Наталья Ракшина
ВИССОН, ФРИССОН…ВИССАРИОН
Вечер. Полтинник. Фифа
Предвкушение праздника – какое оно? А если этот праздник – Новый год, что тогда? Вариантов масса.
Дети ждут с неприкрытой, чистой, нетерпеливой радостью: ну, когда же? Завтра Новый год? Ах, нет?! А сколько ещё? Ой, долго… Дети хотят чуда и имеют на него полное право, ибо когда же ещё вершиться чудесам, если не в детстве? То, что к волшебству прилагаются подарки, порой – весьма дорогие, – так то примета времени. Материальное стало часто вытеснять душевное и духовное, а виноваты вовсе не дети. Это делают взрослые, перестраивающие мир и подход к чуду на свой вкус и размер кошелька.
У взрослых тоже есть лист ожиданий. Иногда он никак не связан с очередным стартом отрывного календаря, он прост и бесхитростен. Кто-то безуспешно ждёт здоровья, но живёт надеждой. Пожелаем им удачи в Новом году, она так нужна! Другие пытаются устроить и наладить семейный быт, влипая то в ипотеку, то в крупные покупки в духе «чтоб не хуже, чем у других». Третьи рассчитывают наконец-то встретить свою половинку, с которой удастся пойти рука об руку по жизни – и пусть это будет навсегда. Есть и четвёртые, и пятые, и седьмые, и один миллион сто с хвостиком… Среди них непременно найдутся и те, кто ждёт праздника и длинных выходных с некоторой опаской, потому что в оные дни работы бывает непочатый край – как всегда, плюс довесок сверху.
Какой довесок? О, этого хоть отбавляй! В виде травматизма, пищевых излишеств, чрезмерных возлияний, правонарушений, возгораний и прочих неприятностей, ведь именно в праздничные дни простым смертным попадает вожжа под хвост так, что другим простым смертным приходится разгребать на работе последствия. Вот, так и есть. Праздник ещё не наступил, разве что начался продромальный период важных клинических симптомов в виде предновогодней лихорадки, а проблемки уже сыплются, как из рога изобилия.
Синие огни и спецсигналы «скорой» неслись по расцвеченному огнями центральному проспекту города. То есть, могли бы нестись, но мешала вечерняя автомобильная пробка, мокрый снег, накрывший город вязкой пеленой, стремительно налипающей на всём, чего касается, да покрытый грязным слоем гололёда асфальт. Погодка брр-р, какая-то не зимняя, не праздничная, сплошь сырость и слякоть. Коммунальные службы щедро унавозили дороги реагентом, который сейчас отнюдь не помогал, а только усугублял ситуацию.
«Скорую» же вызвали «пэпээсники» Прим. авт.: жаргонное бытовое прозвище патрульно-постовой службы полиции, чей экипаж дежурил нынче вечером в районе элитной застройки, где были коттеджи стоимостью энное количество миллионов (скорее – десятков миллионов), высокие заборы, ухоженный парк и свой мини-бульвар для всякого рода заведений – от офисов преуспевающих компаний до ресторанов и кафе, где в предновогодние дни некуда яблоку упасть, все места заказаны под корпоративные вечеринки и семейные праздники. Зажиточный райончик, в шутках горожан часто именуемый Полтинником. Поймут не все, тут нужен тонкий подход к юмору. Мол, в столице своя Рублёвка есть, а мы от столицы чуть дальше, так что местные богатеи до тамошнего дохода не дотягивают, застряли на полумосковском уровне в пятьдесят копеек…
И всё же: в Полтинник абы кого охранять общественный порядок не пошлют! Люди здесь живут шибко серьёзные, к которым нужен особый подход и трепетное отношение. И областная-городская администрация, и владельцы заводов-газет-пароходов, и какая-никакая творческая элита завалялась, и прочая. Господа занятые, нервные, с нежной душевной организацией из-за забот о благе других людей, кои на проживание в Полтиннике денежек не заработали. Поэтому командир экипажа ППС тут целый капитан, а не какой-то старлей! И сегодня под его могучей и опытной дланью проходит боевое крещение сержант Толокушкин, дико взволнованный дежурством в таком элитном месте.
