Как вдруг, он услышал голоса, которые и прервали его такие сладкие, но такие далекие от реальности размышления.
Женский был ему знаком, а вот мужской… Глухой и низкий, не принадлежал никому из тех, кого он знал в именье, и это было странно. Не мог он принадлежать и гостю, так как Пал Палыч был убежден, а точнее доподлинно знал, что гостей Арсентьевы в тот день не ждали. Он остановился затаив дыхание, прислушиваясь и пытаясь разобрать, о чем говорят в саду. Все тщетно. Вот только одно он знал точно, разговор тот был тревожен и эмоционален. Голоса становились то громкими и беспокойными, то понижались до шепота, а то и вовсе замолкали. – Что же там происходит такое! – в нетерпении едва не вскрикнул Трусов.
Бесшумно и осторожно, на цыпочках, так чтобы оставаться незаметным, Пал Палыч начал перебегать от дерева к дереву, пока, наконец, не приблизился настолько, что перед его взором открылась скамейка, на которой сидели двое. Вот только, казалось, он понапрасну боялся быть замеченным. Стой Трусов в аршине от них, и тогда едва ли был бы замечен ими, настолько пара была увлечена друг другом и тем, что происходило меж ними.
И он, и она видны были лишь со спины, но в том, что женщина, была не кто иной, как его свояченица, сомнений не было. Но кто мужчина?
Ясно было одно, обоих связывало нечто личное, ибо и позы, и жесты, говорили, о том, что в саду разворачивается история любви, случайным свидетелем которой он стал.
Но вот, чертовщина. Все что говорят, ветер относит куда-то вдаль. Слышны лишь обрывки фраз, но и из них не разберешь о чем речь. Досада, хоть локти кусай. Он уж и шею вытянул из кустов, и встал на цыпочки, отчего обе ноги занемели. И никакого результата. Поняв, что если наклониться еще хотя бы на сантиметр, то кубарем скатиться из-под яблони, наделав столько шума, что ни о каком статуте «инкогнито» больше не будет идти речь, решил успокоиться, и довольствоваться теми скудными сведениями, которые уже получил. А влюбленные и не торопились расходиться. Стоять он уже устал, но и возвращаться назад было слишком опасно. Что если ветка под ногами хрустнет? Или куст обломиться? Бедному Пал Палычу, казалось, будто он привязан посередь тайги, а за шею, и за ноги так и кусает мошка, вот что-то и на кончик носа село, сейчас бы смахнуть или прихлопнуть ладошкой, но нельзя. Так что стоит наш бедный Трусов, терпит, лишь губы зло кусает.
Наконец к счастью на его спасенье, влюбленные решили разойтись. Но и прощанье затянулось, влюбленные, коих он уже успел возненавидеть, сплелись на его досаду в долгом и уж совсем не целомудренном поцелуе, так что Пал Палыч, едва не упал, и не сломал целых две ветви яблони, за которые, как утопающий держался уже из последних своих сил.
И что самое удивительное, мужчина повернул направо, по тропинке, к соседнему именью. Странно… Уж не тот ли это Мейер, про которого он сам говорил давеча за ужином? Вот так история, вот так дела… – произнес он вслух, с трудом осознавая произошедшее, разумеется, когда уже дождался ухода Лизы и остался совсем один.
Первым порывом из глубины его мелкой и низкой душонки, было немедленно сообщить об увиденном свекру. Ох, с каким бы удовольствием он явил на свет эту новость. Конечно, это не принесло бы ему никакой пользы. Однако даровало бы такое моральное удовлетворение, коего он еще не знал, от самого факта превосходства над тем, кто сильнее. И как бы важно не ходили перед ним богачи, ежели копнешь глубже, то за каждым родовитым семейством такая грязь да гниль, какую в бедных да приличных семьях и вовек не сыскать. Но минутку поразмыслив, понял, что ежели он сейчас как гонец, принесет сию дурную весть, то может так случиться, что попадет в немилость, только лишь из-за самого статуса вестника позора и печали. А дочь? Что дочь, как бы не поступила дочь барона, прежде всего она дочь. А батюшка ее, конечно хотя и прогневается, но с большой долей вероятности уже через недели простит, а может быть и раньше.
