Пролог
— Так-так-та-а-ак… Кого я вижу? Лазарева.
Упс, попалась!
Ну Светка, погоди у меня! Почему не предупредила-то? Заснула, что ли, на боевом посту? Ведь договаривались – всё будет по-честному!
– Что ты делаешь в моей комнате?
От глубокого баритона веет таким холодом, что я непроизвольно ёжусь, но тут же гордо расправляю плечи и поворачиваюсь к новенькому лицом.
Не буду показывать, что тоже слегка побаиваюсь этого, привлекательного во всех смыслах мужчины. Впрочем, его побаиваются все студенты пятого курса, и неважно, что учится он у нас всего-навсего вторую неделю. От Даниила веет чем-то таинственным и… м-м… опасным, что ли. Девчонки краснеют и нервно прихорашиваются, едва попав в поле зрения проницательных тёмных глаз, а парни хорохорятся, но всё же стараются обходить высокого брюнета по дальней дуге. Как говорится, от греха подальше.
И чего ему, спрашивается, в столице-то не сиделось? Зачем перевёлся в наш весьма посредственный институт, да ещё на последнем курсе?
— Лазарева, ты язык проглотила?
Недаром, ох недаром все девчонки млеют от этого голоса, мечтают прогуляться с его обладателем под ручку при Луне. Ну и обо всём остальном тоже, как водится. Всю неделю разговоры только о новеньком.
– Сам пригласил весь курс отмечать новоселье и сам же не рад? – улыбаюсь так широко, что губы немедленно начинает ломить от напряжения.
Даниил скептически склоняет голову набок:
– Я пригласил вас в свой дом, но не приглашал тебя в свою комнату, – баритон, вибрирующий на запредельно чувственной частоте, волной катится по нервным клеткам, пропитывает насквозь, от макушки до кончиков пальцев, и я вздрагиваю, потому что мужчина внезапно оказывается рядом со мной.
Совсем-совсем рядом… Он такой высокий, что приходится запрокинуть голову, чтобы заглянуть в сузившиеся чёрные глаза.
В горле моментально пересыхает, а мысли несутся со скоростью молнии. Ну да, ну да. В комнату меня не приглашали. И честный ответ, почему я здесь оказалась, вряд ли может понравиться, потому что всему виной моя глупость.
Глупость и самоуверенность.
С чего, спрашивается, взяла, что выиграю этот дурацкий спор? За глупостью всегда следует расплата, и теперь мне приходится бессмысленно хлопать глазами, чтобы сойти за невинную дурочку. Светка и Катька сказали, что я непременно должна войти в комнату Даниила и что-нибудь стащить. Только тогда они засчитают, что долг за проигрыш выплачен сполна.
– Я в гости зашла, – брякаю, так и не сумев придумать что-нибудь получше, и тут же проклинаю себя за отсутствие изобретательности.
– В гости, значит, – сильные руки властным жестом обхватывают мою талию, — Впрочем, какая разница. Раз сама пришла, с тебя и начнём, – непонятно заявляет Даниил и внезапно клеймит мои губы глубоким поцелуем.
Именно клеймит, будто имеет полное право, будто я его собственность, а вовсе не малознакомая сокурсница, с которой он впервые остался наедине.
Его губы слишком горячие.
Слишком волнующие.
Слишком настойчивые. Буквально на грани приличия.
От накатившего шквала ощущений голова начинает кружиться, пол уходит из-под ног, а грудь разрывают противоречивые эмоции.
Спустя приблизительно вечность, Даниил разрывает сумасшедший во всех смыслах поцелуй так же резко, как начал.
— Надо же, как удачно. Тот самый вкус, — довольно шепчет он, пока я в изумлении хватаю ртом воздух, — Весьма любезно с твоей стороны, что пришла сама.
В качестве продолжения я ожидала чего угодно, кроме того, что глаза в обрамлении густых ресниц начнут красиво светиться, но оценить эту красоту я не могу, потому что в руке, которая секунду назад обнимала мою талию, откуда-то появляется кривой кинжал.
Даниил с лёгкой улыбкой заправского маньяка резко замахивается, целясь в меня, а потом я вижу ме-е-едленное движение опускающегося кинжала, параллельно ощущая, что в кармане вдруг становится неестественно горячо.
