Ответом ему стал резкий порыв ветра, с хохотом налетевший на людей и взметнув мелкий волосы и полы рубах, унесшийся вглубь леса. Миг тяжелой тишины и резко вернувшиеся звуки леса чуть ни оглушили не ожидавших этого путников. Вокруг посветлело, сквозь разошедшиеся кроны безмятежно голубело небо. Деревья не тянулись к людям, угрожающе поскрипывая, а мирно покачивая ветвями, ловили листьями солнечные лучи. Лес снова стал мирным и безмятежным. Но кое-что все же изменилось. И отлипшая, наконец, от чародея Зоряна озадаченно спросила.
— Боярин, тут же три тропки было? И хлеб, хлеб пропал!
— Хлеб Лесовик забрал за то, что открыл нам тайную тропку к своим закромам. Пошли, — он шагнул на тропу. — Запомни, идя в лес, обязательно нужно спросить у Хозяина разрешения, поклониться, чай спина не переломится, да не пожадничать, хоть краюшку, но оставить в дар. Очень они, Лесовики, до человечьего хлеба охочи. К Лесному Хозяину обращаться нужно с почтением. Ежели представиться, то по имени отчеству, ежели не снизойдет, то “Лесной Хозяин” или “Батюшка”.
Горыня вещал неспешно и обстоятельно, делая долгие паузы, и все равно много времени его лекция не заняла, а умолк чародей, и тропа почти сразу кончилась. Вроде недолго шли путники, но стоило им сойти с тропы, и в глаза бросилось, как сильно изменился за это время лес. Тропинка начиналась в светлом, еще довольно молодом лесу, изученном жителями близлежащих деревень вдоль и поперек. А закончилась в угрюмой чаще, казалось, помнившей зарю мироздания. В туманной вышине терялись поросшие темным мхом толстые, в несколько обхватов, стволы деревьев великанов. Они тянули толстые искривленные ветви к небу, плотно сплетая их в вышине, образуя причудливый темно-зеленый свод. Сквозь него не проникало ни единого лучика солнца. Путников окружили мертвая тишина и густой полумрак.
— Как-то тут не уютненько, — зябко передернула плечами Зоряна.
— А чего ты хотела, малая? Пряничные деревья да молочные реки с кисельными берегами? Что напужалась уже, забыла о волшбе да тайнах всяких. Лишь бы домой, под мамкину юбку, а? — сощурился Горыня.
— Да я че? Я ни че! Это вон Ваське страшно, — тут же нахохлилась девчонка.
Горыня с сомнением посмотрел на меланхолично что-то жующего мальчика. Сейчас его пугало разве, что отсутствие малиновых кустов поблизости. Но не успел старик ничего ответить, как невдалеке послышался натужный скрип древесины, шорох листьев и веселый голос окликнул спутников.
— Волхович! Чего застрял я тебя жду, жду. Иди скорее, самовар стынет.
Стоявшие непроницаемой стеной, плотно притеревшись стволами и сплетясь ветвями, деревья разошлись в стороны. В образовавшемся узком проходе, уперев руки в бока, стоял коренастый мужичок лет сорока. С первого взгляда от человека его отличал только очень низкий рост, он был едва ли выше пятилетнего Васьки. Только присмотревшись, можно было разглядеть в густой каштановой бороде зеленые прядки, а из-под густых бровей хитро посверкивали янтарные бусинки глаз с кошачьими зрачками.
— И ты здрав будь, Молчаныч! Давно не виделись, — улыбнулся Горыня, направляясь к лешему.
— Давно! Да ты почитай, с прошлого лета и не заглянул ни разу. А сегодня толпой заявился. Это кто хоть с тобой?
— Да вот детишки с моего подворья: Зорянка и Васька, — он обернулся на нерешительно замерших детей.
— Здрав будь, Лесной Хозяин! — первой среагировала Зоряна. Отвесила лешему поясной поклон, попутно пихнув локтем брата.