Снисходительный капитан только усмехается в усы, глядя на служебное рвение Толокушкина. Ну, что тут может случиться? Бомжей отродясь в Полтиннике не водилось. Периметр парка, ограды особняков и каждый метр приветливо мелькающего огнями бульвара напичканы видеокамерами. Золотая молодёжь может развлекаться, да, гоняя на запредельно дорогих авто не в самом адекватном состоянии. В таком случае ситуация может осложняться. Плавали, знаем.
Командир экипажа ещё не успел додумать мысль насчёт чего-то такого-этакого, как вдруг бдительный Толокушкин, выходящий из «Патриота» на перекур, прервал ленивый ход размышлений старшего по званию:
– Товарищ капитан! Фифа…
Голос сержанта имел двоякие интонации. С одной стороны, он намекал: вот оно, первое дело на месте боевого крещения, с другой – разочарованно констатировал, что дело-то бытовое, далёкое от приключенческой составляющей профессии.
Тьфу! Принесла нелёгкая! Капитан только бросил взгляд в окно «Патриота» и поморщился. Пьяная деваха, похоже. С корпоратива или вечеринки какой. А хуже оной особы может быть только такая же пьяная деваха, но благородного происхождения разного уровня – от депутатской дочурки до любовницы крутого бизнесмена. Голубых кровей в ней не больше, чем в Машке и Таньке из спального района или рабочей окраины города, а гонору столько, что всякие там всамделишные иностранные принцессы в подмётки не годятся. Гонор, наглость, уверенность, что папик или реальный отец всё разрулит, а низший класс утрётся – вместе со своими судами, штрафами, общественным мнением и справедливым негодованием. Такую фифу в антивандальную клетку для буйных «клиентов» ППС в «Патриоте» запихнуть крайне проблематично.
Полицейская машина стояла в боковом «кармане», образованном ажурной оградой парка. Летели крупные хлопья мокрого снега, начало подмораживать, и в свете уличных ламп блестел асфальт тротуара, подёрнутый тонкой свежей корочкой льда. А по льду брела, спотыкаясь, фифа, одетая в роскошное праздничное платье, длиннющий подол которого волочился по снежно-ледовой каше. Да, платье шикарное, голубого цвета, с глубоченным декольте и голыми плечами – для ресторана, не иначе! В руке фифа судорожно сжимала какой-то игрушечный вычурный фонарь. Неудивительно, что судорожно! Кожа рук и полуоткрытой груди приобрела специфический оттенок, свойственный последствиям переохлаждения.
Капитан ругнулся. Сколько находится умеренно посиневшая полураздетая деваха на улице? Кто её отпустил в таком состоянии? Компания аналогичных пьяных недоумков, кто ж ещё… И ладно, если только пьяных, а то ведь…
Фифа поравнялась с полицейской машиной.
– Гражданка! – строго воззвал Толокушкин, но как-то неуверенно-строго, поскольку в голосе теперь доминировали совсем другие нотки, нежели пару секунд назад.
Доза сочувствия с вкраплениями удивления и даже интереса.
«Ишь, расчувствовался!» – с неудовольствием подумал капитан, вызывающий по рации «скорую», потому что медицинская помощь тут явно требовалась, а возможно, и освидетельствование на предмет употребления специфических веществ. Как раз в этот момент фифа откликнулась на «гражданку», да как! Зуб на зуб не попадает, голосок такой… совсем не детский, но есть в нём что-то из детства. Как будто тоненько ударяются друг о друга дорогие ёлочные игрушки из настоящего хрусталя – звон на грани слышимости, посылающий иголку приятной щекотки куда-то прямо в сердце.
– Виссон… фриссон… Виссарион… – прозвенела-пробормотала деваха и затараторила ту же самую ахинею, будто другие слова из кукухи напрочь вылетели.
– Это по-французски или как? – задумчиво шепнул сержант.
Ну, точно, употребляла! Ладно хоть ахинеей ограничилась, без всякого «да – ты – знаешь – кто – я – такая»!
– Где вы живёте? Документы при вас?
