Лика кричит и бьет ладонями по стеклу. Но ее никто не слышит. Женщине уже все равно, а мужчина занят уничтожением улик. Он тщательно протирает бутылку, свои приборы и бокал, из которого пила умирающая. Второй бокал он несет в кухню, чтобы вымыть и поставить на место в шкафчик. После того, как он уйдет отсюда, никаких следов совместного ужина не останется…
* * *
Лика очнулась дома, на новой кровати. Она не помнила, как очутилась в спальне и легла. Ночное приключение не шло у нее из головы. Неужели, это был сон? Лицо мертвой женщины стояло у нее перед глазами. Лика никогда с ней не встречалась, но чувствовала, что убийца должен быть наказан.
Весь день она ходила, сама не своя. Кому можно рассказать о преступлении? Заявить в полицию?.. Кто ей поверит?.. Как она объяснит, что видела убийство через окно, расположенное на большой высоте? Возникнет вопрос, каким образом она туда забралась!..
К вечеру Лика совсем измучилась. Она не выдержала и позвонила Артему. Он – самый близкий ей человек в этом огромном городе. Только ему она может довериться. Только он сможет ее понять! Кто, если не он?!
Обычно Артем звонил Лике сам. Чтобы жена ничего не заподозрила, и все было шито-крыто. «Мало ли, как сложатся обстоятельства, – говаривал он. – Лучше не рисковать!»
Лика всегда с ним соглашалась. Но убийство потрясло ее настолько, что она нарушила незыблемое правило их отношений.
– Лика, ты? – удивился любовник. Его голос в трубке звучал раздраженно.
– Артем! Мне очень плохо! Приезжай скорее!
– Ты же знаешь, я в командировке. Завтра утром подписываю контракт и возвращаюсь.
– Я не доживу до завтра…
– Что случилось, малыш? Что с тобой? Успокойся, прошу! Сегодня мне никак не вырваться! Прости…
– Ты меня любишь?
Артема бесил этот извечный бабский вопрос. Но на сей раз он решил ответить. Голос у Лики был не такой, как всегда. Кажется, она вот-вот расплачется.
– Я весь твой! Не сомневайся! Люблю, скучаю, целую! Завтра встретимся. Ну все, пока…
Артем отключился, чтобы не слушать ее жалобы и слезливые просьбы. Все, что он хотел сказать, он сказал. С женщинами главное – не давать слабину. Иначе попадешь под каблук.
Лика едва дотянула до его приезда. Она не бросилась ему не шею, не взвизгнула от восторга. Артем опешил от ее вида – бледная, растрепанная, без макияжа, в халате. На шее – дурацкая бусина на шнурке.
– Мне надо кое-что тебе рассказать! – с порога выпалила она и потащила его за руку в кухню. – Садись и слушай!
Лика заговорила, и снисходительная улыбка медленно сползла с губ любовника. Он напрягся. Что она несет? Какое убийство? Какое окно?
– Я все видела, – повторяла Лика. – Все видела!
Она описывала подробности, от которых кровь стыла в жилах Артема. Ночной полет над крышами, стая волков, чужие окна. Комната с красными обоями, шампанское, таблетка…
– Ты в своем уме? Там же двадцать пятый этаж!
– Вот ты себя и выдал! – задохнулась от боли Лика. – Я не называла этаж! Значит, я не сошла с ума! Мне не померещилось! Это был ты!.. Ты подстроил командировку, чтобы обеспечить себе алиби. Ты уехал после того, как убил свою жену… Ты убийца! Я любила убийцу…
Артем в ужасе оглянулся по сторонам. Лика больна! Она всегда была немного не в себе. Чуточку с приветом! Ему это нравилось. Жена в жизни не нацепила бы дешевую бусину на шею, а Лика – пожалуйста. Надела и не стыдится.
Артем покосился на столешницу. Лика перед его приходом резала салат. Молниеносное движение, и большой кухонный нож лег ему в руку. На всякий случай. После Ликиных слов можно ожидать чего угодно.
