Младшая дочь мельника — улыбчивый лучик солнца, тонкая и гибкая, словно ветка плакучей ивы. Ступает мягко и плавно, будто не идёт, а парит, едва касаясь земли. Глаза её — два зелёных омута, волосы — шёлковый водопад золотисто-лунного цвета. Смех звенит тонким колокольчиком. Ярослава, Яринка, Яра… Солнечный свет в жестоком краю, пропахшем сталью и кровью прокатившихся войн. Как мог родиться лучик от слуги Тьмы, водящего дружбу с водяными и кельпи? И четверо братьев, суровых и молчаливых, нелюдимых, как и отец, стерегут сестру не хуже цепных псов.
Увидел красавицу князь-захватчик, заехавший к реке напоить коня. Вспугнутой птичкой бежала Яринка, скрываясь от стального блеска глаз молодого владыки. Но не привык мужчина отказывать себе в желаемом. День за днём приезжал на мельницу, высматривая прелестницу, а по осени заслал сватов, забыв о звоне мечей.
Потускнел блеск девичьих глаз, ушли из них радость и веселье. Чужие жемчуга и злато украсили лебединую шею, тонкий стан. А Яринке к лицу васильковый венок да гроздья калины. Но отцу — за честь породниться с князем, что ему до того, что нелюб жених дочери. Пройдёт зима, а по весне зазвенят свадебные колокола. Всё лучше, чем булатная сталь.
… Яринка смешлива и весела, словно птичка. Отец и братья считают — смирилась, стерпелась, а после — и слюбится. Князь молод, хорош собой. И любит её. А что бабское сердце? Пустой бубенец. А Яринка пьяна от любви без вина. Клетка — стены родного дома, полететь бы, раскинув руки, как крылья. И улыбка её — не для князя.
— Не искушай судьбу, — шуршат зелёные волны, крутящие мельничное колесо.
— Клятв не нарушить, полотно не переткать, — вторит им ветер.
Яринка в ответ лишь крепче сжимает ладонь темноглазого счастья. Беда? Откуда ей прийти? Молодой чернокнижник, ученик отца, стал её страстью. С ним она пьёт хмельной мёд признаний и поцелуев. А князь? Да что князь! Нелюбый он, нежеланный. Она не клялась — всё решили за неё. Так есть ли сила в таких клятвах?..
Младшая дочь мельника прячет слёзы за фальшивой улыбкой, тонкие пальцы мнут грубый лён рукава. Провожает любимого, а сердце залито кровью, заковано льдом, затянута душа предчувствием беды.
— Я заберу тебя, — шепчет он на прощанье, обнимая её. — Даже если пересохнут волны реки, даже если солнце уйдёт за край. Приходи завтра на кукурузное поле, я буду ждать. Уйдём из этого края, моя судьба, моя любовь, мой лучик…
Обнимает, а в шелесте диких трав: «Не заберёт». Целует, а ветер в вершинах деревьев смеётся: «Не надейся».
Слышал слова прощания старший брат, рассказал отцу. Семейный совет скор и жесток: не бывать побегу. Следом за молодым чернокнижником серыми тенями ночью скользнули мельник с сыновьями. Отвернула лик луна, увидев, как вонзают вилы в беззащитную спину, да кукурузное поле напилось крови. Посреди его высоких зелёных волн поставлен шест, да пугалом к нему прибит молодой чернокнижник. Едва теплится жизнь в израненном теле, вытекает по каплям, собираясь кровавой росой на листьях.
Старый мудрый ворон тяжело опустился на плечо распятого и почесал клюв о заскорузлую от крови одежду.
— Здравствуй, дружок, — хрипло каркнул он, рассматривая умирающего человека. — Мы с родичами прилетели поесть. Что ты хочешь за левый глаз?
— Месть… — приоткрылись потрескавшиеся губы.