– Виссон… фриссон… Виссарион… Виссон… фриссон… Виссарион… – пошатнулась стучащая зубами деваха.
– Давай внутрь её. – Скомандовал суровый опытный полицейский Толокушкину, кивая головой на «Патриот». – Включи посильней печку. Если в тепле срубится, даже лучше. Спокойно дождёмся «скорой». Достань термоодеяло.
– Ей бы чаю… – робко замолвил словечко оборзевший сержант, забывший даже обратиться к старшему по званию, как положено!
Это чем же его фифа зацепила-то, а? Капитан нахмурился, бросил на «клиентку» быстрый профессиональный взгляд и понял, что в первичной оценке состояния фифы ошибся. Она не пьяна. Запаха алкоголя и в помине нет. Насчёт употребления – а леший знает, без анализов не понять, но типичные внешние признаки приёма распространённых наркотиков отсутствуют. Кто-то мог заставить, вот что. Девушка совсем молоденькая, близка к шоку. Напугана. Замёрзла. Повреждений на открытых участках тела не имеется, но кто знает, что под платьем, и что с ней могли сделать, она же еле ноги переставляет. Ох, нехорошо это всё…
А сама девушка (куда-то исчезло из капитанских рассуждений определение «фифа») очень и очень хороша. Праздничный макияж не портил лицо, а украшал. Даже если смыть дамскую штукатурку, эта девушка останется красавицей, у неё и так всё в порядке – высокий открытый лоб, прямой изящный нос, а пухлые губы, кстати, явно без помады, вон как на них Толокушкин пялится! Яркие синие глазищи (похоже, радужка тоже естественная, тут не линзы) удивительно гармонировали с тёмными богатыми бровями. Из высокой причёски выбивались пряди волос – волосы на вкус капитана подкачали, зачем девки их перекрашивают во что попало? Серебристые, голубоватые и пепельно-серые переливы – для тусовок годится, а в повседневной жизни смотрится вроде попугая. Разве что сержанта это не смущает, совсем парень размяк!
Длиннющий подол-шлейф роскошного голубого платья кое-как затолкали в машину, чтоб не придавить дверцей – ткань промёрзла от снежной влаги и стояла колом. Снегопад усилился, провоцируя подозрения насчёт задержки «скорой». Хорош ждать, надо сниматься с дежурства и самим везти, что ли? Почему-то командиру экипажа ППС показалось, что он и сам сейчас размякнет. Девушка симпатичная, но дело не в этом, а в чём тогда?!
И опять капитан не успел ухватить за хвост неоформленную мыслишку. Потому что в стекло «Патриота» постучали. Настойчиво, даже властно, как будто имели право.
– Вечер добрый, господа офицеры! – ворвался в салон раскатистый, хорошо поставленный баритон, когда стекло в окне опустилось.
Оказывается, рядом с полицейской машиной в «кармане» ограды тихохонько припарковалось такси. Ну да, на дверце белого внедорожника ещё и здоровенные три буквы выведены. Не то, что вы подумали, а «V.I.P.», дабы у окружающих не возникало сомнений, для каких персон такси предназначено.
Обладатель звучного голоса, весь такой жизнерадостный и подвижный, был одет в чёрное длинное пальто нараспашку, из-под которого выглядывал смокинг, игриво подмигивающий экипажу ППС чёрной шёлковой галстуком-бабочкой на белоснежной сорочке. Из-под щегольской фетровой шляпы вились смоляные, с изысканной проседью, кудри, озорно сверкали разбойничьи карие глаза, высокомерно торчал скульптурно вылепленный нос, под которым топорщились короткие, какие-то игрушечные, чёрные усики. С губ гостя слетело облачко тёплого дыхания, отдающее дорогим коньяком и сигарным дымом:
– А не у вас ли моё сокровище, господа? Вижу-вижу, у вас! Налетели поклонники, пока автографы раздавал, убрело сокровище, не уследил, может простудиться. Мы торопимся на вокзал, поезд через полчаса.
Мелькнули смоляные кудри в изысканном, но почти шутовском поклоне. Затем баритон выдал ставшую комическим штампом фразу из телешоу, в народе уже получившую меткое определение – изображать бородача.
