Баев отнесся к своему посмертию философски. Несколько дней вместе с коллегами не вылезал из лаборатории, делая какие-то замеры, соскобы, облучения, пробы, надиктовывая «путевые записки», как он называл собственные погружения в смерть.
Кириллу приходилось торчать тут же. Он не понимал, почему Баев не отпускает его ни на шаг, даже еду ему приносят в лабораторию: несколько загруженных тарелками подносов. Хотя Кирилл и без того не жаловался на аппетит, теперь он был постоянно голоден. И постоянно хотел спать. Поначалу Нефедов думал, что придремывает исключительно со скуки: не был он ни разу теоретиком и из всей ученой болтовни его интересовали лишь практические наработки, способы ускорения процесса поднятия-упокоения мертвых и защиты – чтобы не вернуться однажды вот таким вот… Баевым.
И еще Кирилл мёрз, кутался в теплые вещи и жался к батарее, которые в учебных и научных заведениях традиционно еле тлеют: не дай бог мозги студентов и академиков размякнут и перестанут работать от излишнего тепла. Очнувшись в очередной раз от судороги холода, Кирилл передернул плечами – заболевает он, что ли? Или от недосыпа трясет? Поднял голову и встретил взгляд Баева. Мертвый некромант стоял неподалеку, оценивающе рассматривая его немигающими глазами.
И Кирилл, наконец, понял. Да ведь было уже такое, было!
– Вы?!.
Синие губы старика скривились в сардонической усмешке. Он не стал отпираться.
– Я. Ты моя батарейка, малыш! Редчайшая, мощнейшая батарейка. Но, кажется, и твой заряд уже садится. Давно на себя в зеркало смотрел? – Баев демонстративно принюхался и провозгласил: – Ну что, кажется, тут наконец запахло мертвечиной? Пора мне уже подыхать окончательно! – и на хор протестующих (хоть и не всегда) голосов: – Что мог, рассказал и передал. Остальное в ваши тупые головы все равно не влезет, хоть останься я тут с вами до самого своего… разложения.
Умирать во второй и окончательный раз Баев решил в компании старого друга и опять же – Кирилла. Нефедов упирался до последнего. Его все еще временами пошатывало и трясло – и от слабости, и от негодования: так вслепую его никто не использовал… с детства! Баев, словно ядовитый клещ, заморозил место… укуса и мог высосать Кирилла целиком, а тот бы этого даже не заметил!
Старики сидели тихо, обнявшись. Кирилл торчал у дверей, сложив на груди руки, остро ощущая неловкость и собственную здесь неуместность.
– Тело мертво, а мозг готов проработать еще хоть целое столетие… Жаль, что не дожил я до того времени, когда будут пересаживать мозги. А то и душу. Вот в такое вот молодое тело, – под тоскливыми взглядами стариков Кириллу захотелось тут же выпрыгнуть за дверь. Баев слабо усмехнулся: – Не дрейфь, малыш! Душа моя тоже устала и готова уйти. Так что это даже не смерть – освобождение. Но что ты будешь делать, когда душа будет отчаянно цепляться за умершее тело?
…Вот сейчас он об этом и узнает.
Васильев недаром столько раз присутствовал на сеансах некромантов. И потому, когда Кирилл внезапно застыл на добрую пару минут, а потом повернул к нему слепое лицо (вместо глаз – бельма, что у тех мертвецов) и прохрипел: «Не… пустышка!», – понял сразу.
В панике обвел взглядом холодильную: девчонке очнуться голой в компании двоих мужиков в непонятном месте… Сообразил:
– Давай живо в приемный кабинет!
Некр кивнул и налег на ручки каталки. Васильев распахнул двойные двери, но, спохватившись, выставил перед каталкой ногу.
– А с этим… ты ничего не хочешь сделать?!
Кирилл по его кивку обернулся. Сначала не понял, потом сморщился как от ноющей зубной боли: в дверцы холодильных камер стучали, долбили и бились… Изнутри. Совершенно потерял контроль, запаниковал, магию пустил веером! Раздраженно махнул рукой, и звуки мгновенно стихли. Вот радость-то будет завтрашним дежурным, обнаружившим трупы, замершие в самых разнообразных позах!
