Сошлись на том, что для начала Сандер помимо хорошей учебы в школе учится концентрации и контролю. Для этого вполне подойдут различные ментально-философские техники. А заодно в библиотеке можно и о магии почитать. Исторические труды, так сказать. А с практикой потом Великий Учитель поможет. Век бы его не видать!
За окном шел снег и большая белая кошка.
И это было странно.
Нет, поначалу ему очень даже понравилось. И снег, кружащийся в воздухе. И кошка, облепленная белыми сверкающими снежинками. И… что-то здесь было неправильно. Просто до изумления неправильно. А еще возмутительно. Чертовски возмутительно. До выгнутой спины и яростно вздыбленной шерсти.
Пейзаж за окном был чудесен. Яркое солнце, искрящийся снежок, белоснежные деревья. А ему хотелось шипеть и кусаться. А все эта хвостатая воровка.
Стоп. А почему ему кажется, что она воровка? Это из-за огромной рыбы, которую она тащит за чешуйчатый рыбий хвост, оставляющей на снегу длинную глубокую борозду.
Нет, дело не в рыбе. Хотя от рыбки он бы не отказался. С кошкой было что-то не так. Но вот что?
Кошка тем временем добралась до протоптанной кем-то дорожки, выпустила рыбину и сладко потянулась, заставив его вздрогнуть и заурчать от удовольствия. Затем кошка фыркнула недовольно и встряхнулась. И он гневно зашипел – стало предельно ясно, что же было не так.
Кошка не была белой. Это снег изменил ее до неузнаваемости. Снежинки облепили кошку целиком: и длинный лохматый хвост, и мягкую пушистую шкурку, и даже усы. Без изменений остались лишь большие зеленые глаза. И эти зеленые глаза были знакомы. Просто до удивления знакомы, до сладкой дрожи во всем теле. Да как она посмела носить чужие глаза!
Кошка же прошествовала мимо окна, не обращая на него ни малейшего внимания. Ни на него, ни на окно, к которому он прильнул толстым мясистым носом. Ее больше волновала рыбина. Наверняка спешила в какое-нибудь укромное место, чтобы устроить там царский пир.
Ну и к аражу ее, эту наглую серую воровку!
Он нехотя отошел от окна, развернулся и замер - из таинственных зеркальных глубин на него смотрели такие же зеленые глаза. До безобразия неправильные зеленые глаза. С круглым черным зрачком. А круглый зрачок – это ж нонсенс. У настоящих… у настоящих…
Хм. Он прекрасно помнил что таких зрачков быть не должно. А вот у кого, не помнил. У настоящих кого?
И имя? Его имя…
Его зовут… зовут…
Имя почему-то не вспоминалось. А вспоминалась всякая чушь, вроде «пшелвон», «четыреутрасволочьлохматая», «импичменттебевзаданеголоса». Но это же не могло быть его именем.
Он вновь взглянул в зеркало. Оттуда на него вытаращился какой-то странный старик в идиотской красной шапке с белым мехом. Нет, мех-то как раз не был идиотским. Беленький, пушистенький.
Стоп. Он и так уже понял, что от беленького и пушистенького он просто в восторге. Но почему? И почему только от белого? Почему серый его не впечатляет? Или красный, к примеру? Почему-то же он напялил эту длинную красную шубу, отороченную белым мехом и расшитую серебристыми узорами. И палку тоже красную прихватил, с тяжелым и опять же красным набалдашником. А вот рукавицы у него белые. И борода.
Хм, похоже, далеко не все беленькое вызывает у него сладкий восторг. Борода вот не особо обрадовала. Может, потому что не была гладкой и пушистенькой? И топорщилась в разные стороны. А еще не отрывалась. И это было очень больно.
И вообще, он чувствовал себя на удивление хреново. Такое ощущение, что он вчера основательно перебрал. Его подташнивало, голова кружилась в такт танцующим за окном снежинкам и гудела будто колокол. И все вместе чертовски смахивало на похмелье, на которое постоянно жаловался алкоголик Сидоров.