– Вот ты себя и выдал! – с горечью повторила она. – Теперь окончательно! Прощай…
– Так не пойдет, – процедил Артем, встал и сделал шаг ей навстречу. – Ты помешалась!.. Ты все испортила!.. Ты не понимаешь, что натворила!
Она даже не собиралась защищаться. Вместо страха на ее лице застыло сожаление. Она запела что-то заунывное, бередящее душу. Незнакомый язык, корявая мелодия…
У Артема потемнело в глазах от злости. Лика стала опасной. Она знает то, чего ей знать не положено. Она нарушила табу. Влезла в его личную жизнь!..
– А ведь мы договаривались, – вздохнул он. – Ты обещала…
– Не верь обещаниям!..
Кто это сказал? Артем дернулся и замахнулся ножом, но вместо Лики перед ним оказался… громадный волчара с разинутой пастью. Зверь готовился к прыжку. Вокруг простиралась бескрайняя снежная равнина. Голубая бусина луны висела в небе, возбуждая голодную ярость волка… Зверь прыгнул на Артема и впился зубами ему в горло. Человек упал навзничь, окрашивая снег своей алой кровью. Волк не отпускал его. Мужчина хрипел и корчился точно так же, как женщина на полу гостиной, оклеенной красными обоями…
Когда он затих, Лика подняла с полу нож и вызвала «неотложку». Поднявшиеся в квартиру медики нашли Артема в кухне бездыханным.
– Похоже, обширный инфаркт, – заключил врач. – Забирайте его. А вам, девушка, помощь нужна?
– У нее шок, – заметила медсестра. – Ничего, оклемается. Молодая, здоровая…
Лика молча кивнула головой. Она смотрела, как тело Артема кладут на носилки и выносят на лестничную клетку. Его подлая жизнь закончилась, а у нее все только начинается…
Стоял сухой, теплый октябрь, – тротуары были усыпаны разноцветной листвой, а небо, еще синее, сквозящее через золотые кроны деревьев, придавало провинциальному городку печальную прелесть, воспетую лучшими русскими поэтами.
Арина с мужем собирались на вечеринку. Они поженились несколько лет назад, летом, после недолгого ухаживания, и были вполне счастливы. Детей, правда, пока бог не дал, но супруги не расстраивались: поживут для себя, порадуются молодым забавам, наладят быт, а там, глядишь… и появится на свет их долгожданный первенец. Они оба хотели мальчика, даже имя ему придумали, – Кирилл. Красивое имя.
Дмитрий, муж Арины, придирчиво наблюдал за одеванием жены. Она ему нравилась, – очень. После свадьбы с каждым годом сильнее, с какой-то горькой, мучительной страстью он любил ее, со страхом, что ускользнет, вырвется из его рук эта сияющая жар-птица.
Арина, во время их знакомства тонкая, изящная, пышноволосая, в замужестве словно дозрела, как сладкий, налитый хмельными соками плод. Ее фигура приобрела мягкую округлость, плавность линий, горделивую стать, а повадки живой и смешливой девушки сменились неторопливой, томной женственностью. В Арине появился и все разгорался смертельно опасный для мужских сердец огонь, то ледяной до оцепенения, до стылой дрожи в груди… то жаркий, тяжкий до остановки дыхания, до изнеможения, до нежнейшей истомы…
– Иногда мне кажется, что ты превращаешь меня в пепел, – признался однажды ночью Дмитрий.
Арина только засмеялась, – тихо, блестя в темноте глазами и влажной белизной зубов. Муж лежал рядом, пытался справиться с новой волной желания.