Девушка уже дышала – то есть грудная клетка рефлекторно пыталась подняться и сжаться, – когда они поспешно обернули ее простыней и переложили на кушетку за ширмой в кабинете. Кирилл застыл рядом, глядя то на часы, то на… пациентку. Так что первым, что увидела открывшая глаза девушка, было его склонившееся над ней лицо.
«Импринтинг», – вспомнил Васильев. Так объяснял ему некр: при личной, не дистанционной работе, поднятые запечатлевают некроманта, как только что вылупившиеся утята – свою мать. И потом идут за ним покорно куда угодно – вплоть до следующего своего конца.
Женщина-следователь, ожидавшая снаружи, задавала неторопливые четкие вопросы, переспрашивала, повторяла. Девушка отвечала – с заминкой, тихим сдавленным голосом, но отвечала.
…Ей сказали правду: что она находится в отделении судмедэкспертизы. Похоже, Алиса решила, что это такая больница, куда ее доставили без сознания. Никто не стал ее разуверять. Даже матерая «следачка» на вопрос «А можно мне позвонить родителям?» ответила мягко:
– Не стоит, Алиса. Сейчас глубокая ночь, не надо их будить. – Она поглядела на некра и танатолога и добавила: – Им сообщат.
Выскользнувший за следователем в коридор Кирилл увидел, что женщина курит, прислонившись к стене. Не глядя, протянула ему пачку.
– Будете?
Он засунул руки в карманы пальто, поднял плечи.
– Нет, здоровье берегу.
Следователь бледно улыбнулась:
– Ну да, при вашей-то работе нужно просто железное здоровье!
– Как и при вашей.
Улыбка пропала с лица женщины.
– У меня дома своя такого же возраста…
– Того, что она сказала, достаточно для задержания?
– Возможно. Но вы пока не… торопитесь. Нам же все равно надо будет еще опознание проводить.
– Угу. – Кирилл потер уже выступившую щетину. Надо было хоть с собой бритву прихватить. Второй раз он девчонку поднять не сможет. Да и не захочет. Так что ночь предстоит длинная…
Или даже несколько дней и ночей.
Заложив руки за спину, Кирилл двигался по комнате… лаборатории? часовне? Внимательно изучал пентаграммы, зачитанные до растрепанности фолианты зловещего вида (жалкая подделка чернокнижия), перевернутые кресты, черные свечи, сатанинские маски на стенах… Убийца, похоже, поклонялся дьяволу. Здесь он и проводил свои «черные мессы», как он это назвал: исполнял обряды, призывал сатану, насиловал и убивал детей. Не надо обладать магическими способностями, чтобы ощутить ауру этого места – страх, бессилие… смерть.
Выездная бригада, занимавшаяся своими делами (отпечатки-снимки-опись-акт), на некра косилась, но прогонять не прогоняла. Кирилл бесшумно прошел по коридору, остановился в дверях кухни: следователь работала с задержанным тут же, в квартире, буквально по горячим следам. Убийца – мужик лет сорока, обычной внешности, если не считать пристрастия к оккультным украшениям и к черному (вон, даже взлохмаченные волосы выкрашены в неестественный чернильный цвет). Отвечает и рассказывает охотно, да чего там, поет, что твой соловей! Такое впечатление – радуется, что его наконец-то нашли и теперь узнают обо всех совершенных им убийствах.
Кирилл постоял, послушал. Подивился выдержке следователя: ведь даже глазом не моргнула и бровью не повела, переспрашивая и записывая все до мельчайших отвратительных подробности. Привычка? Профдеформация? Его самого от услышанного уже воротило.
Сказали, что хозяина квартиры еще будут изучать на предмет вменяемости. Кирилл очень надеялся, что тот будет признан нормальным и не доживет до суда, либо не выживет в колонии, или куда там его определят. Сейчас очень модно сочувствовать тяжелой судьбе убийцы, объяснять преступления трудным детством, промахами семьи и школы…
Кирилл же помнил о тех, чьи судьбы разрушены.