– Пр-ро-шу понять и пр-р-ростить!
Согнутая в локте рука тряхнула, как цыганка подолом, накидкой или шубкой из голубой норки. Мол, сокровище одеть надо, а то в поезд таких не пустят.
– Разрешите ваши документы? – коротко и веско спросил капитан.
Благоухающий коньяком торопыга весело расхохотался.
– У продюсера они, в кабаке забыли! Я ж рванул искать пьяненькое сокровище! Да вон они, на афишной тумбе! На каждой афишной тумбе в этом городе, господин капитан!
И впрямь, на ближайшем упомянутом уличном аксессуаре красовался портрет торопыги. Имя-фамилию не рассмотреть, слишком пестро написано. Звезда романсов и оперной сцены? Оно и видно, во как вызвездился…
– Ага, про уши, лапы, и хвост в качестве документов мы уже не раз слышали! – подал голос Толокушкин.
Что он там, на заднем сидении, делает?! Укутал в свой бушлат поверх одеяла фифу… тьфу, деваху… ну пусть, милую девушку? И раскупорил личный капитанский термос с чаем?! Ладно, с оборзевшим сержантом потом разберёмся.
– Кем вам приходится девушка? Фамилия? Паспорт её и ваш? – неожиданно для самого себя полицейский вдруг нахмурился и добавил: – Ну-ка, кто такой Виссарион?!
Между тем Толокушкин тихонько констатировал, опекая бормочущую девушку:
– Она его не знает, товарищ капитан, я уверен. Вон, напряглась вся. Вообще ни алё.
– Разговорчики!
Смоляные кудри затряслись, шляпа едва не слетела от смеха:
– Так я ж Виссарион, я. Это мой старый сценический псевдоним, по молодости! Перебрало сокровище, вы же видите!
– Не вижу. – Сухо ответил капитан.
– М-м-м, на поправку зрения надо, я понял…
Рука в чёрной перчатке извернулась в очередном цыганском хитром жесте, и из-под норковой накидки мелькнули сразу две денежные бумажки Банка РФ, не хухры-мухры, а максимального достоинства.
Капитан скрипнул зубами и вышел из машины, сильно хлопнув дверцей. В нём медленно закипала какая-то безбашенная ярость, заставляющая рассудок шмыгнуть в тень подсознания. Когда такое было? Да давным-давно. В детстве. Когда ходили в кино всем классом, и очень-очень хотелось покромсать в лоскуты сказочного злодея, обидевшего красную девицу.
Неизвестно, как бы эта ярость сказалась на плотности кудрей звезды романсов, их могли неслабо так проредить жилистые капитанские руки, но…
– Убирайся отсюда, мерзавец.
Эти слова произнёс тихий женский голос, принадлежавший уверенной в себе леди лет шестидесяти, а то и старше. Хрустальным звоном он не отличался, но был до безобразия убедительным – если таким тоном вас пошлют по самому нехорошему адресу, вы ещё будете долго думать, а как найти кратчайший путь, дабы угодить пославшей особе.
Вздрогнул в салоне «Патриота» сержант Толокушкин, которому показалось, что он снова в школе, опоздал, наследил на чистом полу гардероба и сейчас огребёт тряпкой по шее от злющей технички Веры. Вздрогнула, судорожно сглотнула и моментально отступила назад бесцеремонная звезда оперной сцены.
А затем вздрогнул капитан.
Этот голос он узнал.
Долг. Фея. Ведьма
В закутке, сформированном изгибом эксклюзивной литой ограды, нынче вечером становилось тесно от машин. Третьей припарковаться было негде, потому остановилась она чуть поодаль, у тротуара. Тоже не дешёвая машинка, под стать и такси для важных персон, и общему престижу жителей Полтинника. На бортах и стёклах белого «Лексуса» – ни одного шлепка снежно-песочной каши, ни пятнышка; значит, автомобиль только выехал из гаража поблизости. А поскольку голос его хозяйки был капитану знаком (забудешь, как же!), то и местоположение дома при гараже он помнил отлично. Здесь рукой подать, квартал сразу за парком.
