ГЛАВА_1. Пеленицкие властители
— Буянушка, тпру! — синеглазая девушка похлопала вороного по крепкой шее.
Матушка не велела брать этого жеребца, но Снегушка захромала, и Маша не стала долго раздумывать. Любила она ездить верхом, особливо, когда тятя рядом бежал. Чаще всего выходили они в ночь на полную луну, чтобы в серебристом её свете хорошо видеть дорогу. А вот сейчас девушка ехала одна. Буян беспрекословно слушался только мать. Этот конь стригунком был подарен Катерине пеленицкой княгиней Всемилой в знак особого почитания. Маша улыбнулась – они с жеребёнком подрастали вместе, и теперь, когда Буянке всего-то семь лет, она уже считалась засидевшейся невестой.
В том месте, где остановила коня всадница, в заросшем ежевикой ложке, бил прямо из склона невысокого холма ключ. Вода стекалась в ручеек, который чуть ниже разбивался на два русла. Тятька Фёдор по старой памяти вырезал когда-то Маше липовый напоясной ковшик, чтобы и водицы зачерпнуть, и ягоды до дома довезти. На рукоятке, в которую вставлен кожаный ремешок, вырезана была буквица «М». Подобрав подол, Маша легко сбежала вниз, склонилась к роднику, наслаждаясь прохладой, и подставила ковшик под прозрачные струи.
— Не дашь ли напиться, красна девица?
— Убёг?
— Ага!
— Ой, смотри, княгиня тебя за уши-то перед всем честным людом оттаскает, как весной уже случилось. Не стыдно ли княжичу по лесам разгуливать да бездельничать?
— Пить дай! Ворчишь что тетка Любава! С утра солнышко припекает, мочи никакой нет!
На краю ложка, присев на корточки, посмеивался смуглокожий и чернокудрый молодой человек. Не такой высокий, как отец и братья Маши, но гибкий и повадкой напоминающий большого кота. Диковинной красоты лицо манило подойти ближе, рассмотреть, чем княжич Яромир и пользовался, перепортив порядком посадских девок и вдовиц. Сказывали люди в Дубах, что и на деревенских молодух заглядывается. Родня и друзья всё еще величали его тем прозвищем, к какому привыкли с детства – Птаха.
«Он и впрямь схож с хищной птицей, — подумала Маша. — Кабы ему крылья, так и стал бы крылатым котом, того и гляди взлетит! Не зря тётка Любава сказывала, что отец у Птахи оборачивался степным орлом».
— Как нашел меня? — девушка подала другу полный ледяной воды ковшик.
Птаха жадно выпил, утёр рукавом богато вышитой рубахи рот, и только потом ответил вопросом на вопрос.
— Захвостень твой где? Олешек?
— С отцом в Пеленицу поехали — шкуры торговать. Нашёл меня как?
— По пятам ехал. Тебя далече видать, косы на солнце так золотом и полыхают!
Мать рассказывала, что в детстве у Маши волосы были что снег, но с годами чуток потемнели и стали похожи на поспелую рожь.
— Хвастун! — засмеялась девушка. — Небось опять к вдовице какой ночью крался?
— Мне окромя тебя никто не надобен, Маша! — тихо ответил Птаха, возвращая ковшик хозяйке и поднимаясь на весь рост. — А ты все дитятю во мне видишь! — он вздохнул. — С Олешиком, стало быть, разминулись. Как же я их не встретил? — княжич подал руку девушке, помогая выбраться из ложка. — Мать что?
— Ходит понемножку.
— Эх, — покачал головой Птаха, — видано ли, чтобы баба в её летах мужицким делом занималась? Дома у печи ей быть и внуков нянчить!
— Каких внуков? — Маша отряхнула подол.
— Наших детушек!
— Отстань уже сказки сочинять! К нам заглянешь?
— Не! Провожу тебя до околицы, да и восвояси. Мать залютует, а мне нынче с ней ссориться не с руки — она оженить меня хочет. Вдруг в гневе кривую да косую жену сыщет! Так что не кружить мне боле вольным соколом, не прыскать буйным жеребчиком!
— Давно пора! — засмеялась Маша и подавилась следующим словом, когда Птаха резко рванул её на себя.
