг не допустила, что это предложение – всерьёз. Что это не издёвка, не очередная неуклюжая попытка мужчины навешать лапши и затащить тебя в постель – а настоящая, вымученная правда. Ты знаешь, как я хочу тебя – но ведь это ещё не всё. Я понял, что на самом деле хочу разделить с тобой целую жизнь. Что я люблю тебя...
Почему же я не сказал ей этого? Впрочем, какая теперь разница... Слишком поздно. Это действительно конец, тупик, из которого нет выхода. Она теперь точно уедет – завтра, а, может, уже сегодня ночью. Она гордая, она ни за что не станет терпеть унижение, даже ради Саби и Тома. И в очередной раз начнёт новую жизнь – где-нибудь подальше отсюда, без нас. Без меня...
Ну и пусть. Наверное, так даже лучше. Саби с Томом переживут, вместе им будет легче. А я – какая разница? Как в той моей песне – «Нет смысла». Его не осталось, ни в чём. Вены вскрыты, впереди лишь агония... Пусть.
Вероника.
Я долго ходила по пустым ночным улицам – в этом благопристойном районе действительно пустым. Сначала душила дикая злость, потом – слёзы. Ирг, Ирг... как же ты мог? Неужели я ошиблась, и ты такой же, как все?!
Как сегодняшний самоуверенный чиновник, настойчиво сующий свою визитку, как тот весёлый бригадир-ремонтник в новой квартире Саби и Тома... Последний «благородно» предложил мне свой обеденный бутерброд в обмен на обещание срочно выйти за него замуж. А для этого – сегодня же вечером поехать к нему «знакомиться с будущей роднёй». И всё это приходилось выслушивать с вежливой улыбкой, превозмогая желание настучать по их самодовольным мордам... Как же я устала!! Куда бы не приехала – в «цивильную» Европу, в отдалённый военный гарнизон в России, на литовское Побережье – везде происходит одно и то же. «Неотразимые» местные кобели с места в карьер идут «на абордаж», их завистливые подруги стремятся отравить жизнь... Ну, почему так происходит, почему, что я делаю не так?! Ведь даже тогда, когда я назло самой себе подстриглась чуть ли не налысо и ходила в жутких балахонах, «извращенцев-любителей» хватало с избытком! Дядя Алгис тогда смеялся и говорил: терпи, ты вся в маму; мне, бедному, до сих пор приходится от неё жеребцов отгонять... Утешил.
Вот что, что мне теперь делать?! Кто посоветовал Иргу устроить этот фарс с предложением? Или он сам это придумал? Зачем?? То есть, понятно зачем, но всё-таки... Я так надеялась, что он меня хоть немножечко уважает, что он не собирался меня унижать. Зря надеялась... Всю жизнь твердишь себе – верить нельзя НИКОМУ, и каждый раз всё равно ошибаешься, раскрываешь душу, а потом долго зализываешь раны. И в этот раз будет так же.
Наверное, всё же стоит поговорить с Сабиной, она мне стала как сестра. Извиниться за то, что уезжаю, попытаться объяснить – что после этого физически не смогу нормально общаться с Иргом, даже исключительно по делам. Совесть моя тут почти чиста: в фестивале они уже участвуют, в новой квартире вовсю идёт ремонт... Вот только крёстной для маленькой Гинтаре мне уже не быть. Но ничего, переживу...
Через два часа я окончательно замёрзла и решила возвращаться. Надо срочно выпить чего-нибудь горячего и лечь спать. «Утро вечера мудренее» - говорила моя мама. Так и есть; я уже успокоилась, а завтра – завтра будет новый день. И - маленькая надежда на то, что Ирг всё же поймёт, как меня обидел, и попросит прощения. А я смогу поверить ему снова. По правде, мне очень этого хочется...
Я обошла вокруг дома, пытаясь разглядеть свет за зашторенными окнами. Везде темно... Только на увитом виноградом балконе колышется странная красная точка. Я понаблюдала за ней и поняла, что это, оказывается, сигаретный огонёк. Но ведь у нас вроде бы никто не курит... В следующую секунду горящий окурок отвесно полетел вниз, чуть мне не на голову. С балкона раздалось характерное позвякивание, потом приглушённое ругательство – и пустая коньячная бутылка приземлилась рядом на клумбе. На балконе зажёгся новый красный огонёк...
Ирг не спал. Предсказуемо пил, а ещё курил одну сигарету за другой. Значит, нервничает, значит, ему есть, о чём подумать... Захотелось подняться к нему, выкинуть нафиг всю отраву и попытаться поговорить. Ему сейчас плохо. Что бы он ни натворил – я, наверное, так и не смогу относиться к нему хуже. Ну, может, выпил лишнего, брякнул очередную глупость... Возможно, это я виновата: не смогла удержать его на безопасном расстоянии, сама периодически забывалась и не скрывала своей симпатии, позволяла лишнее и ему, и себе. Эгоистка...