Она и сейчас поднималась в нем, захватывая с неодолимой, дьявольской силой, – от того, как Арина в своем любимом платье из вишневого шелка стояла перед зеркалом, подняв руки и закалывая волосы в большой небрежный узел на затылке. Она могла не заботиться ни об аккуратности прически, ни о стиле и дороговизне своих нарядов, ни о правильности манер, – ни о чем таком. Она и без того была ах, как хороша! Сказочно, нечеловечески прекрасна! И это пугало и мучило Дмитрия. При том, что жена не была красива в общепринятом смысле, – черты ее лица были скорее неправильны и не отвечали требованиям моды; грудь не выдавалась двумя шарами вперед; талия не была достаточно узка, а ноги не соответствовали требуемой длине, – при виде Арины у мужчин, что называется, дух захватывало. У всех, – от мала до велика, у простых работяг и очкастых интеллигентов, у спортсменов, клерков, таксистов, военных, у бедных инженеров и богатых бизнесменов, – без исключения. Благо, эстрадные звезды и олигархи, которых Дмитрий считал самыми опасными соперниками, в их маленький городок не заглядывали. А то бы… не видать ему Арины, как собственных ушей. Увезли бы, умыкнули, осыпали золотом и бриллиантами, соблазнили шелестом зеленых купюр, заморскими пляжами и загородными дворцами, – поминай, как звали.
От подобных мыслей мутилось в голове, ломило виски и ныло, болело все тело. В такие мгновения Дмитрий мог решиться на что угодно… на самое страшное. Он готов был грех взять на душу…
– Тьфу, тьфу... – шептал он, в ужасе от нарисованных воображением картинок. – Убереги, боже!
Жена закончила причесываться, повернулась к нему с улыбкой.
– Ну, как?
Опять! Так он и думал, – на ее открытой шее снова проклятый медальон! И что ей далась эта старомодная побрякушка?!
– Сними его, – взмолился Дмитрий. – Я тебе золотую цепочку купил, кулон с рубином! А ты не носишь.
Арина лениво повела плечами, вздохнула, – от этого ее вздоха тысячи молний пронзили взволнованного супруга, – и сделала отрицательный жест.
– Бабушкин подарок, – смиренно опустила она глаза. – Мне к лицу.
Чтобы совсем уж не огорчать его, добавила:
– Хочешь, я еще твой рубин надену? Но, Дима… согласились, два украшения на шее будут выглядеть… вызывающе.
Что она имеет в виду?
– Ладно, пошли, – скрывая недовольство, буркнул он.
Подал, дыша ее духами, легкое полупальто «под леопарда», помог застегнуть короткие сапожки, безукоризненно облегающие ее точеные щиколотки… с замиранием сердца открыл перед ней дверь. Что он делает? Если бы мог… запер бы Арину в крепкой, надежной клетке, никуда бы не выпустил.
По аллее между красных кленов и старых, раскидистых лип они шли уже в сумерках. Под ногами шуршали листья. Солнце в осенней дымке, низко стояло над крышами медным шаром. Из садов тянулись дымы от костров, пахло поздними яблоками, пожухлой травой. Скоро отзвенит бабье лето, пойдут унылые, затяжные дожди, полетят первые мокрые снежные хлопья. Не за горами зима…
Арина молча шагала, держа мужа под руку. Чего он пристал к ней с этим медальоном? Вещь фамильная, старинная, память о бабушке. Подумаешь, не модно?! А что такое мода? Мимолетный каприз.
Она вспомнила, как бабушка зажигала свечи, играла на коричневом, видавшем виды пианино… Арина бросала кукол, прислушивалась.
– Как эта музыка называется? – спросила она.
– «Молитва девы».
– А о чем дева молится?
Бабушка погрустнела, задумалась.
– Да все об одном, – неохотно сказала она. – Мала ты еще! Не поймешь.
– Не мала! – обиделась Арина.
– На, посмотри лучше шкатулку, – предложила бабушка.
Шкатулка из слоновой кости составляла все их богатство, – на ее крышке с закругленными краями была изображена девушка с длинной косой, сидящая у окна. А внутри шкатулки одиноко лежал золотой медальон на бархатной ленте.
– Вырастешь, твой будет, – обещали Арине.
По овальному краю медальона вился цветочный узор, а посредине красовался непонятный вензель: переплетение латинских букв. Вынимать медальон и тем более надевать его Арине строжайше запретили, но она только об этом и мечтала. Однажды она тайком забралась в шкаф, достала из шкатулки медальон и…
– Ах ты, негодница! – возмутилась бабушка, застав Арину на месте преступления. – Сейчас же положи обратно!
Подчиняясь внутреннему порыву, девочка нацепила украшение и ни за что не соглашалась его снять.