Их лица оказались так близко, что и пушинка между не пролетит.
— Не перечь мне сейчас, выслушай! — голос молодого человека стал просящим, Маша чувствовала ягодный дух, что бился ей в губы. Видать, вдосталь Птаха наелся земляники. — Говорено нам не раз, что не хочешь ты мужа, да только сердцу ведь не прикажешь! Не люб мне никто, нет такой девицы, чтобы тебя застила! Сватов пришлю, мать не против будет! На руках носить стану, одену в шелка да жемчуг скатный, только бы моей стала!
— Опять ты за своё, — грустно вздохнула Маша. — Люб и ты мне, Пташенька! За брата родного почитаю, а в жёны не зови – не пойду. И не в усталость тебе одно и то же твердить?
Яромир держал её за плечи крепко, почти причиняя боль, и в глазах княжича, чёрных как омуты, плескалась тоска.
— Поверила чтоль? — смех получился трескучим, лживым. — Не зря бают, что у девок волос долгий, а ум короткий. Поверила! Недосуг мне, поеду. Должно, Олешика по возвратной дороге встречу. Родителям кланяйся!
— Поклонюсь, — тихо ответила Маша, приложив руку к груди, в которой отчего-то заболело.
Эта забава давно была в ходу у их троицы: то Олешек, то Яромир заводили разговор про сватов, уже и родители махнули рукой на баловников — ведь каждому было ясно, что Машино сердце ни по кому из друзей не колотилось горячо в груди.
Сызмальства держались они особняком, друг за дружкой. И озорничали вместе, и горевали, и коли одного видели, так и остальные тут же толклись. Едва Птаха подрос, в отрочество вошёл, перестала его Всемила отпускать надолго гостевать в Дубы, забрала насовсем в Пеленицу, где власть княгини стала теперь незыблемой, а наследника уже можно было не прятать. Вот тогда-то и подарила она Машиной матери – Катерине, Буяна.
Жеребец тыкался мордой в кожаную торбу, пытаясь добрать водицы, и девушка очнулась от дум. Никогда товарищи её верные не говорили о свадьбе так, как нынче Птаха. Неужели кончилась их дружба?
— Напился, Буянушка? Нет? Ну терпи до дома, не остыл ты, хватит с тебя и глоточка! Поедем-ка домой, не то матушка осерчает!
***
— Что степняки? Слышно ли?
— Тихо покуда, — Фёдор шагнул ближе к жене, обхватил со спины, поглаживая не слишком большой для срока беременности живот.
После страшных третьих родов, когда Всемила чуть не умерла и выжила только стараниями Любавы и остаткам блокаторов, что отыскались у Катерины, он старался быть осторожным. Жена вскоре разгадала хитрость, закатила скандал, обвиняя мужа в том, что хочет он ослабления княжеской власти, раз не желает появления ещё одного мальчика. На что бывший княжеский воевода отвечал, что ему-де и девок хватает, и что для наследования есть Птаха, но княгиня Пеленицкая имела над Фёдором немыслимую власть, раз за разом выгадывая удачное для зачатия время и совращая мужа. Только вот счастья это не принесло: младенцы – и девочки, и мальчики, не доживали до года, и каждый раз Всемила словно умирала вместе с ними.
Любава как-то сказала князю, что все беды несчастной женщины от жестокости Возгаря, второго мужа, бившего дочь Могуты смертным боем, и Фёдор склонен был согласиться с этой версией.
Ныне в роскошных каштановых волосах Всемилы серебрились седые пряди, а ночью она нет-нет, да и кричала от горестных снов. Теперешняя беременность случилась после пира в честь свадьбы одного из бояр. Хмельные, они забыли обо всём и миловались так яростно, будто и не были женаты много лет. Зашумели слухи: как мол, княжичу жениться самое время, а княгиня тяжела ходит! Но Фёдора беспокоили вовсе не пересуды, а будущие роды и состояние жены.
— Матушка! — разрушая тишину и нежную близость супругов, в опочивальню ворвался запыхавшийся Птаха. — Кликала?
Из податливой и спокойной женщины, согретой мужской любовью, Всемила тут же превратилась в несгибаемую княгиню Пеленицкую, которую боялись и уважали и соседи, и пеленичи, а вот собственный сын имел смелость ослушиваться.