Одна такая сидела в его машине. Тонкие руки, тонкие плечи. Живая душа, заключенная в мертвую плоть. Кирилл очень надеялся, что теперь, когда убийца пойман, она освободится, уйдет... туда, куда уходят все души.
И очень боялся, что придется выдирать ее с мясом.
– Завтра пойдем на опознание, – сказал он Алисе.
– А потом я смогу вернуться домой?
Ей сказали, что, пока не поймают убийцу, для безопасности придется пожить в его квартире: ну не держать же девчонку до тех пор в морге!
– Да... Вернешься.
И Кирилл почти не кривил душой: ведь в широком смысле смерть – дом, всеобщий дом, порог которого все когда-нибудь перешагнут.
Нефедов присутствовал на опознании в качестве временного опекуна несовершеннолетней жертвы: таковым де-факто и даже де-юре признавался для поднятых некромант – своеобразный повторный родитель.
Собственно, и опознания никакого не было. Едва Алиса переступила порог, убийца выпрямился на своем стуле:
– Так ты же умерла?!
После этого слова девушки уже стали чистой формальностью. Не обращая внимания на дальнейшее, убийца рыскал взглядом по лицам окружающих, пока не наткнулся на некра, державшегося у двери. Кирилл увидел, как он заулыбался – словно встретил долгожданного дорогого друга. Убийца даже попытался встать, удержал полицейский.
– Это ведь ты ее поднял?
Нефедов поглядел на обернувшихся к нему людей и пожал плечами.
– Ты! – с восторгом повторил убийца. – Ты и я – мы оба служим Госпоже Смерти! Я приношу ей жертвы, а тебе она позволяет ими пользоваться, чтобы нести смерть в мир!
Кирилл молча слушал. Он как-то все разом про убийцу понял. Слабенькие магические способности, которых хватит разве что на сведение бородавок. Неоправдавшиеся амбиции, переросшие в гипертрофированный комплекс неполноценности, и как следствие – ненависть и к несправедливому миру, и к самому себе. А рядом – талантливые юные волшебники, которые станут тем, кем тебе никогда не быть… Тут либо самоубиться, либо запить, либо пойти в служение чему-то великому – неважно, по-настоящему великому или лишь в твоих собственных глазах, – что оправдает и даже возвысит твое никчемное существование… Истовая вера, дающая смысл и силы жить дальше; вспышки энергии, получаемые при насилии и убийстве, радость победы над соперником. Соперником, назначенным тобой самим…
Врачи, солдаты, спасатели всех мастей в своей работе постоянно сталкиваются со смертью, иногда даже выигрывая – в краткосрочной перспективе. Некроманты одалживают у нее тела, от которых отказалась жизнь… Уважают, считаются, осторожно сотрудничают, играя с ней в поддавки. Но никто из них не преклоняется перед смертью и не служит ей.
Кирилл помолчал, подыскивая слова, которые могут задеть куда больше, чем «убийца», «маньяк» или даже проклятия родителей погибших детей.
Нашел.
Шагнул вперед, вплотную. Заметил незаконченное движение полицейского: тот то ли хотел остановить его, то ли наоборот отодвинуться подальше. Некромант наклонился к убийце, произнес, четко выговаривая слова:
– Что – Ты – Знаешь – О – Смерти?! Ты еще смеешь равнять меня с собой? Ты, неудачник! Жалкий дилетант!
Васильев нервно барабанил пальцами по столу, слушая гудки вызова. Он уже не раз и не два набирал номер Нефедова, но палец нерешительно замирал на последней цифре.
Некромант отозвался глуховатым голосом:
– Да?
Павел не стал ходить вокруг да около, выпалил сразу:
– Кирилл, ты что делаешь, возвращай девочку!
Тишина. Патологоанатом сбавил громкость.
– Родители подали в розыск, мы тянули, сколько могли, но больше я тебя прикрывать не буду. Давай, Кирилл, пора… Кирилл? Кирилл!
И Васильев выругался, услышав короткие гудки в трубке.
– Кто это был? – спросила Алиса.
– Да так. Никто.