Вот, кстати, странно - Сидорова он помнил. И то что он алкоголик. А себя нет.
А может его кто-то заколдовал. И потому он помнит только Сидорова. А это значит… значит…
А это значит, что Сидоров помнит его самого. И нужно срочно найти этого алкоголика!
А пока стоит разобраться с тем, как же это сделать. Дорогу-то он тоже не помнил. Может, в комнате найдется что-то, что укажет ему путь.
Долго искать не пришлось. Оно нашлось само. В соседней комнате. Правда, путь оно указывать не собиралось, а висело на его бороде, дрыгало ногами и верещало.
Чуть всю бороду не оторвала, дура! А дурацкая голубая корона на ее голове пребольно стукнула его по носу, а после и вовсе сорвала с него шапку.
- Ты еще кто? – завопила она, когда он наконец отцепил ее пальчики от своей многострадальной бороды и выкинул ее на кровать.
Дуру в голубой шубе выкинул, а не бороду. Хотя и бороду тоже неплохо б было выкинуть. Совсем разлохматилась.
- А сама ты кто? – возмущенно буркнул он, наклоняясь и подбирая с пола свою шапку.
- Я… я… - девица округлила зеленые глаза и задумчиво почесала затылок, отчего голубая корона сползла на одно ухо. – Я… А кто я?! Что ты со мной сделал?!
Девчонка остервенело сорвала с себя корону и разъяренной кошкой метнулась вперед. Последнее ему понравилось – судя по всему ему чертовски нравились кошки, но драть свою бороду он позволить не мог. Потому и удрал в соседнюю комнату и подпер дверь креслом.
- Открывай, араж драный! А то хуже будет! – надрывалась девчонка.
Дверь не поддавалась, и он, облегченно вздохнув, опустился в кресло.
Бушевала девица довольно долго, но он все же сумел убедить ее в том, что он тоже ничего не помнит, кроме алкоголика Сидорова и какой-то наглой оппозиции, которой следует оборвать хвост.
Слова про хвост и оппозицию заставили девицу заинтересованно замереть и начать прислушиваться.
- Слушай, - наконец сказала она, - а у тебя хвост есть?
- Нет, - печально отозвался он, ощупав свою пятую точку.
- И у меня нет, - всхлипнула она. – А должен быть…
- Согласен, - кивнул он.
Наличие хвоста казалось ему наиважнейшим условием. Только вот условием чего? Это пока было неясно.
Кстати, наличие, вернее, отсутствие хвостов примирило их с девчонкой. Он даже отпер дверь и впустил нахалку. После недолгих переговоров они пришли в выводу, что нет никакого смысла сидеть в этом доме, а следует пойти поискать алкоголика Сидорова, свою память и какие-то голоса. Зачем им голоса и что это вообще за голоса, они не знали, но оба согласились, что это не менее важно, чем наличие хвоста.
На улице было холодно, и впервые он порадовался, что на нем эта дурацкая красная шуба. И самое странное, прохожим эта шуба нравилась куда больше. Особенно детям. Сбежавшись со всей округи, они радостно скакали вокруг него и орали:
- Здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты! Ты подарки нам принес? Значит ты богатый!
И это было нелогично. Во-первых, его борода была вовсе не из ваты, и он уже не раз это проверил. Во-вторых, если он богатый, то какого аража он должен с кем-то делиться этим богатством? С какой стати он должен раздавать кому-то подарки? Они и самому пригодятся. И в-третьих, имя – Дед Мороз. Он его не помнил. И сомневался, что его зовут именно так. Вот если бы Дед Моррррроз, тогда да. Тогда звучит.
Голубая шубка девицы, которая за чем-то возвращалась в дом и немного припозднилась, тоже понравилась детишкам.
- Снегурочка! Снегурочка! – весело скакали они, вереща на все голоса.
- Вы знаете, кто я? – удивилась она.
- Снегурочка! – радостно отозвались дети.
- А он кто?
- Дед Мороз! А теперь гоните подарки!
- Чего?! – опешил он. – Какие еще подарки?! И какого аража я их вам должен отдавать?
