"Джоконда и Паяц" на Feisovet

Роман "Джоконда и паяц" появился в полной версии на Feisovet https://feisovet.ru/магазин/Джоконда-и-паяц-Наталья-Солнцева

Читайте. Делитесь впечатлениями.:)



– Неспроста Сема изменился. И живопись у него другая стала, и манеры, и краски по-иному на холст ложатся. Будто наколдовал кто! Посмотрел я на Ольгу в образе Венеры, и меня жуть пробрала. Так хорошо, так дивно, что дух захватывает. Но… видишь ли… великим мастером Артынов никогда не был, а тут вдруг снизошло на него.

– Вот ты говоришь, у Артынова полно заказов. И что, все позирующие потом умирают?
– Не все. Тут с одной меркой подходить нельзя, – дернул подбородком Рафик. – У Леонардо тоже «Джоконда» всего одна, хотя он много писал. Кстати, какова дальнейшая судьба натурщицы, никому доподлинно неизвестно. А то, что в залах, где экспонируется «Мона Лиза», люди нередко теряют сознание, непреложный факт. Думаешь, почему некоторые картины режут и обливают кислотой? У людей крыша едет!
– Ну ты хватил, – ухмыльнулся сыщик. – Это уж через край.

Грачев не собрался отступать. Скепсис – обычная реакция несведущего человека.
– Между прочим, с Боттичелли тоже не все чисто. Он обожал писать Симонетту Веспуччи… и чем краше та выходила на полотнах, тем быстрее чахла в жизни.
– Умерла? – догадался Лавров.
– От чахотки. Совсем молодая. Зато Боттичелли подарил ей вечность.
– Когда это было?
– В эпоху Возрождения, – важно пояснил Рафик. – Пятнадцатый век. Скажешь, тогда в Европе свирепствовала эпидемия? Верно. Туберкулез лечить не умели, не говоря уже о чуме и холере. Пусть так. А Саския?
– Кто это?
– Темный ты, Рома! Саския – возлюбленная великого Рембрандта, его натурщица и жена. Тоже скончалась в молодом возрасте. А женщины Пабло Пикассо? Сходили с ума, кончали с собой. А…

– Стоп, стоп. Хватит. Ты на что намекаешь?
– Смерть Ольги – на совести Артынова. Он ее убил! Своей кистью… своими красками, своим дьявольским вдохновением! Говорю тебе, он ищет свою «Джоконду»…
– И это будет Алина Кольцова?
– Боюсь, что так. Первая жертва уже есть. Артынов – купил талант! Не за деньги, разумеется. Ты понимаешь, о чем я?
– Допустим, – сдался Лавров. – Что ты предлагаешь? Натравить на него журналистов? Общественность? Нас поднимут на смех.
– Потому я пришел к тебе, – простодушно заявил Рафик. – Ты не подведешь. Ты надежный друг.
– Отлично. Я польщен. С чего начнем? Подвергнем Артынова суду инквизиции? Приговорим его к сожжению на костре? О, черт! Во что ты меня втягиваешь? Почему бы тебе не предупредить Алину о своих подозрениях?

– Я пытался. Она хохочет! Думает, я ее разыгрываю. Принимает меня за шутника, этакого оригинала, любителя черного юмора. Другие же позируют Артынову и живехоньки. Она не понимает главного: не каждое полотно – шедевр. Художник не всегда пишет сердцем и кровью, иначе он бы быстро выдохся.
– Кровью?.. – насторожился Лавров.

***

Артынов лежал на диване, то проваливаясь в забытье, то приходя в сознание. Он исправно пил таблетки, но температура не падала. Его это не пугало. Обычная ангина, которой не удалось избежать. Завтра непременно полегчает, а послезавтра он встанет на ноги. Укутает горло теплым шарфом и примется за работу. В мастерскую не поедет, будет писать тут, в гостиной. Все уже приготовлено: и мольберт, и холст, и краски…
Он пошевелил пальцами. Даже это давалось ему с трудом. Горло ужасно болело, голова кружилась. Мысли ускользали, словно подхваченные ветром листья.

Он не тяготился своим одиночеством. С некоторого момента портреты стали казаться ему более живыми, чем люди. Он говорил с ними, и они отвечали ему. Он ловил на себе их взгляды… и научился понимать их трагическую немоту. Дамы, изображенные на старых полотнах, давно покинули сей бренный мир, но от этого не канули в лету, не потерялись в вечности. Напротив, здесь, среди людей, у них продолжалось загадочное и томительное существование, не похожее на прежнюю жизнь.
Прелестная, утонченная Симонетта Веспуччи не хотела умирать. Она надеялась на чудо. Лучшие доктора суетились около ее постели. Ей становилось то лучше, то хуже. Смиренная красота и греховная чувственность Симонетты трепетали на кончике кисти итальянца Боттичелли и перетекали на его великие холсты…

Приступы кровавого кашля душили молодую красавицу, тогда как на картинах Боттичелли она расцветала, подобно богине Любви. Симонетта-женщина доживала последние дни. Симонетта-образ пробуждалась для зыбкого существования на грани двух миров – физического и творческого.
– Я – избранница судьбы, – говорили ее глаза. – Моя короткая жизнь стала роскошной и сладкой, как запретный плод. Я обрела то, чего вы лишены. Не вы смотрите на меня, а я – на вас! Завтра сюда придут ваши дети, потом внуки, а я все так же буду смотреть на них и тосковать о земном. Моя тоска проникнет в их души и поселится там. Но нельзя удержать ни ветер, ни аромат розы. Все призрачно, неуловимо…

Любовь, счастье, дыхание жизни мимолетны и преходящи. Блажен тот, кто способен остановить мгновение.

Артынов очнулся от того, что кто-то дотронулся до его плеча. Он приподнял голову и застонал. Комната была пуста. Ему опять почудилось, померещилось. Тяжесть в затылке заставила его откинуться назад, на подушку. В помутившемся сознании замелькали тени заказчиков, натурщиц и возлюбленных…

Теперь ему все дозволено, все по плечу. И порукой тому – смерть Ольги. Артынов в глубине души ожидал, что Венера не простит натурщице конкуренции. Он втайне желал этого. Гибель модели послужила доказательством, что его мастерство становится опасным, как у настоящего мэтра.
Вожделел ли он к женщинам, которые раздевались в его мастерской и представали перед ним в ослепительной наготе? И да, и нет. Мысленно он совершал с натурщицами «развратные действия», как сказал бы ханжа, – совокуплялся с ними, как совокупляется с нимфами лукавый и ненасытный фавн. Разве сам акт творения не сексуален по своей сути?

– Инстинкт есть проявление зверя, – шептал он сухими от жара губами. – А ум в человеке – от Бога.
– Не знаю, не знаю! – воскликнул кто-то больному в ухо, и тот окончательно пришел в себя…

"Джоконда и паяц" Глава 1
https://prodaman.ru/Natalya-Solntseva/books/Dzhokonda-i-payac?nav=ok