Словом, этот деликатный секрет, следует, покамест, приберечь, до лучших времен, как важный, но опасный козырь. Так как употребить его надобно с умом, и с выгодой для себя, ну а пока надобно понаблюдать, понаблюдать…
На том и порешив крайне довольный собой Пал Палыч Трусов повернул домой, предвкушая сегодняшний ужин, ибо теперь он будет ужинать, не только удовольствия ради, а заняв пост стратегический, да приметливый, зорко следя, за происходящим, дабы понять, что и в какой момент надобно обнародовать.
Но вдруг, мысль, похожая на укол того самого насекомого, которое только что жалило его в кустах, пришла к нему и все его благостное настроение вмиг исчезло. Он уже привык, воспринимать все, что окружает его своим: и именье, и дом тестя в Петербурге, и земли и деньги, сумму которую он, правда в точности не знал, но предполагал, то преуменьшая, то преувеличивая, поддавшись мечтам, своим. Он мнил себя хозяином всего этого, право собственности на которое, хотя и отсрочено во времени, но лишь по недоразумению, а все что надобно для достижения цели это набраться терпения и ждать. И калека свояченица, к которой он относился хотя и без тепла, но покровительственно, предполагая и на нее простирать свое влияние, если не сейчас, то в будущем. Являясь единственным мужчиной, после тестя, в отсутствии прямых наследников мужского пола, он тешил себя, что только он надежда для стареющего барона, и только он может защитить его дочерей от посягательств со стороны третьих лиц, кои неизбежны в будущем, так как ничто не притягивает дурных людей сильнее, чем богатство, беззащитность и уязвимость. Но теперь, если так станется, что младшая, но любимая дочь, обзаведется мужем, в лице этого недостойного человека, которым он считал Мейера, это может, а скорее даже вполне вероятности пошатнет его положение в глазах Арсентьева. Ведь как бы горько не было признавать, он не имел ни связей, ни денег, ни титула, ни перспектив, окромя тех, что давал ему тесть. А фигура Мейера, хотя и была запятнана, но все же его титул, и влияние, и должность, что он занимал, давали все основания полагать, что он может не только легко избежать наказания за содеянное, но и с легкостью вернуть, то положение в обществе, что занимал. И как бы не было строго общества, к ошибкам, все же к знатным и богатым, оно не так строго, как ко всем другим. И потом, деньги помогут стереть из памяти то, что не смогло стереть время. А он? А что он, он станет вновь, последним, и будет вынужден заискивать не только перед бароном Арсентьевым, но и перед бароном Мейером, и еще Бог знает перед кем. И тут, замок, что он построил в своих мечтах, будто потеряв камень из самой основы, начал рушиться прямо на его глазах, оставляя его перед грудой разрушенных надежд и желаний. И не собрать, не склеить.
Нет! Не для того, он карабкался в гору снедаемый тщеславием, стирая пальцы в кровь, чтобы уступить все, какому то избалованному отпрыску знатного, но разложившегося семейства, тому, кому так многое принадлежало по праву рождения, и кто пустил все прахом! И покрутив в руках мысль, как головоломку, но, так и не сумев ее собрать, решил ограничиться той стороной, что сходилась лучше и крепче других, и с твердой уверенностью, направился в кабинет тестя, чтобы сохранить, любой ценой, то Королевство, что по его алчному и лживому разумению построил сам.
Лиза не торопилась возвращаться домой. Они расстались час назад, а может и больше, но сама мысль, сидеть с натянутой улыбкой подле родных, вызывала в ней внутренний протест. Даже если бы они обо всем узнали, даже если бы ничего не имели против, ей сейчас не нужны были ни слова поддержки, ни взгляды жалости и сочувствия. С этим горем и счастьем, она хотела остаться одна.
Происходящее изменило ее жизнь навсегда, и если вчера, все в этом мире казалось таким понятным и предсказуемым, то теперь, словно после разрушительного урагана, она не знала, ни кто она, ни где ее настоящий дом, а будущее было скрыто за дымкой тревоги и смятенья. Но собственная судьба едва ли теперь заботила ее, единственное, что имело значение, это то, что она должна убедить его поступиться гордостью, и предпринять действия и меры, дабы спастись. И если не ради нее, то хотя бы во имя себя. Мысль, что она может потерять его теперь, казалось настолько ужасной, что даже приходя в голову, тут же исчезала, и была, как эфир, не осознаваема и не осязаема, но с отчаяньем гонима. Нет, она не смирится с поражением. Никогда! Она поступится всем своим положением, своим статусом, связью с родными, и даже собой, если эта жертва будет необходима для его спасенья.