- Вон те подарки, - радостно подсказали маленькие чудовища, - из мешочка.
Обернувшись, он заметил у ног Снегурочки большой красный мешок, к которому мелкие поганцы тянули свои загребущие ручки. Сообразив, что отделаться от них не выйдет, он подтянул мешок и прижал к своей груди.
- Просто так не отдам! – упрямо поджал губы он.
- А если мы стишок расскажем? – сунулась вперед толстая девчонка в мохнатой белой шубе.
Спасения не было, пришлось слушать стишки и раздавать вытащенные из большого мешка мешочки поменьше. На восемнадцатом стишке он понял, что еще немного и попытка удавиться на собственном поясе покажется ему единственно верным решением. К тому же в этой раздаче подарков было что-то до ужаса неправильное. Чего-то не хватало. Какой-то малости. Какой-то небольшой детальки.
Снегурочка догадалась первой. Выхватив из кармана блокнот и ручку, она велела всем получившим подарок расписываться. И тем, кто не получил, расписываться тоже. Чтобы потом получить. Что получить, она не уточняла, предпочитая многозначительно ухмыляться. И он понял, что вот теперь-то все правильно. Вернее, не совсем все – вот когда он эту тетрадочку у девицы свистнет, вот тогда все и встанет на свои места.
Стоило ему так подумать – как по телу разлилось мягкое тепло. И сытость. Вкусная сладкая сытость. И этой сладости вокруг было полным полно – все эти мерзкие поганцы показались большими сахарными кусками торта. Только худющий пацан в синей шапке с помпоном и злыми серыми глазами представлялся кислым-прекислым яблоком. Но и это не расстроило – много сладкого вредно, и кислинка тоже иногда нужна. Еще бы молочком кто-нибудь пах или сосисками. И Снегурка была с ним полностью солидарна – она сыто жмурилась и практически мурчала. Ну и пусть жмурится – бдительность потеряет, проще будет тетрадочку стырить.
Когда подарки закончились, закончились и детишки. Очень быстро, надо сказать, закончились. Как ветром поганцев сдуло. Поди новых дедов морозов обворовывать побежали. Много их тут водилось, в таких же как у него красных шубах и шапках. И снегурок много. Только неправильных Снегурок, без тетрадочек. Тупые они поди – за какие-то дурацкие стихи подарки раздавать, подписи – это же совершенно другое дело. А вот кстати…
- Слышь, Снегурка, - он ухватил девицу за локоть и попытался тишком выудить у нее блокнот, - подарки-то ты откуда взяла? Когда из дома выходили, у нас никакого мешка не было.
- Не было, - согласилась девчонка, выворачиваясь из его рук и запихивая тетрадочку поглубже в декольте. – А потом появился. Встретила я тут одного Мороза и… - она многозначительно улыбнулась, на большой скорости раскручивая в руках его собственную красную палку, которую он по дурости забыл дома. – А нечего невинных девушек лапать! И расписываться, гад, отказался!
С этим он согласился – страшное преступление, за такое и палкой по башке мало.
Мешок они выкинули от греха подальше, чтобы вновь мелкие шакалы не набежали, и неспешно двинулись дальше. Городишко был на удивление знаком. Он наверняка здесь уже бывал. Но вряд ли жил. Ощущения родства с этим городом почему-то не возникало. Зато возникало ощущение родства со Снегуркой. А в особенности с ее тетрадочкой.
Ничего, тетрадочка-то он него никуда не денется. Сейчас главное Сидорова найти и отобрать у него свою память. А потом и до тетрадочки лапы дойдут.