– Рано еще, – вздохнула бабушка, устав гоняться за ней по всему дому. – Ну, да видно так тому и быть. Носи.
– Что это за медальон? – пристала Арина к бабушке. – Расскажи.
– Вещь редкая и не простая. Из-за нее можно самое дорогое потерять, а можно самое дорогое найти.
Больше бабушка ни слова не добавила, как Арина ее ни упрашивала. С тех пор она с медальоном не расставалась, и только выйдя замуж, решила, что украшение сыграло свою главную роль в ее жизни. Теперь она надевала медальон в исключительных случаях. Сегодняшняя вечеринка не являлась каким-то знаменательным событием, но Арину вдруг потянуло к заветной шкатулке…
– Мы пришли, – сказал Дмитрий, открывая перед женой дверь ресторана «Марица». – Где ты витаешь?
Сие заведение, самое престижное в их скромном городке, славилось дороговизной, блюдами венгерской кухни и пронзительной игрой скрипок. «Под занавес» музыканты исполняли зажигательный «Чардаш», неизменно вызывая восторг публики и пьяные крики «браво».
Вечеринку устраивал приятель Дмитрия, – по поводу прощания с родиной: парень решил продать свой талант программиста, компьютерного гения подороже, в Европу, туда, где деловые люди готовы выложить приличную сумму за «русские мозги».
Появление Арины, как обычно, вызвало оживление в зале, несмотря на полумрак. Все свечи запылают после десяти, когда выйдут на маленькую круглую сцену бородатые музыканты и грянут, рассыплются в воздухе виртуозные пассажи, заплачут, застонут, зарыдают струны… А пока что посетители ресторана вяло переговаривались, был слышен стук приборов, шарканье ног официанток в национальных венгерских костюмах; пахло пряностями, женскими духами и горячим вином. Представители мужского пола искоса, тайком от своих дам, бросали жадные взгляды на Арину. Дмитрий занервничал, он так и не привык к вниманию, которое повсюду привлекала его молодая жена.
Застолье началось шумно, бестолково, – часто произносились тосты, звенели рюмки, никто никого не слушал, все весело смеялись, наливали, пили и ели. Когда же гости насытились, захмелели, отяжелели от обильной еды и крепких напитков, им потребовались иные развлечения. Одни занялись разговорами, другие пустились в пляс: тем более, что давно уже настроили скрипки бородачи в вышитых рубашках, подпоясанные широкими цветными поясами, и, притоптывая, закрывая от наслаждения глаза, заскользили, запорхали смычками, извлекая из своих инструментов летящие, божественные, сумасшедшие звуки…
Горящие свечи отражались в зеркалах и стекле бокалов, в густой черноте окон… в расширенных, темных зрачках женщин, в украшениях на их груди и в ушах, ложились отблесками на их гладкую, нежную кожу. Дмитрий невольно взглянул на медальон на шее Арины… и содрогнулся. Отчего? Он и сам не мог понять. С самого первого раза, как медальон попался ему на глаза, он произвел на него отталкивающее впечатление, – тусклый, с красноватым оттенком, покрытый множеством мелких царапин, он казался чуждым свежести и юности Арины, современным тенденциям простоты форм и сияющему глянцу поверхностей, ясному течению жизни, к которой привык Дмитрий.
Медальон, словно осколок, жалкий обломок исчезнувшего мира, напоминал о бренности всего вокруг, и, главное, о бренности самого бытия, а значит, и человеческого существования, и самой его любви к Арине, и ее любви к нему. Это уж совсем было невыносимо для Дмитрия, и он возненавидел медальон, как никакую другую вещь. Он даже удивлялся порой, что старое украшение вызывало у него, – рассудительного и спокойного мужчины, – такую бурю чувств. Если быть до конца честным, то от этого медальона у Дмитрия… мороз шел по коже, каждый волосок на теле вставал дыбом, а душу охватывало томительное предчувствие беды: неминуемой и непоправимой. От медальона просто исходил могильный холод, в чем супруг имел глупость признаться Арине.