Хриплым смехом прокатилось воронье карканье но полю да замер последний стон… Напрасно ждёт Яринка звёздной ночью: не придёт любимый, не заберёт её. Некуда забирать. Разве что за грань…
Солнечный лучик поблек, волосы — больше не шёлк, тусклая солома. Зелёные омуты глаз — хрупкий, непрочный лёд. Больше не поёт Яринка, больше не ждёт наступления дня. А в голове лишь одна мысль чёрной змеёй: «Предал, ушёл, оставил»… Да всё туже пояс на тонкой талии.
Метель в окна бьётся раненым зверем. Отец проклинает — опозорила семью! Тихие слёзы по щекам. Четверо братьев глядят волками. Не бывать свадьбе по весне, не возьмёт владыка земель невесту с приплодом. Зимняя ночь беззвездна и темна. Лишь слышно, как ломают лёд у мельничного колеса, да поутру видна на лопастях светлая прядь волос. А может, то просто изморозь покрыла речную тину?..
А следующей ночью — стук в окно.
— Открывай, мельник, я пришёл за тобой.
Чернокнижник. Откуда? Давно замело одинокое пугало снегом… Но голос знаком, и в голосе — гнев.
— Открывай, мельник! — звенит голос бывшего ученика. — Воронам голодно зимой, вороны хотят есть! Осенью в поле было одно пугало, нынче их будет шесть!
Мечутся, мечутся вспугнутые тени по мельнице, хватают дрожащие руки вилы, рисуют обережный круг. Зовёт на помощь мельник водяного и кельпи, но спят они подо льдом, не слышат слов своего слуги. А дверь трещит и гнётся от ударов…
Пуста и заброшена мельница по весне. Ни мельника, ни сыновей, ни красавицы-Яринки. Напрасно приехал князь за невестой: невеста на дне омута, в объятьях звонкой речной воды. Лишь вороны вьются над опустевшей мельницей, да чудится в их карканье зловещий хохот.
— Княже, — тронул владыку за плечо воевода, — там, в поле шесть скелетов заместо пугал к шестам приколочены. Прикажете разобраться?
— Оставь, Збавелий, не иначе — местные тати, — князь рукой в тяжёлой перчатке тронул коня. — Уезжаем, нам больше нечего здесь делать. Мельницу — сжечь.
Воевода, дождавшись, пока князь отъедет, быстро осенил себя крестом и трижды сплюнул через левое плечо, пробормотав:
— Проклятое место!
Яра, Яринка, солнечный лучик… Не для этих мест была твоя краса…
Увидел красавицу князь-захватчик, заехавший к реке напоить коня. Вспугнутой птичкой бежала Яринка, скрываясь от стального блеска глаз молодого владыки. Но не привык мужчина отказывать себе в желаемом. День за днём приезжал на мельницу, высматривая прелестницу, а по осени заслал сватов, забыв о звоне мечей.
Потускнел блеск девичьих глаз, ушли из них радость и веселье. Чужие жемчуга и злато украсили лебединую шею, тонкий стан. А Яринке к лицу васильковый венок да гроздья калины. Но отцу — за честь породниться с князем, что ему до того, что нелюб жених дочери. Пройдёт зима, а по весне зазвенят свадебные колокола. Всё лучше, чем булатная сталь.
… Яринка смешлива и весела, словно птичка. Отец и братья считают — смирилась, стерпелась, а после — и слюбится. Князь молод, хорош собой. И любит её. А что бабское сердце? Пустой бубенец. А Яринка пьяна от любви без вина. Клетка — стены родного дома, полететь бы, раскинув руки, как крылья. И улыбка её — не для князя.
— Не искушай судьбу, — шуршат зелёные волны, крутящие мельничное колесо.
— Клятв не нарушить, полотно не переткать, — вторит им ветер.
Яринка в ответ лишь крепче сжимает ладонь темноглазого счастья. Беда? Откуда ей прийти? Молодой чернокнижник, ученик отца, стал её страстью. С ним она пьёт хмельной мёд признаний и поцелуев. А князь? Да что князь! Нелюбый он, нежеланный. Она не клялась — всё решили за неё. Так есть ли сила в таких клятвах?..
