Я плохо помню, как это произошло впервые. Почему-то изгладился из памяти именно первый раз, когда я создал свою квантовую копию и наделил ее отдельной жизнью внутри искусственного мира — последнего из сохраненных. Зато в память врезалась шестнадцатая «искра». Парень оказался отъявленным негодяем. Как, почему он таким получился — никто не знает. Искры — это отдельные личности, сущности в сотворенном пространстве, обладающие не только собственным поведением и состоянием, но и частичкой нашего духа. Когда всё это только начиналось, никто не мог и предположить, что некоторые из них возжелают погубить своих создателей.
Именно тогда я впервые познакомился с чувством вины. То ли меня заставили его испытать, то ли так оно и должно было случиться — копия-то моя! — тем не менее я казнил себя за неудачный эксперимент и позднее, как мог, пытался ликвидировать проблему.
Когда нас всех собрали перед лицом катастрофы и попросили разделиться, это вызвало ожидаемую негативную реакцию. Все понимали, к каким энергетическим потерям приведет разделение духа.
— Всё равно погибнем! — кричали несогласные. — Дайте нам самим решать, как провести последние дни.
Но Высокое Правление настояло на своем:
— Мы на грани вымирания. Нужно дать шанс тем, кто только проявился, они хотят прожить хотя бы немного и в любом состоянии. Нельзя же быть такими эгоистами! К тому же, мы слишком многого достигли, чтобы терять знания. Условия изменились без нашего вмешательства, будто катаклизм был предначертан изначально. Разве это справедливо? Никто не спросил нашего согласия. Почему же мы обязаны умереть, исчезнуть, словно отработанные механизмы? Как мог Бог запрограммировать нашу смерть? Неужели он не предусмотрел, что мы сделаем, когда поймем, сколько нам осталось? Пусть нам придется отвечать за то, что мы собираемся предпринять, но это наш единственный шанс.
— Всё предопределено!
— Здесь нет нашей вины! — посыпались оправдания.
«Но так ли это?..» — усомнился тогда я, однако промолчал, всецело разделяя курс, принятый старейшинами. Если бы я знал, к чему приведет повиновение…
— Ты просишь о странных вещах, почти невозможных, — нахмурился жрец Питроу, когда молодой неофит согласился отдать все сбережения храму взамен возможности увидеть «Глаз Бога». Питроу никогда не позволял непроверенным лицам входить в святая святых их древнего храма, но уж слишком велико было пожертвование юноши, уж слишком привлекательным в нынешней ситуации выглядел денежный вклад. Мирру был знатен, красив лицом, обаятелен, прекрасно слажен — как раз то, что требовалось для дальнейшей эксплуатации его образа. В последнее время религия пришла в упадок, появилось много отступников среди мужчин, и обычные средства борьбы за умы и души уже не справлялись с массовым явлением. Кто как не женщины могли бы вернуть отступников в лоно религии, а накопления прихожан — в казну. «Но как заманить женщин? Возможно, именно писанным красавцем с его сладкоголосыми речами...»
— Это моё условие, Питроу.
— Ты не имеешь права выставлять никаких условий. Ты пришел сюда познавать Свет или...
— Прекрати. Оставь всю эту чушь тем, кто верует.
— Тогда ты обманываешь меня.
— Нет, я достаточно откровенен. Это сделка. Мне кажется, что достойная.
— Зачем тебе это, Мирру? Ты можешь получить всё, что захочешь. Зачем тебе «Глаз Бога»?
— Я жаден до знаний. Считай, что я зашел в тупик.
— И как древний артефакт поможет из него выйти? Это область веры, это чудо…
— Питроу! Я принадлежу царскому роду и прекрасно знаю, что нет там ничего мистического. Однако ходят слухи… очень давно… Мне бы хотелось проверить.
— И ради этого ты готов превратиться в бедняка? — усомнился Питроу.
— Верно.