— Будь здрав, Батюшка! — наконец отмер и Васька.
— Ай, молодцы какие. Ну, проходите и вы. Я сегодня добрый, — улыбнулся в бороду леший и, махнув приглашающе рукой, скрылся в проходе.
Пройдя за лешим, путники оказались на небольшой полянке. И странная это была поляна. Забор из живых деревьев отделял мрачную глухую чащобу от залитой солнцем лужайки без единого деревца или кустика. Только цветы, травы самые разные, высотой с ноготок или человек по пояс, с тонкими длинными, мелкими круглыми, огромными причудливой формы, гладкими или срезным рисунком листьями и цветами всех возможных форм, размеров и цветов.
— Ой, красота какая! — восторженно пискнула Зорянка.
Леший подбоченился и важно произнес.
— Красиво, конечно. Но краса здесь не главное. Тут, — он обвел рукой поляну, — я собрал самые редкие и полезные травы. Это моя личная кладовая редкостей. И не всякого я сюда пущу. Сколько ты сюда рвался то, а Волхович?
— Ох и долго. И что я только не перепробовал! А продался ты за простой самовар, — ухмыльнулся Горыня.
— И не продешевил, заметь. Ко мне все окрестные духи на чаек заглядывают. Ни у кого такого нет! А чай какой! На шишечках да с липовым медком. Ты сегодня чего принес? Надеюсь, не только хлебушек?
Не переставая болтать, леший подвел путников к огромному пню с пыхтящим на нем самоваром и деревянными мисочками с медом и ягодами.
— Обижаешь, Молчаныч! — чародей не спеша выложил на импровизированный стол два берестяных туеска с пирогами и пряниками.
— О как, добро! — засуетился леший.
Скрипнул краник, в чашки зажурчал кипяток. Лесной хозяин приподнял крышечку заварника, проверяя готовность чая, и по поляне понесся душистый аромат липы и иван-чая. Не успев присесть, Васька тут же вцепился в аппетитный пирожок и увлеченно зачавкал. Глядя на брата, Зоряна только вздохнула и скромно взяла горстку малины. Горыня же с Лесьяром принялись увлеченно перемывать кости знакомым людям и не людям.
Когда солнце перевалило за зенит, все пирожки и ягоды были подъедены, а чай выпит, леший тяжело вздохнул и засобирался.
— Ну, Волхович, засиделся я тут с тобой. По делам пора. Ты тут не впервой, сам бери, что нужно. Как закончишь, иди спокойно. Тропу я затворять пока не стану. Да и заглядывай почаще, не забывай друга. А пока прощевай.
Лесной Хозяин кивнул Горыне, крутанулся на пятке и исчез, вместе с ним пропал и самовар с прочей утварью.
— Ну что, отдохнули, подкрепились, пора и делом заняться. Айда за мной, — позвал детей чародей, направляясь к центру поляны.
— Вот, глядите ка, это разрыв-трава. Смотрите, какие у нее тонкие острые листики, как сабельки, — он наклонился к ничем ни примечательному растению и оторвал несколько листочков.
— Полезная травка. Ежели приложить ее к любому железу, оно порвется, поломается. Она отопрет любой замок, разрушит любую преграду и сделает непобедимым в бою. Найти разрыв-траву очень сложно. Растет она по старым селищам, в темных местах леса да на тайных лугах, как этот, но и тут ее всего пара кустиков. Есть два верных способа распознать разрыв. Первый - начать косить в подходящем месте, ежели коса железная сломалась, знать, разрыв-трава там была. И второй, смотрите.
Чародей подвел ребят к ручейку, пробегавшему по краю поляны, и бросил туда листья. Мгновение они покрутились на мести, затем медленно поплыли против течения. Горыня выловил их, встряхнул и убрал в поясную сумку.
