Без меня меня женили...
Наталья Яблочкова
Дождь лил который день подряд. Земля уже напилась влагой и не в состоянии была впитать в себя ещё. А стена ливня и не думала прореживаться. Водопад обрушивался с небес, отыгрываясь за месяцы засухи.
«Жизнь из шур уходит», так говорили мудрые старики. «Мир плачет вместе с шур. Сохнет вместе с шур», добавляли они, делая вид, что понимают то, о чём речь ведут. Но это была только тень знания, слишком много времени прошло с тех пор, когда слово «шур» имело какое-то значение. О «шур» помнили только те, для кого это до сих пор, спустя века, являлось столь же важным, как и в давние лета.
И скакали всадники, меняя лошадей, торопясь найти «шур» раньше, чем дождь закончится. Верный признак появления «шур» - жестокая засуха и не менее жестокий ливень после. Но не очень-то верили гонцы в то, что найти удастся. Бог Судьбы обидчив и злопамятен и не прощает старых ошибок. Может дать, может отнять. Может поиграть, поманить надеждой и тут же лишить её. И никакая сила родства с Верховным Божеством не поможет, потому как Судьба с мужским лицом в своём праве.
И продолжался безрезультатный поиск день за днём и возвращались гонцы обратно, один за другим, с пустыми руками. А Бог Судьбы смеялся где-то там, в своих чертогах. Заморочить головы, отвести глаза так, что проехать мимо «шур» и не заметить, очень просто. Но даже Судьбе с мужским, двояким лицом сложно противиться собственной природе. Случай соседствует с Судьбой и некоторые вещи даже Богам изменить не под силу.
Оскальзывающийся на грязи, усталый конь споткнулся и упал, грозя подмять под себя всадника. Но тот оказался очень быстр и ловок, успел соскользнуть с седла раньше, чем лошадиный бок коснулся мокрой земли. Мужчина отпрыгнул в сторону и, не удержавшись на ногах, скатился по обочине вниз, в канаву. Там ткнулся носом во что-то холодное и дурно пахнущее. Приподнялся на руках, встряхнулся как мокрый пёс, только суше его одежда от этого не стала и чище тоже. Кинул взгляд на плохо видимый в темноте предмет и выругался. А после склонился над умирающим человеком, зрение с наступлением сумерек давно уже было перестроено на ночной режим. Бережно коснулся запястья и отдёрнул руку. Сжал левой рукой амулет, болтавшийся у него пристёгнутым к браслету на запястье правой и тихо произнёс:
- Нашёл. Умирает.
- Идём, - послышалось глухое в ответ.
Скоро на дороге, ведущей из захолустного городка к близкой границе, стояло несколько тёмных фигур. В свете эти личности не нуждались, поэтому всё действо происходило в темноте, и тишине. Видимо, и речь им была без надобности. Слаженно спустились в канаву, а там, один из них подхватил находку на руки, дождался когда ему откроют портал и шагнул в чистую, уютную комнату, которая виднелась сквозь окно перехода. Все участники поиска и спасательной операции последовали за ними. Последним шёл отличившийся гонец, успевший за то время, пока переходили через портал его соратники по поиску, прихватить коня под уздцы, а потом провести его следом за остальными. Да-да, в ту самую комнату, да вместе с уставшей лошадью.
Погасло свечение портала и снова, насмехаясь над надеждами ушедших мужчин, усилился дождь, плача вместе с «шур», умирая вместе с «шур».
Как меня зовут?
Проснуться мало, главное проснуться зная где ты, кто ты, и зачем ты здесь. Я же не понимала ничего. По одной простой причине. Я проснулась чистым листом, ничего не помнящим. Умеющим говорить, ходить, но не знающим на какое имя откликаться. Стоило только открыть глаза, как вокруг поднялась суета. Странные личности забегали, захлопотали и всё завертелось в сумасшедшем круговороте.
