Пролог.
Вилла на берегу Атлантики, на самой вершине утеса, нескладной темной громадиной возвышающегося над бескрайней океанской гладью недалеко от Ла Коруньи в испанской Галисии. Если смотреть на дом снизу, с берега, задрав голову высоко вверх и опираясь ногами на мелкие камни дикого галечного пляжа у подножия скал, виден только ломаный изгиб утопающей в зелени терракотовой черепичной крыши.
С противоположной океану стороны, взору наблюдателя открывается окруженный изящным кованым забором трехэтажный дом в классическом средиземноморском стиле. Узкая подъездная дорога ответвляется от широкого полотна междугородней трассы и извилистой змейкой убегает вверх, прямиком к высоким черным воротам.
Дойдя по этой дороге до самого конца и попав в обширный, размером с футбольное поле внутренний двор, вы увидите белоснежный фасад с большими арочными окнами и дверьми, балконом на втором этаже, с которого открывается чудесный вид на океан и прибрежные скалы. Открытая терраса, выходящая прямо к огромному бассейну под открытым небом, по периметру которого выстроились темно синие шезлонги под белыми зонтиками. Еще дальше – за бассейном, корты для тенниса и сквоша. Вокруг дома ухоженный сад, а в глубине сада небольшой атмосферный пруд и деревянная беседка с мангалом. Тихое и уединенное место, где время течет размеренно, не так, как в шумном городе с его суетой и толкотней.
Внутри особняка чувствуется умелая рука дизайнера, которой повезло с хорошим вкусом заказчика. Каждая спальня оформлена в своих цветах: бледно-голубом, светло-зеленом и золотистом. Стены большой гостиной на первом этаже покрыты окрашенной в матовый оттенок рельефной штукатуркой. Угловые ниши завешены узкими и длинными гобеленами до самого пола. Шероховатые потолочные балки из темного дерева подобраны в тон оконным и дверным проемам. Довершает убранство помещения свисающая с потолка винтажная люстра.
Контрастируя с интерьером остального дома, хозяйский кабинет весьма аскетичен в плане декора: преобладают функциональность и спокойные тона. В кабинете – двое. Первый - пожилой мужчина в коричневом вязаном свитере и светлых домашних брюках. Его большая круглая голова практически облысела по центру, зато по бокам сохранилось остатки густых, но уже практически седых волос. Мужчина буквально утопает в безразмерном кожаном кресле. Его карие глаза внимательно следят за реакцией собеседника, а пальцы рук чуть слышно барабанят по столешнице, выдавая очевидное: этот человек взволнован.
Второй мужчина – лет на двадцать моложе, с густой копной темно-каштановых волос, такого же цвета бородой, обрамляющей волевой подбородок, чуть тонковатыми губами, проглядывающими из-под пышных усов, над которыми явно поработали триммером. Довершают картину крупный, но вместе с тем правильный нос и нахмуренные кустистые брови, нависающие над внимательными серыми глазами, сканирующими в этот момент целый ворох листов формата А-4, который мужчина держит перед собой в руках.
– Что скажешь, сын? – Голос старика немного надтреснут и чуть суховат, но все же, тверд, выдавая в своем хозяине человека решительного и волевого, привыкшего командовать. Но и собеседник его не прост. Весь в отца.
– Это же брачный контракт? Звучит не как вопрос, скорее, как утверждение. – Зачем ты мне его подсунул? Я приехал сюда не за этим, а тебя повидать. И привет от мамы передать.
– Знаю, Херман, знаю. Но и ты меня пойми. Я уже стар. Когда я умру, не могут сказать даже врачи. И скорее всего, произойдет это внезапно для всех, включая меня самого. Единственное, чего бы мне хотелось – это знать, что мой род не прервется на тебе, сынок.
– Но позволь мне самому решать, когда это случится. Я не хочу связывать себя обязательствами сейчас. Я просто к этому не готов. Зачем я буду обижать свою будущую жену? – Херман пытается найти слова, достаточно убедительные для отца. Но тот непреклонен.