Младшая дочь мельника прячет слёзы за фальшивой улыбкой, тонкие пальцы мнут грубый лён рукава. Провожает любимого, а сердце залито кровью, заковано льдом, затянута душа предчувствием беды.
— Я заберу тебя, — шепчет он на прощанье, обнимая её. — Даже если пересохнут волны реки, даже если солнце уйдёт за край. Приходи завтра на кукурузное поле, я буду ждать. Уйдём из этого края, моя судьба, моя любовь, мой лучик…
Обнимает, а в шелесте диких трав: «Не заберёт». Целует, а ветер в вершинах деревьев смеётся: «Не надейся».
Слышал слова прощания старший брат, рассказал отцу. Семейный совет скор и жесток: не бывать побегу. Следом за молодым чернокнижником серыми тенями ночью скользнули мельник с сыновьями. Отвернула лик луна, увидев, как вонзают вилы в беззащитную спину, да кукурузное поле напилось крови. Посреди его высоких зелёных волн поставлен шест, да пугалом к нему прибит молодой чернокнижник. Едва теплится жизнь в израненном теле, вытекает по каплям, собираясь кровавой росой на листьях.
Старый мудрый ворон тяжело опустился на плечо распятого и почесал клюв о заскорузлую от крови одежду.
— Здравствуй, дружок, — хрипло каркнул он, рассматривая умирающего человека. — Мы с родичами прилетели поесть. Что ты хочешь за левый глаз?
— Месть… — приоткрылись потрескавшиеся губы.
Хриплым смехом прокатилось воронье карканье но полю да замер последний стон… Напрасно ждёт Яринка звёздной ночью: не придёт любимый, не заберёт её. Некуда забирать. Разве что за грань…
Солнечный лучик поблек, волосы — больше не шёлк, тусклая солома. Зелёные омуты глаз — хрупкий, непрочный лёд. Больше не поёт Яринка, больше не ждёт наступления дня. А в голове лишь одна мысль чёрной змеёй: «Предал, ушёл, оставил»… Да всё туже пояс на тонкой талии.
Метель в окна бьётся раненым зверем. Отец проклинает — опозорила семью! Тихие слёзы по щекам. Четверо братьев глядят волками. Не бывать свадьбе по весне, не возьмёт владыка земель невесту с приплодом. Зимняя ночь беззвездна и темна. Лишь слышно, как ломают лёд у мельничного колеса, да поутру видна на лопастях светлая прядь волос. А может, то просто изморозь покрыла речную тину?..
А следующей ночью — стук в окно.
— Открывай, мельник, я пришёл за тобой.
Чернокнижник. Откуда? Давно замело одинокое пугало снегом… Но голос знаком, и в голосе — гнев.
— Открывай, мельник! — звенит голос бывшего ученика. — Воронам голодно зимой, вороны хотят есть! Осенью в поле было одно пугало, нынче их будет шесть!
Мечутся, мечутся вспугнутые тени по мельнице, хватают дрожащие руки вилы, рисуют обережный круг. Зовёт на помощь мельник водяного и кельпи, но спят они подо льдом, не слышат слов своего слуги. А дверь трещит и гнётся от ударов…
Пуста и заброшена мельница по весне. Ни мельника, ни сыновей, ни красавицы-Яринки. Напрасно приехал князь за невестой: невеста на дне омута, в объятьях звонкой речной воды. Лишь вороны вьются над опустевшей мельницей, да чудится в их карканье зловещий хохот.
— Княже, — тронул владыку за плечо воевода, — там, в поле шесть скелетов заместо пугал к шестам приколочены. Прикажете разобраться?
— Оставь, Збавелий, не иначе — местные тати, — князь рукой в тяжёлой перчатке тронул коня. — Уезжаем, нам больше нечего здесь делать. Мельницу — сжечь.
Воевода, дождавшись, пока князь отъедет, быстро осенил себя крестом и трижды сплюнул через левое плечо, пробормотав:
— Проклятое место!
Яра, Яринка, солнечный лучик… Не для этих мест была твоя краса…