— Упрямая это травка, по течению нипочем не пойдет, – подытожил чародей. Затем наклонился и сорвал два тонких длинных стебелька с метелочкой мелких багровых цветочков и протянул детям.
— А это что, барин? — с интересом разглядывая цветок, спросила Зоряна.
— Это плакун-трава. От нее нечисть в три ручья ревет. Засушите, да носите при себе и никакая погань тронуть не посмеет. Вернемся, я тебе, малая, свой травник дам. Будешь читать да запоминать травы и свойства их всякие. А сейчас пошли, пожалуй, пока не стемнело.
Вернувшись в поместье, Горыня приступил, наконец, к воплощению своего детища. Он дневал и ночевал в лаборатории, резал, толок, варил, читал длинные заклятия и никого на полет стрелы не подпускал к своей святая святых. Никого, кроме Зорянки и по умолчанию прилагающегося к ней Васьки. От любой работы по дому свою новоиспеченную ученицу Горыня освободил, но свободного времени у нее только убавилось. Она хвостиком ходила за чародеем, стараясь не упустить ни одного наставления. Приносила, уносила, нарезала, очищала, восхищалась, присматривала в пол глаза за братом и зубрила обещанный травник. В таком темпе и прошел остаток лета. Пока в один прекрасный день чародей не вылил в высокую чашу последнее зелье и не погрузил туда же зачарованное ужиное яйцо.
— Ну все, — облегченно вздохнул Горыня. — Теперь только ждать да разговаривать с ним.
— А зачем разговаривать, барин? — удивилась Зорянка.
— Ты чем слушала, малая? Из этого яйца народится уже не ужонок, а дивный страшный зверь. Он уже сейчас все слышит, да понять пытается. И чей голос он будет слышать, чьей магией питаться, того и признает хозяином. А какие слова да переживания я в него вложу, таков и нрав у него станет.
Так с того дня и повелось. Горыня утром и вечером жаловался яйцу на жизнь и не благодарных юнцов, выживших его из столицы, и придумывал для них всяческие кары. Он вслух мечтал, как проедет по улицам белокаменной столицы верхом на чудовищном звере, как будут лебезить его недоброжелатели в страхе за свои никчемные жизни, как побежит в родные края заморский чародей, путаясь в полах своей дурацкой мантии, и как горько пожалеет князь, что обидел своего мудрого наставника. А Зоряна слушала душевные излияния учителя, жалела и его, и маленького зверика, которому его создатель уготовил стать обозленным на весь мир, несчастным и одиноким. И тайком, в свободную минутку сажала братишку рядом с яйцом и рассказывала обоим сказки. Ну а Васька, Васька под присмотром сестры учил буквы и что-то грыз втихаря, иногда представляя, кто там у них вылупится, чем будет питаться и будет ли съедобен сам.
Прошел год. Снова наступило лето, и на яйце, которое значительно увеличилось в размерах, сменило цвет на болотно-зеленый и обзавелось чешуйчатым рельефом, наконец, появилась трещина. Яйцо вынесли на задний двор, подальше от деревянных построек. Горыня разогнал всю челядь, запретив соваться во двор без приказа. Только Зорянке и Ваське было позволено наблюдать, и то из дали.
Чародей с замиранием сердца следил за выклевом своего творения. Послышался треск, трещина расширилась, рядом пролегли новые они все роли и ширились. В них мелькала то когтистая лапка, то узкая мордочка с острыми клычками. Наконец, поднапрягшись, звереныш проломил скорлупу и подставил теплым лучам зеленую мордочку. За мордочкой сквозь скорлупу пробилась толстая лапка, тут же начав шарить по скорлупе, царапая и проламывая ее. Высунулся в трещину кончик хвоста. С другой стороны проломилась еще одна лапка. Вспух бугорок на поверхности яйца и на свет пробилась голова… вторая, и почти сразу к ней присоединилась третья. Яйцо покачнулось и упало. Воспользовавшись этим, змееныш подтянулся на передних лапах, оттолкнулся от дна задними и вывалился из яйца.