Меня пытались пичкать едой в неимоверных количествах. Расспрашивали про то, помню ли я хоть что-то. И жутко расстраивались из-за того, что в памяти не отложилось ничего. Три лекаря устроили что-то вроде ритуальных плясок, один за другим щупали мне пульс, заглядывали в глаза и рот, мяли живот, касались висков и качали головами, разводя при этом руками.
Вердикт врачей гласил — здорова, но усиленное питание, покой и отдых, не помешают, как и свежий воздух. Слуги, которые, казалось, занимались только моей драгоценной персоной, восприняли вести трепетно и на столе на постоянной основе обосновался поднос с фруктами, лёгким перекусом из пяти блюд, вином и компотами.
Не удивительно, что у меня очень быстро от этой заботы разболелась голова и появилось стойкое желание сбежать куда-нибудь подальше отсюда. Останавливала только растерянность, потому как после того, как по моей просьбе мне принесли зеркало и я увидела в нём незнакомку, мне оставалось только несколько раз сглотнуть и сделать всё, чтобы не потерять сознание. Мир от шока поплыл перед глазами, но взяла себя в руки. Не хотелось, чтобы вслед за мной, переживающие за мою судьбу лекари отправились туда же, а после начали бы пичкать меня какими-нибудь гадкими микстурами и прописали бы что-нибудь столь же идиотское, сколь и усиленное питание.
Потому растянула губы в резиновой улыбке, стараясь не задаваться пока лишними вопросами. Стоило только попытаться вспомнить что-нибудь о прежней жизни, и голова тут же начинала болеть сильнее. Моим слабым попыткам показать, что всё нормально не поверили, но наседать не стали. И после недолгих колебаний оставили одну. Уж очень я просила дать мне возможность отдохнуть от мельтешения лишних лиц в комнате.
И вот я одна и снова держу зеркало в руках. Опять и опять рассматриваю юную девушку и внутри зреет твёрдая уверенность, что заявленный в отражении возраст не соответствует моему внутреннему содержимому, что я гораздо старше той, что смотрит на меня из зеркала синими глазами. Провела пальцами по скуле, ощущая бархатистость и нежность кожи. Незнакомка в зеркале повторила мой жест. Нахмурилась, поджала губы и лёгкая складочка пролегла между бровей. Показала самой себе язык и со вздохом отложила зеркало на тумбочку возле кровати. Обхватила плечи руками, стало как-то очень зябко и тоскливо, словно призрак чего-то плохого навис надо мной, рождая дурные предчувствия и тоску. Почему я не помню ничего? Что случилось такого, что теперь у меня нет памяти? Кто я такая? Врачи бегать-то бегали вокруг, как и слуги, но ни слова лишнего не проронили. Только про моё самочувствие и удобство ворковали, а вот нужной информации в тех голубиных песнопениях было ноль. Что от меня скрывают?
Попробовала подняться с постели сама, вопреки запрету лекарей. Встать удалось не с первой попытки. Конечности слушаться не хотели и к тому моменту, как цепляясь за один из столбиков, к которому крепился вычурный, расшитый золотом балдахин, смогла всё-таки подняться на дрожащие ноги, взмокла как омар в кастрюле с кипятком. Постояла у кровати чуток, чувствуя что штормит нещадно и обессиленно опустилась на постель, не в силах даже лечь нормально. Меня била мелкая, противная дрожь, на лбу выступила холодная испарина и слёзы бессилия сами собой соскальзывали с ресниц.
Осознала что плачу только тогда, когда в комнате появился не известный мне персонаж. Среди слуг и лекарей я его ранее не видела. А такое колоритное и пугающее чудо, сложно забыть. Вот и получалось, что примчался какой-то неизвестный, высокий и широкоплечий, скрывающийся под чёрным плащом с глубоким капюшоном, поднял меня на руки, уложил на кровати поудобнее, осушил мои слёзы невесть откуда взявшимся платком, при этом обратив моё внимание на то, что не соизволил ради этого действа снять тонкие перчатки и испарился, прежде прорычав нечто невразумительное тут же появившимся лекарям.