ВИССОН, ФРИССОН…ВИССАРИОН
ГЛАВА 1.
Вечер. Полтинник. Фифа
Предвкушение праздника – какое оно? А если этот праздник – Новый год, что тогда? Вариантов масса.
Дети ждут с неприкрытой, чистой, нетерпеливой радостью: ну, когда же? Завтра Новый год? Ах, нет?! А сколько ещё? Ой, долго… Дети хотят чуда и имеют на него полное право, ибо когда же ещё вершиться чудесам, если не в детстве? То, что к волшебству прилагаются подарки, порой – весьма дорогие, – так то примета времени. Материальное стало часто вытеснять душевное и духовное, а виноваты вовсе не дети. Это делают взрослые, перестраивающие мир и подход к чуду на свой вкус и размер кошелька.
У взрослых тоже есть лист ожиданий. Иногда он никак не связан с очередным стартом отрывного календаря, он прост и бесхитростен. Кто-то безуспешно ждёт здоровья, но живёт надеждой. Пожелаем им удачи в Новом году, она так нужна! Другие пытаются устроить и наладить семейный быт, влипая то в ипотеку, то в крупные покупки в духе «чтоб не хуже, чем у других». Третьи рассчитывают наконец-то встретить свою половинку, с которой удастся пойти рука об руку по жизни – и пусть это будет навсегда. Есть и четвёртые, и пятые, и седьмые, и один миллион сто с хвостиком… Среди них непременно найдутся и те, кто ждёт праздника и длинных выходных с некоторой опаской, потому что в оные дни работы бывает непочатый край – как всегда, плюс довесок сверху.
Какой довесок? О, этого хоть отбавляй! В виде травматизма, пищевых излишеств, чрезмерных возлияний, правонарушений, возгораний и прочих неприятностей, ведь именно в праздничные дни простым смертным попадает вожжа под хвост так, что другим простым смертным приходится разгребать на работе последствия. Вот, так и есть. Праздник ещё не наступил, разве что начался продромальный период важных клинических симптомов в виде предновогодней лихорадки, а проблемки уже сыплются, как из рога изобилия.
Синие огни и спецсигналы «скорой» неслись по расцвеченному огнями центральному проспекту города. То есть, могли бы нестись, но мешала вечерняя автомобильная пробка, мокрый снег, накрывший город вязкой пеленой, стремительно налипающей на всём, чего касается, да покрытый грязным слоем гололёда асфальт. Погодка брр-р, какая-то не зимняя, не праздничная, сплошь сырость и слякоть. Коммунальные службы щедро унавозили дороги реагентом, который сейчас отнюдь не помогал, а только усугублял ситуацию.
«Скорую» же вызвали «пэпээсники» Прим. авт.: жаргонное бытовое прозвище патрульно-постовой службы полиции, чей экипаж дежурил нынче вечером в районе элитной застройки, где были коттеджи стоимостью энное количество миллионов (скорее – десятков миллионов), высокие заборы, ухоженный парк и свой мини-бульвар для всякого рода заведений – от офисов преуспевающих компаний до ресторанов и кафе, где в предновогодние дни некуда яблоку упасть, все места заказаны под корпоративные вечеринки и семейные праздники. Зажиточный райончик, в шутках горожан часто именуемый Полтинником. Поймут не все, тут нужен тонкий подход к юмору. Мол, в столице своя Рублёвка есть, а мы от столицы чуть дальше, так что местные богатеи до тамошнего дохода не дотягивают, застряли на полумосковском уровне в пятьдесят копеек…
И всё же: в Полтинник абы кого охранять общественный порядок не пошлют! Люди здесь живут шибко серьёзные, к которым нужен особый подход и трепетное отношение. И областная-городская администрация, и владельцы заводов-газет-пароходов, и какая-никакая творческая элита завалялась, и прочая. Господа занятые, нервные, с нежной душевной организацией из-за забот о благе других людей, кои на проживание в Полтиннике денежек не заработали. Поэтому командир экипажа ППС тут целый капитан, а не какой-то старлей! И сегодня под его могучей и опытной дланью проходит боевое крещение сержант Толокушкин, дико взволнованный дежурством в таком элитном месте.