И лишь в одном он прав, им не стоит больше встречаться в саду. Он настоятельно просил ее изменить место встречи, значит так и следует поступить. В свете происходящего она совсем забыла, что свою тайну, до сих пор хоронит глубоко в сердце. Но события минувших дней, указали на необходимость, открыться. Она должна поступиться своими страхами и опасениями, и явить себя ему такой, какой ее сотворила природа. В конце концов, если после этого он отвернется от нее, быть может, это и к лучшему, значит, он не стоил, всех тех страданий, и тех жертв, на которые она готова пойти во имя любви к нему.
С этими мыслями она решительно повернула назад в именье. Ведь самое тяжелое в жизни, это принять решение, но как только жребий брошен, не остается ничего, как положиться на судьбу, вверяя ей самое ценное – жизнь, находясь при этом в приятном заблуждении, будто до того момента все было иначе.
Вернувшись, Лиза обнаружила, что ни сестры, ни Пал Палыча в доме не было. Матушка заперлась у себя, папенька ушел, и вот уж час как нет, а во всем доме такая зловещая тишина, что красноречивей слов. Верно, за время ее отсутствия произошло нечто, заставившее сестру с мужем спешно уехать, а родителей искать спасительного уединения из нестерпимого желания побыть порознь.
Подошло время ужина. По-прежнему никого. Лиза решила, что за столом будет совсем одна, но к удивлению, через некоторое время в обеденную спустилась невозмутимая матушка, а через минуту из ниоткуда появился сердитый и молчаливый батюшка.
Все еще находясь в неведении о случившемся и не зная причин спешного отъезда Трусовых, воображение Лизы рисовало страшные картины будущего, в которых самым малым было ее торжественное изгнание из дома, нищие скитания, и наконец, голодная смерть. Из страха она не смела поднять глаза, не говоря уже о том, чтобы спросить, что же произошло, смутно осознавая, что могла стать причиной случившегося, и если это так, то наказание неминуемо, вопрос лишь его границ, и эта неизвестность пугала гораздо больше и сильнее, самых страшных последствий, которые рисовало воображение.
Отец был сердит и вел себя по меньшей мере странно. Чего только стоит факт, что он не притронулся к спиртному. Кроме того, глаз на Лизу не поднимал, а на щуку набросился с такой яростью, что ломая ей хребет, то ножом, то вилкой, вызвал неимоверный звон по тарелке, что даже прислуга, то и дело появлявшаяся, со сменой блюд невольно косилась на барона, и второпях унося подносы, вопреки положенному, подолгу не показывалась в обеденной, по всей видимости, решив, что чем меньше хозяин их видит, тем целее они будут.
Матушка же, напротив, казалась чрезмерно невозмутимой и вела себя так, как всегда. Не была ни грустной, ни веселой, разве что чуть задумчивее, чем обычно.
Лиза, подмечавшая каждую деталь, и с легкостью выстраивавшая логические цепочки, без труда угадывая, что есть следствие, а что причина, с недавних пор, словно потеряла чутье. И глядя на всю эту сцену, свидетельствующую о произошедшем между членами семьи конфликте, она вдруг решила усыпить себя спасительным обманом. И солгав самой себе, что едва ли она имеет к этому отношение, закрыв глаза на тревожные знаки, которые в обычной ситуации увидела бы без труда, нашла тем самым для души ложное, но спасительное успокоение. Так влюбленный человек становится и слеп и глух, а разум, будто застланный туманом, уступает место чувствам, что желают внемлить лишь словам любви, да таять лишь под лаской поцелуев.
Решив нарушить молчание, которое было натянуто через стол будто струна, Мария Петровна, как ни в чем не бывало, заговорила, обращаясь скорее к Лизе, нежели к мужу:
– Послезавтра намечается открытие музыкального сезона, и мы с твоим батюшкой, никак не хотим его пропускать. Тем более мероприятие будет в четверг, и это ли не прекрасно, ведь случись оно в выходной, то не избежать толкотни, и разного люда, что прибудет лишь глазеть, при этом, не имея и толики вкуса к искусству.
– Разве ж вы уже купили билеты? – удивленно спросила Лиза.
– Конечно, еще на той недели. Мы об этом говорили, за ужином вчера. Неужели не помнишь, милая?