Он рассматривал дождь за окном, словно не было для него ничего интереснее в мире. Лишь бы не оглядываться, не видеть, как светится в мертвых глазах живая душа. Душа, которой не дали пройти свой путь, исполнить предназначение – жить, страдать, любить и сиять, сиять…
С пустышками в миллион раз легче – поддерживай «запечатанную» плоть, отдавай приказы, следи за исполнением – и так до тех пор, пока их тела окончательно не сносятся. Душа же нуждалась не только в физическом теле, не только в энергии некроманта: в самой жизни. И теперь с него одновременно тянули силы и мертвое, и живое. Некромант знал, что надолго его не хватит – не в этот раз.
– Кирилл, – сказала девочка своим тихим сдавленным голосом так близко за его спиной, что он не выдержал и оглянулся. – Кирилл, не отдавайте меня… им. Мне… страшно.
– Знаю.
Васильев сидел за своим столом, откинувшись на вечно расшатанную под его весом спинку кресла. Некромант присел на угол стола – как был, в пальто, не снимая перчаток. Покачивал ногой и смотрел в окно на нескончаемый дождь.
Девочку он привез сам, на своей машине. Предупрежденные работники встретили на входе, сноровисто перехватили закутанное в плед тело, унесли в глубины морга. Теперь Алиса – как оно и положено – лежала с биркой на ноге на каталке. Ждала своих родителей.
Павел молча смотрел на профиль Нефедова. За эти три дня некромант постарел на добрый десяток лет: вон, даже седина во весь висок. Осунулся, глаза впали. Танатолог не стал ничего спрашивать – тем более, не задал вопроса, который всегда крутился у него на языке: а тебе не кажется, что упокаивать – это то же самое, что во второй раз убивать? Вздохнул и открыл запертый на ключ ящик стола. Спирт для дезинфекции – снаружи и изнутри – у него не переводился. Разводить не стал, плеснул в коричневатые от чая кружки. Придвинул поближе бутылку минералки.
– Ну что, помянем рабу божию Алису? Пусть теперь покоится с миром.
Привычно отдышался, запил тремя глотками воды, прислушался к обжегшему пищевод и желудок зелью.
Некромант покрутил в руках чашку. Отставил. Произнес, засунув руки прямо в перчатках в карманы поглубже – теперь он непрерывно мерз.
– Ты никогда не спрашивал меня, как я стал…
На Бабуле держался весь мир маленького Кирилла.
Мир наступал, когда Бабуля разнимала ссорящихся родителей. А если не наступал, то уводила Кирилла в свой дом, и тогда он все равно наступал. Бабуля кормила его печеньем и блинами, играла с ним, какие бы игры он не выдумывал, и никогда не отмахивалась от бесконечных вопросов: «да ты достал уже со своим «почему»!»
Кириллу было пять, когда она умерла. Позже он думал, что если бы хоронил ее вместе со всеми, ничего бы не случилось. Но родители проявили невиданную до того чуткость, решив, что для ребенка это будет психологической травмой. Поэтому слово «умерла» ему ничего не говорило: как будто Бабуля уехала далеко и надолго, но все равно вернется.
Он удрал в бабушкин дом на третий день. Родители теперь ругались непрерывно, а если он попадался им на глаза – а как этого избежать в однокомнатной квартире? – перепадало и Кириллу. Бабулин дом стоял среди высоток; небольшой, как он теперь понимал, покосившийся и старый. Бабушка наотрез отказывалась отдавать дом на снос: «Похороните меня вместе с ним!» Но вот дом еще стоял, а Бабуля…
Кирилл открыл дверь стащенным ключом, аккуратно запер ее за собой. В доме было темно и холодно. Кирилл тихонько окликнул бабушку, смутно надеясь, что она всех обманула и спряталась здесь. Тут-то его в первый раз и накрыло: он наконец понял, что Бабули не будет никогда-никогда. Он долго рыдал, лежа на нерасстеленной кровати, пока не уснул, кое-как закутавшись в холодное сырое одеяло.
Проснулся на рассвете. Рядом на стуле кто-то сидел – сгорбившись, неподвижно.
