Предисловие к дейстрийскому изданию
В гостях у почтенной дамы,
Оставшись наедине,
Спросите вы даму прямо...
А, впрочем, поверьте мне,
О чём бы вы ни спросили,
Ответом на ваш вопрос
Она улыбнётся мило.
С дамы какой спрос?
Но после, уж распрощавшись,
Вы оглянитесь вослед
На смятый платок меж пальцев...
Дама знает ответ.
Д. Азорменг,
малоизвестный дейстрийский поэт
Перевод с дейстрийского сделал А.Садовников.
Предлагая вниманию читателей эту книгу, мы считаем своим долгом
уведомить их, что нынешний вид романа несколько отличается от первоначального,
в котором он был нам прислан. Мы постарались сохранить все достоинства текста,
собирая разрозненные заметки тридцати-пятидесятилетней давности, и прибавили
от себя только некоторые пояснения, объясняющие для дейстрийского читателя
детали заграничной жизни начала века. Необходимо, однако, пояснить, что роман
написан – как вы легко сможете убедиться из текста – старой девой, родившейся в
самом начале нашего века, получившей, по всей видимости, обширное, но
бессистемное образование и, как станет ясно при чтении, самой читающей всё
подряд – от готических и сентиментальных романов, модных в дни её молодости, до
авантюрных, популярных ещё в прошлом веке.
Роман был переслан нам из Остриха, от синдика стрелков одного из
провинциальных городов недалеко от границы – это должность, аналогичная
должности главы полицейского управления – который отправил нам записки своей
тётушки, следуя её завещанию и завещанию своего отца, в чьих бумагах и был
найден предлагаемый публике текст. Господин Бруно Перте просит отдельно
упомянуть, что все описанные в романе события являются не более чем плодом
фантазии его покойной тётушки, кузины его дорогой матери, и, если бы не
завещание тётки и отца, он никогда бы не согласился на подобную публикацию.
По просьбе господина Перте (состоящего в родстве с некоторыми видными
лицами в нашей политической жизни) мы просим читателя снисходительно
отнестись к тому, что долгое время было не более чем семейной шуткой. По словам
господина Перте, его тётушка, будучи особой весьма весёлой и склонной к
розыгрышам, придумала игру, в которую охотно играли все домочадцы и гости,
игру под названием «если бы», в которой высмеивала нелепые сплетни, ходившие
вокруг их семейства. По словам племянника, игра начиналась со слов «давайте
представим, как мы жили бы, если бы то-то и то-то было правдой», а после
расписывала самые невероятные подробности их вымышленной жизни. Игра была
весьма забавна, пока не выходила за пределы семьи, однако сейчас господин Перте
считает своим долгом опровергнуть некоторые сплетни, которые весьма удачно
высмеяла его тётушка в своём романе. Так, например, между нею и покойным
отцом господина Перте никогда не было иных отношений, нежели отношений брата
и сестры, и, разумеется, Перте-старший всегда был образцовым гражданином
своего города, не позорившим старинной фамилии никоими позорными деяниями,
столь же почтенны были и все его предки.
Ознакомившись с содержанием романа, мы сочли своим долгом послать его в
дейстрийское бюро безопасности, поскольку автор книги указывает на знание
некоторых подробностей работы этого учреждения. Также мы уведомили и
почтенное семейство, из которого вышло немало видных политических деятелей, о
том, что к нам поступила книга, в которой упоминается их фамилия. Почтенное
семейство ответило в духе нынешнего времени, отказавшись интересоваться
событиями полувековой давности и беспокоиться из-за чести людей, давно
упокоившихся в могилах. Возможно, эти господа (мы, разумеется, имеем в виду
ныне живущих) даже довольны подобной рекламой: кому не лестно, чтобы его
фамилия попала на книжные полки?
Дейстрийское бюро безопасности продержало книгу дольше, чем частные
лица, но всё же дало разрешение на публикацию, приложив резолюцию, согласно
которой в романе нет ни единого слова правды, и ни один человек в здравом уме не
поверит в существование вампиров, а уж тем более в их контакты со столь
почтенной организацией. Некоторые листки, однако, после возвращения заметок из
бюро оказались утрачены, и мы сочли за лучшее не допытываться касательно их
судьбы.