– Да ты что? – возмутилась она. – Это же фамильная драгоценность! Представляешь, когда-то давно кто-то любящий заказал медальон для обожаемой женщины… она его носила, любовалась им… надевала, быть может, на бал, где решилась ее судьба, или на венчание… или на память в разлуке…
* * *
Лика очнулась дома, на новой кровати. Она не помнила, как очутилась в спальне и легла. Ночное приключение не шло у нее из головы. Неужели, это был сон? Лицо мертвой женщины стояло у нее перед глазами. Лика никогда с ней не встречалась, но чувствовала, что убийца должен быть наказан.
Весь день она ходила, сама не своя. Кому можно рассказать о преступлении? Заявить в полицию?.. Кто ей поверит?.. Как она объяснит, что видела убийство через окно, расположенное на большой высоте? Возникнет вопрос, каким образом она туда забралась!..
К вечеру Лика совсем измучилась. Она не выдержала и позвонила Артему. Он – самый близкий ей человек в этом огромном городе. Только ему она может довериться. Только он сможет ее понять! Кто, если не он?!
Обычно Артем звонил Лике сам. Чтобы жена ничего не заподозрила, и все было шито-крыто. «Мало ли, как сложатся обстоятельства, – говаривал он. – Лучше не рисковать!»
Лика всегда с ним соглашалась. Но убийство потрясло ее настолько, что она нарушила незыблемое правило их отношений.
– Лика, ты? – удивился любовник. Его голос в трубке звучал раздраженно.
– Артем! Мне очень плохо! Приезжай скорее!
– Ты же знаешь, я в командировке. Завтра утром подписываю контракт и возвращаюсь.
– Я не доживу до завтра…
– Что случилось, малыш? Что с тобой? Успокойся, прошу! Сегодня мне никак не вырваться! Прости…
– Ты меня любишь?
Артема бесил этот извечный бабский вопрос. Но на сей раз он решил ответить. Голос у Лики был не такой, как всегда. Кажется, она вот-вот расплачется.
– Я весь твой! Не сомневайся! Люблю, скучаю, целую! Завтра встретимся. Ну все, пока…
Артем отключился, чтобы не слушать ее жалобы и слезливые просьбы. Все, что он хотел сказать, он сказал. С женщинами главное – не давать слабину. Иначе попадешь под каблук.
Лика едва дотянула до его приезда. Она не бросилась ему не шею, не взвизгнула от восторга. Артем опешил от ее вида – бледная, растрепанная, без макияжа, в халате. На шее – дурацкая бусина на шнурке.
– Мне надо кое-что тебе рассказать! – с порога выпалила она и потащила его за руку в кухню. – Садись и слушай!
Лика заговорила, и снисходительная улыбка медленно сползла с губ любовника. Он напрягся. Что она несет? Какое убийство? Какое окно?
– Я все видела, – повторяла Лика. – Все видела!
Она описывала подробности, от которых кровь стыла в жилах Артема. Ночной полет над крышами, стая волков, чужие окна. Комната с красными обоями, шампанское, таблетка…
– Ты в своем уме? Там же двадцать пятый этаж!
– Вот ты себя и выдал! – задохнулась от боли Лика. – Я не называла этаж! Значит, я не сошла с ума! Мне не померещилось! Это был ты!.. Ты подстроил командировку, чтобы обеспечить себе алиби. Ты уехал после того, как убил свою жену… Ты убийца! Я любила убийцу…
Артем в ужасе оглянулся по сторонам. Лика больна! Она всегда была немного не в себе. Чуточку с приветом! Ему это нравилось. Жена в жизни не нацепила бы дешевую бусину на шею, а Лика – пожалуйста. Надела и не стыдится.
Артем покосился на столешницу. Лика перед его приходом резала салат. Молниеносное движение, и большой кухонный нож лег ему в руку. На всякий случай. После Ликиных слов можно ожидать чего угодно.
– Вот ты себя и выдал! – с горечью повторила она. – Теперь окончательно! Прощай…
– Так не пойдет, – процедил Артем, встал и сделал шаг ей навстречу. – Ты помешалась!.. Ты все испортила!.. Ты не понимаешь, что натворила!