— Велено было не отлучаться! — тихо произнесла гневная мать, и Фёдор спрятал улыбку в усах – она одна умела говорить так, что у собеседника начинали от страха подрагивать колени. — Послы белореченские с утра дожидают, спрашивают, где жених, а я им в ответ руками развожу!
— Не стану покуда жениться! — Птаха покорности высказывать не желал.
— Ты княжеского рода, о престоле печься надобно! — Всемила сделала шаг вперёд, уперев руки в бока. — Умойся и платье перемени!
Княжич задрал подбородок и, едва склонив голову, опрометью бросился вон.
— Смотри, гнешь-гнёшь, да и сломаешь! — мягко заметил Фёдор. — Да и нежеланная жена его ещё злее сделает.
— Коли помру родами, тебя с престола гнать станут. Память людская хоть и коротка, да длинна. Все припомнят! А коли Птаха женится, детишек родит, никто не покусится на наследника, ему престол по праву перейдёт! — Всемила отвечала сухо, как генерал, объясняющий соратникам тактику предстоящего сражения.
— Ежели помрёшь, то мне ничего и не надобно будет. Уйду в Дубы, отшельничать стану.
Княгиня сокрушенно покачало головой. Мужа она любила всем сердцем, но не было в нём той верности Пеленице, которая Всемиле передалась с кровью отца, славного князя Могуты. Птаха – другое дело, он сын Рогволда, а тот власть принимал как должное.
Фёдор потянул жену за руку и усадил к себе на колени. Его способность читать чужие мысли после заговора Яги вернулась не сразу, да и с годами стала угасать, однако он всё ещё слышал многое, особенно бушующие эмоции во внутренних монологах собеседника.
— Страшишься ты, ведаю, голубка моя! Да и меня жуть берёт, Всемилушка, иной раз кровь стынет, как подумаю, что без тебя останусь. Кабы заглянуть наперед, да не можем. У Любавы пытать ты не дозволяешь...
— Не дозволяю, — кивнула княгиня, вдруг превратившаяся в испуганную девушку, прижимающуюся к любимому сильному мужчине, защитнику. — Когда не ведаешь, где беда, и дышишь вольнее, а страх - радости пригнётыш. А только коли грянет горе, всё приготовлено должно быть! Слышишь ли?
— Дочки у нас растут одна другой краше, Птаха силу свою пробует. Вот о них и заботы наши должны быть, а не о том, что грядёт, — Фёдор провёл пальцем по щеке жены.
Сейчас он и представить себе не мог, как бы жил без неё. Не обольщался – в сердце Всемилы до сих по жива была память о Рогволде, да и Яромир вырос копией отца, но жена все-таки любила супруга, и того с князя Пеленицкого было довольно.
Фёдор осознано отошёл в тень Всемилы в делах правления княжеством и ничуть этого не стыдился. Со временем пеленичи, потешавшиеся было над негодным правителем, что прячется за женину юбку, поняли, что не пустое он место, а тайная сила, что поддерживает Всемилу, не давая никому и шанса подорвать её власть. Балашова в шутку называла бывшего мужа серым кардиналом, но так оно и было на самом деле.
Благополучие Пеленицы не давало покоя соседним князьям, видевшим обиду ещё и в том, что правит краем баба, хоть и замужняя, хоть и дочь Могуты. Мужа её в расчет не брали. Однако пока никто не решался в открытую покуситься на княжество, и всё же Всемила чувствовала, что если даст слабину, то тут же поплатится. Об этом она в последнее время часто говорила мужу, с которым не боялась обсуждать что угодно, и Фёдору льстило подобное доверие. Он был счастлив вопреки всем обстоятельствам, счастлив и спокоен. Вероятно, ему нужно было пережить череду испытаний, чтобы сейчас, касаясь лица любимой женщины, едва не плакать от ощущения полноты жизни.