От напряжения последних часов и удивления Горыня тяжело осел на землю, и с открытым ртом наблюдал за мелким недоразумением. Змееныш, покачиваясь поднялся на все четыре лапы, выгнул спинку, отряхнулся и резко расправил маленькие крылышки. Не устоял и плюхнулся на толстую попу.
— Ой, какая прелесть! Маленький он, наверное, кушать хочет, — первой отмерла Зорянка и кинулась к зверенышу.
Девочка присела, протянула руку к ближайшей голове, осторожно погладила, почесала желтое горлышко. Голова заурчала, как кошка, с удовольствием подставляясь под ласку. Но стоило девочке потянутся к центральной, та предупреждающе зашипела и щелкнула мелкими, зато растущими в три ряда острыми зубками. Третья же старательно обнюхала и Зоряну, и слегка пришедшего в себя Горыню, и подошедшего за сестрой Ваську. Мальчику голова уделила особое внимание, неожиданно рванувшись, выудила из его кармана сушку и довольно захрустела. Подумав, Васька достал еще одну ушку и подкинул в сторону голодной головы. Она перехватила подношение в воздухе, снова захрустела, зажмурившись от удовольствия. Горыня и центральная голова только тяжело вздохнули, глядя на это безобразие.
— И что же с тобой теперь делать, чучело? – грустно спросил чародей, глядя в алые глазки со стрелочным зрачком.
— Любить, кормить и никогда не бросать! — уверенно заявила Зорянка. — Ты же его сотворил. Он тебе как ребенок должен быть, барин. О, а давай назовем его Горынычем Змием?
— Горыныч, значит, — задумчиво протянул старик.
А почему бы и нет? Посмотрим, что из этого недоразумения вырастет. Подумаешь три головы. Подумаешь, одна ласковая, вторая обжора, зато главная какая серьезная. Кто бы, что ни говорил, а он Горыня все равно великий чародей. И плевать ему на мнение этих столичных снобов! Он положил тяжелую руку на макушку центральной головы и осторожно провел вниз до основания шеи. Голова тихо заворчала, но не тронула, а прикрытые от удовольствия глаза выдавали ее с потрохами.
Конец
— Боярин, тут же три тропки было? И хлеб, хлеб пропал!
— Хлеб Лесовик забрал за то, что открыл нам тайную тропку к своим закромам. Пошли, — он шагнул на тропу. — Запомни, идя в лес, обязательно нужно спросить у Хозяина разрешения, поклониться, чай спина не переломится, да не пожадничать, хоть краюшку, но оставить в дар. Очень они, Лесовики, до человечьего хлеба охочи. К Лесному Хозяину обращаться нужно с почтением. Ежели представиться, то по имени отчеству, ежели не снизойдет, то “Лесной Хозяин” или “Батюшка”.
Горыня вещал неспешно и обстоятельно, делая долгие паузы, и все равно много времени его лекция не заняла, а умолк чародей, и тропа почти сразу кончилась. Вроде недолго шли путники, но стоило им сойти с тропы, и в глаза бросилось, как сильно изменился за это время лес. Тропинка начиналась в светлом, еще довольно молодом лесу, изученном жителями близлежащих деревень вдоль и поперек. А закончилась в угрюмой чаще, казалось, помнившей зарю мироздания. В туманной вышине терялись поросшие темным мхом толстые, в несколько обхватов, стволы деревьев великанов. Они тянули толстые искривленные ветви к небу, плотно сплетая их в вышине, образуя причудливый темно-зеленый свод. Сквозь него не проникало ни единого лучика солнца. Путников окружили мертвая тишина и густой полумрак.
— Как-то тут не уютненько, — зябко передернула плечами Зоряна.