После его ухода меня стало клонить в сон и не успела задаться вопросом, а кто это был и что это было. Сил на любопытство и какие-либо эмоции не осталось. Только запечатлелось в памяти то, как сверкнули на меня зелёным светом нечеловеческие глаза из-под капюшона, когда этот некто что-то там лекарям рычал и этот странный, вызывающий смутный страх взгляд, стоял перед внутренним взором до тех пор, пока я не окунулась в сон без сновидений.
А проснувшись, первым делом поинтересовалась у девушки, сидевшей в кресле у кровати, кто это такой страшный ко мне забегал. Получив ответ: «Ваш супруг», почувствовала очередную настоятельную потребность грохнуться в обморок. Спасло только понимание, что есть шансы столкнуться с незнакомым мне супругом лицом к лицу ещё раз. Вон как прибежал, как только мне совсем плохо стало. Каждый раз так будет бегать или нет? Проверять это опытным путём не хотелось.
После моего пробуждения мои попытки куда-то там идти, на самотёк оставлять не стали. Появившиеся служанки, под руководством одного из лекарей помогли мне подняться и довели до уборной. Там ненадолго оставили меня одну, а после занялись моим туалетом. Вымыли меня, высушили, одели в тонкую ночную рубашку и вернули порядком уставшую в кровать. Чуть ли не с ложечки, опять же под бдительным приглядом лекаря, покормили. Утомлённая, откинулась на мягкие подушки, желая только одного — снова уснуть. Моё желание исполнилось, стоило только вспомнить горящий зелёным светом взгляд и глаза сами собой закрылись. Загипнотизировали меня, что ли?
В следующее своё пробуждение чувствовала себя намного бодрее и справилась с дорогой до уборной уже сама. И снова еда, и снова навеянный неизвестным мне супругом сон... И очередное пробуждение. Мою жизнь нельзя было назвать разнообразной. Однозначно! И что-то меня такое растительное существование перестало устраивать, совсем. Есть и снова спать... Вот чего хотелось меньше всего. А ещё меньше хотелось, чтобы кто-то за меня решал, спать мне или не спать. Есть мне или не есть. Сама в состоянии о себе подумать... И ложку в руках способна удержать. С учётом того, что информацией со мной так никто и не спешил делиться, раздражение росло как снежный ком, грозя вылиться в истерику с битьём посуды. И я не выдержала, когда одна из служанок произнесла с улыбкой, обращаясь как к ребёнку:
- Откройте ротик, госпожа. Вот сейчас съедите одну ложечку...
- А что будет, если я не открою рот и есть с ложечки не стану? - спросила с невинной улыбкой.
Только боюсь, взгляд выдавал степень моей злости и градус накала.
- Но господин велел вас накормить, - растерялась служанка, явно не ожидавшая от меня такого поведения.
- А что ещё велел господин? Снова усыпить меня, не поинтересовавшись моим мнением? - закипала на пустом месте, это понимала, но эмоции не хотели подчиняться здравому смыслу, выходя из-под контроля и концетрируя обиду в невероятных количествах.
- Я сам, - раздалось с порога и в комнату вошёл давешний широкоплечий и в плаще с капюшоном. - Выйдите все. Госпожа, - обратился мужчина ко мне низким голосом, в котором звучал металл. - Вы должны поесть.
- Никому и ничего не должна, - буркнула в ответ.
- Не заставляйте применять к вам силу и право господина, - от ощутимой угрозы в его голосе меня передёрнуло.
- К слабым силу применить — не велика доблесть, - бросила ему с презрением.
- Я предупредил, - сказал этот богатырь и устроился в кресле, в котором до него сидела служанка.
Предмет меблировки был явно маловат для этой горы мышц и жалобно скрипнул, когда мужчина нагнулся вперёд, прежде прихватив тарелку с бульоном. Мой незнакомый мне супруг окунул в янтарную жидкость ложку, помешал, потом поднёс столовый прибор, полный ароматной еды, к моим губам.
- Ну же, - мягко сказал мне и я открыла рот, при этом чётко сознавая, что делать этого не собиралась.