ГЛАВА_2. Вольгины дети
Плотники сидели под навесом и молчали – жаркий день донимал работников, и Катерина не стала лишний раз дёргать людей. Нагнулась над большой бочкой с водой и, поглядев на себя, безжалостно разбила отражение и умылась. В свои сорок она выглядела моложе сверстниц, которые, несмотря на живительную воду, которой славилась пеленицкая земля, уже считались пожилыми. Но укол тревоги всё же пронзил сердце Балашовой, для мужа она должна была быть лучше всех. Главное, чтобы Вольга любил её и желал, а до остальных дела нет.
— Глянь-ко! — колченогий старик с длинной седой бородой тронул Катерину за плечо. — А ежели так?
Он держал в руках кусок бересты, на котором угольной палочкой начертан был примитивный чертёж. Катя всмотрелась в линии и кивнула.
— Ладно придумал! В тенёчек ступай, дядька Волох! Жар пережди.
— И то верно, матушка, пойду-ко! — и старый мастер поковылял к навесу.
Катерина вздохнула, понимая, что жара сильно задержит работы, и пошла домой, отмечая, что разросшаяся за последний пятнадцать лет деревня сейчас кажется нежилой — все попрятались от невыносимого летнего пекла кто куда. Подходя к своему двору, что стоял на отшибе, отметила, что нужно подлатать частокол со стороны леса, и толкнула калитку.
— Маша! — позвала мать громко, полагая, что в такой зной дочь наверняка спит где-нибудь в сарае, и, когда та не ответила, решила разбудить, а заодно и напоить лошадей и остальную живность, а потом заглянуть мужу в кузницу.
Судьба удачно пошутила, подсунув ей мужика, который в юности ходил в подмастерьях у кузнеца, а теперь и сам встал к горну. Кузню отстроили ему славную, сыновья частенько помогали отцу, хотя, если честно. больше мешали.
Жители Дубов по деревенской привычке побаивались оборотника, да ещё и кузнеца. Известно ведь, что таковое ремесло чародейское, не людское. В городах кузнецов давно считали за ремесленников, и никто амулеты в кулаках не сжимал, излагая свою просьбу.
Иногда, наблюдая, как муж орудует молотом, Балашова невольно вспоминала Меньшу, но то была светлая грусть — Вольгу она любила, пусть немного другой любовью, но так же сильно.
Буяна в стойле не было. Катерина нахмурилась, прикидывая, кто из детей посмел взять материнского жеребца. Конь был норовистый и горячий, дурь в нем играла знатно, и если железной воли Балашовой он подчинялся беспрекословно, то детей мог запросто прикусить или даже скинуть намеренно. Нужно поговорить с мужем, ведь это его потворство рождает в сыновьях и дочерях опасную самонадеянность! Кто бы мог подумать, что Вольга будет невероятно нежным и заботливым отцом, внимательным к каждой мелочи, к каждому словечку ребенка. Звериное чутье делало из него отличную няньку, но не слишком умелого воспитателя. И если бы не мать, отпрыски разбаловались бы окончательно.
В доме у стола сидела Зорица, которая улыбнулась матери так, что Катя забыла о своем раздражении. Младшая дочка была всеобщей любимицей и в свои восемь с лишним лет повелевала не только братьями и отцом, но и деревенскими мальчишками. Густые русые волосы, темнее, чем у Маши, но не такие как у матери, заплетены были в тугую толстую косу, кончавшуюся у талии густым завитком. Ни одна прядочка не выбивалась, пробор был ровный как по линейке вычерченный. Зорица вся была соткана из аккуратности, хозяйственности и невероятного очарования, сглаживающего излишнюю педантичность. Тонкие темные брови, длинные отцовские ресницы и ямочки на щечках, которые у Вольги прятались под бородой, а их девочке служили мощнейшим оружием в словесных битвах, глубокого карего цвета глаза с золотистыми искорками — такая красавица не могла не притягивать людские взоры.
— Матушка, — девочка стряхнула с рук гороховые створки, — тотчас же квасу принесу! Присядь!
Вольга часто называл младшую дочь главной хозяйкой, и Катя была с мужем абсолютно согласна. Ставр и Меньша старшую сестру беззаветно любили, но не так, как Зорицу. Эту малышку обожали, защищали и беспрекословно слушались, боясь расстроить. Даже Ванька, что ни перед кем не склонял головы и над Зорицей постоянно подшучивал, и тот старался держать девочку в поле зрения и оберегал от любой опасности.