Будто загипнотизированная неотрывно смотрю в сияющие глаза и вместо того, чтобы бежать, достаю невзрачный камушек, украденный несколько минут назад в качестве доказательства для девчонок.
Камушек тоже светится… Всё ярче и ярче… Моё дрожащее от ужаса тело становится невесомым, и когда острое лезвие задевает-таки сонную артерию, потока крови нет, потому что я лопаюсь, как воздушный шарик.
Последнее, что вижу, прежде чем сознание трусливо покидает свою глупую хозяйку — откровенное бешенство в глазах убийцы и его лепные губы, беззвучно выговаривающие "я-те-бя-най-ду"…
Прода от 02.03.2022, 09:24
Глава 1
– А-а-а! – кричу изо всех сил, но спустя мгновение понимаю, что безумный, душераздирающий крик существует только в моей голове… или даже не в голове, а где-то в глубине сознания.
Где я? Кто я? Что я?
Вокруг Свет и Тьма – именно так, с большой буквы, – я вижу их одновременно…
Разве такое возможно?
Тело мелко дрожит, словно на морозе, а затем его пронзает целый каскад неприятных ощущений. Но есть одна радость и весьма существенная – я чувствую тело, значит, я жива!
Спустя несколько бесконечно томительных минут на меня обрушиваются звуки, запахи, возвращается зрение и оказывается, что я стою посреди небольшой поляны, вдыхаю аромат смолы и душистых трав, слушаю шелест листьев пополам с переливчатым пением птиц.
К сожалению, застенчивую беседу лесных жителей нарушает визгливый девчачий голосок:
– ...Мирошка вчера сказала, что Танка ей сказала, что Дорка ей сказала, что посланник наследника скоро доберётся до нашего села! А вдруг мой дар окажется тем самым? Нужным? Слышишь, Гонс? Да куда ты смотришь?
Гонс смотрел на меня. А я во все глаза смотрела на парочку странного вида. Они будто только-только сошли с цветной картинки «Жизнь в деревне». XIX век. Масло.
Девушка лет восемнадцати, в красном сарафане до пят, широколицая, с тоненькими косичками, болтающимися на впалой груди. И такого же возраста юноша. С мелкими чертами лица, худощавый до болезненности, в просторной рубахе и шароварах. Утопающие в траве ноги обуты в блестящие сапоги. Если судить по одежде, они, вроде как, похожи на зажиточных…
— Чего уставилась-то? А?
Ой, какая вежливая девочка!
– Что, завидно? – не унималась она, – Ты-то и мечтать о таком не можешь! Твой дар никогда не откроется, зазря твой полоумный папаня на тот свет ушёл. Ха-ха! Зато матушке хорошо и нам – таверна-то теперь наша, съела? А? Нравится полы драить да суп мужикам подавать? А?
— Отстань от неё, Джил, – подал голос парень.
Низкий басок ему совсем не подходил – слишком уж хлипенький на вид.
– Сколько можно крыситься-то, ну? От Айрис и так после смерти отца половинка осталась, пожалей её хоть самую малость. Да и у тебя, Джил, дар-то только теплится, как умирающий язычок огонька на горке пепла. Не-е, с таким не возьмут.
А парень-то романтик в душе. Я даже представила гаснущий лепесток пламени… И тончайший дымок… Но Джил красивые эпитеты были до лампочки. Она издала какой-то каркающий гортанный звук, будто в горло попала рыбная кость, и заверещала, да так звонко, что захотелось зажать уши:
— Сколько можно её защищать, Гонс! Я матушке пожалуюсь! При ней-то ты остерегаешься, знаешь, что не залюбит. Это ж я твоя сестра, ты ж меня защищать должен!
– Дык она тоже моя сестра.
– Она ж не родная!
– И она-то молчит всё время, – продолжал гнуть свою линию Гонс, – А ты орёшь. Ну я и вот.
– Чего «вот»? Чего «вот»? – Джил в сердцах топнула ногой, – всё матушке скажу, потом не взыщи!
До этого момента я смотрела на происходящее, как на самодеятельный спектакль. Это ведь не на самом деле, верно? Я просто сплю.
Проиграла девчонкам во сне…
Во сне сходила к Даниилу…
И во сне он меня… убил.