– Я так рассеяна этой весной, верно погода, то холодно, то жарко, и не разберешь, оттого и голова верно кругом, – извиняясь, ответила Лиза, стараясь оправдать свою невнимательность. – Но едва ли пойду. Я, хотя и люблю музыку, но вслед за ней, непременно будут танцы, что, знаете ли, утомительно сидя на стуле, – полушутя сказала Лиза
Отец впервые за вечер посмотрел на нее, и неожиданно заявил:
– Ты, голубушка моя, больно вольная стала. Гости приезжали, ежели ты не заметила, сестра, между прочим, твоя с мужем, а тебя и не сыскать. Где ты? Чем занята? Бог знает. Так, что, уж будь любезна, в этот раз пойти, – строго заключил он.
Лиза удивленно посмотрела на батюшку. Он редко разговаривал с ней строго, может всего раз или два в жизни, так что она ошибочно принимала его за человека кроткого и мягкосердечного, но теперь Лиза осознала, что папенька не ругал ее совсем не по той причине, а лишь потому, что прежде она не давала повода быть недовольной ею, всюду и во всем поступая так, как от нее требуют родные, не смея ослушаться и не желая разочаровать их. Но теперь она впервые поняла, что ежели намерена поступать не так как хотят от нее другие, а так как желает того сама, то неизменной платой за свой выбор, станет разочарование с коим отныне отец будет смотреть на нее. Но разве ж, возможно, всю жизнь желать того, что желают родные и поступать так как они того требуют? А значит рано или поздно, в зависимости от времени созревания личности неизбежен конфликт с окружением, как результат ее становления и превращения в самостоятельную единицу.
И если до сегодняшнего дня у нее не возникало разногласий с родителями, не значит ли это, что только сейчас она начала обретать себя как личность, складывая свое мнение, относительно этой жизни и находить свое слово. Лиза вдруг осознала, что до сего часа свобода ее была настолько иллюзорна, насколько было иллюзорно ее счастье, основанное лишь на не знании предметов бытия, и теперь, со всей ответственностью она поняла, что свобода в семье, или в обществе, возможна лишь до того момента, пока твое слово не противоречит общепринятому. А снова в голову пришла мысль: истинная несвобода заключается не в том, что тебя лишили выбора, а в том, что ты и помыслить не могла, о его существовании.
– Тем более, мне тут пришло письмо от графини Батюшковой, – продолжил Арсентьев.
Женский был ему знаком, а вот мужской… Глухой и низкий, не принадлежал никому из тех, кого он знал в именье, и это было странно. Не мог он принадлежать и гостю, так как Пал Палыч был убежден, а точнее доподлинно знал, что гостей Арсентьевы в тот день не ждали. Он остановился затаив дыхание, прислушиваясь и пытаясь разобрать, о чем говорят в саду. Все тщетно. Вот только одно он знал точно, разговор тот был тревожен и эмоционален. Голоса становились то громкими и беспокойными, то понижались до шепота, а то и вовсе замолкали. – Что же там происходит такое! – в нетерпении едва не вскрикнул Трусов.
Бесшумно и осторожно, на цыпочках, так чтобы оставаться незаметным, Пал Палыч начал перебегать от дерева к дереву, пока, наконец, не приблизился настолько, что перед его взором открылась скамейка, на которой сидели двое. Вот только, казалось, он понапрасну боялся быть замеченным. Стой Трусов в аршине от них, и тогда едва ли был бы замечен ими, настолько пара была увлечена друг другом и тем, что происходило меж ними.
И он, и она видны были лишь со спины, но в том, что женщина, была не кто иной, как его свояченица, сомнений не было. Но кто мужчина?
Ясно было одно, обоих связывало нечто личное, ибо и позы, и жесты, говорили, о том, что в саду разворачивается история любви, случайным свидетелем которой он стал.
Но вот, чертовщина. Все что говорят, ветер относит куда-то вдаль. Слышны лишь обрывки фраз, но и из них не разберешь о чем речь. Досада, хоть локти кусай. Он уж и шею вытянул из кустов, и встал на цыпочки, отчего обе ноги занемели. И никакого результата. Поняв, что если наклониться еще хотя бы на сантиметр, то кубарем скатиться из-под яблони, наделав столько шума, что ни о каком статуте «инкогнито» больше не будет идти речь, решил успокоиться, и довольствоваться теми скудными сведениями, которые уже получил. А влюбленные и не торопились расходиться. Стоять он уже устал, но и возвращаться назад было слишком опасно. Что если ветка под ногами хрустнет? Или куст обломиться? Бедному Пал Палычу, казалось, будто он привязан посередь тайги, а за шею, и за ноги так и кусает мошка, вот что-то и на кончик носа село, сейчас бы смахнуть или прихлопнуть ладошкой, но нельзя. Так что стоит наш бедный Трусов, терпит, лишь губы зло кусает.