— Ты очень странный юноша. Как бы то ни было, но ты обязан принести клятву молчания. Ты узнаешь правду, но никому и никогда не сможешь рассказать то, что увидишь.
— Согласен.
— Что ж, пойдем, я размещу тебя в общежитии храма. А завтра…
— Сегодня же!
— Не вижу смысла спешить. У тебя впереди вся жизнь.
— Сегодня, Питроу. Я могу развернуться и уйти, а могу остаться и посвятить себя служению. Вы многое приобретете, если я останусь: за мной придут другие, богатые. Подумай о перспективе. Вскоре ты сможешь объявить об элитарности храма со всеми вытекающими плюсами.
Это было сущей правдой. Питроу поджал в недовольстве губы и глубоко задумался. Все, кто прежде входили в нижний, подземный храм и видели «артефакт», были уже «обработанными», отчего религиозный экстаз затмевал разум и неудобные вопросы не возникали. А это было важно, ибо задавать неудобные вопросы не разрешалось никому. Неверие в божий замысел и могущество каралось смертью, а сомнения и попытки объяснить божественные деяния исключительно наукой — пожизненной каторгой на дальних землях и островах.
Рамки, не позволяющие использовать те или иные инструменты для познания мира, считались незыблемыми, как и известные постулаты науки.
Великолепная Антида, лежавшая на древней платформе, всё еще не потеряла способность крутиться и генерировать энергию. Гигантская страна-маховик, занимавшая единственный материк, обеспечивала стабильную работу и поставку энергии всем остальным системам. Миру было предостаточно и для личных нужд, и для создания новых вещей из божественной и никем неизведанной темной материи. А что или кто сгорал внутри — никого не волновало.
Как возникло первое государство великих антов — никто толком не знал. Закодированные, шифрованные сплошными метафорами обрывки, исторические хроники, сильно напоминавшие художественный вымысел предыдущих поколений — вот и вся информация о прошлом Антиды. Но народ был благодарен, ведь это хоть как-то объясняло возникновение жизни. Неудобных вопросов было множество. Выходило так, будто божественные дары появились в руках первых жителей Антиды одновременно с необходимыми вещами и импульсом что-либо делать, куда-то двигаться и чего-то достигать. Кем были первопредки, откуда пришли, кто их породил? Увы, никто не знал.
В одной из священных книг была обнаружена затёртая аббревиатура — имя Бога «И. Г. Р. А», в другой же давалась ее мистическая расшифровка, значение которой никто не мог понять, да и сильно поврежденные письмена, канувших в небытие прародителей, сложно поддавались расшифровке: то ли «Истинная генерация», то ли «Искусная Голограмма Разума Анта». Старинные (и, как считалось, расшифрованные) руны могли значить и первое, и второе, и что угодно еще.
Тем не менее до поры до времени жители чтили законы, свалившиеся, согласно легендам, с небес. В одном из законов говорилось о периодическом появлении в мире посланника Бога, который прибывал с особой миссией — с проверкой, дабы вовремя переписывать законы, если это нужно, подправлять нормы и правила социума. Жрецы расценили сие откровение по-своему, при этом, разумеется, не упуская личную выгоду. И вот, уже какое поколение подряд, в древний храм входили послушники, чтобы пройти божественную проверку на избранность.
Всё это я наблюдал совершенно спокойно и ожидал особого дня «моего Мирру». Собственно, все они были «моими», однако не во всех жила искра духа. Примерно девяносто девять процентов объектов смоделированной реальности — это пустые экземпляры, наследующие запрограммированное поведение и атрибуты, время жизни и прочие характеристики. Жаль, что я отказался от чистого клонирования прототипа. Возможно, тогда не возникло бы проблем… Но теперь, с прискорбием оглядываясь назад, я в этом сильно сомневаюсь.