Но дойти до нужного двора им так и не удалось. Прямо над ухом что-то бабахнуло, да так громко, что от неожиданности он улетел мордой в сугроб. И что самое обидное, никто не спешил ему помогать. Все дико ржали, пока он корчился, пытаясь выползти. И даже кричали «ура» после особенно сильного грохота. Твердо решив, что никто не смеет так ржать над… над… короче, над ним, и потому этот самый хохот он забьет им в наглые глотки. Но этим планам не суждено было сбыться. Народ на него даже не смотрел, задрав головы к изрядно потемневшему небу, на котором после каждого бума или бабаха расцветали яркие звезды, собирались в огромные цветные шары и с тихим шипением гасли, чтобы освободить место для новых звезд. По деревьям и столбам бегали светящиеся змейки, и всем было нархански весело. Особенно Снегурочке, которая шныряла в толпе и с вопросом «нравится ли вам Новый год?» подсовывала всем заветную тетрадочку. Отказавшихся расписываться попросту не было.
Эдак, еще немного и за новой тетрадкой бежать придется. Время тратить. А его и так немного. А ну как память и вовсе не вернется? И что, всю жизнь ходить в этой красной шубе, слушать дурацкие стишки и отдавать мерзким детишкам непосильным трудом заработанные подарки? Нет, он способен на большее! Он вообще на мелочи не разменивается. Ведь он… он… он так ни аража и не вспомнил!
Ну ладно, он так и быть полюбуется пока огоньками – все равно эту дуру из толпы не вытащишь – а если представить, что эти огни в его честь, то и удовольствие получить можно.
Много удовольствия. Когда бабахи закончились, он уже еле стоял на ногах. Почему-то каждый из толпы посчитал своим долгом с ним выпить. Это у них тут такая новогодняя традиция – пить с дедом морозом. Снегурочке по той же традиции не наливали, отчего она все больше и больше зверела. И это, странным образом, доставляло наибольшее удовольствие. Конкурентов он не терпел.
Почему девчонка его не бросила и не отправилась искать Сидорова в одиночку, он не знал. Потому и спросил, так прямо и спросил:
- Слышь ты, дура облезлая, тебе какого аража от меня понадобилось? Пшла отсель куда подальше.
Девица же смерила его злобным взглядом, зашипела яростно, но после взяла себя в руки – в прямом смысле этого слова: схватила себя за грудки, потрясла, а после и вовсе отвесила себе пощечину, бормоча себе под нос, что-то вроде «президенты – существа благородные и всяких тупых уродов в беде не бросают». Взвалив себе на спину, Снегурка потащила его по улице. Встречный народ понимающе ухмылялся и давал им дорогу.
До заветного двора оставалось всего ничего – пара домов да небольшой проулочек – когда Снегурочка, гневно зашипев, сбросила его в очередной сугроб. Да что ж им всем неймется-то с этими сугробами? Да и что такого тот парень сказал? За что его на березу было закидывать? Всего-то и сказал: «Убери свой бумер с дороги! Ему здесь не место!» Чего так злиться-то? Он же не про нас. Он про соседа своего, который его хаммер своей черной развалюхой перегородил. Хм, зря он это сказал. Она несчастного и на вершине достала, и в сугроб скинула. И дальше бы продолжила хорошим манерам учить, если бы он пареньку не подсказал, как отмазаться. Тот ничего особо не понял, но послушно повторил, что приносит свои извинения и готов в тетрадочке расписаться. И, вдруг ухмыльнувшись хитро, добавил, что благороднейшему бумеру не место на грязной дороге, где его любой поцарапать может. А место ему на памятнике. Вон и постамент хороший на краю двора. Ну и что, что на гараж похож. Ежели его золотой красочкой покрасить, то и вовсе чудесно выглядеть будет.
Снегурке сей план чертовски понравился. Черный четырехколесный бумер самым загадочным образом оказался на крыше гаража, а парнишка, перекрестившись, запрыгнул в свой хаммер и дал деру.
Путь к дому Сидорова был свободен. Но возникла новая проблема – ни Дед Мороз, ни Снегурка не помнили, в какой именно квартире жил Сидоров. А квартир тут было много. Целых пять подъездов, каждый о девяти этажах. Но сдаваться они не привыкли. Обходить все, так обходить все. Правда, ноги жаль – чай свои ножки, не казенные. К пятому этажу третьего подъезда они выдохлись окончательно. А главное, жильцы… Ну никакой фантазии! Они что, и впрямь думают, что он пойдет туда, куда его единодушно посылают?