Я тихонько открыла дверь и проскользнула на кухню. Не зажигая свет, поставила чайник, нашарила на полке чашку. Выпила обжигающий чай и наощупь двинулась обратно. На столе так и стояли неубранные кофейные чашки. Рука скользнула по одной из них и вдруг наткнулась на маленький холодный предмет. Кольцо! Оно всё ещё валяется тут... Я машинально взяла его и подошла к окну; тусклый свет дальних фонарей причудливо преломился на искусной огранке большого светлого камня. Надо же, оно, похоже, настоящее... Я почувствовала, что не могу бороться с искушением, и, воровато оглянувшись на дверь, надела кольцо на безымянный палец. Оно пришлось ровно впору.
Да, красивое, очень стильное кольцо, я бы хотела себе такое... Я аккуратно сняла его и положила обратно на стол. Поднялась к себе, на цыпочках пройдя мимо комнаты Ирга, и легла спать.
Ворочалась, ворочалась... Где там! Мысли всё время возвращались к одному и тому же. К Иргу... Я чувствовала, что если пойду сейчас к нему, то выяснение отношений неизбежно выльется в то, чего я всеми силами пыталась избежать. И едва ли это будет его инициатива...
«Стоп, ты что, сдурела, женщина?! – одёргивала себя я. – Ты соображаешь, куда тебя несёт?! Совсем ты запуталась... Дождись хоть утра, остынь, ночные разговоры с Иргом – это очень опасная привычка, ты должна думать головой, а не другим местом! Ты только всё усложнишь...» С этими праведными мыслями я встала, натянула длинную футболку и решительно вышла в коридор.
Из-под двери Ирга пробивался слабый свет; доносившаяся из комнаты приглушённая музыка звучала в тишине довольно отчётливо. Надо же, классика, «Времена года»!
Я глубоко вздохнула и постучала. Ни ответа, ни шагов. Я постучала ещё раз, потом осторожно толкнула дверь – она оказалась не заперта.
В комнате горела лишь одна тусклая настольная лампа. Сигаретный огонёк всё так же подрагивал на балконе. Сколько же он выкурил за всё это время?!
Музыка заглушала мои шаги; я нерешительно остановилась у стола, не зная, стоит ли подойти к нему или лучше будет вернуться к себе (конечно, лучше!)
Взгляд остановился на куче скомканных листков рядом с лампой. Тут же, в большой жестяной коробке, лежали черновики нот, а на них – дешёвая зажигалка. Я, не думая, взяла один лист, расправила и поднесла к свету. Это были стихи, его стихи.
«Оголённые нервы
Сожжённая плоть
Ты кромсаешь мне душу
Как мясник, без наркоза...
Твои губы как яд
А объятья как путы
Но я вырву из сердца
Эту боль, как занозу...»
Дальше лист был криво оторван. Я торопливо взяла следующий...
«Наркотический сон с отголосками яви
Бесконечные ночи и мутные дни
Нет надежды на завтра, мы застыли в начале
И, чужие друг другу, видим общие сны...»
Обрыв.
«Я больше не могу искать тебя
Зная, что тебя просто нет
Ты рядом стоишь, но считаешь меня только тенью
Странно...
Слишком просто оправдать себя
И выйти из мрака на свет
Но зачем снова лгать, если порвана
Нить Ариадны...»
Неровные строчки стали расплываться, и я с силой провела по глазам ладонью.
Ирг... Что же это??
Ещё один лист был с нотами. Почти не чирканный, но залитый с одного края подсохшей жидкостью со знакомым запахом коньяка.
«Я хотел бы смять
Я хотел бы смять
Я хотел бы смять все дни
И оставить ночи
Чтоб с тобою быть вдвоём
Выпей кровь мою, сердце растопчи
Но люби, прошу, люби!
Только ты не хочешь...
Так гори оно огнём!!
Я не буду ждать
Я не буду ждать
Я не буду ждать, когда
Ты устанешь первой
И захочешь снова жить
Я порву все струны, я сожгу все песни
И открою дверь туда
Где на старой сцене
Режиссёр, смеясь, сидит...»
Я машинально посмотрела в сторону зажигалки. Зачем она здесь? Зачем вообще вторая зажигалка, если он курит на балконе? И эта жестяная коробка... Неужели он и вправду хочет?.. Лист, плавно кружась, приземлился на ковёр у моих ног. Я нагнулась - и подняла сразу два листа.
На втором были не стихи, а, скорее, записка самому себе. Тот же размашистый наклонный почерк, те же старательно перечёркнутые строчки...
«Не забыть купить новый чехол на запаску. Встреча с организаторами – когда? Позвонить Габе. (кто такая Габа?) Извиниться перед (густо зачиркано) Веро за дурацкую шутку. Куплю ей завтра цветы. А Саби – шоколадку (зачёркнуто) яблок. Что-то башка разболелась, надо найти таблетки и лечь спать...»
Я тупо уставилась на эту странную напоминалку.