Итак, предлагая публике роман, который, возможно, заставит её по-новому
взглянуть на некоторые события в истории родной страны, наше издательство
никоим образом не ручается за достоверность описанных в книге событий, равно
как и за точность упоминаемых автором имён и названий. В настоящее время
истинным является лишь тот факт, что некая Ивона Рудшанг жила в неком
острийском семействе в качестве тётушки и в таком же качестве и была
похоронена. Что касается других имён, то всё, что дало наше расследование – это
два лежащих рядом камня на старом столичном кладбище для бедняков: Амалия
Вайль, девица и «Беренгарий, от которого отреклась семья, а следом и весь мир»,
как весьма пафосно было написано на табличке, причём второй камень, по всей
видимости, положен на пятьдесят лет раньше.
Примечание:
Чтобы не вводить читателей в недоумение, поясним, что в прошлом веке существовал обычай класть камни даже на могилы самых бедных людей, за чьи похороны некому заплатить. В таких случаях могли подойти любые камни весом от одного стоуна, и к надгробьям обычно прикрепляли деревянные или медные таблички с указанием имени. Прим. дейстрийского издательства.
Нам петь недолго суждено,
Отмерен жизни срок.
И стелет время полотно
Из боли и тревог.
И стелет дева нам постель,
В её глазах – тоска,
Осенний вечер и свирель.
Как будто бы близка.
Как будто мне предрешено,
И крепко слажен быт.
Вот только на душе черно
Да в горле всё саднит,
Всё давит, крутит, кружит мир,
Не мысли – письмена! –
Во мне рождаются: ампир,
Столетняя война,
Кресты и танцы, тронный зал,
Раскаянье и смерть...
Как близок мнимого оскал!
Его мне не суметь
Отринуть. Врос навечно в плоть,
Корнями – до души!
Что толку призывать: «Господь!»
В полуночной тиши?
Я вместо храма поутру
Отправлюсь до границ
Седого кладбища, сотру
Пыль вечности с глазниц
Фамильных призраков чужих,
Скулящих у могил.
Свидетелей времён былых
Давно уж мох сокрыл,
Пожрала плесень, как чума,
Подёрнуло травой.
Мне мёртвых ближе имена,
Пусть я ещё живой.
Среди чугунной городьбы,
Среди гранёных лиц
Бреду, укрывшись от судьбы,
К камням, упавшим ниц
Пред кем-то, сгинувшим давно
В безвестие имён.
Им душу чуткую дано
Терзать. И горький стон,
Без спроса рвётся из груди,
Лишь вспомнятся едва
В лучах рассветных и пыли
Два серых валуна.
И я прошу лишь об одном,
Почти уже крича:
«Гори, остывшая давно
Истории свеча!
Из мрака лет, из пустоты,
Из самых дальних даль
Воскресни прошлое, и быль
Передо мною встань.
Кем ты была, девица Вайль,
Кем, Беренгарий, ты?»
А в небесах грохочет сталь,
Косматы и густы
Рыдают тучи, и листвы
Шумит под ливнем вязь...
Не из земли – из-за спины
Услышал я рассказ.
«Двум могилам», стихи А.Садовникова.
Предыстория
Я вышла на улицу и замахала рукой, увидев остановившуюся на углу конку.
Кондуктор придержал для меня дверь, учтиво подал руку, но после разглядел при
свете фонарей простую шляпку и неказистую накидку и отвернулся. Я сама
поднялась на площадку и прошла внутрь. Против обыкновения, конка была почти
пустой, так что можно было занять почти любое место на сидении.
Дверь захлопнулась, прозвенел звонок и конка тронулась. Выждав немного
для приличия, кондуктор двинулся по салону, собирая с немногочисленных
пассажиров свою обычную дань. Я купила билет до самого дома (рельсы проходили
в пяти шагах от наших дверей) и огляделась по сторонам. Усталые лица пассажиров
и заляпанное грязью стекло не сулили никакой пищи для размышлений. Всё как
всегда, и один вечер как две капли воды похож на предыдущий… Скучно!
