Пятый дар Варвары. Сезон 2 » Эпизод 3. Жалейка

Арсений Федорович Платонов поставил подпись в документе, промакнул чернила массивным пресс-папье в виде лежащего на животе льва, сложил бумагу, постоял, раздумывая, однако же, сразу убирать в конверт не стал, давая себе возможность еще раз перебрать в уме все главные мысли рапорта. Он знал, что ответят ему из столицы, и ценил оказываемое доверие. За окном жил своей жизнью охваченный слухами и сплетнями N-cк, и Николя фон Бедкен нынче был главным героем девичьих грёз. Платонов усмехнулся: белокурый кузен Варвары Александровны пользовался особым вниманием дам, не искушенных мастерскими приемами Петербургских ловеласов. Но улыбка вскоре сошла с лица офицера по особым поручениям. Беда всё ещё витала над княгиней Тумановской. Беда страшная, способная сбить с ног и с размаху ударить оземь. Выдержит ли хрупкая красавица козни изощренного преступника и очередное предательство? Арсений вздохнул и капнув расплавленным сургучом на конверт, оставил оттиск маленькой именной печати. Сегодня он обещался навестить Николая и Варю, отказаться не вышло, опять придется притворяться, будто никому ничего не грозит. Розыски ничего не дали: люди Платонова, переодетые мастеровыми и коробейниками, обошли все злачные места, однако никто и слыхом не слыхивал о высоком чужаке в черной, не по погоде одежде.
       