– Бабуля? – вскочил он, еще не до конца проснувшись. – А они сказали, ты умерла!
Кириллу приходилось торчать тут же. Он не понимал, почему Баев не отпускает его ни на шаг, даже еду ему приносят в лабораторию: несколько загруженных тарелками подносов. Хотя Кирилл и без того не жаловался на аппетит, теперь он был постоянно голоден. И постоянно хотел спать. Поначалу Нефедов думал, что придремывает исключительно со скуки: не был он ни разу теоретиком и из всей ученой болтовни его интересовали лишь практические наработки, способы ускорения процесса поднятия-упокоения мертвых и защиты – чтобы не вернуться однажды вот таким вот… Баевым.
И еще Кирилл мёрз, кутался в теплые вещи и жался к батарее, которые в учебных и научных заведениях традиционно еле тлеют: не дай бог мозги студентов и академиков размякнут и перестанут работать от излишнего тепла. Очнувшись в очередной раз от судороги холода, Кирилл передернул плечами – заболевает он, что ли? Или от недосыпа трясет? Поднял голову и встретил взгляд Баева. Мертвый некромант стоял неподалеку, оценивающе рассматривая его немигающими глазами.
И Кирилл, наконец, понял. Да ведь было уже такое, было!
– Вы?!.
Синие губы старика скривились в сардонической усмешке. Он не стал отпираться.
– Я. Ты моя батарейка, малыш! Редчайшая, мощнейшая батарейка. Но, кажется, и твой заряд уже садится. Давно на себя в зеркало смотрел? – Баев демонстративно принюхался и провозгласил: – Ну что, кажется, тут наконец запахло мертвечиной? Пора мне уже подыхать окончательно! – и на хор протестующих (хоть и не всегда) голосов: – Что мог, рассказал и передал. Остальное в ваши тупые головы все равно не влезет, хоть останься я тут с вами до самого своего… разложения.
Умирать во второй и окончательный раз Баев решил в компании старого друга и опять же – Кирилла. Нефедов упирался до последнего. Его все еще временами пошатывало и трясло – и от слабости, и от негодования: так вслепую его никто не использовал… с детства! Баев, словно ядовитый клещ, заморозил место… укуса и мог высосать Кирилла целиком, а тот бы этого даже не заметил!
Старики сидели тихо, обнявшись. Кирилл торчал у дверей, сложив на груди руки, остро ощущая неловкость и собственную здесь неуместность.
– Тело мертво, а мозг готов проработать еще хоть целое столетие… Жаль, что не дожил я до того времени, когда будут пересаживать мозги. А то и душу. Вот в такое вот молодое тело, – под тоскливыми взглядами стариков Кириллу захотелось тут же выпрыгнуть за дверь. Баев слабо усмехнулся: – Не дрейфь, малыш! Душа моя тоже устала и готова уйти. Так что это даже не смерть – освобождение. Но что ты будешь делать, когда душа будет отчаянно цепляться за умершее тело?
…Вот сейчас он об этом и узнает.
***
Васильев недаром столько раз присутствовал на сеансах некромантов. И потому, когда Кирилл внезапно застыл на добрую пару минут, а потом повернул к нему слепое лицо (вместо глаз – бельма, что у тех мертвецов) и прохрипел: «Не… пустышка!», – понял сразу.
В панике обвел взглядом холодильную: девчонке очнуться голой в компании двоих мужиков в непонятном месте… Сообразил:
– Давай живо в приемный кабинет!
Некр кивнул и налег на ручки каталки. Васильев распахнул двойные двери, но, спохватившись, выставил перед каталкой ногу.
– А с этим… ты ничего не хочешь сделать?!
Кирилл по его кивку обернулся. Сначала не понял, потом сморщился как от ноющей зубной боли: в дверцы холодильных камер стучали, долбили и бились… Изнутри. Совершенно потерял контроль, запаниковал, магию пустил веером! Раздраженно махнул рукой, и звуки мгновенно стихли. Вот радость-то будет завтрашним дежурным, обнаружившим трупы, замершие в самых разнообразных позах!