— А чего ты хотела, малая? Пряничные деревья да молочные реки с кисельными берегами? Что напужалась уже, забыла о волшбе да тайнах всяких. Лишь бы домой, под мамкину юбку, а? — сощурился Горыня.
— Да я че? Я ни че! Это вон Ваське страшно, — тут же нахохлилась девчонка.
Горыня с сомнением посмотрел на меланхолично что-то жующего мальчика. Сейчас его пугало разве, что отсутствие малиновых кустов поблизости. Но не успел старик ничего ответить, как невдалеке послышался натужный скрип древесины, шорох листьев и веселый голос окликнул спутников.
— Волхович! Чего застрял я тебя жду, жду. Иди скорее, самовар стынет.
Стоявшие непроницаемой стеной, плотно притеревшись стволами и сплетясь ветвями, деревья разошлись в стороны. В образовавшемся узком проходе, уперев руки в бока, стоял коренастый мужичок лет сорока. С первого взгляда от человека его отличал только очень низкий рост, он был едва ли выше пятилетнего Васьки. Только присмотревшись, можно было разглядеть в густой каштановой бороде зеленые прядки, а из-под густых бровей хитро посверкивали янтарные бусинки глаз с кошачьими зрачками.
— И ты здрав будь, Молчаныч! Давно не виделись, — улыбнулся Горыня, направляясь к лешему.
— Давно! Да ты почитай, с прошлого лета и не заглянул ни разу. А сегодня толпой заявился. Это кто хоть с тобой?
— Да вот детишки с моего подворья: Зорянка и Васька, — он обернулся на нерешительно замерших детей.
— Здрав будь, Лесной Хозяин! — первой среагировала Зоряна. Отвесила лешему поясной поклон, попутно пихнув локтем брата.
— Будь здрав, Батюшка! — наконец отмер и Васька.
— Ай, молодцы какие. Ну, проходите и вы. Я сегодня добрый, — улыбнулся в бороду леший и, махнув приглашающе рукой, скрылся в проходе.
Пройдя за лешим, путники оказались на небольшой полянке. И странная это была поляна. Забор из живых деревьев отделял мрачную глухую чащобу от залитой солнцем лужайки без единого деревца или кустика. Только цветы, травы самые разные, высотой с ноготок или человек по пояс, с тонкими длинными, мелкими круглыми, огромными причудливой формы, гладкими или срезным рисунком листьями и цветами всех возможных форм, размеров и цветов.
— Ой, красота какая! — восторженно пискнула Зорянка.
Леший подбоченился и важно произнес.
— Красиво, конечно. Но краса здесь не главное. Тут, — он обвел рукой поляну, — я собрал самые редкие и полезные травы. Это моя личная кладовая редкостей. И не всякого я сюда пущу. Сколько ты сюда рвался то, а Волхович?
— Ох и долго. И что я только не перепробовал! А продался ты за простой самовар, — ухмыльнулся Горыня.
— И не продешевил, заметь. Ко мне все окрестные духи на чаек заглядывают. Ни у кого такого нет! А чай какой! На шишечках да с липовым медком. Ты сегодня чего принес? Надеюсь, не только хлебушек?
Не переставая болтать, леший подвел путников к огромному пню с пыхтящим на нем самоваром и деревянными мисочками с медом и ягодами.
— Обижаешь, Молчаныч! — чародей не спеша выложил на импровизированный стол два берестяных туеска с пирогами и пряниками.
— О как, добро! — засуетился леший.
Скрипнул краник, в чашки зажурчал кипяток. Лесной хозяин приподнял крышечку заварника, проверяя готовность чая, и по поляне понесся душистый аромат липы и иван-чая. Не успев присесть, Васька тут же вцепился в аппетитный пирожок и увлеченно зачавкал. Глядя на брата, Зоряна только вздохнула и скромно взяла горстку малины. Горыня же с Лесьяром принялись увлеченно перемывать кости знакомым людям и не людям.