       - Как ты думаешь, Иван Степанович, не отправить ли мне Коленьку на воды? Он совсем бледен стал.
       Доктор усмехнулся, и это задело Анастасию Григорьевну не на шутку.
       - Ужели ты всерьез полагаешь, что Николя играет больного? Сумасшедшая Боровая его ранила! Чуть не до смерти, Иван! Если бы не Варя…
       - Настя, раны той осталось с птичий коготок. Сын твой здоров, слава богу, здоров как годовалый бычок. И я вовсе не против того, чтобы он столь изощренно добивался внимания девиц. Но вот твое волнение из-за его якобы бледного вида, это вздор совершеннейший!
       - Не ссорьтесь! – подняла голову от книги Варвара Тумановская. – Ники всегда был шутником, вот и сейчас балуется. Пусть. Ведь когда-то же наступит время его серьезности.
       - Что Глаша? – вдруг переменила тему Анастасия Григорьевна. – Право, я словно пиесу наблюдаю, что в театре представляют, так захватывает дух и скорее хочется развязки!
       - Ах, тётя, я тоже жду развязки, но только со страхом. Мы ведь с Глашей с самого детства. А ну как она останется в N-ске? Не захочет жить со мной в поместье, не захочет рядом с Тихоновым муки сердечные испытывать. Мне-то что при этом остается? Горничную новую искать?
       - Варя, ты глупости говоришь! У Петра твоего столько крепостных, что из них полк горничных собрать можно! Нашла о чем печалиться! Хотя я тебя понимаю - верную прислугу, да чтобы толк от неё был, найти непросто. Да и Глафира твоя сразу место найдет, да с хорошим жалованьем - шутка ли, самой княгине Тумановской прислуживала!
       Варвара покачала головой: тетя не принимала привязанности между хозяйкой и служанкой. Сейчас Глафира должна была решиться на один из самых важных для себя поступков - поговорить с Алексеем Ильичом и понять, будет ли с ним счастливо её сердце. Приехавший два дня назад Тихонов выглядел настолько несчастным и потерянным, что Варя, невольно сравнивая его с отцом Илларионом, решительно собиралась подтолкнуть управляющего к настпулению. Но потом молодая княгиня вспоминала, в какую бездну швырнул Яков Цвингер ее верную камеристку, и в который раз осознавала, что перешагнуть эту зияющую черноту Алексей Ильич может и не отважиться.
       Зашелестела газетная страница – доктор отложил «N-ский листок» и обратился к дамам:
       - Опять эти загадочные кражи скотины. Чудеса. Ежели не врут писаки. Ну как, как, скажите на милость, можно свести со двора корову, коли хозяева никого даже рядом не видели. А вот поди ж ты – нет коровы!
       - Цыганы! – Анастасия Григорьевна хлопнула по столу ладошкой. – И не спорь Иван! Что за привычка пошла придумывать таинственное там, где орудуют ушлые воры, веками крадущие коней и другую живность?
       - Днём?
       - А что? Им умения хватит подметки срезать, пока ты будешь газету свою любимую читать. Уж знаем мы, чего они стоят.
       - Ну а как ты объяснишь, что собаки не чуют чужака? Вот давеча у Крюковских свели козье стадо. Пастух был и собака при нем, а свели!
       - Спал твой пастух, пьян был и сморило на солнышке. Тут и гадать нечего. А сейчас врет да изворачивается.
       - Ну… - развел руками Толстосумов. – А чем ты дудку объяснишь? А?
       - Какую дудку?
       - Ну так вот пишут же: все, кого воры обошли, слышали наигрыш пастушьего рожка!
       - Уж не Гамельнский ли дудочник пожаловал в наши края? – шутливо спросила Варя, но, поймав недоуменный взгляд тети, поспешила объяснить: – Папа рассказывал немецкую легенду. В городе Гамельне появились крысы, они расплодились так обильно, что от голода съели всех кошек и собак и стали нападать на людей. Гамельнский градоначальник пригласил крысолова. Тот заиграл на волшебной дудке, вывел за собой всех крыс из города и утопил в реке. Однако денег ему не заплатили, и крысолов очень рассердился. Взял он волшебную дудочку снова и на этот раз увел из города всех детей, коих никто и никогда больше не видел.
       - Свят-свят! Избавь нас господь от подобных музыкантов! – перекрестилась Анастасия Григорьевна.
       - А ведь зерно истины в ваших мыслях есть, Варвара Александровна. - задумчиво протянул Иван Степанович. - Мне рассказывали, что в Индии есть смельчаки, управляющие с помощью дудок опасными ядовитыми змеями.
       - Иван! - негодующе воскликнула госпожа фон Бедкен. - Мало нам тревог было? Для чего ты затеял разговор этот? Дудки, змеи, крысы! Право, скоро начнешь в во встречном обычном пастухе колдуна видеть! Прекратите подобные разговоры, мое сердце не выдержит, и я упаду в обморок! Несносные вы люди! – Анастасия Григорьевна принялась усиленно обмахиваться веером.
       - Вы ее совершенно избаловали, Иван Степанович! – засмеялась Варя. – Тётушка, сколько я ее помню, не боялась не то что крыс, а и с пьяным извозчиком бранилась на равных. Вот вернутся Володя со Степанычем, они подтвердят мои слова!
       - Забавно как получается, – Толстосумов покачал головой. – И конюх у вас Степаныч, и доктор, осталось только третьего в нашу компанию заиметь.
       - И правда забавно! – вставшая с места Варя подхватила мужчину под руку и потянула к дверям. – Ежели хотите, я вам про Степу расскажу. Вот и третий вам будет.
       - Степу? Это кто же? Воздыхатель ваш? – доктор послушно пошел за княгиней.
       - Мальчик совсем. Отважный мальчик. Пройдемся, Иван Степанович, хочется мне подышать и ноги размять.
       - Без меня? – сердито окликнула уходящих Анастасия Григорьевна. – Такова-то ваша оплата за неусыпные труды мои!?
       - Тетушка, мы лишь печемся о твоём сердце! – улыбнулась Варя на прощание.
       - Вот и не ответишь ничего! Эка вывернула! – госпожа фон Бедкен резво встала, поправила манишку и зычно, словно на плацу, позвала: – Федор! А ну иди сюда, бездельник! Уж я тебе покажу, как второй день сапоги хозяйские не чистить!
       - Так как же-с, барыня! – появившийся слуга склонился в почтительном поклоне. – Николай Карлович из покоев и не выходят вовсе.
       - О, мон дьё! – произнесла Анастасия Григорьевна таким тоном, что несчастный Фёдор, не понимавший значения этих часто повторяемых хозяйкой слов, почуял скорую расправу.
       