Меня кормили, а я тихо ненавидела того, кто заставил подчиниться, совершив явное насилие над моей личностью. Давилась слезами от ощущения унижения, чувствуя себя марионеткой в чужих руках.
- Что с вами? - наконец-то заметил моё состояние мучитель, скормив мне почти весь суп.
- Вы заставили меня, - снизошла до ответа, ненавидя ещё и себя за то, что не удаётся сдержать слёзы.
- Вы должны соблюдать предписания лекарей. А они гласят, что вам нужно хорошо питаться. Иначе вы никогда не придёте в норму, - сказал терпеливо, как неразумному дитяте.
- Никому и ничего я не должна, - гордо вздёрнула подбородок, сумев справиться со слезами и не став позорно всхлипывать.
Отвечать мне не стали. Мужчина только сверкнул на меня горящими зелёным светом глазами и я послушно съела всё, что он подносил к моему рту, а после снова погрузилась в глубокий сон. А когда проснулась в очередной раз — уяснила, мне никто и ничего не собирается объяснять или разрешать. Просто будут заставлять делать то, что нужно, так же, как заставили поесть... И что я нахожусь в ловушке, из которой нет выхода.
Очередная кормёжка с ложечки служанкой привела к тому, что я поперхнулась и начала задыхаться. Перед глазами потемнело, воздуха катастрофически не хватало, я царапала короткими ногтями горло, пытаясь дать доступ кислороду к лёгким, но при этом старалась не очень-то и сильно. Мрачное чувство внутреннего удовлетворения от того, что сбегу из этой комфортабельной тюрьмы, постепенно становилось сильнее и я скоро просто перестала бороться с удушьем. Свет перед глазами погас и, кажется, я умерла. Ещё раз... Это «ещё раз» довольно чётко промелькнуло в мозгу перед тем, как уплыла в спасительное ничто. И это же «ещё раз» вспомнила тогда, когда вопреки глупой и какой-то странной надежде на смерть, очнулась снова. Опять без сил, опять не могущая сделать шага без посторонней помощи, и теперь срывающаяся в слёзы постоянно. Чуть что-то выбивало меня из колеи, и тут же солёные капли скользили по щекам.
В этот период времени в комнате стал постоянно дежурить тот самый некто, которого все называли Господин, а так же величали моим супругом. Он следил за тем, чтобы я глотала пищу, пила лекарства и спала. Не один раз он прибегал к тому, чтобы подавить мою волю, которая упорно сопротивлялась тому, что со мной делали. Меня преследовало ощущение, что я нахожусь не на том месте, которое предназначено мне Судьбой. Что я должна быть где-то ещё, но только не тут. И я всё больше и больше замыкалась в себе, пропитываясь всё большим чувством ненависти к тому, кто заставлял меня быть здесь и ломал, даже не замечая этого. Он пёр как танк к какой-то неведомой мне цели и совсем не интересовался моим мнением по какому-либо поводу. Просто решал, когда спать, когда есть... Такими темпами он скоро станет решать, когда моему организму нужно в туалет.
Но вся забота, которую проявляли слуги, лекари и даже мой супруг, пропадала втуне. Мой отрицательный настрой сказывался на процессе выздоровления гораздо сильнее, чем лекарства или еда. Сил с каждым днём становилось всё меньше и меньше, как и желания жить. Всё так же лились слёзы по любому поводу и силы уходили вместе с ними. Теперь вместе с супругом у моей постели дежурил кто-нибудь из лекарей. Чуть что тут же кидался ко мне, проверять самочувствие. Лечащие врачи всё больше и больше мрачнели, боясь даже смотреть в сторону неизвестного в плаще. Атмосфера в моей просторной и светлой комнате сгущалась с каждым часом и пришёл миг, когда я не смогла нормально проснуться. Глаза не хотели открываться, налившись неподъёмным свинцом и мозг отказывался осмысливать поступающую информацию. А зря, подумать было о чём, так как я стала свидетельницей разговора, не предназначавшегося для моих ушей.