Она даже не собиралась защищаться. Вместо страха на ее лице застыло сожаление. Она запела что-то заунывное, бередящее душу. Незнакомый язык, корявая мелодия…
У Артема потемнело в глазах от злости. Лика стала опасной. Она знает то, чего ей знать не положено. Она нарушила табу. Влезла в его личную жизнь!..
– А ведь мы договаривались, – вздохнул он. – Ты обещала…
– Не верь обещаниям!..
Кто это сказал? Артем дернулся и замахнулся ножом, но вместо Лики перед ним оказался… громадный волчара с разинутой пастью. Зверь готовился к прыжку. Вокруг простиралась бескрайняя снежная равнина. Голубая бусина луны висела в небе, возбуждая голодную ярость волка… Зверь прыгнул на Артема и впился зубами ему в горло. Человек упал навзничь, окрашивая снег своей алой кровью. Волк не отпускал его. Мужчина хрипел и корчился точно так же, как женщина на полу гостиной, оклеенной красными обоями…
Когда он затих, Лика подняла с полу нож и вызвала «неотложку». Поднявшиеся в квартиру медики нашли Артема в кухне бездыханным.
– Похоже, обширный инфаркт, – заключил врач. – Забирайте его. А вам, девушка, помощь нужна?
– У нее шок, – заметила медсестра. – Ничего, оклемается. Молодая, здоровая…
Лика молча кивнула головой. Она смотрела, как тело Артема кладут на носилки и выносят на лестничную клетку. Его подлая жизнь закончилась, а у нее все только начинается…
Часть 4 - рассказ МЕДАЛЬОН
Стоял сухой, теплый октябрь, – тротуары были усыпаны разноцветной листвой, а небо, еще синее, сквозящее через золотые кроны деревьев, придавало провинциальному городку печальную прелесть, воспетую лучшими русскими поэтами.
Арина с мужем собирались на вечеринку. Они поженились несколько лет назад, летом, после недолгого ухаживания, и были вполне счастливы. Детей, правда, пока бог не дал, но супруги не расстраивались: поживут для себя, порадуются молодым забавам, наладят быт, а там, глядишь… и появится на свет их долгожданный первенец. Они оба хотели мальчика, даже имя ему придумали, – Кирилл. Красивое имя.
Дмитрий, муж Арины, придирчиво наблюдал за одеванием жены. Она ему нравилась, – очень. После свадьбы с каждым годом сильнее, с какой-то горькой, мучительной страстью он любил ее, со страхом, что ускользнет, вырвется из его рук эта сияющая жар-птица.
Арина, во время их знакомства тонкая, изящная, пышноволосая, в замужестве словно дозрела, как сладкий, налитый хмельными соками плод. Ее фигура приобрела мягкую округлость, плавность линий, горделивую стать, а повадки живой и смешливой девушки сменились неторопливой, томной женственностью. В Арине появился и все разгорался смертельно опасный для мужских сердец огонь, то ледяной до оцепенения, до стылой дрожи в груди… то жаркий, тяжкий до остановки дыхания, до изнеможения, до нежнейшей истомы…
– Иногда мне кажется, что ты превращаешь меня в пепел, – признался однажды ночью Дмитрий.
Арина только засмеялась, – тихо, блестя в темноте глазами и влажной белизной зубов. Муж лежал рядом, пытался справиться с новой волной желания.
Она и сейчас поднималась в нем, захватывая с неодолимой, дьявольской силой, – от того, как Арина в своем любимом платье из вишневого шелка стояла перед зеркалом, подняв руки и закалывая волосы в большой небрежный узел на затылке. Она могла не заботиться ни об аккуратности прически, ни о стиле и дороговизне своих нарядов, ни о правильности манер, – ни о чем таком. Она и без того была ах, как хороша! Сказочно, нечеловечески прекрасна! И это пугало и мучило Дмитрия. При том, что жена не была красива в общепринятом смысле, – черты ее лица были скорее неправильны и не отвечали требованиям моды; грудь не выдавалась двумя шарами вперед; талия не была достаточно узка, а ноги не соответствовали требуемой длине, – при виде Арины у мужчин, что называется, дух захватывало. У всех, – от мала до велика, у простых работяг и очкастых интеллигентов, у спортсменов, клерков, таксистов, военных, у бедных инженеров и богатых бизнесменов, – без исключения. Благо, эстрадные звезды и олигархи, которых Дмитрий считал самыми опасными соперниками, в их маленький городок не заглядывали. А то бы… не видать ему Арины, как собственных ушей. Увезли бы, умыкнули, осыпали золотом и бриллиантами, соблазнили шелестом зеленых купюр, заморскими пляжами и загородными дворцами, – поминай, как звали.