Внезапно дверь салона распахнулась, пропуская смугловатого мужчину в
красно-чёрной куртке. Спустился с империала или вскочил на ходу? Кондуктор, по
крайней мере, повёл себя так, будто видит его впервые: двинулся навстречу, требуя
приобрести билет. Новый пассажир его, казалось, не заметил, прошёл мимо в конец
салона и сел прямо напротив меня.
От нечего делать я принялась его разглядывать, приличия ради стараясь
делать это незаметно.
Смугловато-жёлтая кожа, узкое лицо, карие глаза с каким-то мальчишеским
выражением смотрели, между тем, серьёзно и даже встревоженно. Мужчина был
одет во всё красно-чёрное, а в руках сжимал тех же цветов заплечную сумку. Такого
странно встретить и в деревне в охотничий сезон, но в городе?
Он внимательно и в то же время отстранёно посмотрел на кондуктора,
медленно расстегнул пуговицы на правой перчатке, снял её, достал из-за пазухи
кошелёк – кожаный, довольно потрёпанный, но туго набитый. Извлёк деньги, отдал
кондуктору и убрал кошелёк обратно. Натянул перчатку, застегнул и принялся
затягивать застёжки на сумке. Всё это время он делал какие-то странные движения
ртом, словно ощупывал языком клыки.
«Глупости, Амалия, – строго сказала я себе. – Тебе надо меньше читать
готические романы!»
Я внимательней взглянула на мужчину, втайне надеясь уловить что-то такое,
что позволит разгадать его странности. Он как раз прекратил проверять застёжки и
теперь неподвижно сидел, прижимая к себе сумку, словно ребёнка. Тёмные глаза
бездумно смотрели мимо меня в окно за моей спиной.
Он впрыгнул в конку на ходу…
Ну и что? На это способен любой ловкий человек, разве нет?
За окном уже давно стемнело, на улице поздний вечер. Что делает этот
человек, куда едет? По делам, возвращается домой или высматривает подходящую
жертву?
«Перестань, Ами. Больше в книжную лавку не пойдёшь, пока не отучишься
читать всякую ерунду! Посмотри на него? Вот где ты в нём видишь вампирскую
бледность?»
Но… в смуглом лице не было ни кровинки. Как будто на этой коже никогда
не появлялся румянец… Разве так бывает у людей?
Похожий на вампира человек мельком взглянул на меня, заставив поёжиться
и тут же разозлиться на саму себя. Совсем с ума схожу! Я подала знак кондуктору,
тот прозвенел в звонок, и конка остановилась.
Мужчина в красно-чёрной куртке вышел следом за мной, метнулся через
заполненную экипажами улицу и пропал из вида.
«Вампир? Чепуха, Ами, меньше книжек читать надо!» – решила я и зашагала
домой. Но, признаюсь честно, той ночью я спала очень плохо.
С десяти лет я живу там же, где и работаю – при шляпной лавке госпожи Кик,
на углу Аптекарской и Бузинной улиц. Начинала девочкой на побегушках, а теперь
стала доверенной помощницей хозяйки. Звучит солидно, но по сути работа
изменилась мало: я всё так же помогаю госпоже Кик украшать шляпные заготовки и
бегаю по разным поручениям.
Только раньше это выглядело так: влететь в лавку напротив и выпалить:
«Здрасьте, госпожа Трикс, госпожа Кик просила переслать те голубенькие ленты,
только подлиннее и побыстрее, пожалуйста, а то я очень-очень спешу!» А потом
госпожа Кик нещадно драла меня за уши за потраченную на сладости сдачу. Теперь
я степенно захожу в дверь напротив нашей и говорю что-нибудь вроде: «Добрый
день, госпожа Трикс. Как ваш младшенький, поправился? А старшенький ходит в
школу? Мне, пожалуйста, зелёных лент да мешочек красненьких бусинок. Не
уступите ли за полцены, они у вас слегка поцарапаны?»