***

       Тонконогая кобылка рысистой породы ткнулась в незапертую дверь денника, согласно кивая изящной головой с ровно подстриженной чёлкой, вышла из конюшни. В обеденное время во дворе никого не было, одни зеленопузые мухи облетали его в поисках наживы. Лошадь повела ушами, вслушиваясь, чуть вытянула шею и направилась к воротам, приоткрытым по случаю выезда господ. На улице гнедая, ускоряя шаг, направилась за тем, кто так настойчиво звал её. Помещик Тятюшкин, гостивший уже несколько дней у своей матушки, наслаждался тишиной отчего дома, представлявшего ценность главным образом тем, что в нем нет сварливой жены и пятерых неуёмных детей. Сейчас этот невысокий щуплый мужчина привстал с дивана, на котором в свое удовольствие затягивался гуцульской длинной трубкой, и выглянул в окно. Раскрытая настежь створка ворот привлекла его внимание. Хозяином Тятюшкин был рачительным, прижимистым и везде искал выгоды. Заметив непорядок, он позвал слугу и велел запереть ворота. Задавать лошади овсу намеревались лишь ввечеру. А в конюшне только она одна и была, ибо барыня со своей сестрой изволила на своей бричке выехать еще до обеда. Таким образом пропажа молодой кобылы обнаружилась лишь тогда, когда госпожа Тятюшкина, отвезшая сестру, вернулась домой.
       Позже горожане наперебой рассказывали, как неслась по улицам гнедая лошадь рысистой породы, как распугивала резвостью своею зазевавшихся прохожих и как скрылась из вида.
       Все упреки неслись главным образом к исправнику, пытавшемуся поспеть хоть как-то ухватить вора. Ему еще не спустили дело с младенцами, попрекая им при каждом удобном случае, а теперь вот еще и это. Приставы отправлены перешерстить все окрестности на предмет присутствия цыганского табора, однако же после ареста шайки разбойников было тихо, никто не озоровал по лесным дорогам, да и самих цыган нигде и не видывали. А уж каждый знает, где табор, там и гадалки в пестрых платках, и попрошайки-цыганята.
       

***

       Варя наслаждалась прогулкой в компании Ивана Степановича. Они говорили обо всем на свете, смеялись, обсуждали здоровье молодой княгини, с прилежностью ученицы описывающей симптомы расцветающего материнства. Спиной Тумановская чувствовала чей-то взгляд. Несколько раз оглядывалась, но никого не замечала. В конце концов доктор Толстосумов не выдержал:
       - Варвара Александровна, вы будто ждете кого-то. Или боитесь?
       - Кажется, что мне в спину смотрят.
       - Пустое, после случившего о вас часто говорят, вот и любопытствуют прохожие. – Иван Степанович по-отечески погладил Варину ладонь. – Да и в положении вашем мнительность весьма естественна. Расскажите-ка мне лучше, как вы чувствуете свои способности. Как это с вами происходит? Какое чувство вы переживаете? Признаться, весьма интересно.
       Но Варя не слышала вопроса: позади она снова ощущала чужой взгляд. Резко развернувшись, молодая женщина в удивлении вскинула брови. Держась за бревенчатую стену дома, на неё смотрела Марфуша – дочь разбойника.
       