От подобных мыслей мутилось в голове, ломило виски и ныло, болело все тело. В такие мгновения Дмитрий мог решиться на что угодно… на самое страшное. Он готов был грех взять на душу…
– Тьфу, тьфу... – шептал он, в ужасе от нарисованных воображением картинок. – Убереги, боже!
Жена закончила причесываться, повернулась к нему с улыбкой.
– Ну, как?
Опять! Так он и думал, – на ее открытой шее снова проклятый медальон! И что ей далась эта старомодная побрякушка?!
– Сними его, – взмолился Дмитрий. – Я тебе золотую цепочку купил, кулон с рубином! А ты не носишь.
Арина лениво повела плечами, вздохнула, – от этого ее вздоха тысячи молний пронзили взволнованного супруга, – и сделала отрицательный жест.
– Бабушкин подарок, – смиренно опустила она глаза. – Мне к лицу.
Чтобы совсем уж не огорчать его, добавила:
– Хочешь, я еще твой рубин надену? Но, Дима… согласились, два украшения на шее будут выглядеть… вызывающе.
Что она имеет в виду?
– Ладно, пошли, – скрывая недовольство, буркнул он.
Подал, дыша ее духами, легкое полупальто «под леопарда», помог застегнуть короткие сапожки, безукоризненно облегающие ее точеные щиколотки… с замиранием сердца открыл перед ней дверь. Что он делает? Если бы мог… запер бы Арину в крепкой, надежной клетке, никуда бы не выпустил.
По аллее между красных кленов и старых, раскидистых лип они шли уже в сумерках. Под ногами шуршали листья. Солнце в осенней дымке, низко стояло над крышами медным шаром. Из садов тянулись дымы от костров, пахло поздними яблоками, пожухлой травой. Скоро отзвенит бабье лето, пойдут унылые, затяжные дожди, полетят первые мокрые снежные хлопья. Не за горами зима…
Арина молча шагала, держа мужа под руку. Чего он пристал к ней с этим медальоном? Вещь фамильная, старинная, память о бабушке. Подумаешь, не модно?! А что такое мода? Мимолетный каприз.
Она вспомнила, как бабушка зажигала свечи, играла на коричневом, видавшем виды пианино… Арина бросала кукол, прислушивалась.
– Как эта музыка называется? – спросила она.
– «Молитва девы».
– А о чем дева молится?
Бабушка погрустнела, задумалась.
– Да все об одном, – неохотно сказала она. – Мала ты еще! Не поймешь.
– Не мала! – обиделась Арина.
– На, посмотри лучше шкатулку, – предложила бабушка.
Шкатулка из слоновой кости составляла все их богатство, – на ее крышке с закругленными краями была изображена девушка с длинной косой, сидящая у окна. А внутри шкатулки одиноко лежал золотой медальон на бархатной ленте.
– Вырастешь, твой будет, – обещали Арине.
По овальному краю медальона вился цветочный узор, а посредине красовался непонятный вензель: переплетение латинских букв. Вынимать медальон и тем более надевать его Арине строжайше запретили, но она только об этом и мечтала. Однажды она тайком забралась в шкаф, достала из шкатулки медальон и…
– Ах ты, негодница! – возмутилась бабушка, застав Арину на месте преступления. – Сейчас же положи обратно!
Подчиняясь внутреннему порыву, девочка нацепила украшение и ни за что не соглашалась его снять.
– Рано еще, – вздохнула бабушка, устав гоняться за ней по всему дому. – Ну, да видно так тому и быть. Носи.
– Что это за медальон? – пристала Арина к бабушке. – Расскажи.