Наталья Яблочкова
Пролог
Дождь лил который день подряд. Земля уже напилась влагой и не в состоянии была впитать в себя ещё. А стена ливня и не думала прореживаться. Водопад обрушивался с небес, отыгрываясь за месяцы засухи.
«Жизнь из шур уходит», так говорили мудрые старики. «Мир плачет вместе с шур. Сохнет вместе с шур», добавляли они, делая вид, что понимают то, о чём речь ведут. Но это была только тень знания, слишком много времени прошло с тех пор, когда слово «шур» имело какое-то значение. О «шур» помнили только те, для кого это до сих пор, спустя века, являлось столь же важным, как и в давние лета.
И скакали всадники, меняя лошадей, торопясь найти «шур» раньше, чем дождь закончится. Верный признак появления «шур» - жестокая засуха и не менее жестокий ливень после. Но не очень-то верили гонцы в то, что найти удастся. Бог Судьбы обидчив и злопамятен и не прощает старых ошибок. Может дать, может отнять. Может поиграть, поманить надеждой и тут же лишить её. И никакая сила родства с Верховным Божеством не поможет, потому как Судьба с мужским лицом в своём праве.
И продолжался безрезультатный поиск день за днём и возвращались гонцы обратно, один за другим, с пустыми руками. А Бог Судьбы смеялся где-то там, в своих чертогах. Заморочить головы, отвести глаза так, что проехать мимо «шур» и не заметить, очень просто. Но даже Судьбе с мужским, двояким лицом сложно противиться собственной природе. Случай соседствует с Судьбой и некоторые вещи даже Богам изменить не под силу.
Оскальзывающийся на грязи, усталый конь споткнулся и упал, грозя подмять под себя всадника. Но тот оказался очень быстр и ловок, успел соскользнуть с седла раньше, чем лошадиный бок коснулся мокрой земли. Мужчина отпрыгнул в сторону и, не удержавшись на ногах, скатился по обочине вниз, в канаву. Там ткнулся носом во что-то холодное и дурно пахнущее. Приподнялся на руках, встряхнулся как мокрый пёс, только суше его одежда от этого не стала и чище тоже. Кинул взгляд на плохо видимый в темноте предмет и выругался. А после склонился над умирающим человеком, зрение с наступлением сумерек давно уже было перестроено на ночной режим. Бережно коснулся запястья и отдёрнул руку. Сжал левой рукой амулет, болтавшийся у него пристёгнутым к браслету на запястье правой и тихо произнёс:
- Нашёл. Умирает.
- Идём, - послышалось глухое в ответ.
Скоро на дороге, ведущей из захолустного городка к близкой границе, стояло несколько тёмных фигур. В свете эти личности не нуждались, поэтому всё действо происходило в темноте, и тишине. Видимо, и речь им была без надобности. Слаженно спустились в канаву, а там, один из них подхватил находку на руки, дождался когда ему откроют портал и шагнул в чистую, уютную комнату, которая виднелась сквозь окно перехода. Все участники поиска и спасательной операции последовали за ними. Последним шёл отличившийся гонец, успевший за то время, пока переходили через портал его соратники по поиску, прихватить коня под уздцы, а потом провести его следом за остальными. Да-да, в ту самую комнату, да вместе с уставшей лошадью.
Погасло свечение портала и снова, насмехаясь над надеждами ушедших мужчин, усилился дождь, плача вместе с «шур», умирая вместе с «шур».
Глава 1
Как меня зовут?
Проснуться мало, главное проснуться зная где ты, кто ты, и зачем ты здесь. Я же не понимала ничего. По одной простой причине. Я проснулась чистым листом, ничего не помнящим. Умеющим говорить, ходить, но не знающим на какое имя откликаться. Стоило только открыть глаза, как вокруг поднялась суета. Странные личности забегали, захлопотали и всё завертелось в сумасшедшем круговороте.