Наконец к счастью на его спасенье, влюбленные решили разойтись. Но и прощанье затянулось, влюбленные, коих он уже успел возненавидеть, сплелись на его досаду в долгом и уж совсем не целомудренном поцелуе, так что Пал Палыч, едва не упал, и не сломал целых две ветви яблони, за которые, как утопающий держался уже из последних своих сил.
И что самое удивительное, мужчина повернул направо, по тропинке, к соседнему именью. Странно… Уж не тот ли это Мейер, про которого он сам говорил давеча за ужином? Вот так история, вот так дела… – произнес он вслух, с трудом осознавая произошедшее, разумеется, когда уже дождался ухода Лизы и остался совсем один.
Первым порывом из глубины его мелкой и низкой душонки, было немедленно сообщить об увиденном свекру. Ох, с каким бы удовольствием он явил на свет эту новость. Конечно, это не принесло бы ему никакой пользы. Однако даровало бы такое моральное удовлетворение, коего он еще не знал, от самого факта превосходства над тем, кто сильнее. И как бы важно не ходили перед ним богачи, ежели копнешь глубже, то за каждым родовитым семейством такая грязь да гниль, какую в бедных да приличных семьях и вовек не сыскать. Но минутку поразмыслив, понял, что ежели он сейчас как гонец, принесет сию дурную весть, то может так случиться, что попадет в немилость, только лишь из-за самого статуса вестника позора и печали. А дочь? Что дочь, как бы не поступила дочь барона, прежде всего она дочь. А батюшка ее, конечно хотя и прогневается, но с большой долей вероятности уже через недели простит, а может быть и раньше.
Словом, этот деликатный секрет, следует, покамест, приберечь, до лучших времен, как важный, но опасный козырь. Так как употребить его надобно с умом, и с выгодой для себя, ну а пока надобно понаблюдать, понаблюдать…
На том и порешив крайне довольный собой Пал Палыч Трусов повернул домой, предвкушая сегодняшний ужин, ибо теперь он будет ужинать, не только удовольствия ради, а заняв пост стратегический, да приметливый, зорко следя, за происходящим, дабы понять, что и в какой момент надобно обнародовать.
Но вдруг, мысль, похожая на укол того самого насекомого, которое только что жалило его в кустах, пришла к нему и все его благостное настроение вмиг исчезло. Он уже привык, воспринимать все, что окружает его своим: и именье, и дом тестя в Петербурге, и земли и деньги, сумму которую он, правда в точности не знал, но предполагал, то преуменьшая, то преувеличивая, поддавшись мечтам, своим. Он мнил себя хозяином всего этого, право собственности на которое, хотя и отсрочено во времени, но лишь по недоразумению, а все что надобно для достижения цели это набраться терпения и ждать. И калека свояченица, к которой он относился хотя и без тепла, но покровительственно, предполагая и на нее простирать свое влияние, если не сейчас, то в будущем. Являясь единственным мужчиной, после тестя, в отсутствии прямых наследников мужского пола, он тешил себя, что только он надежда для стареющего барона, и только он может защитить его дочерей от посягательств со стороны третьих лиц, кои неизбежны в будущем, так как ничто не притягивает дурных людей сильнее, чем богатство, беззащитность и уязвимость. Но теперь, если так станется, что младшая, но любимая дочь, обзаведется мужем, в лице этого недостойного человека, которым он считал Мейера, это может, а скорее даже вполне вероятности пошатнет его положение в глазах Арсентьева. Ведь как бы горько не было признавать, он не имел ни связей, ни денег, ни титула, ни перспектив, окромя тех, что давал ему тесть. А фигура Мейера, хотя и была запятнана, но все же его титул, и влияние, и должность, что он занимал, давали все основания полагать, что он может не только легко избежать наказания за содеянное, но и с легкостью вернуть, то положение в обществе, что занимал. И как бы не было строго общества, к ошибкам, все же к знатным и богатым, оно не так строго, как ко всем другим. И потом, деньги помогут стереть из памяти то, что не смогло стереть время. А он? А что он, он станет вновь, последним, и будет вынужден заискивать не только перед бароном Арсентьевым, но и перед бароном Мейером, и еще Бог знает перед кем. И тут, замок, что он построил в своих мечтах, будто потеряв камень из самой основы, начал рушиться прямо на его глазах, оставляя его перед грудой разрушенных надежд и желаний. И не собрать, не склеить.