       Алексей Ильич Тихонов сидел, выпрямив спину и сложив ладони на коленях. Сам себе он напоминал не человека, а выученную собаку, что боится шевельнуться под грозным взглядом хозяина. Сравнение было не в пользу управляющего, но именно так он и чувствовал.
       Перед ним, совершенно не поднимая глаз от пялец, на которых уже который месяц силился расцвесть букетик незабудок в обрамлении зеленых колосков, сидела Анастасия Григорьевна фон Бедкен. Алексей не помнил, чтобы в усадьбе Тумановских она произвела бы на него столь ошеломительное впечатление. Однако теперь, в своем доме и в своем праве, вдова была сродни королеве, принимающей ослушавшегося вассала.
       - Так вы, милостивый государь, извольте уже и ответить, а то скоро ужинать. – сарказм, звучавший в голосе хозяйки, резал Алексея по живому. – Намерены ли вы жениться на Глафире? Никакому непотребству под моей крышей не бывать, и если вы сочли, что вольные нравы, царящие в поместье Петра Кирилловича, вместе с ним перекочевали и сюда, то ошибаетесь!
       - Я… - Тихонов потер ладонями колени.
       - И думать не смейте девушке голову кружить, для этого в N-ск регулярно наезжает полк гусар. Я не позволю рушить девичью честь Глаши, она взрослела на моих глазах, и ей никогда не позволялось даже думать о вольностях со стороны мужеского роду!
       - Честь? – до Алексея наконец стало доходить, что фон Бедкены не знают о приключившемся с горничной несчастье. Стало быть, ни князь, ни княгиня, ни тем более сама Глафира никому ничего здесь не рассказывала.
       - Да, Алексей Ильич! Именно что честь! Хотя я все больше склоняюсь к мысли, что нынешним мужчинам слово это и незнакомо вовсе. Так что?
       - Что? - кисло откликнулся Тихонов.
       - Нет! Это совершенно невозможно! – Анастасия Григорьевна всплеснула руками и пяльцы упали ей под ноги.
       Мгновенно и с облегчением вскочив с места, Алексей поднял их и положил на краешек покрытого вышитой скатертью стола.
       - Я, Анастасия Григорьевна, честно сказать, и сам не знаю, для чего приехал, - горечь, звучащая в голосе управляющего, заставила хозяйку остановить свой взгляд на его глазах – неспокойных, наполненных болью. – Поручение князя выполнил, лошадь в целости доставил, осталось только душе своей покой вернуть, да все никак. Никак. – Алексей пятерней зачесал волосы. – И вырвать Глашу из сердца не могу, и остаться рядом сил не имею. Что же мне делать?
       Подчиняясь порыву, встала и Анастасия фон Бедкен. Ей нравился этот сильный и хороший человек. Допрашивать его взялась она от скуки и от желания поскорее определиться с судьбой Глафиры. Но сейчас женщина чувствовала, что задела управляющего Тумановских за живое и немного в этом раскаивалась.
       - Я, Алексей Ильич, вот что вам могу посоветовать: себе не лгите. Себя-то обмануть просто, только потом с обманом век вековать придется. Любовь истинная не в стяжательстве, а в жертвенности. Не себе, а предмету любви счастья желать в первую голову надобно. Станет ли Глаша с вами счастлива? А вы с нею?.. Молчите? То-то и оно, голубчик, то-то и оно.
       
       - Ай, какой бутуз, ай, какой хороший мужичок! – Глаша щекотала мальчика, сидящего у неё на коленях, кончиком косы.
       В приюте было прохладно, младенцы, накормленные сытно и вкусно, сейчас по большей части спали. Ребятня постарше шумела во дворе приюта, занятая нехитрыми детскими развлечениями. Горничная успела перепеленать и переодеть с десяток малышей, вволю наговорилась с ними и несколько раз сдерживала слёзы отчаяния. В мятущейся девичьей душе давно созрело подозрение, что ей самой счастья материнства не испытать. Кто возьмет ее в жены, коли узнает, как грязно осквернена самая женская суть. По этой причине с корнем вырвана была из сердца любовь к Тихонову, хоть он и стоял долго рядом, и держал за руку, и шептал в летней ночи много слов, но ни одно из них не было таким, чтобы снять с Глашиной души груз. Алексей Ильич не решался сделать признание, да и видно было по всему, что по одной лишь привычке он любит. Да и любит ли теперь…
       - Как к лицу вам младенец. – отец Илларион подошел незаметно, и Глафира вздрогнула.
       Священник смотрел на неё исполненным муки взглядом, как смотрят на рану, приносящую страдания.
       - Счастлив будет избранник ваш.
       Неловко кивнув, Глаша встала и посадила мальчика в кроватку. Ребенок тут же заплакал – не хотел лишаться ласкового тепла.
       - А ну как в монастырь уйду? Не пойду замуж, стану Христовой невестой! Случается, что и женщине семья ни к чему.
       Отец Илларион слегка нахмурился:
       - Сказано в Писании, что брак есть божественное установление. А чадородие и воскормление потомства – это тоже путь спасения души. Зачем же отвергать богоугодное дело?
       И Глаша решилась. Протянув плачущему ребенку ладонь, сбивчиво, но без слез, она начала говорить. Сжавшись в комок и зажав вторую руку между колен, девушка изливала душу, выплескивала боль и отчаяние, разочарование в любимом некогда человеке, в людях вообще, в том, как складывается судьба.
       Когда Глафира подняла глаза на священника, лицо его было неузнаваемо: влажные слезные дорожки прятались в бороде, глубокая поперечная морщина прорезала лоб.