Снисходительный капитан только усмехается в усы, глядя на служебное рвение Толокушкина. Ну, что тут может случиться? Бомжей отродясь в Полтиннике не водилось. Периметр парка, ограды особняков и каждый метр приветливо мелькающего огнями бульвара напичканы видеокамерами. Золотая молодёжь может развлекаться, да, гоняя на запредельно дорогих авто не в самом адекватном состоянии. В таком случае ситуация может осложняться. Плавали, знаем.
Командир экипажа ещё не успел додумать мысль насчёт чего-то такого-этакого, как вдруг бдительный Толокушкин, выходящий из «Патриота» на перекур, прервал ленивый ход размышлений старшего по званию:
– Товарищ капитан! Фифа…
Голос сержанта имел двоякие интонации. С одной стороны, он намекал: вот оно, первое дело на месте боевого крещения, с другой – разочарованно констатировал, что дело-то бытовое, далёкое от приключенческой составляющей профессии.
Тьфу! Принесла нелёгкая! Капитан только бросил взгляд в окно «Патриота» и поморщился. Пьяная деваха, похоже. С корпоратива или вечеринки какой. А хуже оной особы может быть только такая же пьяная деваха, но благородного происхождения разного уровня – от депутатской дочурки до любовницы крутого бизнесмена. Голубых кровей в ней не больше, чем в Машке и Таньке из спального района или рабочей окраины города, а гонору столько, что всякие там всамделишные иностранные принцессы в подмётки не годятся. Гонор, наглость, уверенность, что папик или реальный отец всё разрулит, а низший класс утрётся – вместе со своими судами, штрафами, общественным мнением и справедливым негодованием. Такую фифу в антивандальную клетку для буйных «клиентов» ППС в «Патриоте» запихнуть крайне проблематично.
Полицейская машина стояла в боковом «кармане», образованном ажурной оградой парка. Летели крупные хлопья мокрого снега, начало подмораживать, и в свете уличных ламп блестел асфальт тротуара, подёрнутый тонкой свежей корочкой льда. А по льду брела, спотыкаясь, фифа, одетая в роскошное праздничное платье, длиннющий подол которого волочился по снежно-ледовой каше. Да, платье шикарное, голубого цвета, с глубоченным декольте и голыми плечами – для ресторана, не иначе! В руке фифа судорожно сжимала какой-то игрушечный вычурный фонарь. Неудивительно, что судорожно! Кожа рук и полуоткрытой груди приобрела специфический оттенок, свойственный последствиям переохлаждения.
Капитан ругнулся. Сколько находится умеренно посиневшая полураздетая деваха на улице? Кто её отпустил в таком состоянии? Компания аналогичных пьяных недоумков, кто ж ещё… И ладно, если только пьяных, а то ведь…
Фифа поравнялась с полицейской машиной.
– Гражданка! – строго воззвал Толокушкин, но как-то неуверенно-строго, поскольку в голосе теперь доминировали совсем другие нотки, нежели пару секунд назад.
Доза сочувствия с вкраплениями удивления и даже интереса.
«Ишь, расчувствовался!» – с неудовольствием подумал капитан, вызывающий по рации «скорую», потому что медицинская помощь тут явно требовалась, а возможно, и освидетельствование на предмет употребления специфических веществ. Как раз в этот момент фифа откликнулась на «гражданку», да как! Зуб на зуб не попадает, голосок такой… совсем не детский, но есть в нём что-то из детства. Как будто тоненько ударяются друг о друга дорогие ёлочные игрушки из настоящего хрусталя – звон на грани слышимости, посылающий иголку приятной щекотки куда-то прямо в сердце.
– Виссон… фриссон… Виссарион… – прозвенела-пробормотала деваха и затараторила ту же самую ахинею, будто другие слова из кукухи напрочь вылетели.
– Это по-французски или как? – задумчиво шепнул сержант.
Ну, точно, употребляла! Ладно хоть ахинеей ограничилась, без всякого «да – ты – знаешь – кто – я – такая»!
– Где вы живёте? Документы при вас?