Мирру должен был войти в священный храм сразу же после принесения клятвы на площади. Красивый, статный, горделивый — ему как будто было суждено оказаться в центре внимания. Войдя в специально изготовленную беседку, украшенную цветами и огнями, он настороженно осмотрел присутствующих — совсем не так, как смотрел бы неопытный юнец. Заученно и высокопарно он клялся перед священнослужителями и высшими магами в самых благих намерениях. Там же присутствовали все знатные кланы Антиды.
Облачившись в новые пурпурные одежды, распрощавшись с длинными белыми волосами, Мирру предстал перед верховным советом жрецов. Ему разрешили оставить лишь одну деталь из своей прошлой жизни: фамильный браслет его царского рода.
Встав на колени и спустив с плеч шелковый плащ, Мирру неохотно позволил изрисовать своё тело. Уникальный рисунок, который увидел один из верховных магов, теперь красовался на обритой голове Мирру, на его шее и плечах. Замысловатая татуировка начиналась с губ, поднималась по заостренным скулам, спиральными кольцами опоясывала высокий лоб и затылок, и далее змеей спускалась по позвоночнику до самого копчика.
— Это твой вибрационный рисунок, — в конце процедуры провозгласил Питроу. Всё получалось даже лучше, чем он рассчитывал. Как только рисунок, созданный лазером и напылением, раскрасил бархатистую кожу Мирру, женщины и девушки из богатейших и влиятельных кланов ахнули в восхищении. Питроу не спешил прикрывать столь выгодное приобретение тканью.
«Пусть полюбуются, — ухмыльнулся он, краем глаза заметив неподдельный интерес женского пола. — Такая татуировка делает Мирру еще привлекательнее в их глазах. Бьюсь об заклад, сегодня же вечером посыпятся предложения тайных встреч, а вместе с ними и щедрые пожертвования храму. Красивый парень — глупый парень. Мирру молод и наивен, ему всего-то три столетия. Когда-то и во мне горела честолюбивая мечта познать непознанное и объять необъятное. Дурак. Что ж, каждый из нас чем-то жертвует во имя прикосновения к Великому. Пусть радуется, что его жертва — всего лишь тело...»
Как раз в этот момент Мирру поднял на него тяжелый взгляд. Питроу отшатнулся: столько ледяной ярости он встретил в глазах неофита.
Однако жажда наживы затмевает рассудок, и Питроу постарался как можно скорее выбросить из головы неприятный взгляд, списав всё на болезненную процедуру нанесения татуировки.
— Эта татуировка связывает тебя. Клятвы верности, которые ты произнес, не должны быть нарушены ни при каких обстоятельствах. Иначе нанесенный рисунок, заговоренный мощными магами, сломает тебе все кости и ты умрешь в страшных муках, — запугивал Питроу, когда они с Мирру спускались на подземные этажи храма. Мирру лишь кивнул, внимательно рассматривая гигантскую стеклянную кабину лифта.
— Как давно построены эти лифты?
— В то же время, что и подземные туннели, — пояснил Питроу, указывая путь. — Вот и приехали. Выходи. Нам налево, потом опять на лифте.
— То есть это действительно где-то два миллиона лет назад? Или даже раньше. — вспомнил Мирру дату из старинных книг. Его род славился библиотекой, где хранились древнейшие манускрипты, написанные на таких странных языках, что никто, кроме высших магов Антиды, не мог их прочитать.
— Верно, значительно раньше, — удивился его эрудированности Питроу. — Однако ты очень хорошо образован. Как тебе, кстати, твое новое имя — Энме?
Мирру промолчал. Всю оставшуюся дорогу он напряженно размышлял и не говорил ни слова. Но его взгляд снова заставил нервничать Питроу.