Нет! Не для того, он карабкался в гору снедаемый тщеславием, стирая пальцы в кровь, чтобы уступить все, какому то избалованному отпрыску знатного, но разложившегося семейства, тому, кому так многое принадлежало по праву рождения, и кто пустил все прахом! И покрутив в руках мысль, как головоломку, но, так и не сумев ее собрать, решил ограничиться той стороной, что сходилась лучше и крепче других, и с твердой уверенностью, направился в кабинет тестя, чтобы сохранить, любой ценой, то Королевство, что по его алчному и лживому разумению построил сам.
Лиза не торопилась возвращаться домой. Они расстались час назад, а может и больше, но сама мысль, сидеть с натянутой улыбкой подле родных, вызывала в ней внутренний протест. Даже если бы они обо всем узнали, даже если бы ничего не имели против, ей сейчас не нужны были ни слова поддержки, ни взгляды жалости и сочувствия. С этим горем и счастьем, она хотела остаться одна.
Происходящее изменило ее жизнь навсегда, и если вчера, все в этом мире казалось таким понятным и предсказуемым, то теперь, словно после разрушительного урагана, она не знала, ни кто она, ни где ее настоящий дом, а будущее было скрыто за дымкой тревоги и смятенья. Но собственная судьба едва ли теперь заботила ее, единственное, что имело значение, это то, что она должна убедить его поступиться гордостью, и предпринять действия и меры, дабы спастись. И если не ради нее, то хотя бы во имя себя. Мысль, что она может потерять его теперь, казалось настолько ужасной, что даже приходя в голову, тут же исчезала, и была, как эфир, не осознаваема и не осязаема, но с отчаяньем гонима. Нет, она не смирится с поражением. Никогда! Она поступится всем своим положением, своим статусом, связью с родными, и даже собой, если эта жертва будет необходима для его спасенья.
И лишь в одном он прав, им не стоит больше встречаться в саду. Он настоятельно просил ее изменить место встречи, значит так и следует поступить. В свете происходящего она совсем забыла, что свою тайну, до сих пор хоронит глубоко в сердце. Но события минувших дней, указали на необходимость, открыться. Она должна поступиться своими страхами и опасениями, и явить себя ему такой, какой ее сотворила природа. В конце концов, если после этого он отвернется от нее, быть может, это и к лучшему, значит, он не стоил, всех тех страданий, и тех жертв, на которые она готова пойти во имя любви к нему.
С этими мыслями она решительно повернула назад в именье. Ведь самое тяжелое в жизни, это принять решение, но как только жребий брошен, не остается ничего, как положиться на судьбу, вверяя ей самое ценное – жизнь, находясь при этом в приятном заблуждении, будто до того момента все было иначе.
Прода от 30.09.2023, 07:04
Вернувшись, Лиза обнаружила, что ни сестры, ни Пал Палыча в доме не было. Матушка заперлась у себя, папенька ушел, и вот уж час как нет, а во всем доме такая зловещая тишина, что красноречивей слов. Верно, за время ее отсутствия произошло нечто, заставившее сестру с мужем спешно уехать, а родителей искать спасительного уединения из нестерпимого желания побыть порознь.
Подошло время ужина. По-прежнему никого. Лиза решила, что за столом будет совсем одна, но к удивлению, через некоторое время в обеденную спустилась невозмутимая матушка, а через минуту из ниоткуда появился сердитый и молчаливый батюшка.
Все еще находясь в неведении о случившемся и не зная причин спешного отъезда Трусовых, воображение Лизы рисовало страшные картины будущего, в которых самым малым было ее торжественное изгнание из дома, нищие скитания, и наконец, голодная смерть. Из страха она не смела поднять глаза, не говоря уже о том, чтобы спросить, что же произошло, смутно осознавая, что могла стать причиной случившегося, и если это так, то наказание неминуемо, вопрос лишь его границ, и эта неизвестность пугала гораздо больше и сильнее, самых страшных последствий, которые рисовало воображение.