– У меня нет времени, Херман. Я не могу тебе сейчас всего сказать. Придет время, и ты узнаешь, почему я был так настойчив. Обещаю. А сейчас просто внимательно изучи контракт. Это не просто брачный договор, это наше будущее.
– О чем ты, папа? – Во взгляде сына сквозит откровенное недоумение.
– Речь о том, чего я давно добивался. Все эти годы…Ты не знаешь, сколько раз я заходил к Тамарго с предложениями о слиянии. Но у него было условие. Всего лишь одно, но раньше непреодолимое.
– Что за условие? – Лицо Хермана оживает, сам он слегка подается корпусом вперед, в глазах мелькает подозрение, разбавленное интересом. Внезапная догадка срывается с губ. – Вивиана?
Старик мрачнеет, коротким кивком подтверждая догадку сына. – Фелипе Камарго предложил объединить не только капиталы, но и семьи. Вивиана давно совершеннолетняя. Сейчас она учится в колледже в Швейцарии. Но на каникулах обещает навестить родителей в Боготе. Тогда они все вместе прилетят сюда. Знакомство, как ты понимаешь, всего лишь формальность. Вы же росли вместе. Все детство на глазах у меня и у Фелипе. К тому же, это не все…
– Не все? – перебивает его Херман, невольно повышая голос. – Что ты хочешь этим сказать?
Старик запинается, спотыкаясь на нужном слове. Впервые за время разговора с него слетает маска уверенного в себе и своей правоте патриарха. Сейчас он даже немного жалок и растерян. Но он слишком долго скрывал от сына то, что должен ему сейчас сказать.
– Видишь ли, сын. Я долго не хотел об этом говорить. Думал, все образуется, рассчитывал на разные варианты. Но…– тут он снова делает паузу – видишь, как оно получилось. И мне жаль.
– Чего тебе жаль, отец? Хватит ходить вокруг да около! Говори уже. Молодому мужчине передается нервозность отца. Он хватается руками за украшенную затейливой резьбой спинку антикварного стула, рядом с которым стоял все это время. Сжимает так крепко, что костяшки пальцев белеют. Кажется, еще чуть-чуть и стул разломится надвое, превратившись в дрова для растопки камина в гостиной.
– Финансовое положение компании не такое крепкое, как мне хотелось бы. – выдержав драматическую паузу, отвечает старик. – Нет, я не банкрот, – спешит добавить он, чтобы успокоить сына, в этот момент похожего на натянутую струну, что вот-вот порвется. – Последние годы были не слишком удачными для нас. Биржевой обвал зимой снизил наши котировки и привел к переоценке стоимости активов. Так что, когда я обратился за кредитом, смог получить гораздо меньшую сумму и под больший процент. Аналитики внимательно следят за динамикой нашего …Отец Хермана вздыхает. – в данном случае, падения. В общем, мне ничего не оставалось, кроме как обратиться за помощью к Фелипе. Ты в курсе, у него опцион на 40 % акций компании. А это значит…
Что это значит, Херман понимает и сам. Владелец опциона получал право преимущественной покупки акций компании в определенный договором момент при условии наступления оговоренного события. Для отца это стало палочкой-выручалочкой. А премия опциона позволила на некоторое время оттянуть банкротство. Но какого черта он втянул в эти игры его? По какому праву распоряжается сейчас его жизнью и его судьбой?! Внутри Хермана все клокочет от негодования и обиды на отца.
– И что теперь? – интересуется он у старика. – Голос его звучит глухо, почти обреченно. Он и сам в этот момент чувствует себя приговоренным к казни. Вот так, живешь в свое удовольствие, и тут – р-раз! – обстоятельства тебя догоняют и безжалостно прихлопывают, как муху мухобойкой. Хочется немедленно покинуть этот дом. Но уйти, не выяснив все до конца, он не имеет права. Поэтому Херман стоит перед отцом, и молча слушает.