«Какой-то он злобный, недоброжелательный, — думал жрец, когда они уже подходили к великолепным двойным тридцатиметровым дверям Сокровищницы. — Может, слишком напряжен? Я не вижу его намерений, кроме как прикоснуться к главной Тайне, однако почему-то ощущаю беспокойство. Либо этот парень слишком хорошо умеет скрывать свои мысли и чувства, либо у него их вообще нет. Интересно, интересно... Впервые такое наблюдаю за всю мою тысячелетнюю жизнь»
— Подойди сюда, Энме,— повелительным жестом пригласил Питроу. — Встань напротив защитного экрана, чтобы Глаз Бога не спалил тебя. Сейчас ты, находясь на дне древней перевернутой пирамиды, узришь тайну тайн.
— Быстрее уже, — чуть слышно процедил Мирру, наклонив голову, чтобы Питроу надел на нее рогатую тиару.
— Не торопись, Энме. Сейчас тебе откроются Врата Вечности, а ты суетишься.
Как только антенны на тиаре активировали шишковидную железу, о чем стало понятно по глазам Мирру, главный жрец набрал пароль на панели.
Величественные стены, украшенные голубыми и прозрачными кристаллами, преобразились. Каменья как будто расплавились, потекли, и стена покрылась жидкостью — тягучей, голубоватой, словно желе. Вибрации, вызываемые антеннами на голове Мирру, заставили это вертикально стоящее озеро колыхаться так сильно, точно его штормило.
— Усмири свои мысли и чувства, успокойся, — шепнул Питроу, чуть коснувшись плеча Мирру, после чего отошел на безопасное расстояние.
Когда он говорил о выжигании Глазом неофитов, он нисколько не преувеличивал. Некоторые так и заканчивали свои жизни. Считалось, что Бог таким образом «проверяет» своих последователей и неугодных отдает на переплавку душ. Разумеется, родне погибших всё это преподносилось иначе. «Великая честь — быть забранным Богом!» — этот лозунг все анты знали с рождения.
Вскоре волны на потревоженном желе успокоились и тогда на гладкой поверхности показался глаз. По строению он мало чем отличался от глаза Питроу или Мирру, разве что своим колоссальным размером и разрезом — более узким и длинным.
Веко было прикрыто, но за ним двигался зрачок. Будто Бог спал и видел сон. Но тут зрачок остановился, тяжелое веко приподнялось и Бог узрел неофита. Мирру вздрогнул. Ледяная стрела страха пронзила не только его физическую оболочку, но и всю его суть. Казалось, для Бога не существовало преград. Душа Мирру была открыта перед ним, словно книга. Отчего Мирру почудилось, будто Бог и до этого видел и слышал всё, что с ним происходило, а тиара — лишь фикция, обманный маневр, ритуал для покорных глупцов. И что-то подсказывало Мирру: это не единственный способ говорить с Богом.
А дальше случилось чудо. Тьма космоса внутри Глаза Бога неожиданно воссияла. Мирру не мог даже предположить подобное.
«Разве Тьма может сиять?» — промелькнула мысль и тут же упала в туннель, созданный между ним и Глазом Бога.
Мирру видел, как его мысли каплями потекли по световому, информационному туннелю. Время потеряло свой бег, остановилось, будто его существование — лишь выдумка разума, не более. И тогда Мирру сделал то, ради чего и рвался в этот храм всеми правдами и неправдами. Он заговорил, но не голосом, а сердцем:
— Я пришел сказать Тебе… Нет, я пришел обвинить Тебя! Как, как Ты мог?! Ты бросил меня тут одного!
— Никто тебя не бросал, — мгновенно пришел ответ, ворвавшись вихрем в душу Мирру. — Я дал тебе жизнь, отделил от себя, чтобы и ты смог чувствовать и созидать. Ты создан совершенным.
— Я чувствовал и созидал, будучи Тобой. Зачем ты выбросил меня, как ненужный материал, как лишнюю частицу, но со встроенной на веки вечные памятью о Тебе?
— Никто из моих частиц ни разу не говорил мне такого. Все довольны и счастливы. Тебе же я дал самую красивую и легкую жизнь, но именно ты почему-то жаждешь несчастья.
— Возможно, я любил Тебя сильнее других. А теперь… а теперь я бесконечно одинок.