Когда солнце перевалило за зенит, все пирожки и ягоды были подъедены, а чай выпит, леший тяжело вздохнул и засобирался.
— Ну, Волхович, засиделся я тут с тобой. По делам пора. Ты тут не впервой, сам бери, что нужно. Как закончишь, иди спокойно. Тропу я затворять пока не стану. Да и заглядывай почаще, не забывай друга. А пока прощевай.
Лесной Хозяин кивнул Горыне, крутанулся на пятке и исчез, вместе с ним пропал и самовар с прочей утварью.
— Ну что, отдохнули, подкрепились, пора и делом заняться. Айда за мной, — позвал детей чародей, направляясь к центру поляны.
— Вот, глядите ка, это разрыв-трава. Смотрите, какие у нее тонкие острые листики, как сабельки, — он наклонился к ничем ни примечательному растению и оторвал несколько листочков.
— Полезная травка. Ежели приложить ее к любому железу, оно порвется, поломается. Она отопрет любой замок, разрушит любую преграду и сделает непобедимым в бою. Найти разрыв-траву очень сложно. Растет она по старым селищам, в темных местах леса да на тайных лугах, как этот, но и тут ее всего пара кустиков. Есть два верных способа распознать разрыв. Первый - начать косить в подходящем месте, ежели коса железная сломалась, знать, разрыв-трава там была. И второй, смотрите.
Чародей подвел ребят к ручейку, пробегавшему по краю поляны, и бросил туда листья. Мгновение они покрутились на мести, затем медленно поплыли против течения. Горыня выловил их, встряхнул и убрал в поясную сумку.
— Упрямая это травка, по течению нипочем не пойдет, – подытожил чародей. Затем наклонился и сорвал два тонких длинных стебелька с метелочкой мелких багровых цветочков и протянул детям.
— А это что, барин? — с интересом разглядывая цветок, спросила Зоряна.
— Это плакун-трава. От нее нечисть в три ручья ревет. Засушите, да носите при себе и никакая погань тронуть не посмеет. Вернемся, я тебе, малая, свой травник дам. Будешь читать да запоминать травы и свойства их всякие. А сейчас пошли, пожалуй, пока не стемнело.
Глава 3.
Вернувшись в поместье, Горыня приступил, наконец, к воплощению своего детища. Он дневал и ночевал в лаборатории, резал, толок, варил, читал длинные заклятия и никого на полет стрелы не подпускал к своей святая святых. Никого, кроме Зорянки и по умолчанию прилагающегося к ней Васьки. От любой работы по дому свою новоиспеченную ученицу Горыня освободил, но свободного времени у нее только убавилось. Она хвостиком ходила за чародеем, стараясь не упустить ни одного наставления. Приносила, уносила, нарезала, очищала, восхищалась, присматривала в пол глаза за братом и зубрила обещанный травник. В таком темпе и прошел остаток лета. Пока в один прекрасный день чародей не вылил в высокую чашу последнее зелье и не погрузил туда же зачарованное ужиное яйцо.
— Ну все, — облегченно вздохнул Горыня. — Теперь только ждать да разговаривать с ним.
— А зачем разговаривать, барин? — удивилась Зорянка.
— Ты чем слушала, малая? Из этого яйца народится уже не ужонок, а дивный страшный зверь. Он уже сейчас все слышит, да понять пытается. И чей голос он будет слышать, чьей магией питаться, того и признает хозяином. А какие слова да переживания я в него вложу, таков и нрав у него станет.