– Надеюсь, эта сделка нас спасет. Меня от разорения, а тебя – он окидывает сына долгим взглядом, несущим безжалостный приговор и в то же время, определенную долю жалости и сочувствия – от перспективы состариться неженатым и бездетным.
– И сколько времени у нас есть? Вернее, сколько его у меня? Не тебе же идти под венец, ты у нас человек женатый. – вставляет Херман ехидную шпильку старику. Они оба знают, что отец уже много лет не живет с мамой, хотя и не оформляет официальный развод.
– Полагаю, до конца июля, может, чуть больше. В день апостола Сантьяго приезжают родители Вивианы. Естественно, вместе с нею самой. Ты тоже должен быть. Надеюсь, ты меня не подведешь и не опозоришь. Последнюю фразу старик произносит с легким нажимом, намекая на то, что сделал сыну предложение, от которого тот не вправе отказаться.
Херман понимает, почему родители выбрали именно эту дату. 25 июля – национальный день Галисии, он же день апостола Сантьяго, всегда был в этих местах большим праздником. И религиозным и народным. К этому дню старались приурочивать свадьбы, помолвки и крестины. В этот день решались судьбы и заключались важные договора. Вот и сейчас конец его свободы и разгульной жизни совпадет по времени с массовыми гуляниями галисийцев. Какая горькая ирония судьбы.
Ну да ладно. Чему быть, того не миновать. Теперь надо думать о том, как минимизировать неизбежные издержки предстоящей семейной жизни поневоле. Херман не мог спасти отца от банкротства, но вместе с тем, не горел желанием и становиться женатым мужчиной. Тем более с девушкой, к которой он, откровенно говоря, не испытывал никаких особых чувств, кроме давней детской привязанности. По сути, с чужой ему девушкой, хотя и красивой.
Последний раз они виделись с Вивианой на ее восемнадцатилетие. Она уже тогда готова была повиснуть ему на шею – только волю дай. Ее свежее юное лицо буквально сияло от счастья в обрамлении растрепанных прядей золотистых волос, а подол короткой юбки то и дело задирали кверху порывы морского ветра. Такой она запомнилась Херману в тот раз. А сейчас она, наверное, выглядит еще краше. Ведь, к ее услугам лучшие салоны красоты и самые модные бутики. Интересно, ее тоже выдают замуж против воли, или она по старой памяти, испытывает к нему чувства? Мелкой она бегала за Херманом хвостиком и частенько умудрялась проникать в его спальню даже ночью, оставаясь там до самого утра и как вор, прокрадываясь ранним утром обратно к себе, пока не видят старшие. Ладно, что-нибудь придумаем. Как-то оно будет.
С этими мыслями Херман выходит из кабинета отца. Впереди его ждет дорога в аэропорт и перелет в Мадрид. Там ему предстоит несколько скучных до зевоты деловых встреч, ну а потом – adios, Испания, встречай, Россия.
Глава 1. Рита
Я узнаю его в толпе сразу. Его выдает не острый запах денег, хотя и он тоже. Его выдает все, буквально все: дорогая одежда, взгляд, разворот плеч, и то, что он явно не знает, сколько стоит проезд на метро и не сильно разбирается в ценах на продукты в ближайшем супермаркете. В нем есть какая-то спокойная сила и уверенность в себе. Он завораживает и не отпускает, гипнотизируя, словно удав маленького пушистого кролика. И кролик в этой паре – я. Тотчас приходит осознание, что он на меня смотрит так же пристально, как и я на него.
— Маргарита! — голос подруги возвращает меня в реальность. Отмираю, делая вид, что не пропустила ни слова из тирады, которая только что влетела в одно мое ухо, и благополучно вылетела из другого
— Рита, у тебя опять глаза на мокром месте. Перестань страдать из-за него, он того не стоит. Давай лучше оторвемся, как следует. Мы вообще зачем сюда пришли?
Подруга слегка раздражена, как будто ей приходится в сотый раз объяснять прописные истины маленькому ребенку.