– Ты чего зажмурилась, зараза? – противный голос заставил открыть глаза, – хватай корзины и айда в таверну. Сегодня тебе на всю ночку работы хватит.
А я, глянув на две полные корзины грибов и одну – незнакомых лесных плодов, осознала вдруг, что понятия не имею, как выгляжу и во что одета. Со мной что-то не так – это ясно. И телу прям очень некомфортно. Посмотрела вниз и увидела бесформенный серый балахон, который язык не повернётся назвать платьем. Разве что с большой натяжкой.
Приподняла подол, чтобы взглянуть на обувь, которая неприятно давила на пальцы ног, и вздрогнула от протестующего шипения Джил. Да эта девчонка просто кладезь для звукового оформления! Ей бы мультики оживлять – и скрежет, и хрип, и писк – всё изобразит на десяточку. Наверняка ещё и как мастер горлового пения всем фору даст на каком-нибудь дурацком шоу.
– Ты что творишь, бесстыдница! Правильно матушка тебя одела, как лапотницу, а не то ходила бы, мужиков дурманила.
Н-да… Ступни и правда обуты в нечто вроде лаптей из жёсткой лозы. Зато ноги! Ноги явно не мои! Нет, на свои я никогда не жаловалась, но эти и стройнее, и длиннее, и щиколотки тонкие, красивые – мечта, а не щиколотки! Не обращая внимания на непрекращающееся шипение подколодной змеи по имени Джил, я рассмотрела их со всех сторон очень придирчиво.
На окружающий дурдом тоже решила смотреть со стороны. Происходит что-то странное – это дураку ясно, – ну и ладно! Сойти с ума всегда успею, и уж точно лучше позже, чем сейчас.
Я даже рукой махнула, подтверждая таким нехитрым способом своё судьбоносное решение. Кисти рук, кстати, тоже были тонкими и изящными – прям аристократка в десятом колене! Но никакого маникюра, левая ладошка в следах от застарелых ожогов и заноз, предплечья – в свежих и не очень синяках.
Хм… Сдаётся мне, эта парочка, ну или, как минимум, сестрёнка имеет прямое отношение к россыпи мелких травм на моём теле, потому что на роскошных ножках тоже светились многочисленные «фонари».
— Чего вылупилась? — теперь Джил заорала в голос, — Бери давай корзины! Ну!
Нет, эта мелкая мадам определённо нарывается на тёплую беседу.
— И всё-то тебе не нравится, — очень спокойно заметила я.
Оу! А голос-то у меня какой мелодичный. Заслушаться можно.
— Я закрываю глаза — тебе не нравится. Открываю — не нравится. Ты уж определись как-нибудь, что ли.
Между прочим, у меня вообще стойкий иммунитет к любителям драть глотку – сказывается многолетняя тренировка «на кошках». В смысле, несколько весёлых лет в студенческом общежитии дали немалую закалку и приучили находить выход из любых ситуаций.
Джил от возмущения подавилась воздухом и замерла в немом изумлении. Правда, ненадолго.
– С ума сошла… – даже как-то растерянно выдала она, но тут же опомнилась, – Ты забыла, с кем разговариваешь!
Я сделала вид, что задумалась.
– С мелкой девчонкой, которая считает, что является центром Вселенной, а ведёт себя, как старая базарная бабка?
У Джил немедленно затряслись губы, она хотела что-то ответить, но я её опередила:
– Да-да-да, ты пожалуешься матушке, я помню и жду с нетерпением. Что-нибудь ещё?
В этот самый момент, наконец, отмер Гонс, который сначала о-очень заинтересованно рассматривал мои ноги, а потом, вытаращив блёклые глаза, слушал нашу перепалку:
– Айрис, ты это, поостереглась бы. Матушка ж не Джил. У неё дар пошибче будет. Не чета Джил-то.
– Ну, Гонс! – в голос «сестрёнки» вернулись шипяще-свистящие нотки гремучей змеи, – Погоди у меня! Боле не стану прикрывать твои шалости. Всё матушке расскажу!
Прода от 03.03.2022, 11:52
– Да ведь шалости-то наши общие. Ты чего?
– Давай! Ещё при этой расскажи!