И эти, кстати, еще ничего. Хуже другие. Один вовсе едва на шею не кинулся.
ГЛАВА 13. Новогодний экскурс в политическую историю чужих миров
За окном шел снег и большая белая кошка.
И это было странно.
Нет, поначалу ему очень даже понравилось. И снег, кружащийся в воздухе. И кошка, облепленная белыми сверкающими снежинками. И… что-то здесь было неправильно. Просто до изумления неправильно. А еще возмутительно. Чертовски возмутительно. До выгнутой спины и яростно вздыбленной шерсти.
Пейзаж за окном был чудесен. Яркое солнце, искрящийся снежок, белоснежные деревья. А ему хотелось шипеть и кусаться. А все эта хвостатая воровка.
Стоп. А почему ему кажется, что она воровка? Это из-за огромной рыбы, которую она тащит за чешуйчатый рыбий хвост, оставляющей на снегу длинную глубокую борозду.
Нет, дело не в рыбе. Хотя от рыбки он бы не отказался. С кошкой было что-то не так. Но вот что?
Кошка тем временем добралась до протоптанной кем-то дорожки, выпустила рыбину и сладко потянулась, заставив его вздрогнуть и заурчать от удовольствия. Затем кошка фыркнула недовольно и встряхнулась. И он гневно зашипел – стало предельно ясно, что же было не так.
Кошка не была белой. Это снег изменил ее до неузнаваемости. Снежинки облепили кошку целиком: и длинный лохматый хвост, и мягкую пушистую шкурку, и даже усы. Без изменений остались лишь большие зеленые глаза. И эти зеленые глаза были знакомы. Просто до удивления знакомы, до сладкой дрожи во всем теле. Да как она посмела носить чужие глаза!
Кошка же прошествовала мимо окна, не обращая на него ни малейшего внимания. Ни на него, ни на окно, к которому он прильнул толстым мясистым носом. Ее больше волновала рыбина. Наверняка спешила в какое-нибудь укромное место, чтобы устроить там царский пир.
Ну и к аражу ее, эту наглую серую воровку!
Он нехотя отошел от окна, развернулся и замер - из таинственных зеркальных глубин на него смотрели такие же зеленые глаза. До безобразия неправильные зеленые глаза. С круглым черным зрачком. А круглый зрачок – это ж нонсенс. У настоящих… у настоящих…
Хм. Он прекрасно помнил что таких зрачков быть не должно. А вот у кого, не помнил. У настоящих кого?
И имя? Его имя…
Его зовут… зовут…
Имя почему-то не вспоминалось. А вспоминалась всякая чушь, вроде «пшелвон», «четыреутрасволочьлохматая», «импичменттебевзаданеголоса». Но это же не могло быть его именем.
Он вновь взглянул в зеркало. Оттуда на него вытаращился какой-то странный старик в идиотской красной шапке с белым мехом. Нет, мех-то как раз не был идиотским. Беленький, пушистенький.
Стоп. Он и так уже понял, что от беленького и пушистенького он просто в восторге. Но почему? И почему только от белого? Почему серый его не впечатляет? Или красный, к примеру? Почему-то же он напялил эту длинную красную шубу, отороченную белым мехом и расшитую серебристыми узорами. И палку тоже красную прихватил, с тяжелым и опять же красным набалдашником. А вот рукавицы у него белые. И борода.
Хм, похоже, далеко не все беленькое вызывает у него сладкий восторг. Борода вот не особо обрадовала. Может, потому что не была гладкой и пушистенькой? И топорщилась в разные стороны. А еще не отрывалась. И это было очень больно.
И вообще, он чувствовал себя на удивление хреново. Такое ощущение, что он вчера основательно перебрал. Его подташнивало, голова кружилась в такт танцующим за окном снежинкам и гудела будто колокол. И все вместе чертовски смахивало на похмелье, на которое постоянно жаловался алкоголик Сидоров.
Вот, кстати, странно - Сидорова он помнил. И то что он алкоголик. А себя нет.