— Фима, ты же знаешь мой характер. Я слишком впечатлительная. Наверное, мне нужно быть сдержаннее, но я не могу. Не получается. Правильно говорят: от характера не лечат. Я слишком расстроена из-за Макса.
— Господи, Рита! Ну, сколько можно! Что ты заладила одно и то же, словно говорящий попугай. Макс то, Макс се... Да провались он к черту, этот Макс! Выкинь ты из головы этого типа.
Вздыхаю, соглашаясь с правотой подруги. Только все равно ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня. Мне слишком тяжело дались последние месяцы. Разрыв с Максом, взаимные обвинения, переезд из его квартиры обратно домой. Слезы и бессонные ночи, когда мой мозг прокручивал у меня перед глазами историю наших отношений, словно фильм, смонтированный в обратном порядке — от конца к началу.
Я все не могла понять, когда, когда Макс изменился и стал таким, что я перестала узнавать его, того прежнего Макса — парня, с которым у нас случилась первая настоящая любовь. Это были прекрасные два года. Мы вместе ездили в походы на природу, шатались летними ночами в обнимку по пустым улицам, целовались на лавочке во дворе, коротали зимние вечера под большим и теплым бабушкиным пледом на диване за просмотром его любимых фильмов. Я даже научила его готовить фаршированные перцы — любимое мамино блюдо.
Можно и не говорить, что мы были близки физически. Это произошло так естественно, само собой, без какой-то зажатости или стеснения. Тем более что к тому моменту ни он, ни я уже не были девственниками. Я училась на третьем курсе филфака, а он оканчивал свою журналистику. Жизнь была прекрасна, и казалось, так будет всегда.
Все закончилось в один день. Когда он пришел поздно вечером, гораздо позже обычного, — а мы тогда уже давно съехались, — и долго-долго молчал. Потом мялся, жался, порывался что-то мне сказать, начинал, потом умолкал; и так продолжалось до тех пор, пока я не выдержала, и, напряженно уставившись ему прямо в лицо, требовательно не произнесла:
— Ну?! Выкладывай уже.
— Марго, нам надо расстаться. — Голос у него упавший и тихий, но одновременно и твердый, как будто он наконец решился высказать то, что давно назрело, но для чего никак не находилось ни подходящих обстоятельств, ни смелости. И сказав это, он как будто гору сбросил с плеч. Взгляд перестал быть таким потерянным, осанка поправилась, сжатые в кулаки ладони расслабились.
Тот вечер я запомню, наверное, на всю жизнь. Я орала, плевалась, кидалась на Макса с кулаками, плакала, умоляла. Сорвала с шеи и швырнула в Макса серебряную цепочку со знаком Рыб — моим знаком зодиака — его подарок на прошлый день рождения. В конце концов, пришлось даже вызывать «скорую».
Приехав, дежурные осмотрели меня, растрепанную и заплаканную, вкололи что-то успокоительное и укатили восвояси, предварительно отчитав об ответственности за ложный вызов и о том, что нечего, мол, в свои личные проблемы впутывать службу 103. Где-нибудь на другом конце города в это время, возможно, кто-то действительно от сердечного приступа умирает. А ваши, молодые люди, амурные дела, научитесь улаживать самостоятельно. В конце концов, взрослые уже.
Самое смешное, если смотреть на ситуацию со стороны и спустя время, так это то, что тогда, в порыве охватившей меня истерики я даже не спросила его о том, кто она — настолько сильным было потрясение от предательства любимого человека. Я-то, дура, искренне считала, что у нас все хорошо, и даже строила планы на будущее. Собиралась сказать ему о том, что хочу от него ребенка. Думала, он обрадуется. Как же!
О том, кто она, я узнала позже, когда немного успокоилась и поговорила с общими знакомыми. Ее звали Алеся — тоже будущая журналистка, только с другого курса. Они познакомились с Максом на практике, которую оба проходили на одном крупном телеканале. Он подвизался в спортивной редакции, она же строила глазки зрителям в прогнозе погоды.