Меня пытались пичкать едой в неимоверных количествах. Расспрашивали про то, помню ли я хоть что-то. И жутко расстраивались из-за того, что в памяти не отложилось ничего. Три лекаря устроили что-то вроде ритуальных плясок, один за другим щупали мне пульс, заглядывали в глаза и рот, мяли живот, касались висков и качали головами, разводя при этом руками.
Вердикт врачей гласил — здорова, но усиленное питание, покой и отдых, не помешают, как и свежий воздух. Слуги, которые, казалось, занимались только моей драгоценной персоной, восприняли вести трепетно и на столе на постоянной основе обосновался поднос с фруктами, лёгким перекусом из пяти блюд, вином и компотами.
Не удивительно, что у меня очень быстро от этой заботы разболелась голова и появилось стойкое желание сбежать куда-нибудь подальше отсюда. Останавливала только растерянность, потому как после того, как по моей просьбе мне принесли зеркало и я увидела в нём незнакомку, мне оставалось только несколько раз сглотнуть и сделать всё, чтобы не потерять сознание. Мир от шока поплыл перед глазами, но взяла себя в руки. Не хотелось, чтобы вслед за мной, переживающие за мою судьбу лекари отправились туда же, а после начали бы пичкать меня какими-нибудь гадкими микстурами и прописали бы что-нибудь столь же идиотское, сколь и усиленное питание.
Потому растянула губы в резиновой улыбке, стараясь не задаваться пока лишними вопросами. Стоило только попытаться вспомнить что-нибудь о прежней жизни, и голова тут же начинала болеть сильнее. Моим слабым попыткам показать, что всё нормально не поверили, но наседать не стали. И после недолгих колебаний оставили одну. Уж очень я просила дать мне возможность отдохнуть от мельтешения лишних лиц в комнате.
И вот я одна и снова держу зеркало в руках. Опять и опять рассматриваю юную девушку и внутри зреет твёрдая уверенность, что заявленный в отражении возраст не соответствует моему внутреннему содержимому, что я гораздо старше той, что смотрит на меня из зеркала синими глазами. Провела пальцами по скуле, ощущая бархатистость и нежность кожи. Незнакомка в зеркале повторила мой жест. Нахмурилась, поджала губы и лёгкая складочка пролегла между бровей. Показала самой себе язык и со вздохом отложила зеркало на тумбочку возле кровати. Обхватила плечи руками, стало как-то очень зябко и тоскливо, словно призрак чего-то плохого навис надо мной, рождая дурные предчувствия и тоску. Почему я не помню ничего? Что случилось такого, что теперь у меня нет памяти? Кто я такая? Врачи бегать-то бегали вокруг, как и слуги, но ни слова лишнего не проронили. Только про моё самочувствие и удобство ворковали, а вот нужной информации в тех голубиных песнопениях было ноль. Что от меня скрывают?
Попробовала подняться с постели сама, вопреки запрету лекарей. Встать удалось не с первой попытки. Конечности слушаться не хотели и к тому моменту, как цепляясь за один из столбиков, к которому крепился вычурный, расшитый золотом балдахин, смогла всё-таки подняться на дрожащие ноги, взмокла как омар в кастрюле с кипятком. Постояла у кровати чуток, чувствуя что штормит нещадно и обессиленно опустилась на постель, не в силах даже лечь нормально. Меня била мелкая, противная дрожь, на лбу выступила холодная испарина и слёзы бессилия сами собой соскальзывали с ресниц.
Осознала что плачу только тогда, когда в комнате появился не известный мне персонаж. Среди слуг и лекарей я его ранее не видела. А такое колоритное и пугающее чудо, сложно забыть. Вот и получалось, что примчался какой-то неизвестный, высокий и широкоплечий, скрывающийся под чёрным плащом с глубоким капюшоном, поднял меня на руки, уложил на кровати поудобнее, осушил мои слёзы невесть откуда взявшимся платком, при этом обратив моё внимание на то, что не соизволил ради этого действа снять тонкие перчатки и испарился, прежде прорычав нечто невразумительное тут же появившимся лекарям.