Образование я получила самое простое: письмо, чтение, счёт – иначе лавка
разорится, милочка! – научилась, где произносить «аминь», когда священник читает
молитву, и ходить в церковь только по большим праздникам, когда работа всё равно
стоит – Бог хочет, чтобы люди работали в поте лица, а не донимали его
разговорами, моя дорогая!
Госпожа Кик научила меня украшать атласом и лентами шляпки, улыбаться
покупателям и понимать, кому из них отказать, а кому: «да-да, конечно!» И как дать
понять, что «конечно» означает не «я проведу с вами вечер, сударь», а «разумеется,
вашей жене больше подойдёт розовая шляпка».
В основном к нам заходят дамы и барышни, живущие неподалёку, но, бывает,
приезжают и с другого конца города: если жили тут раньше или приехали к кому-
нибудь в гости. Иногда заходят мужчины: «не могли бы вы помочь, мне нужна
красивая шляпка в подарок моей супруге?» – или невесте, или сестре, или дочери,
или матери. Они внимательно слушают советы и пояснения, а потом просят
принести выбранную шляпку к ним домой, чтобы нанести последние штрихи на
месте. Самое смешное, иногда такие покупатели действительно оказываются
женаты.
Летом наша лавка открыта весь день, от рассвета до заката, а обедаем мы с
госпожой Кик по очереди. Зимой мы встаём и ложимся затемно – дело есть дело. С
наступлением вечера госпожа Кик готова отпустить меня донести картонки со
шляпками до дома очередного покупателя. Женщины просят о такой услуге, когда
купят шляп больше, чем могут ухватить в охапку, а встретить их некому. Мужчины
иногда хотят получить возможность сразу же возвратить или поправить подарок –
но чаще завести отношения. Если госпожа Кик не смотрит, я сама оцениваю
покупателей и решаю. Одни искренне хотят сделать наилучший подарок, многим из
таких приходится отказывать: жёны и матери склонны самые простые вещи
воспринимать совершенно неправильно. С иными можно иметь дело, хотя шляпка
нужна им не больше, чем мне курительная трубка. Один милый мальчик, бедняжка,
«имеет самые серьёзные намерения» и месяц копит, чтобы купить самую дешёвую
шляпку в нашей лавке, а потом сторожит под дверями, выбирая подходящий
момент для покупки. Чтобы погулять больше времени и чтобы меня на «доставку»
отпустили. Госпожа Кик давно раскусила эту наивную хитрость, но держится
убеждения, что все покупатели равны между собой – лишь бы платили. Меня всё
тянет спросить, куда мой ухажёр потом девает свои шляпки, но боюсь обидеть.
Свободных дней мне не полагается, платит госпожа Кик скупо, но зато не
надо тратиться на жильё, и стол у неё отменный. Где-нибудь через год я потребую
хотя бы один выходной в месяц, а ещё через пару лет пригрожу уволиться и
потребую прибавки. Тогда я смогу скопить приданое и выйти замуж. Только,
боюсь, госпожа Кик посоветует меньше денег оставлять в книжной лавке и объявит
замужество пустой блажью.
В книжной лавке остаётся львиная доля как моего жалованья, так и
свободных денег госпожи Кик. Только она покупает сентиментальные романы, где
героиня на первой странице влюбляется в принца, а на последней выходит замуж за
садовника, а я – «готические», где героиню на первой странице кусает вампир, а на
последней она оказывается одержима бесом. Всё собираюсь бросить, но нет-нет, а
загляну за очередной порцией дешёвого развлечения.
Так и живём.
Того странного мужчину в красно-чёрной одежде я встретила, возвращаясь от
постоянной клиентки – молодой дамы, с которой мы несколько часов разбирали
шляпки, а потом пили чай и судачили обо всём понемногу.
Ещё два дня прошли безо всяких странностей и поездок, а на третий…
Третий день начинался вполне обычно: приём посетителей по очереди с
госпожой Кик, украшение новой партии шляпок и обсуждение последнего писка
моды. К вечеру у госпожи Кик разболелась голова – в последнее время это
В гостях у почтенной дамы,
Оставшись наедине,
Спросите вы даму прямо...