— Так не будь одиноким.
— Но как?! Всё, что есть у меня, и всё, что я могу себе вообразить — ничтожно по сравнению с Тобой.
— Я всегда рядом.
— Не хочу «рядом»! Хочу большего. Верни всё так, как было!
Именно тогда я впервые познакомился с чувством вины. То ли меня заставили его испытать, то ли так оно и должно было случиться — копия-то моя! — тем не менее я казнил себя за неудачный эксперимент и позднее, как мог, пытался ликвидировать проблему.
Когда нас всех собрали перед лицом катастрофы и попросили разделиться, это вызвало ожидаемую негативную реакцию. Все понимали, к каким энергетическим потерям приведет разделение духа.
Часть из нас воспротивилась.
— Всё равно погибнем! — кричали несогласные. — Дайте нам самим решать, как провести последние дни.
Но Высокое Правление настояло на своем:
— Мы на грани вымирания. Нужно дать шанс тем, кто только проявился, они хотят прожить хотя бы немного и в любом состоянии. Нельзя же быть такими эгоистами! К тому же, мы слишком многого достигли, чтобы терять знания. Условия изменились без нашего вмешательства, будто катаклизм был предначертан изначально. Разве это справедливо? Никто не спросил нашего согласия. Почему же мы обязаны умереть, исчезнуть, словно отработанные механизмы? Как мог Бог запрограммировать нашу смерть? Неужели он не предусмотрел, что мы сделаем, когда поймем, сколько нам осталось? Пусть нам придется отвечать за то, что мы собираемся предпринять, но это наш единственный шанс.
— Всё предопределено!
— Здесь нет нашей вины! — посыпались оправдания.
«Но так ли это?..» — усомнился тогда я, однако промолчал, всецело разделяя курс, принятый старейшинами. Если бы я знал, к чему приведет повиновение…
***
— Ты просишь о странных вещах, почти невозможных, — нахмурился жрец Питроу, когда молодой неофит согласился отдать все сбережения храму взамен возможности увидеть «Глаз Бога». Питроу никогда не позволял непроверенным лицам входить в святая святых их древнего храма, но уж слишком велико было пожертвование юноши, уж слишком привлекательным в нынешней ситуации выглядел денежный вклад. Мирру был знатен, красив лицом, обаятелен, прекрасно слажен — как раз то, что требовалось для дальнейшей эксплуатации его образа. В последнее время религия пришла в упадок, появилось много отступников среди мужчин, и обычные средства борьбы за умы и души уже не справлялись с массовым явлением. Кто как не женщины могли бы вернуть отступников в лоно религии, а накопления прихожан — в казну. «Но как заманить женщин? Возможно, именно писанным красавцем с его сладкоголосыми речами...»
— Это моё условие, Питроу.
— Ты не имеешь права выставлять никаких условий. Ты пришел сюда познавать Свет или...
— Прекрати. Оставь всю эту чушь тем, кто верует.
— Тогда ты обманываешь меня.
— Нет, я достаточно откровенен. Это сделка. Мне кажется, что достойная.
— Зачем тебе это, Мирру? Ты можешь получить всё, что захочешь. Зачем тебе «Глаз Бога»?
— Я жаден до знаний. Считай, что я зашел в тупик.
— И как древний артефакт поможет из него выйти? Это область веры, это чудо…
— Питроу! Я принадлежу царскому роду и прекрасно знаю, что нет там ничего мистического. Однако ходят слухи… очень давно… Мне бы хотелось проверить.
— И ради этого ты готов превратиться в бедняка? — усомнился Питроу.
— Верно.
— Ты очень странный юноша. Как бы то ни было, но ты обязан принести клятву молчания. Ты узнаешь правду, но никому и никогда не сможешь рассказать то, что увидишь.
— Согласен.
— Что ж, пойдем, я размещу тебя в общежитии храма. А завтра…
— Сегодня же!