– Вещь редкая и не простая. Из-за нее можно самое дорогое потерять, а можно самое дорогое найти.
Больше бабушка ни слова не добавила, как Арина ее ни упрашивала. С тех пор она с медальоном не расставалась, и только выйдя замуж, решила, что украшение сыграло свою главную роль в ее жизни. Теперь она надевала медальон в исключительных случаях. Сегодняшняя вечеринка не являлась каким-то знаменательным событием, но Арину вдруг потянуло к заветной шкатулке…
– Мы пришли, – сказал Дмитрий, открывая перед женой дверь ресторана «Марица». – Где ты витаешь?
Сие заведение, самое престижное в их скромном городке, славилось дороговизной, блюдами венгерской кухни и пронзительной игрой скрипок. «Под занавес» музыканты исполняли зажигательный «Чардаш», неизменно вызывая восторг публики и пьяные крики «браво».
Вечеринку устраивал приятель Дмитрия, – по поводу прощания с родиной: парень решил продать свой талант программиста, компьютерного гения подороже, в Европу, туда, где деловые люди готовы выложить приличную сумму за «русские мозги».
Появление Арины, как обычно, вызвало оживление в зале, несмотря на полумрак. Все свечи запылают после десяти, когда выйдут на маленькую круглую сцену бородатые музыканты и грянут, рассыплются в воздухе виртуозные пассажи, заплачут, застонут, зарыдают струны… А пока что посетители ресторана вяло переговаривались, был слышен стук приборов, шарканье ног официанток в национальных венгерских костюмах; пахло пряностями, женскими духами и горячим вином. Представители мужского пола искоса, тайком от своих дам, бросали жадные взгляды на Арину. Дмитрий занервничал, он так и не привык к вниманию, которое повсюду привлекала его молодая жена.
Застолье началось шумно, бестолково, – часто произносились тосты, звенели рюмки, никто никого не слушал, все весело смеялись, наливали, пили и ели. Когда же гости насытились, захмелели, отяжелели от обильной еды и крепких напитков, им потребовались иные развлечения. Одни занялись разговорами, другие пустились в пляс: тем более, что давно уже настроили скрипки бородачи в вышитых рубашках, подпоясанные широкими цветными поясами, и, притоптывая, закрывая от наслаждения глаза, заскользили, запорхали смычками, извлекая из своих инструментов летящие, божественные, сумасшедшие звуки…
Горящие свечи отражались в зеркалах и стекле бокалов, в густой черноте окон… в расширенных, темных зрачках женщин, в украшениях на их груди и в ушах, ложились отблесками на их гладкую, нежную кожу. Дмитрий невольно взглянул на медальон на шее Арины… и содрогнулся. Отчего? Он и сам не мог понять. С самого первого раза, как медальон попался ему на глаза, он произвел на него отталкивающее впечатление, – тусклый, с красноватым оттенком, покрытый множеством мелких царапин, он казался чуждым свежести и юности Арины, современным тенденциям простоты форм и сияющему глянцу поверхностей, ясному течению жизни, к которой привык Дмитрий.
Медальон, словно осколок, жалкий обломок исчезнувшего мира, напоминал о бренности всего вокруг, и, главное, о бренности самого бытия, а значит, и человеческого существования, и самой его любви к Арине, и ее любви к нему. Это уж совсем было невыносимо для Дмитрия, и он возненавидел медальон, как никакую другую вещь. Он даже удивлялся порой, что старое украшение вызывало у него, – рассудительного и спокойного мужчины, – такую бурю чувств. Если быть до конца честным, то от этого медальона у Дмитрия… мороз шел по коже, каждый волосок на теле вставал дыбом, а душу охватывало томительное предчувствие беды: неминуемой и непоправимой. От медальона просто исходил могильный холод, в чем супруг имел глупость признаться Арине.
– Да ты что? – возмутилась она. – Это же фамильная драгоценность! Представляешь, когда-то давно кто-то любящий заказал медальон для обожаемой женщины… она его носила, любовалась им… надевала, быть может, на бал, где решилась ее судьба, или на венчание… или на память в разлуке…