Девушка уже дышала – то есть грудная клетка рефлекторно пыталась подняться и сжаться, – когда они поспешно обернули ее простыней и переложили на кушетку за ширмой в кабинете. Кирилл застыл рядом, глядя то на часы, то на… пациентку. Так что первым, что увидела открывшая глаза девушка, было его склонившееся над ней лицо.
«Импринтинг», – вспомнил Васильев. Так объяснял ему некр: при личной, не дистанционной работе, поднятые запечатлевают некроманта, как только что вылупившиеся утята – свою мать. И потом идут за ним покорно куда угодно – вплоть до следующего своего конца.
Женщина-следователь, ожидавшая снаружи, задавала неторопливые четкие вопросы, переспрашивала, повторяла. Девушка отвечала – с заминкой, тихим сдавленным голосом, но отвечала.
…Ей сказали правду: что она находится в отделении судмедэкспертизы. Похоже, Алиса решила, что это такая больница, куда ее доставили без сознания. Никто не стал ее разуверять. Даже матерая «следачка» на вопрос «А можно мне позвонить родителям?» ответила мягко:
– Не стоит, Алиса. Сейчас глубокая ночь, не надо их будить. – Она поглядела на некра и танатолога и добавила: – Им сообщат.
Выскользнувший за следователем в коридор Кирилл увидел, что женщина курит, прислонившись к стене. Не глядя, протянула ему пачку.
– Будете?
Он засунул руки в карманы пальто, поднял плечи.
– Нет, здоровье берегу.
Следователь бледно улыбнулась:
– Ну да, при вашей-то работе нужно просто железное здоровье!
– Как и при вашей.
Улыбка пропала с лица женщины.
– У меня дома своя такого же возраста…
– Того, что она сказала, достаточно для задержания?
– Возможно. Но вы пока не… торопитесь. Нам же все равно надо будет еще опознание проводить.
– Угу. – Кирилл потер уже выступившую щетину. Надо было хоть с собой бритву прихватить. Второй раз он девчонку поднять не сможет. Да и не захочет. Так что ночь предстоит длинная…
Или даже несколько дней и ночей.
***
Заложив руки за спину, Кирилл двигался по комнате… лаборатории? часовне? Внимательно изучал пентаграммы, зачитанные до растрепанности фолианты зловещего вида (жалкая подделка чернокнижия), перевернутые кресты, черные свечи, сатанинские маски на стенах… Убийца, похоже, поклонялся дьяволу. Здесь он и проводил свои «черные мессы», как он это назвал: исполнял обряды, призывал сатану, насиловал и убивал детей. Не надо обладать магическими способностями, чтобы ощутить ауру этого места – страх, бессилие… смерть.
Выездная бригада, занимавшаяся своими делами (отпечатки-снимки-опись-акт), на некра косилась, но прогонять не прогоняла. Кирилл бесшумно прошел по коридору, остановился в дверях кухни: следователь работала с задержанным тут же, в квартире, буквально по горячим следам. Убийца – мужик лет сорока, обычной внешности, если не считать пристрастия к оккультным украшениям и к черному (вон, даже взлохмаченные волосы выкрашены в неестественный чернильный цвет). Отвечает и рассказывает охотно, да чего там, поет, что твой соловей! Такое впечатление – радуется, что его наконец-то нашли и теперь узнают обо всех совершенных им убийствах.
Кирилл постоял, послушал. Подивился выдержке следователя: ведь даже глазом не моргнула и бровью не повела, переспрашивая и записывая все до мельчайших отвратительных подробности. Привычка? Профдеформация? Его самого от услышанного уже воротило.
Сказали, что хозяина квартиры еще будут изучать на предмет вменяемости. Кирилл очень надеялся, что тот будет признан нормальным и не доживет до суда, либо не выживет в колонии, или куда там его определят. Сейчас очень модно сочувствовать тяжелой судьбе убийцы, объяснять преступления трудным детством, промахами семьи и школы…
Кирилл же помнил о тех, чьи судьбы разрушены.