А может его кто-то заколдовал. И потому он помнит только Сидорова. А это значит… значит…
А это значит, что Сидоров помнит его самого. И нужно срочно найти этого алкоголика!
А пока стоит разобраться с тем, как же это сделать. Дорогу-то он тоже не помнил. Может, в комнате найдется что-то, что укажет ему путь.
Долго искать не пришлось. Оно нашлось само. В соседней комнате. Правда, путь оно указывать не собиралось, а висело на его бороде, дрыгало ногами и верещало.
Чуть всю бороду не оторвала, дура! А дурацкая голубая корона на ее голове пребольно стукнула его по носу, а после и вовсе сорвала с него шапку.
- Ты еще кто? – завопила она, когда он наконец отцепил ее пальчики от своей многострадальной бороды и выкинул ее на кровать.
Дуру в голубой шубе выкинул, а не бороду. Хотя и бороду тоже неплохо б было выкинуть. Совсем разлохматилась.
- А сама ты кто? – возмущенно буркнул он, наклоняясь и подбирая с пола свою шапку.
- Я… я… - девица округлила зеленые глаза и задумчиво почесала затылок, отчего голубая корона сползла на одно ухо. – Я… А кто я?! Что ты со мной сделал?!
Девчонка остервенело сорвала с себя корону и разъяренной кошкой метнулась вперед. Последнее ему понравилось – судя по всему ему чертовски нравились кошки, но драть свою бороду он позволить не мог. Потому и удрал в соседнюю комнату и подпер дверь креслом.
- Открывай, араж драный! А то хуже будет! – надрывалась девчонка.
Дверь не поддавалась, и он, облегченно вздохнув, опустился в кресло.
Бушевала девица довольно долго, но он все же сумел убедить ее в том, что он тоже ничего не помнит, кроме алкоголика Сидорова и какой-то наглой оппозиции, которой следует оборвать хвост.
Слова про хвост и оппозицию заставили девицу заинтересованно замереть и начать прислушиваться.
- Слушай, - наконец сказала она, - а у тебя хвост есть?
- Нет, - печально отозвался он, ощупав свою пятую точку.
- И у меня нет, - всхлипнула она. – А должен быть…
- Согласен, - кивнул он.
Наличие хвоста казалось ему наиважнейшим условием. Только вот условием чего? Это пока было неясно.
Кстати, наличие, вернее, отсутствие хвостов примирило их с девчонкой. Он даже отпер дверь и впустил нахалку. После недолгих переговоров они пришли в выводу, что нет никакого смысла сидеть в этом доме, а следует пойти поискать алкоголика Сидорова, свою память и какие-то голоса. Зачем им голоса и что это вообще за голоса, они не знали, но оба согласились, что это не менее важно, чем наличие хвоста.
На улице было холодно, и впервые он порадовался, что на нем эта дурацкая красная шуба. И самое странное, прохожим эта шуба нравилась куда больше. Особенно детям. Сбежавшись со всей округи, они радостно скакали вокруг него и орали:
- Здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты! Ты подарки нам принес? Значит ты богатый!
И это было нелогично. Во-первых, его борода была вовсе не из ваты, и он уже не раз это проверил. Во-вторых, если он богатый, то какого аража он должен с кем-то делиться этим богатством? С какой стати он должен раздавать кому-то подарки? Они и самому пригодятся. И в-третьих, имя – Дед Мороз. Он его не помнил. И сомневался, что его зовут именно так. Вот если бы Дед Моррррроз, тогда да. Тогда звучит.
Голубая шубка девицы, которая за чем-то возвращалась в дом и немного припозднилась, тоже понравилась детишкам.
- Снегурочка! Снегурочка! – весело скакали они, вереща на все голоса.
- Вы знаете, кто я? – удивилась она.
- Снегурочка! – радостно отозвались дети.
- А он кто?
- Дед Мороз! А теперь гоните подарки!
- Чего?! – опешил он. – Какие еще подарки?! И какого аража я их вам должен отдавать?
- Вон те подарки, - радостно подсказали маленькие чудовища, - из мешочка.