– Виссон… фриссон… Виссарион… Виссон… фриссон… Виссарион… – пошатнулась стучащая зубами деваха.
– Давай внутрь её. – Скомандовал суровый опытный полицейский Толокушкину, кивая головой на «Патриот». – Включи посильней печку. Если в тепле срубится, даже лучше. Спокойно дождёмся «скорой». Достань термоодеяло.
– Ей бы чаю… – робко замолвил словечко оборзевший сержант, забывший даже обратиться к старшему по званию, как положено!
Это чем же его фифа зацепила-то, а? Капитан нахмурился, бросил на «клиентку» быстрый профессиональный взгляд и понял, что в первичной оценке состояния фифы ошибся. Она не пьяна. Запаха алкоголя и в помине нет. Насчёт употребления – а леший знает, без анализов не понять, но типичные внешние признаки приёма распространённых наркотиков отсутствуют. Кто-то мог заставить, вот что. Девушка совсем молоденькая, близка к шоку. Напугана. Замёрзла. Повреждений на открытых участках тела не имеется, но кто знает, что под платьем, и что с ней могли сделать, она же еле ноги переставляет. Ох, нехорошо это всё…
А сама девушка (куда-то исчезло из капитанских рассуждений определение «фифа») очень и очень хороша. Праздничный макияж не портил лицо, а украшал. Даже если смыть дамскую штукатурку, эта девушка останется красавицей, у неё и так всё в порядке – высокий открытый лоб, прямой изящный нос, а пухлые губы, кстати, явно без помады, вон как на них Толокушкин пялится! Яркие синие глазищи (похоже, радужка тоже естественная, тут не линзы) удивительно гармонировали с тёмными богатыми бровями. Из высокой причёски выбивались пряди волос – волосы на вкус капитана подкачали, зачем девки их перекрашивают во что попало? Серебристые, голубоватые и пепельно-серые переливы – для тусовок годится, а в повседневной жизни смотрится вроде попугая. Разве что сержанта это не смущает, совсем парень размяк!
Длиннющий подол-шлейф роскошного голубого платья кое-как затолкали в машину, чтоб не придавить дверцей – ткань промёрзла от снежной влаги и стояла колом. Снегопад усилился, провоцируя подозрения насчёт задержки «скорой». Хорош ждать, надо сниматься с дежурства и самим везти, что ли? Почему-то командиру экипажа ППС показалось, что он и сам сейчас размякнет. Девушка симпатичная, но дело не в этом, а в чём тогда?!
И опять капитан не успел ухватить за хвост неоформленную мыслишку. Потому что в стекло «Патриота» постучали. Настойчиво, даже властно, как будто имели право.
– Вечер добрый, господа офицеры! – ворвался в салон раскатистый, хорошо поставленный баритон, когда стекло в окне опустилось.
Оказывается, рядом с полицейской машиной в «кармане» ограды тихохонько припарковалось такси. Ну да, на дверце белого внедорожника ещё и здоровенные три буквы выведены. Не то, что вы подумали, а «V.I.P.», дабы у окружающих не возникало сомнений, для каких персон такси предназначено.
Обладатель звучного голоса, весь такой жизнерадостный и подвижный, был одет в чёрное длинное пальто нараспашку, из-под которого выглядывал смокинг, игриво подмигивающий экипажу ППС чёрной шёлковой галстуком-бабочкой на белоснежной сорочке. Из-под щегольской фетровой шляпы вились смоляные, с изысканной проседью, кудри, озорно сверкали разбойничьи карие глаза, высокомерно торчал скульптурно вылепленный нос, под которым топорщились короткие, какие-то игрушечные, чёрные усики. С губ гостя слетело облачко тёплого дыхания, отдающее дорогим коньяком и сигарным дымом:
– А не у вас ли моё сокровище, господа? Вижу-вижу, у вас! Налетели поклонники, пока автографы раздавал, убрело сокровище, не уследил, может простудиться. Мы торопимся на вокзал, поезд через полчаса.
Мелькнули смоляные кудри в изысканном, но почти шутовском поклоне. Затем баритон выдал ставшую комическим штампом фразу из телешоу, в народе уже получившую меткое определение – изображать бородача.