Одна такая сидела в его машине. Тонкие руки, тонкие плечи. Живая душа, заключенная в мертвую плоть. Кирилл очень надеялся, что теперь, когда убийца пойман, она освободится, уйдет... туда, куда уходят все души.
И очень боялся, что придется выдирать ее с мясом.
– Завтра пойдем на опознание, – сказал он Алисе.
– А потом я смогу вернуться домой?
Ей сказали, что, пока не поймают убийцу, для безопасности придется пожить в его квартире: ну не держать же девчонку до тех пор в морге!
– Да... Вернешься.
И Кирилл почти не кривил душой: ведь в широком смысле смерть – дом, всеобщий дом, порог которого все когда-нибудь перешагнут.
***
Нефедов присутствовал на опознании в качестве временного опекуна несовершеннолетней жертвы: таковым де-факто и даже де-юре признавался для поднятых некромант – своеобразный повторный родитель.
Собственно, и опознания никакого не было. Едва Алиса переступила порог, убийца выпрямился на своем стуле:
– Так ты же умерла?!
После этого слова девушки уже стали чистой формальностью. Не обращая внимания на дальнейшее, убийца рыскал взглядом по лицам окружающих, пока не наткнулся на некра, державшегося у двери. Кирилл увидел, как он заулыбался – словно встретил долгожданного дорогого друга. Убийца даже попытался встать, удержал полицейский.
– Это ведь ты ее поднял?
Нефедов поглядел на обернувшихся к нему людей и пожал плечами.
– Ты! – с восторгом повторил убийца. – Ты и я – мы оба служим Госпоже Смерти! Я приношу ей жертвы, а тебе она позволяет ими пользоваться, чтобы нести смерть в мир!
Кирилл молча слушал. Он как-то все разом про убийцу понял. Слабенькие магические способности, которых хватит разве что на сведение бородавок. Неоправдавшиеся амбиции, переросшие в гипертрофированный комплекс неполноценности, и как следствие – ненависть и к несправедливому миру, и к самому себе. А рядом – талантливые юные волшебники, которые станут тем, кем тебе никогда не быть… Тут либо самоубиться, либо запить, либо пойти в служение чему-то великому – неважно, по-настоящему великому или лишь в твоих собственных глазах, – что оправдает и даже возвысит твое никчемное существование… Истовая вера, дающая смысл и силы жить дальше; вспышки энергии, получаемые при насилии и убийстве, радость победы над соперником. Соперником, назначенным тобой самим…
Врачи, солдаты, спасатели всех мастей в своей работе постоянно сталкиваются со смертью, иногда даже выигрывая – в краткосрочной перспективе. Некроманты одалживают у нее тела, от которых отказалась жизнь… Уважают, считаются, осторожно сотрудничают, играя с ней в поддавки. Но никто из них не преклоняется перед смертью и не служит ей.
Кирилл помолчал, подыскивая слова, которые могут задеть куда больше, чем «убийца», «маньяк» или даже проклятия родителей погибших детей.
Нашел.
Шагнул вперед, вплотную. Заметил незаконченное движение полицейского: тот то ли хотел остановить его, то ли наоборот отодвинуться подальше. Некромант наклонился к убийце, произнес, четко выговаривая слова:
– Что – Ты – Знаешь – О – Смерти?! Ты еще смеешь равнять меня с собой? Ты, неудачник! Жалкий дилетант!
***
Васильев нервно барабанил пальцами по столу, слушая гудки вызова. Он уже не раз и не два набирал номер Нефедова, но палец нерешительно замирал на последней цифре.
Некромант отозвался глуховатым голосом:
– Да?
Павел не стал ходить вокруг да около, выпалил сразу:
– Кирилл, ты что делаешь, возвращай девочку!
Тишина. Патологоанатом сбавил громкость.
– Родители подали в розыск, мы тянули, сколько могли, но больше я тебя прикрывать не буду. Давай, Кирилл, пора… Кирилл? Кирилл!
И Васильев выругался, услышав короткие гудки в трубке.
– Кто это был? – спросила Алиса.
– Да так. Никто.