Обернувшись, он заметил у ног Снегурочки большой красный мешок, к которому мелкие поганцы тянули свои загребущие ручки. Сообразив, что отделаться от них не выйдет, он подтянул мешок и прижал к своей груди.
- Просто так не отдам! – упрямо поджал губы он.
- А если мы стишок расскажем? – сунулась вперед толстая девчонка в мохнатой белой шубе.
Спасения не было, пришлось слушать стишки и раздавать вытащенные из большого мешка мешочки поменьше. На восемнадцатом стишке он понял, что еще немного и попытка удавиться на собственном поясе покажется ему единственно верным решением. К тому же в этой раздаче подарков было что-то до ужаса неправильное. Чего-то не хватало. Какой-то малости. Какой-то небольшой детальки.
Снегурочка догадалась первой. Выхватив из кармана блокнот и ручку, она велела всем получившим подарок расписываться. И тем, кто не получил, расписываться тоже. Чтобы потом получить. Что получить, она не уточняла, предпочитая многозначительно ухмыляться. И он понял, что вот теперь-то все правильно. Вернее, не совсем все – вот когда он эту тетрадочку у девицы свистнет, вот тогда все и встанет на свои места.
Стоило ему так подумать – как по телу разлилось мягкое тепло. И сытость. Вкусная сладкая сытость. И этой сладости вокруг было полным полно – все эти мерзкие поганцы показались большими сахарными кусками торта. Только худющий пацан в синей шапке с помпоном и злыми серыми глазами представлялся кислым-прекислым яблоком. Но и это не расстроило – много сладкого вредно, и кислинка тоже иногда нужна. Еще бы молочком кто-нибудь пах или сосисками. И Снегурка была с ним полностью солидарна – она сыто жмурилась и практически мурчала. Ну и пусть жмурится – бдительность потеряет, проще будет тетрадочку стырить.
Когда подарки закончились, закончились и детишки. Очень быстро, надо сказать, закончились. Как ветром поганцев сдуло. Поди новых дедов морозов обворовывать побежали. Много их тут водилось, в таких же как у него красных шубах и шапках. И снегурок много. Только неправильных Снегурок, без тетрадочек. Тупые они поди – за какие-то дурацкие стихи подарки раздавать, подписи – это же совершенно другое дело. А вот кстати…
- Слышь, Снегурка, - он ухватил девицу за локоть и попытался тишком выудить у нее блокнот, - подарки-то ты откуда взяла? Когда из дома выходили, у нас никакого мешка не было.
- Не было, - согласилась девчонка, выворачиваясь из его рук и запихивая тетрадочку поглубже в декольте. – А потом появился. Встретила я тут одного Мороза и… - она многозначительно улыбнулась, на большой скорости раскручивая в руках его собственную красную палку, которую он по дурости забыл дома. – А нечего невинных девушек лапать! И расписываться, гад, отказался!
С этим он согласился – страшное преступление, за такое и палкой по башке мало.
Мешок они выкинули от греха подальше, чтобы вновь мелкие шакалы не набежали, и неспешно двинулись дальше. Городишко был на удивление знаком. Он наверняка здесь уже бывал. Но вряд ли жил. Ощущения родства с этим городом почему-то не возникало. Зато возникало ощущение родства со Снегуркой. А в особенности с ее тетрадочкой.
Ничего, тетрадочка-то он него никуда не денется. Сейчас главное Сидорова найти и отобрать у него свою память. А потом и до тетрадочки лапы дойдут.
Но дойти до нужного двора им так и не удалось. Прямо над ухом что-то бабахнуло, да так громко, что от неожиданности он улетел мордой в сугроб. И что самое обидное, никто не спешил ему помогать. Все дико ржали, пока он корчился, пытаясь выползти. И даже кричали «ура» после особенно сильного грохота. Твердо решив, что никто не смеет так ржать над… над… короче, над ним, и потому этот самый хохот он забьет им в наглые глотки. Но этим планам не суждено было сбыться. Народ на него даже не смотрел, задрав головы к изрядно потемневшему небу, на котором после каждого бума или бабаха расцветали яркие звезды, собирались в огромные цветные шары и с тихим шипением гасли, чтобы освободить место для новых звезд. По деревьям и столбам бегали светящиеся змейки, и всем было нархански весело. Особенно Снегурочке, которая шныряла в толпе и с вопросом «нравится ли вам Новый год?» подсовывала всем заветную тетрадочку. Отказавшихся расписываться попросту не было.