А, впрочем, поверьте мне,
О чём бы вы ни спросили,
Ответом на ваш вопрос
Она улыбнётся мило.
С дамы какой спрос?
Но после, уж распрощавшись,
Вы оглянитесь вослед
На смятый платок меж пальцев...
Дама знает ответ.
Д. Азорменг,
малоизвестный дейстрийский поэт
Перевод с дейстрийского сделал А.Садовников.
***
Предлагая вниманию читателей эту книгу, мы считаем своим долгом
уведомить их, что нынешний вид романа несколько отличается от первоначального,
в котором он был нам прислан. Мы постарались сохранить все достоинства текста,
собирая разрозненные заметки тридцати-пятидесятилетней давности, и прибавили
от себя только некоторые пояснения, объясняющие для дейстрийского читателя
детали заграничной жизни начала века. Необходимо, однако, пояснить, что роман
написан – как вы легко сможете убедиться из текста – старой девой, родившейся в
самом начале нашего века, получившей, по всей видимости, обширное, но
бессистемное образование и, как станет ясно при чтении, самой читающей всё
подряд – от готических и сентиментальных романов, модных в дни её молодости, до
авантюрных, популярных ещё в прошлом веке.
Роман был переслан нам из Остриха, от синдика стрелков одного из
провинциальных городов недалеко от границы – это должность, аналогичная
должности главы полицейского управления – который отправил нам записки своей
тётушки, следуя её завещанию и завещанию своего отца, в чьих бумагах и был
найден предлагаемый публике текст. Господин Бруно Перте просит отдельно
упомянуть, что все описанные в романе события являются не более чем плодом
фантазии его покойной тётушки, кузины его дорогой матери, и, если бы не
завещание тётки и отца, он никогда бы не согласился на подобную публикацию.
По просьбе господина Перте (состоящего в родстве с некоторыми видными
лицами в нашей политической жизни) мы просим читателя снисходительно
отнестись к тому, что долгое время было не более чем семейной шуткой. По словам
господина Перте, его тётушка, будучи особой весьма весёлой и склонной к
розыгрышам, придумала игру, в которую охотно играли все домочадцы и гости,
игру под названием «если бы», в которой высмеивала нелепые сплетни, ходившие
вокруг их семейства. По словам племянника, игра начиналась со слов «давайте
представим, как мы жили бы, если бы то-то и то-то было правдой», а после
расписывала самые невероятные подробности их вымышленной жизни. Игра была
весьма забавна, пока не выходила за пределы семьи, однако сейчас господин Перте
считает своим долгом опровергнуть некоторые сплетни, которые весьма удачно
высмеяла его тётушка в своём романе. Так, например, между нею и покойным
отцом господина Перте никогда не было иных отношений, нежели отношений брата
и сестры, и, разумеется, Перте-старший всегда был образцовым гражданином
своего города, не позорившим старинной фамилии никоими позорными деяниями,
столь же почтенны были и все его предки.
Ознакомившись с содержанием романа, мы сочли своим долгом послать его в
дейстрийское бюро безопасности, поскольку автор книги указывает на знание
некоторых подробностей работы этого учреждения. Также мы уведомили и
почтенное семейство, из которого вышло немало видных политических деятелей, о
том, что к нам поступила книга, в которой упоминается их фамилия. Почтенное
семейство ответило в духе нынешнего времени, отказавшись интересоваться
событиями полувековой давности и беспокоиться из-за чести людей, давно
упокоившихся в могилах. Возможно, эти господа (мы, разумеется, имеем в виду
ныне живущих) даже довольны подобной рекламой: кому не лестно, чтобы его
фамилия попала на книжные полки?
Дейстрийское бюро безопасности продержало книгу дольше, чем частные
лица, но всё же дало разрешение на публикацию, приложив резолюцию, согласно
которой в романе нет ни единого слова правды, и ни один человек в здравом уме не
поверит в существование вампиров, а уж тем более в их контакты со столь
почтенной организацией. Некоторые листки, однако, после возвращения заметок из
бюро оказались утрачены, и мы сочли за лучшее не допытываться касательно их
судьбы.