Он рассматривал дождь за окном, словно не было для него ничего интереснее в мире. Лишь бы не оглядываться, не видеть, как светится в мертвых глазах живая душа. Душа, которой не дали пройти свой путь, исполнить предназначение – жить, страдать, любить и сиять, сиять…
С пустышками в миллион раз легче – поддерживай «запечатанную» плоть, отдавай приказы, следи за исполнением – и так до тех пор, пока их тела окончательно не сносятся. Душа же нуждалась не только в физическом теле, не только в энергии некроманта: в самой жизни. И теперь с него одновременно тянули силы и мертвое, и живое. Некромант знал, что надолго его не хватит – не в этот раз.
– Кирилл, – сказала девочка своим тихим сдавленным голосом так близко за его спиной, что он не выдержал и оглянулся. – Кирилл, не отдавайте меня… им. Мне… страшно.
– Знаю.
***
Васильев сидел за своим столом, откинувшись на вечно расшатанную под его весом спинку кресла. Некромант присел на угол стола – как был, в пальто, не снимая перчаток. Покачивал ногой и смотрел в окно на нескончаемый дождь.
Девочку он привез сам, на своей машине. Предупрежденные работники встретили на входе, сноровисто перехватили закутанное в плед тело, унесли в глубины морга. Теперь Алиса – как оно и положено – лежала с биркой на ноге на каталке. Ждала своих родителей.
Павел молча смотрел на профиль Нефедова. За эти три дня некромант постарел на добрый десяток лет: вон, даже седина во весь висок. Осунулся, глаза впали. Танатолог не стал ничего спрашивать – тем более, не задал вопроса, который всегда крутился у него на языке: а тебе не кажется, что упокаивать – это то же самое, что во второй раз убивать? Вздохнул и открыл запертый на ключ ящик стола. Спирт для дезинфекции – снаружи и изнутри – у него не переводился. Разводить не стал, плеснул в коричневатые от чая кружки. Придвинул поближе бутылку минералки.
– Ну что, помянем рабу божию Алису? Пусть теперь покоится с миром.
Привычно отдышался, запил тремя глотками воды, прислушался к обжегшему пищевод и желудок зелью.
Некромант покрутил в руках чашку. Отставил. Произнес, засунув руки прямо в перчатках в карманы поглубже – теперь он непрерывно мерз.
– Ты никогда не спрашивал меня, как я стал…
***
На Бабуле держался весь мир маленького Кирилла.
Мир наступал, когда Бабуля разнимала ссорящихся родителей. А если не наступал, то уводила Кирилла в свой дом, и тогда он все равно наступал. Бабуля кормила его печеньем и блинами, играла с ним, какие бы игры он не выдумывал, и никогда не отмахивалась от бесконечных вопросов: «да ты достал уже со своим «почему»!»
Кириллу было пять, когда она умерла. Позже он думал, что если бы хоронил ее вместе со всеми, ничего бы не случилось. Но родители проявили невиданную до того чуткость, решив, что для ребенка это будет психологической травмой. Поэтому слово «умерла» ему ничего не говорило: как будто Бабуля уехала далеко и надолго, но все равно вернется.
Он удрал в бабушкин дом на третий день. Родители теперь ругались непрерывно, а если он попадался им на глаза – а как этого избежать в однокомнатной квартире? – перепадало и Кириллу. Бабулин дом стоял среди высоток; небольшой, как он теперь понимал, покосившийся и старый. Бабушка наотрез отказывалась отдавать дом на снос: «Похороните меня вместе с ним!» Но вот дом еще стоял, а Бабуля…
Кирилл открыл дверь стащенным ключом, аккуратно запер ее за собой. В доме было темно и холодно. Кирилл тихонько окликнул бабушку, смутно надеясь, что она всех обманула и спряталась здесь. Тут-то его в первый раз и накрыло: он наконец понял, что Бабули не будет никогда-никогда. Он долго рыдал, лежа на нерасстеленной кровати, пока не уснул, кое-как закутавшись в холодное сырое одеяло.
Проснулся на рассвете. Рядом на стуле кто-то сидел – сгорбившись, неподвижно.
– Бабуля? – вскочил он, еще не до конца проснувшись. – А они сказали, ты умерла!