Эдак, еще немного и за новой тетрадкой бежать придется. Время тратить. А его и так немного. А ну как память и вовсе не вернется? И что, всю жизнь ходить в этой красной шубе, слушать дурацкие стишки и отдавать мерзким детишкам непосильным трудом заработанные подарки? Нет, он способен на большее! Он вообще на мелочи не разменивается. Ведь он… он… он так ни аража и не вспомнил!
Ну ладно, он так и быть полюбуется пока огоньками – все равно эту дуру из толпы не вытащишь – а если представить, что эти огни в его честь, то и удовольствие получить можно.
Много удовольствия. Когда бабахи закончились, он уже еле стоял на ногах. Почему-то каждый из толпы посчитал своим долгом с ним выпить. Это у них тут такая новогодняя традиция – пить с дедом морозом. Снегурочке по той же традиции не наливали, отчего она все больше и больше зверела. И это, странным образом, доставляло наибольшее удовольствие. Конкурентов он не терпел.
Почему девчонка его не бросила и не отправилась искать Сидорова в одиночку, он не знал. Потому и спросил, так прямо и спросил:
- Слышь ты, дура облезлая, тебе какого аража от меня понадобилось? Пшла отсель куда подальше.
Девица же смерила его злобным взглядом, зашипела яростно, но после взяла себя в руки – в прямом смысле этого слова: схватила себя за грудки, потрясла, а после и вовсе отвесила себе пощечину, бормоча себе под нос, что-то вроде «президенты – существа благородные и всяких тупых уродов в беде не бросают». Взвалив себе на спину, Снегурка потащила его по улице. Встречный народ понимающе ухмылялся и давал им дорогу.
До заветного двора оставалось всего ничего – пара домов да небольшой проулочек – когда Снегурочка, гневно зашипев, сбросила его в очередной сугроб. Да что ж им всем неймется-то с этими сугробами? Да и что такого тот парень сказал? За что его на березу было закидывать? Всего-то и сказал: «Убери свой бумер с дороги! Ему здесь не место!» Чего так злиться-то? Он же не про нас. Он про соседа своего, который его хаммер своей черной развалюхой перегородил. Хм, зря он это сказал. Она несчастного и на вершине достала, и в сугроб скинула. И дальше бы продолжила хорошим манерам учить, если бы он пареньку не подсказал, как отмазаться. Тот ничего особо не понял, но послушно повторил, что приносит свои извинения и готов в тетрадочке расписаться. И, вдруг ухмыльнувшись хитро, добавил, что благороднейшему бумеру не место на грязной дороге, где его любой поцарапать может. А место ему на памятнике. Вон и постамент хороший на краю двора. Ну и что, что на гараж похож. Ежели его золотой красочкой покрасить, то и вовсе чудесно выглядеть будет.
Снегурке сей план чертовски понравился. Черный четырехколесный бумер самым загадочным образом оказался на крыше гаража, а парнишка, перекрестившись, запрыгнул в свой хаммер и дал деру.
Путь к дому Сидорова был свободен. Но возникла новая проблема – ни Дед Мороз, ни Снегурка не помнили, в какой именно квартире жил Сидоров. А квартир тут было много. Целых пять подъездов, каждый о девяти этажах. Но сдаваться они не привыкли. Обходить все, так обходить все. Правда, ноги жаль – чай свои ножки, не казенные. К пятому этажу третьего подъезда они выдохлись окончательно. А главное, жильцы… Ну никакой фантазии! Они что, и впрямь думают, что он пойдет туда, куда его единодушно посылают?
И эти, кстати, еще ничего. Хуже другие. Один вовсе едва на шею не кинулся.