После его ухода меня стало клонить в сон и не успела задаться вопросом, а кто это был и что это было. Сил на любопытство и какие-либо эмоции не осталось. Только запечатлелось в памяти то, как сверкнули на меня зелёным светом нечеловеческие глаза из-под капюшона, когда этот некто что-то там лекарям рычал и этот странный, вызывающий смутный страх взгляд, стоял перед внутренним взором до тех пор, пока я не окунулась в сон без сновидений.
А проснувшись, первым делом поинтересовалась у девушки, сидевшей в кресле у кровати, кто это такой страшный ко мне забегал. Получив ответ: «Ваш супруг», почувствовала очередную настоятельную потребность грохнуться в обморок. Спасло только понимание, что есть шансы столкнуться с незнакомым мне супругом лицом к лицу ещё раз. Вон как прибежал, как только мне совсем плохо стало. Каждый раз так будет бегать или нет? Проверять это опытным путём не хотелось.
После моего пробуждения мои попытки куда-то там идти, на самотёк оставлять не стали. Появившиеся служанки, под руководством одного из лекарей помогли мне подняться и довели до уборной. Там ненадолго оставили меня одну, а после занялись моим туалетом. Вымыли меня, высушили, одели в тонкую ночную рубашку и вернули порядком уставшую в кровать. Чуть ли не с ложечки, опять же под бдительным приглядом лекаря, покормили. Утомлённая, откинулась на мягкие подушки, желая только одного — снова уснуть. Моё желание исполнилось, стоило только вспомнить горящий зелёным светом взгляд и глаза сами собой закрылись. Загипнотизировали меня, что ли?
В следующее своё пробуждение чувствовала себя намного бодрее и справилась с дорогой до уборной уже сама. И снова еда, и снова навеянный неизвестным мне супругом сон... И очередное пробуждение. Мою жизнь нельзя было назвать разнообразной. Однозначно! И что-то меня такое растительное существование перестало устраивать, совсем. Есть и снова спать... Вот чего хотелось меньше всего. А ещё меньше хотелось, чтобы кто-то за меня решал, спать мне или не спать. Есть мне или не есть. Сама в состоянии о себе подумать... И ложку в руках способна удержать. С учётом того, что информацией со мной так никто и не спешил делиться, раздражение росло как снежный ком, грозя вылиться в истерику с битьём посуды. И я не выдержала, когда одна из служанок произнесла с улыбкой, обращаясь как к ребёнку:
- Откройте ротик, госпожа. Вот сейчас съедите одну ложечку...
- А что будет, если я не открою рот и есть с ложечки не стану? - спросила с невинной улыбкой.
Только боюсь, взгляд выдавал степень моей злости и градус накала.
- Но господин велел вас накормить, - растерялась служанка, явно не ожидавшая от меня такого поведения.
- А что ещё велел господин? Снова усыпить меня, не поинтересовавшись моим мнением? - закипала на пустом месте, это понимала, но эмоции не хотели подчиняться здравому смыслу, выходя из-под контроля и концетрируя обиду в невероятных количествах.
- Я сам, - раздалось с порога и в комнату вошёл давешний широкоплечий и в плаще с капюшоном. - Выйдите все. Госпожа, - обратился мужчина ко мне низким голосом, в котором звучал металл. - Вы должны поесть.
- Никому и ничего не должна, - буркнула в ответ.
- Не заставляйте применять к вам силу и право господина, - от ощутимой угрозы в его голосе меня передёрнуло.
- К слабым силу применить — не велика доблесть, - бросила ему с презрением.
- Я предупредил, - сказал этот богатырь и устроился в кресле, в котором до него сидела служанка.
Предмет меблировки был явно маловат для этой горы мышц и жалобно скрипнул, когда мужчина нагнулся вперёд, прежде прихватив тарелку с бульоном. Мой незнакомый мне супруг окунул в янтарную жидкость ложку, помешал, потом поднёс столовый прибор, полный ароматной еды, к моим губам.
- Ну же, - мягко сказал мне и я открыла рот, при этом чётко сознавая, что делать этого не собиралась.