– Да мы ж ничего такого и не делали, – Гонс пожал худыми плечами, – Ну крали понемножку яблоки у соседей, ты вазон матушкин любимый расколотила, и много чего ещё по мелочи творили, но это ж всё не со зла и убытка большого не несёт, – с детской непосредственностью перечислил парень «подвиги» своей мини-банды.
С каждой новой фразой бесцветные глаза Джил раскрывались всё шире, а в тот момент, когда им уже грозила опасность выскочить из орбит и затеряться в густой траве, взорвалась:
– Дурень! Недоделыш проклятый!
Девчонку буквально трясло от гнева.
– Ты чего языком треплешь? Она ж матушке расскажет, – почти простонала новоявленная сестричка и повернулась ко мне, – не вздумай! Поняла?
И взмахнула руками. Результатом сего простого действа стал град мелких ожогов-ударов по моему многострадальному телу. Ощущения, скорее, неприятные, чем болезненные, но я аж попятилась от неожиданности.
Джил самодовольно ощерилась:
– Забыла, что ль, как это бывает? Потому и осмелела?
– Не бей её! – Гонс подскочил к сестре и схватил за руки, блокируя новый взмах, – Не будет она жалобиться, никогда не жалобилась. Верно, Айрис?
Это сейчас была магия, да? То есть вокруг и правда какой-то другой мир, а не послесмертные игры сознания? Ой-ё… Тут же вспомнилось сияющее лезвие кинжала, взбешённое лицо Даниила и его последние слова: «Я тебя найду».
А в следующее мгновение голова чуть не взорвалась от сокрушительной атаки мыслей: «А-а-а! Кошмар! Наверное, я сошла с ума! Кто-нибудь, помогите! А-а-а!» Пришлось встряхнуть ею, чтобы привести себя в чувство. Неосознанное движение милые родственнички восприняли как согласие не жаловаться их страшной матушке, и Гонс примирительно затарахтел, вернее, «забасил», если принять во внимание впечатляюще низкий тембр голоса:
– Спасибо, Айрис. Но ты с матушкой лучше не заигрывай! Тебе ж первой не поздоровится. Крепко она тебя ненавидит, сама знаешь, а мы-то уж пару месяцев тише воды, ниже травы. С тех пор как ты, Джил, себе в голову вбила, будто можешь наследнику Тёмного Императора в невесты сойти. Надо же такую дребедень удумать, – парень обвиняющим жестом ткнул в эмоционально нестабильную сестру и покачал головой.
Девчонка тут же выдернула руки из захвата, но бить не стала, ограничившись приказом в мою сторону:
– Корзинки в руки и пошла.
Вот же пристала! Занудная зануда.
Но я подумала-подумала, да и не стала спорить. Со своим уставом в чужой монастырь… В конце концов, не дураки же придумывали пословицы и поговорки, верно? Буду постепенно вливаться в здешнее общество. Вместо того чтобы рубить сплеча, завоёвывая всё новые оплеухи, познакомлюсь с местным бытом, обычаями, законами и прочим. Например, то, что у них за главного Тёмный Император – уже ясно.
Собралась было взять корзинки, и вот тут-то обнаружилось, что в правой ладошке по-прежнему зажат тот самый камушек, который я стащила со стола Даниила. Он перестал светиться и не представлял из себя ничего особенного. Собственно, именно поэтому я его взяла, уверенная, что никакой ценности в обычном кругляше нет.
Однако, держу пари, что именно камушек стал моим спасителем – перенёс в новый мир навстречу новым приключениям. Нет, такое чудо выбрасывать нельзя, пусть будет талисманом. Наудачу.
– Чего ты там возишься? – подала голос неугомонная Джил, – Что это у тебя? – Но увидев серый булыжник, сразу потеряла интерес, – Выбрось и иди уже.
Не обращая внимания на недовольный взгляд сестрички-змеи, я засунула камень в кармашек платьишка от лучших кутюрье этого мира и только тогда подняла корзины. С трудом, кстати.
– Иду я, иду.
Дорога в село заняла не больше получаса, но мне они показались вечностью из-за тяжёлых и жутко неудобных корзин. Увидев из-за деревьев крыши домиков, я даже повеселела и заулыбалась. Это заметила Джил, которая не переставая наблюдала за мной, как коршун за желанной добычей.
– Улыбайся, улыбайся, сейчас тебе матушка задаст.