Отец был сердит и вел себя по меньшей мере странно. Чего только стоит факт, что он не притронулся к спиртному. Кроме того, глаз на Лизу не поднимал, а на щуку набросился с такой яростью, что ломая ей хребет, то ножом, то вилкой, вызвал неимоверный звон по тарелке, что даже прислуга, то и дело появлявшаяся, со сменой блюд невольно косилась на барона, и второпях унося подносы, вопреки положенному, подолгу не показывалась в обеденной, по всей видимости, решив, что чем меньше хозяин их видит, тем целее они будут.
Матушка же, напротив, казалась чрезмерно невозмутимой и вела себя так, как всегда. Не была ни грустной, ни веселой, разве что чуть задумчивее, чем обычно.
Лиза, подмечавшая каждую деталь, и с легкостью выстраивавшая логические цепочки, без труда угадывая, что есть следствие, а что причина, с недавних пор, словно потеряла чутье. И глядя на всю эту сцену, свидетельствующую о произошедшем между членами семьи конфликте, она вдруг решила усыпить себя спасительным обманом. И солгав самой себе, что едва ли она имеет к этому отношение, закрыв глаза на тревожные знаки, которые в обычной ситуации увидела бы без труда, нашла тем самым для души ложное, но спасительное успокоение. Так влюбленный человек становится и слеп и глух, а разум, будто застланный туманом, уступает место чувствам, что желают внемлить лишь словам любви, да таять лишь под лаской поцелуев.
Решив нарушить молчание, которое было натянуто через стол будто струна, Мария Петровна, как ни в чем не бывало, заговорила, обращаясь скорее к Лизе, нежели к мужу:
– Послезавтра намечается открытие музыкального сезона, и мы с твоим батюшкой, никак не хотим его пропускать. Тем более мероприятие будет в четверг, и это ли не прекрасно, ведь случись оно в выходной, то не избежать толкотни, и разного люда, что прибудет лишь глазеть, при этом, не имея и толики вкуса к искусству.
– Разве ж вы уже купили билеты? – удивленно спросила Лиза.
– Конечно, еще на той недели. Мы об этом говорили, за ужином вчера. Неужели не помнишь, милая?
– Я так рассеяна этой весной, верно погода, то холодно, то жарко, и не разберешь, оттого и голова верно кругом, – извиняясь, ответила Лиза, стараясь оправдать свою невнимательность. – Но едва ли пойду. Я, хотя и люблю музыку, но вслед за ней, непременно будут танцы, что, знаете ли, утомительно сидя на стуле, – полушутя сказала Лиза
Отец впервые за вечер посмотрел на нее, и неожиданно заявил:
– Ты, голубушка моя, больно вольная стала. Гости приезжали, ежели ты не заметила, сестра, между прочим, твоя с мужем, а тебя и не сыскать. Где ты? Чем занята? Бог знает. Так, что, уж будь любезна, в этот раз пойти, – строго заключил он.
Лиза удивленно посмотрела на батюшку. Он редко разговаривал с ней строго, может всего раз или два в жизни, так что она ошибочно принимала его за человека кроткого и мягкосердечного, но теперь Лиза осознала, что папенька не ругал ее совсем не по той причине, а лишь потому, что прежде она не давала повода быть недовольной ею, всюду и во всем поступая так, как от нее требуют родные, не смея ослушаться и не желая разочаровать их. Но теперь она впервые поняла, что ежели намерена поступать не так как хотят от нее другие, а так как желает того сама, то неизменной платой за свой выбор, станет разочарование с коим отныне отец будет смотреть на нее. Но разве ж, возможно, всю жизнь желать того, что желают родные и поступать так как они того требуют? А значит рано или поздно, в зависимости от времени созревания личности неизбежен конфликт с окружением, как результат ее становления и превращения в самостоятельную единицу.
И если до сегодняшнего дня у нее не возникало разногласий с родителями, не значит ли это, что только сейчас она начала обретать себя как личность, складывая свое мнение, относительно этой жизни и находить свое слово. Лиза вдруг осознала, что до сего часа свобода ее была настолько иллюзорна, насколько было иллюзорно ее счастье, основанное лишь на не знании предметов бытия, и теперь, со всей ответственностью она поняла, что свобода в семье, или в обществе, возможна лишь до того момента, пока твое слово не противоречит общепринятому. А снова в голову пришла мысль: истинная несвобода заключается не в том, что тебя лишили выбора, а в том, что ты и помыслить не могла, о его существовании.
– Тем более, мне тут пришло письмо от графини Батюшковой, – продолжил Арсентьев.