Итак, предлагая публике роман, который, возможно, заставит её по-новому
взглянуть на некоторые события в истории родной страны, наше издательство
никоим образом не ручается за достоверность описанных в книге событий, равно
как и за точность упоминаемых автором имён и названий. В настоящее время
истинным является лишь тот факт, что некая Ивона Рудшанг жила в неком
острийском семействе в качестве тётушки и в таком же качестве и была
похоронена. Что касается других имён, то всё, что дало наше расследование – это
два лежащих рядом камня на старом столичном кладбище для бедняков: Амалия
Вайль, девица и «Беренгарий, от которого отреклась семья, а следом и весь мир»,
как весьма пафосно было написано на табличке, причём второй камень, по всей
видимости, положен на пятьдесят лет раньше.
Примечание:
Чтобы не вводить читателей в недоумение, поясним, что в прошлом веке существовал обычай класть камни даже на могилы самых бедных людей, за чьи похороны некому заплатить. В таких случаях могли подойти любые камни весом от одного стоуна, и к надгробьям обычно прикрепляли деревянные или медные таблички с указанием имени. Прим. дейстрийского издательства.
Нам петь недолго суждено,
Отмерен жизни срок.
И стелет время полотно
Из боли и тревог.
И стелет дева нам постель,
В её глазах – тоска,
Осенний вечер и свирель.
Как будто бы близка.
Как будто мне предрешено,
И крепко слажен быт.
Вот только на душе черно
Да в горле всё саднит,
Всё давит, крутит, кружит мир,
Не мысли – письмена! –
Во мне рождаются: ампир,
Столетняя война,
Кресты и танцы, тронный зал,
Раскаянье и смерть...
Как близок мнимого оскал!
Его мне не суметь
Отринуть. Врос навечно в плоть,
Корнями – до души!
Что толку призывать: «Господь!»
В полуночной тиши?
Я вместо храма поутру
Отправлюсь до границ
Седого кладбища, сотру
Пыль вечности с глазниц
Фамильных призраков чужих,
Скулящих у могил.
Свидетелей времён былых
Давно уж мох сокрыл,
Пожрала плесень, как чума,
Подёрнуло травой.
Мне мёртвых ближе имена,
Пусть я ещё живой.
Среди чугунной городьбы,
Среди гранёных лиц
Бреду, укрывшись от судьбы,
К камням, упавшим ниц
Пред кем-то, сгинувшим давно
В безвестие имён.
Им душу чуткую дано
Терзать. И горький стон,
Без спроса рвётся из груди,
Лишь вспомнятся едва
В лучах рассветных и пыли
Два серых валуна.
И я прошу лишь об одном,
Почти уже крича:
«Гори, остывшая давно
Истории свеча!
Из мрака лет, из пустоты,
Из самых дальних даль
Воскресни прошлое, и быль
Передо мною встань.
Кем ты была, девица Вайль,
Кем, Беренгарий, ты?»
А в небесах грохочет сталь,
Косматы и густы
Рыдают тучи, и листвы
Шумит под ливнем вязь...
Не из земли – из-за спины
Услышал я рассказ.
«Двум могилам», стихи А.Садовникова.
Предыстория
Я вышла на улицу и замахала рукой, увидев остановившуюся на углу конку.
Кондуктор придержал для меня дверь, учтиво подал руку, но после разглядел при
свете фонарей простую шляпку и неказистую накидку и отвернулся. Я сама
поднялась на площадку и прошла внутрь. Против обыкновения, конка была почти
пустой, так что можно было занять почти любое место на сидении.
Дверь захлопнулась, прозвенел звонок и конка тронулась. Выждав немного
для приличия, кондуктор двинулся по салону, собирая с немногочисленных
пассажиров свою обычную дань. Я купила билет до самого дома (рельсы проходили
в пяти шагах от наших дверей) и огляделась по сторонам. Усталые лица пассажиров
и заляпанное грязью стекло не сулили никакой пищи для размышлений. Всё как
всегда, и один вечер как две капли воды похож на предыдущий… Скучно!