– Пр-ро-шу понять и пр-р-ростить!
Согнутая в локте рука тряхнула, как цыганка подолом, накидкой или шубкой из голубой норки. Мол, сокровище одеть надо, а то в поезд таких не пустят.
– Разрешите ваши документы? – коротко и веско спросил капитан.
Благоухающий коньяком торопыга весело расхохотался.
– У продюсера они, в кабаке забыли! Я ж рванул искать пьяненькое сокровище! Да вон они, на афишной тумбе! На каждой афишной тумбе в этом городе, господин капитан!
И впрямь, на ближайшем упомянутом уличном аксессуаре красовался портрет торопыги. Имя-фамилию не рассмотреть, слишком пестро написано. Звезда романсов и оперной сцены? Оно и видно, во как вызвездился…
– Ага, про уши, лапы, и хвост в качестве документов мы уже не раз слышали! – подал голос Толокушкин.
Что он там, на заднем сидении, делает?! Укутал в свой бушлат поверх одеяла фифу… тьфу, деваху… ну пусть, милую девушку? И раскупорил личный капитанский термос с чаем?! Ладно, с оборзевшим сержантом потом разберёмся.
– Кем вам приходится девушка? Фамилия? Паспорт её и ваш? – неожиданно для самого себя полицейский вдруг нахмурился и добавил: – Ну-ка, кто такой Виссарион?!
Между тем Толокушкин тихонько констатировал, опекая бормочущую девушку:
– Она его не знает, товарищ капитан, я уверен. Вон, напряглась вся. Вообще ни алё.
– Разговорчики!
Смоляные кудри затряслись, шляпа едва не слетела от смеха:
– Так я ж Виссарион, я. Это мой старый сценический псевдоним, по молодости! Перебрало сокровище, вы же видите!
– Не вижу. – Сухо ответил капитан.
– М-м-м, на поправку зрения надо, я понял…
Рука в чёрной перчатке извернулась в очередном цыганском хитром жесте, и из-под норковой накидки мелькнули сразу две денежные бумажки Банка РФ, не хухры-мухры, а максимального достоинства.
Капитан скрипнул зубами и вышел из машины, сильно хлопнув дверцей. В нём медленно закипала какая-то безбашенная ярость, заставляющая рассудок шмыгнуть в тень подсознания. Когда такое было? Да давным-давно. В детстве. Когда ходили в кино всем классом, и очень-очень хотелось покромсать в лоскуты сказочного злодея, обидевшего красную девицу.
Неизвестно, как бы эта ярость сказалась на плотности кудрей звезды романсов, их могли неслабо так проредить жилистые капитанские руки, но…
– Убирайся отсюда, мерзавец.
Эти слова произнёс тихий женский голос, принадлежавший уверенной в себе леди лет шестидесяти, а то и старше. Хрустальным звоном он не отличался, но был до безобразия убедительным – если таким тоном вас пошлют по самому нехорошему адресу, вы ещё будете долго думать, а как найти кратчайший путь, дабы угодить пославшей особе.
Вздрогнул в салоне «Патриота» сержант Толокушкин, которому показалось, что он снова в школе, опоздал, наследил на чистом полу гардероба и сейчас огребёт тряпкой по шее от злющей технички Веры. Вздрогнула, судорожно сглотнула и моментально отступила назад бесцеремонная звезда оперной сцены.
А затем вздрогнул капитан.
Этот голос он узнал.
ГЛАВА 2.
Долг. Фея. Ведьма
В закутке, сформированном изгибом эксклюзивной литой ограды, нынче вечером становилось тесно от машин. Третьей припарковаться было негде, потому остановилась она чуть поодаль, у тротуара. Тоже не дешёвая машинка, под стать и такси для важных персон, и общему престижу жителей Полтинника. На бортах и стёклах белого «Лексуса» – ни одного шлепка снежно-песочной каши, ни пятнышка; значит, автомобиль только выехал из гаража поблизости. А поскольку голос его хозяйки был капитану знаком (забудешь, как же!), то и местоположение дома при гараже он помнил отлично. Здесь рукой подать, квартал сразу за парком.