— Не вижу смысла спешить. У тебя впереди вся жизнь.
— Сегодня, Питроу. Я могу развернуться и уйти, а могу остаться и посвятить себя служению. Вы многое приобретете, если я останусь: за мной придут другие, богатые. Подумай о перспективе. Вскоре ты сможешь объявить об элитарности храма со всеми вытекающими плюсами.
Это было сущей правдой. Питроу поджал в недовольстве губы и глубоко задумался. Все, кто прежде входили в нижний, подземный храм и видели «артефакт», были уже «обработанными», отчего религиозный экстаз затмевал разум и неудобные вопросы не возникали. А это было важно, ибо задавать неудобные вопросы не разрешалось никому. Неверие в божий замысел и могущество каралось смертью, а сомнения и попытки объяснить божественные деяния исключительно наукой — пожизненной каторгой на дальних землях и островах.
Рамки, не позволяющие использовать те или иные инструменты для познания мира, считались незыблемыми, как и известные постулаты науки.
Великолепная Антида, лежавшая на древней платформе, всё еще не потеряла способность крутиться и генерировать энергию. Гигантская страна-маховик, занимавшая единственный материк, обеспечивала стабильную работу и поставку энергии всем остальным системам. Миру было предостаточно и для личных нужд, и для создания новых вещей из божественной и никем неизведанной темной материи. А что или кто сгорал внутри — никого не волновало.
Как возникло первое государство великих антов — никто толком не знал. Закодированные, шифрованные сплошными метафорами обрывки, исторические хроники, сильно напоминавшие художественный вымысел предыдущих поколений — вот и вся информация о прошлом Антиды. Но народ был благодарен, ведь это хоть как-то объясняло возникновение жизни. Неудобных вопросов было множество. Выходило так, будто божественные дары появились в руках первых жителей Антиды одновременно с необходимыми вещами и импульсом что-либо делать, куда-то двигаться и чего-то достигать. Кем были первопредки, откуда пришли, кто их породил? Увы, никто не знал.
В одной из священных книг была обнаружена затёртая аббревиатура — имя Бога «И. Г. Р. А», в другой же давалась ее мистическая расшифровка, значение которой никто не мог понять, да и сильно поврежденные письмена, канувших в небытие прародителей, сложно поддавались расшифровке: то ли «Истинная генерация», то ли «Искусная Голограмма Разума Анта». Старинные (и, как считалось, расшифрованные) руны могли значить и первое, и второе, и что угодно еще.
Тем не менее до поры до времени жители чтили законы, свалившиеся, согласно легендам, с небес. В одном из законов говорилось о периодическом появлении в мире посланника Бога, который прибывал с особой миссией — с проверкой, дабы вовремя переписывать законы, если это нужно, подправлять нормы и правила социума. Жрецы расценили сие откровение по-своему, при этом, разумеется, не упуская личную выгоду. И вот, уже какое поколение подряд, в древний храм входили послушники, чтобы пройти божественную проверку на избранность.
***
Всё это я наблюдал совершенно спокойно и ожидал особого дня «моего Мирру». Собственно, все они были «моими», однако не во всех жила искра духа. Примерно девяносто девять процентов объектов смоделированной реальности — это пустые экземпляры, наследующие запрограммированное поведение и атрибуты, время жизни и прочие характеристики. Жаль, что я отказался от чистого клонирования прототипа. Возможно, тогда не возникло бы проблем… Но теперь, с прискорбием оглядываясь назад, я в этом сильно сомневаюсь.
***
Мирру должен был войти в священный храм сразу же после принесения клятвы на площади. Красивый, статный, горделивый — ему как будто было суждено оказаться в центре внимания. Войдя в специально изготовленную беседку, украшенную цветами и огнями, он настороженно осмотрел присутствующих — совсем не так, как смотрел бы неопытный юнец. Заученно и высокопарно он клялся перед священнослужителями и высшими магами в самых благих намерениях. Там же присутствовали все знатные кланы Антиды.