Внезапно дверь салона распахнулась, пропуская смугловатого мужчину в
красно-чёрной куртке. Спустился с империала или вскочил на ходу? Кондуктор, по
крайней мере, повёл себя так, будто видит его впервые: двинулся навстречу, требуя
приобрести билет. Новый пассажир его, казалось, не заметил, прошёл мимо в конец
салона и сел прямо напротив меня.
От нечего делать я принялась его разглядывать, приличия ради стараясь
делать это незаметно.
Смугловато-жёлтая кожа, узкое лицо, карие глаза с каким-то мальчишеским
выражением смотрели, между тем, серьёзно и даже встревоженно. Мужчина был
одет во всё красно-чёрное, а в руках сжимал тех же цветов заплечную сумку. Такого
странно встретить и в деревне в охотничий сезон, но в городе?
Он внимательно и в то же время отстранёно посмотрел на кондуктора,
медленно расстегнул пуговицы на правой перчатке, снял её, достал из-за пазухи
кошелёк – кожаный, довольно потрёпанный, но туго набитый. Извлёк деньги, отдал
кондуктору и убрал кошелёк обратно. Натянул перчатку, застегнул и принялся
затягивать застёжки на сумке. Всё это время он делал какие-то странные движения
ртом, словно ощупывал языком клыки.
«Глупости, Амалия, – строго сказала я себе. – Тебе надо меньше читать
готические романы!»
Я внимательней взглянула на мужчину, втайне надеясь уловить что-то такое,
что позволит разгадать его странности. Он как раз прекратил проверять застёжки и
теперь неподвижно сидел, прижимая к себе сумку, словно ребёнка. Тёмные глаза
бездумно смотрели мимо меня в окно за моей спиной.
Он впрыгнул в конку на ходу…
Ну и что? На это способен любой ловкий человек, разве нет?
За окном уже давно стемнело, на улице поздний вечер. Что делает этот
человек, куда едет? По делам, возвращается домой или высматривает подходящую
жертву?
«Перестань, Ами. Больше в книжную лавку не пойдёшь, пока не отучишься
читать всякую ерунду! Посмотри на него? Вот где ты в нём видишь вампирскую
бледность?»
Но… в смуглом лице не было ни кровинки. Как будто на этой коже никогда
не появлялся румянец… Разве так бывает у людей?
Похожий на вампира человек мельком взглянул на меня, заставив поёжиться
и тут же разозлиться на саму себя. Совсем с ума схожу! Я подала знак кондуктору,
тот прозвенел в звонок, и конка остановилась.
Мужчина в красно-чёрной куртке вышел следом за мной, метнулся через
заполненную экипажами улицу и пропал из вида.
«Вампир? Чепуха, Ами, меньше книжек читать надо!» – решила я и зашагала
домой. Но, признаюсь честно, той ночью я спала очень плохо.
С десяти лет я живу там же, где и работаю – при шляпной лавке госпожи Кик,
на углу Аптекарской и Бузинной улиц. Начинала девочкой на побегушках, а теперь
стала доверенной помощницей хозяйки. Звучит солидно, но по сути работа
изменилась мало: я всё так же помогаю госпоже Кик украшать шляпные заготовки и
бегаю по разным поручениям.
Только раньше это выглядело так: влететь в лавку напротив и выпалить:
«Здрасьте, госпожа Трикс, госпожа Кик просила переслать те голубенькие ленты,
только подлиннее и побыстрее, пожалуйста, а то я очень-очень спешу!» А потом
госпожа Кик нещадно драла меня за уши за потраченную на сладости сдачу. Теперь
я степенно захожу в дверь напротив нашей и говорю что-нибудь вроде: «Добрый
день, госпожа Трикс. Как ваш младшенький, поправился? А старшенький ходит в
школу? Мне, пожалуйста, зелёных лент да мешочек красненьких бусинок. Не
уступите ли за полцены, они у вас слегка поцарапаны?»