Меня кормили, а я тихо ненавидела того, кто заставил подчиниться, совершив явное насилие над моей личностью. Давилась слезами от ощущения унижения, чувствуя себя марионеткой в чужих руках.
- Что с вами? - наконец-то заметил моё состояние мучитель, скормив мне почти весь суп.
- Вы заставили меня, - снизошла до ответа, ненавидя ещё и себя за то, что не удаётся сдержать слёзы.
- Вы должны соблюдать предписания лекарей. А они гласят, что вам нужно хорошо питаться. Иначе вы никогда не придёте в норму, - сказал терпеливо, как неразумному дитяте.
- Никому и ничего я не должна, - гордо вздёрнула подбородок, сумев справиться со слезами и не став позорно всхлипывать.
Отвечать мне не стали. Мужчина только сверкнул на меня горящими зелёным светом глазами и я послушно съела всё, что он подносил к моему рту, а после снова погрузилась в глубокий сон. А когда проснулась в очередной раз — уяснила, мне никто и ничего не собирается объяснять или разрешать. Просто будут заставлять делать то, что нужно, так же, как заставили поесть... И что я нахожусь в ловушке, из которой нет выхода.
Очередная кормёжка с ложечки служанкой привела к тому, что я поперхнулась и начала задыхаться. Перед глазами потемнело, воздуха катастрофически не хватало, я царапала короткими ногтями горло, пытаясь дать доступ кислороду к лёгким, но при этом старалась не очень-то и сильно. Мрачное чувство внутреннего удовлетворения от того, что сбегу из этой комфортабельной тюрьмы, постепенно становилось сильнее и я скоро просто перестала бороться с удушьем. Свет перед глазами погас и, кажется, я умерла. Ещё раз... Это «ещё раз» довольно чётко промелькнуло в мозгу перед тем, как уплыла в спасительное ничто. И это же «ещё раз» вспомнила тогда, когда вопреки глупой и какой-то странной надежде на смерть, очнулась снова. Опять без сил, опять не могущая сделать шага без посторонней помощи, и теперь срывающаяся в слёзы постоянно. Чуть что-то выбивало меня из колеи, и тут же солёные капли скользили по щекам.
В этот период времени в комнате стал постоянно дежурить тот самый некто, которого все называли Господин, а так же величали моим супругом. Он следил за тем, чтобы я глотала пищу, пила лекарства и спала. Не один раз он прибегал к тому, чтобы подавить мою волю, которая упорно сопротивлялась тому, что со мной делали. Меня преследовало ощущение, что я нахожусь не на том месте, которое предназначено мне Судьбой. Что я должна быть где-то ещё, но только не тут. И я всё больше и больше замыкалась в себе, пропитываясь всё большим чувством ненависти к тому, кто заставлял меня быть здесь и ломал, даже не замечая этого. Он пёр как танк к какой-то неведомой мне цели и совсем не интересовался моим мнением по какому-либо поводу. Просто решал, когда спать, когда есть... Такими темпами он скоро станет решать, когда моему организму нужно в туалет.
Но вся забота, которую проявляли слуги, лекари и даже мой супруг, пропадала втуне. Мой отрицательный настрой сказывался на процессе выздоровления гораздо сильнее, чем лекарства или еда. Сил с каждым днём становилось всё меньше и меньше, как и желания жить. Всё так же лились слёзы по любому поводу и силы уходили вместе с ними. Теперь вместе с супругом у моей постели дежурил кто-нибудь из лекарей. Чуть что тут же кидался ко мне, проверять самочувствие. Лечащие врачи всё больше и больше мрачнели, боясь даже смотреть в сторону неизвестного в плаще. Атмосфера в моей просторной и светлой комнате сгущалась с каждым часом и пришёл миг, когда я не смогла нормально проснуться. Глаза не хотели открываться, налившись неподъёмным свинцом и мозг отказывался осмысливать поступающую информацию. А зря, подумать было о чём, так как я стала свидетельницей разговора, не предназначавшегося для моих ушей.