Облачившись в новые пурпурные одежды, распрощавшись с длинными белыми волосами, Мирру предстал перед верховным советом жрецов. Ему разрешили оставить лишь одну деталь из своей прошлой жизни: фамильный браслет его царского рода.
Встав на колени и спустив с плеч шелковый плащ, Мирру неохотно позволил изрисовать своё тело. Уникальный рисунок, который увидел один из верховных магов, теперь красовался на обритой голове Мирру, на его шее и плечах. Замысловатая татуировка начиналась с губ, поднималась по заостренным скулам, спиральными кольцами опоясывала высокий лоб и затылок, и далее змеей спускалась по позвоночнику до самого копчика.
— Это твой вибрационный рисунок, — в конце процедуры провозгласил Питроу. Всё получалось даже лучше, чем он рассчитывал. Как только рисунок, созданный лазером и напылением, раскрасил бархатистую кожу Мирру, женщины и девушки из богатейших и влиятельных кланов ахнули в восхищении. Питроу не спешил прикрывать столь выгодное приобретение тканью.
«Пусть полюбуются, — ухмыльнулся он, краем глаза заметив неподдельный интерес женского пола. — Такая татуировка делает Мирру еще привлекательнее в их глазах. Бьюсь об заклад, сегодня же вечером посыпятся предложения тайных встреч, а вместе с ними и щедрые пожертвования храму. Красивый парень — глупый парень. Мирру молод и наивен, ему всего-то три столетия. Когда-то и во мне горела честолюбивая мечта познать непознанное и объять необъятное. Дурак. Что ж, каждый из нас чем-то жертвует во имя прикосновения к Великому. Пусть радуется, что его жертва — всего лишь тело...»
Как раз в этот момент Мирру поднял на него тяжелый взгляд. Питроу отшатнулся: столько ледяной ярости он встретил в глазах неофита.
Однако жажда наживы затмевает рассудок, и Питроу постарался как можно скорее выбросить из головы неприятный взгляд, списав всё на болезненную процедуру нанесения татуировки.
— Эта татуировка связывает тебя. Клятвы верности, которые ты произнес, не должны быть нарушены ни при каких обстоятельствах. Иначе нанесенный рисунок, заговоренный мощными магами, сломает тебе все кости и ты умрешь в страшных муках, — запугивал Питроу, когда они с Мирру спускались на подземные этажи храма. Мирру лишь кивнул, внимательно рассматривая гигантскую стеклянную кабину лифта.
— Как давно построены эти лифты?
— В то же время, что и подземные туннели, — пояснил Питроу, указывая путь. — Вот и приехали. Выходи. Нам налево, потом опять на лифте.
— То есть это действительно где-то два миллиона лет назад? Или даже раньше. — вспомнил Мирру дату из старинных книг. Его род славился библиотекой, где хранились древнейшие манускрипты, написанные на таких странных языках, что никто, кроме высших магов Антиды, не мог их прочитать.
— Верно, значительно раньше, — удивился его эрудированности Питроу. — Однако ты очень хорошо образован. Как тебе, кстати, твое новое имя — Энме?
Мирру промолчал. Всю оставшуюся дорогу он напряженно размышлял и не говорил ни слова. Но его взгляд снова заставил нервничать Питроу.
«Какой-то он злобный, недоброжелательный, — думал жрец, когда они уже подходили к великолепным двойным тридцатиметровым дверям Сокровищницы. — Может, слишком напряжен? Я не вижу его намерений, кроме как прикоснуться к главной Тайне, однако почему-то ощущаю беспокойство. Либо этот парень слишком хорошо умеет скрывать свои мысли и чувства, либо у него их вообще нет. Интересно, интересно... Впервые такое наблюдаю за всю мою тысячелетнюю жизнь»
— Подойди сюда, Энме,— повелительным жестом пригласил Питроу. — Встань напротив защитного экрана, чтобы Глаз Бога не спалил тебя. Сейчас ты, находясь на дне древней перевернутой пирамиды, узришь тайну тайн.