Образование я получила самое простое: письмо, чтение, счёт – иначе лавка
разорится, милочка! – научилась, где произносить «аминь», когда священник читает
молитву, и ходить в церковь только по большим праздникам, когда работа всё равно
стоит – Бог хочет, чтобы люди работали в поте лица, а не донимали его
разговорами, моя дорогая!
Госпожа Кик научила меня украшать атласом и лентами шляпки, улыбаться
покупателям и понимать, кому из них отказать, а кому: «да-да, конечно!» И как дать
понять, что «конечно» означает не «я проведу с вами вечер, сударь», а «разумеется,
вашей жене больше подойдёт розовая шляпка».
В основном к нам заходят дамы и барышни, живущие неподалёку, но, бывает,
приезжают и с другого конца города: если жили тут раньше или приехали к кому-
нибудь в гости. Иногда заходят мужчины: «не могли бы вы помочь, мне нужна
красивая шляпка в подарок моей супруге?» – или невесте, или сестре, или дочери,
или матери. Они внимательно слушают советы и пояснения, а потом просят
принести выбранную шляпку к ним домой, чтобы нанести последние штрихи на
месте. Самое смешное, иногда такие покупатели действительно оказываются
женаты.
Летом наша лавка открыта весь день, от рассвета до заката, а обедаем мы с
госпожой Кик по очереди. Зимой мы встаём и ложимся затемно – дело есть дело. С
наступлением вечера госпожа Кик готова отпустить меня донести картонки со
шляпками до дома очередного покупателя. Женщины просят о такой услуге, когда
купят шляп больше, чем могут ухватить в охапку, а встретить их некому. Мужчины
иногда хотят получить возможность сразу же возвратить или поправить подарок –
но чаще завести отношения. Если госпожа Кик не смотрит, я сама оцениваю
покупателей и решаю. Одни искренне хотят сделать наилучший подарок, многим из
таких приходится отказывать: жёны и матери склонны самые простые вещи
воспринимать совершенно неправильно. С иными можно иметь дело, хотя шляпка
нужна им не больше, чем мне курительная трубка. Один милый мальчик, бедняжка,
«имеет самые серьёзные намерения» и месяц копит, чтобы купить самую дешёвую
шляпку в нашей лавке, а потом сторожит под дверями, выбирая подходящий
момент для покупки. Чтобы погулять больше времени и чтобы меня на «доставку»
отпустили. Госпожа Кик давно раскусила эту наивную хитрость, но держится
убеждения, что все покупатели равны между собой – лишь бы платили. Меня всё
тянет спросить, куда мой ухажёр потом девает свои шляпки, но боюсь обидеть.
Свободных дней мне не полагается, платит госпожа Кик скупо, но зато не
надо тратиться на жильё, и стол у неё отменный. Где-нибудь через год я потребую
хотя бы один выходной в месяц, а ещё через пару лет пригрожу уволиться и
потребую прибавки. Тогда я смогу скопить приданое и выйти замуж. Только,
боюсь, госпожа Кик посоветует меньше денег оставлять в книжной лавке и объявит
замужество пустой блажью.
В книжной лавке остаётся львиная доля как моего жалованья, так и
свободных денег госпожи Кик. Только она покупает сентиментальные романы, где
героиня на первой странице влюбляется в принца, а на последней выходит замуж за
садовника, а я – «готические», где героиню на первой странице кусает вампир, а на
последней она оказывается одержима бесом. Всё собираюсь бросить, но нет-нет, а
загляну за очередной порцией дешёвого развлечения.
Так и живём.
Того странного мужчину в красно-чёрной одежде я встретила, возвращаясь от
постоянной клиентки – молодой дамы, с которой мы несколько часов разбирали
шляпки, а потом пили чай и судачили обо всём понемногу.
Ещё два дня прошли безо всяких странностей и поездок, а на третий…
Третий день начинался вполне обычно: приём посетителей по очереди с
госпожой Кик, украшение новой партии шляпок и обсуждение последнего писка
моды. К вечеру у госпожи Кик разболелась голова – в последнее время это