Так с того дня и повелось. Горыня утром и вечером жаловался яйцу на жизнь и не благодарных юнцов, выживших его из столицы, и придумывал для них всяческие кары. Он вслух мечтал, как проедет по улицам белокаменной столицы верхом на чудовищном звере, как будут лебезить его недоброжелатели в страхе за свои никчемные жизни, как побежит в родные края заморский чародей, путаясь в полах своей дурацкой мантии, и как горько пожалеет князь, что обидел своего мудрого наставника. А Зоряна слушала душевные излияния учителя, жалела и его, и маленького зверика, которому его создатель уготовил стать обозленным на весь мир, несчастным и одиноким. И тайком, в свободную минутку сажала братишку рядом с яйцом и рассказывала обоим сказки. Ну а Васька, Васька под присмотром сестры учил буквы и что-то грыз втихаря, иногда представляя, кто там у них вылупится, чем будет питаться и будет ли съедобен сам.
***
Прошел год. Снова наступило лето, и на яйце, которое значительно увеличилось в размерах, сменило цвет на болотно-зеленый и обзавелось чешуйчатым рельефом, наконец, появилась трещина. Яйцо вынесли на задний двор, подальше от деревянных построек. Горыня разогнал всю челядь, запретив соваться во двор без приказа. Только Зорянке и Ваське было позволено наблюдать, и то из дали.
Чародей с замиранием сердца следил за выклевом своего творения. Послышался треск, трещина расширилась, рядом пролегли новые они все роли и ширились. В них мелькала то когтистая лапка, то узкая мордочка с острыми клычками. Наконец, поднапрягшись, звереныш проломил скорлупу и подставил теплым лучам зеленую мордочку. За мордочкой сквозь скорлупу пробилась толстая лапка, тут же начав шарить по скорлупе, царапая и проламывая ее. Высунулся в трещину кончик хвоста. С другой стороны проломилась еще одна лапка. Вспух бугорок на поверхности яйца и на свет пробилась голова… вторая, и почти сразу к ней присоединилась третья. Яйцо покачнулось и упало. Воспользовавшись этим, змееныш подтянулся на передних лапах, оттолкнулся от дна задними и вывалился из яйца.
От напряжения последних часов и удивления Горыня тяжело осел на землю, и с открытым ртом наблюдал за мелким недоразумением. Змееныш, покачиваясь поднялся на все четыре лапы, выгнул спинку, отряхнулся и резко расправил маленькие крылышки. Не устоял и плюхнулся на толстую попу.
— Ой, какая прелесть! Маленький он, наверное, кушать хочет, — первой отмерла Зорянка и кинулась к зверенышу.
Девочка присела, протянула руку к ближайшей голове, осторожно погладила, почесала желтое горлышко. Голова заурчала, как кошка, с удовольствием подставляясь под ласку. Но стоило девочке потянутся к центральной, та предупреждающе зашипела и щелкнула мелкими, зато растущими в три ряда острыми зубками. Третья же старательно обнюхала и Зоряну, и слегка пришедшего в себя Горыню, и подошедшего за сестрой Ваську. Мальчику голова уделила особое внимание, неожиданно рванувшись, выудила из его кармана сушку и довольно захрустела. Подумав, Васька достал еще одну ушку и подкинул в сторону голодной головы. Она перехватила подношение в воздухе, снова захрустела, зажмурившись от удовольствия. Горыня и центральная голова только тяжело вздохнули, глядя на это безобразие.
— И что же с тобой теперь делать, чучело? – грустно спросил чародей, глядя в алые глазки со стрелочным зрачком.
— Любить, кормить и никогда не бросать! — уверенно заявила Зорянка. — Ты же его сотворил. Он тебе как ребенок должен быть, барин. О, а давай назовем его Горынычем Змием?
— Горыныч, значит, — задумчиво протянул старик.
А почему бы и нет? Посмотрим, что из этого недоразумения вырастет. Подумаешь три головы. Подумаешь, одна ласковая, вторая обжора, зато главная какая серьезная. Кто бы, что ни говорил, а он Горыня все равно великий чародей. И плевать ему на мнение этих столичных снобов! Он положил тяжелую руку на макушку центральной головы и осторожно провел вниз до основания шеи. Голова тихо заворчала, но не тронула, а прикрытые от удовольствия глаза выдавали ее с потрохами.
Конец