— Быстрее уже, — чуть слышно процедил Мирру, наклонив голову, чтобы Питроу надел на нее рогатую тиару.
— Не торопись, Энме. Сейчас тебе откроются Врата Вечности, а ты суетишься.
Как только антенны на тиаре активировали шишковидную железу, о чем стало понятно по глазам Мирру, главный жрец набрал пароль на панели.
Величественные стены, украшенные голубыми и прозрачными кристаллами, преобразились. Каменья как будто расплавились, потекли, и стена покрылась жидкостью — тягучей, голубоватой, словно желе. Вибрации, вызываемые антеннами на голове Мирру, заставили это вертикально стоящее озеро колыхаться так сильно, точно его штормило.
— Усмири свои мысли и чувства, успокойся, — шепнул Питроу, чуть коснувшись плеча Мирру, после чего отошел на безопасное расстояние.
Когда он говорил о выжигании Глазом неофитов, он нисколько не преувеличивал. Некоторые так и заканчивали свои жизни. Считалось, что Бог таким образом «проверяет» своих последователей и неугодных отдает на переплавку душ. Разумеется, родне погибших всё это преподносилось иначе. «Великая честь — быть забранным Богом!» — этот лозунг все анты знали с рождения.
Вскоре волны на потревоженном желе успокоились и тогда на гладкой поверхности показался глаз. По строению он мало чем отличался от глаза Питроу или Мирру, разве что своим колоссальным размером и разрезом — более узким и длинным.
Веко было прикрыто, но за ним двигался зрачок. Будто Бог спал и видел сон. Но тут зрачок остановился, тяжелое веко приподнялось и Бог узрел неофита. Мирру вздрогнул. Ледяная стрела страха пронзила не только его физическую оболочку, но и всю его суть. Казалось, для Бога не существовало преград. Душа Мирру была открыта перед ним, словно книга. Отчего Мирру почудилось, будто Бог и до этого видел и слышал всё, что с ним происходило, а тиара — лишь фикция, обманный маневр, ритуал для покорных глупцов. И что-то подсказывало Мирру: это не единственный способ говорить с Богом.
А дальше случилось чудо. Тьма космоса внутри Глаза Бога неожиданно воссияла. Мирру не мог даже предположить подобное.
«Разве Тьма может сиять?» — промелькнула мысль и тут же упала в туннель, созданный между ним и Глазом Бога.
Мирру видел, как его мысли каплями потекли по световому, информационному туннелю. Время потеряло свой бег, остановилось, будто его существование — лишь выдумка разума, не более. И тогда Мирру сделал то, ради чего и рвался в этот храм всеми правдами и неправдами. Он заговорил, но не голосом, а сердцем:
— Я пришел сказать Тебе… Нет, я пришел обвинить Тебя! Как, как Ты мог?! Ты бросил меня тут одного!
— Никто тебя не бросал, — мгновенно пришел ответ, ворвавшись вихрем в душу Мирру. — Я дал тебе жизнь, отделил от себя, чтобы и ты смог чувствовать и созидать. Ты создан совершенным.
— Я чувствовал и созидал, будучи Тобой. Зачем ты выбросил меня, как ненужный материал, как лишнюю частицу, но со встроенной на веки вечные памятью о Тебе?
— Никто из моих частиц ни разу не говорил мне такого. Все довольны и счастливы. Тебе же я дал самую красивую и легкую жизнь, но именно ты почему-то жаждешь несчастья.
— Возможно, я любил Тебя сильнее других. А теперь… а теперь я бесконечно одинок.
— Так не будь одиноким.
— Но как?! Всё, что есть у меня, и всё, что я могу себе вообразить — ничтожно по сравнению с Тобой.
— Я всегда рядом.
— Не хочу «рядом»! Хочу большего. Верни всё так, как было!
